Свеча прокурора

Глава XV

Влажный западный ветер утих. Немигающие звезды пристально смотрели на землю с безоблачных высот. Но океан штормило, он в судорогах бился о берег, рассыпаясь мелкими брызгами на скалах и рифах. Луна, только-только пережившая свой полный расцвет, совершала медленное восхождение в горы слева от шоссе, которое, покорно следуя рельефу, то взлетало на вершины холмов, то спускалось к бушующему океану. Сильвия Мартин свернулась калачиком на своем сиденье.

— Дуг, — вдруг вымолвила она, — тебя никогда не удивляло, что об умершем человеке мы знаем куда больше, чем о живом?

— Что ты имеешь в виду?

— Люди склонны прятать свое нутро за ширмой. Пока они живы, до сути не доберешься. Взять, к примеру, этого бродягу. Ты да шериф, бдительные стражи порядка, разговаривали с ним. Много узнали? О многом догадались? Только о том, что перед вами обыкновенный бродяга. А теперь мы суем нос в его прошлое, откапываем одну мелочь, другую, третью, и он постепенно обретает характер. Мы узнаем такие подробности из его биографии, о которых он ни за что бы не рассказал сам. Припомни хотя бы письма, обнаруженные в его карманах… Живет на свете суровый праведник-папаша. На свой лад любит родную дочь. И она любит его на свой лад. Любит, но уходит из его жизни. У нее растет дочь. Этот плотник по законам генетики — дедушка, но внучку свою он так и не увидел. Моральный кодекс вынуждает отца пренебречь любовью дочери. И вынуждает деда отказаться от внучки. Почему? Да попросту потому, что он видит грех там, где его дочь никакого греха не видит. Она влюбилась в молодого человека, который не мог или не хотел взять ее в жены. Она надеялась узаконить брак в будущем… Изменила ли жизнь ее взгляды?.. Быть может, она осознала, что за внешними условностями таится вековая мудрость… Боже, а сколько переживаний выпало на долю Уоткинса… Так все просто, и одновременно так сложно… И не идет эта история из головы…

Селби согласно кивнул, не произнося ни слова. И дальше они ехали в полном молчании. Сильвия, положив голову ему на плечо, забылась крепким сном. В высоком небе плыла луна, с опаской поглядывая на океан, никак не годящийся сейчас для плавания. Волны вздымали тучи водяной пыли при каждом ударе о сушу. Пена, срываясь с мятущихся гребней, шипела на отшлифованной гальке, вновь и вновь отмечая границу между хлябью и твердью. На мгновение Селби позабыл о своей печальной миссии — так прекрасна была эта ночь, так радостно было ощущать близость спящей рядом молодой женщины.

Машина смерчем пронеслась по улицам Сан-Диего. Боб Прейл ждал их. Он внимательно рассмотрел документы Селби, опознал по фотографии, которую показал прокурор, своего приятеля и наконец заявил:

— Ладно, мистер Селби, по мне забирайте все, что хотите.

— Мне не надо ничего забирать, — уточнил Селби. — С меня хватит просто осмотреть вещи. Причем просим вас присутствовать при этом, мало ли что я там найду.

Они открыли чемоданы. Сильвия, стоя в стороне, делала пометки в блокноте, карандаш так и порхал по страницам.

Содержимое чемодана говорило о характере их владельца. Одежда аккуратно уложена. Спецовки блистали чистотой. Ни одной прорехи, все заштопаны и залатаны. В одном чемодане Селби обнаружил фотографию: Эмиль Уоткинс и его невеста. Снимку было лет тридцать, не меньше, однако уже тогда резкие черты лица Уоткинса говорили о его бескомпромиссной суровости. Пачка конвертов содержала множество малозначительных писем. Среди бумаг обнаружилась оплаченная квитанция из местной больницы.

— Что бы это значило? — Селби показал квитанцию Прейлу.

— Не имею представления. Об Уоткинсе я знал очень мало. Он появлялся редко, получал письма и все.

— Он не сказал, куда уезжает?

— Нет.

— Дата на квитанции всего месячной давности. С вашего позволения, я заберу сей документ. Потом привезу или вышлю по почте.

— Мне-то какая разница, — сказал Прейл. — А что теперь делать со шмотками, раз он помер?

— После Уоткинса осталась дочь, — сообщил Селби. — Подержите вещи у себя, пока мы ее не отыщем.

— Мне-то что, — согласился Прейл, с одобрением поглядывая на стройную фигурку Сильвии Мартин. — Какая еще нужна от меня помощь?

— Больше никакой, — ответил Селби. — Спасибо.

Они заехали в больницу. В регистратуре Селби показал счет дежурной. Та, перелистав канцелярские книги, быстро нашла нужную запись:

— Пациентка — Марсия Уоткинс. Она скончалась, а счет оплатил Эмиль Уоткинс.

— Мертва! — обескураженно воскликнула Сильвия Мартин.

Медсестра кивнула.

— Будьте любезны, — попросил Селби, — помогите найти кого-нибудь, кто помнит эту пациентку.

— Сейчас посмотрю… Вот. При ней дежурили по очереди две сиделки. Одна их них сейчас как раз в больнице. Хотите поговорить с ней?

— Очень хочу, — заверил Селби.

Женщина сняла трубку внутреннего телефона:

— Соедините с четвертым этажом… Алло, мисс Квинси? Мадлен Диксон не занята?.. Можно ее на минутку?..Алло, мисс Диксон, в регистратуре мистер Селби, окружной прокурор из графства Мэдисон. Интересуется Марсией Уоткинс. Вы дежурили при ней месяц назад… Да, да, та самая… Разумеется, если можно… Спасибо.

Положив трубку, она сообщила:

— Мисс Диксон через минуту спустится. Присядьте, пожалуйста.

Селби подошел к окну, в него с другой стороны глядела все та же холодная лунная ночь. Рядом с ним бесшумно появилась Сильвия.

— Мертва! Я ждала чего угодно, только не этого. Поклясться была готова, что Марсия Уоткинс и Мэдж Трент — одно лицо. Марсия Уоткинс умерла, значит, должна умереть и наша версия.

Селби кивнул.

— Она, видимо, заболела и послала за отцом… или, приехала к нему и захворала. Возможно, какой-нибудь неизлечимый недуг. Надо думать, он простил ее — отдельная палата, две сиделки.

К ним подошла медсестра в элегантном халатике, с аккуратно прибранными черными волосами и взволнованными черными глазами.

— Мистер Селби? — спросила она.

— Да.

— Я — мисс Диксон.

— Присаживайтесь, мисс Диксон, — любезно предложил Селби. — Знакомьтесь, мисс Мартин из Мэдисон-сити. Хотелось бы разузнать побольше об Уоткинсах. Впрочем, сперва посмотрите на фотографию.

Селби извлек из кармана фотографию умершего бродяги. Сестра внимательно всмотрелась в изображение.

— Да, это ее отец.

— Расскажите мне все, что знаете, — попросил Селби.

— Она приезжая. Приехала в Сан-Диего повидаться с отцом, и в десять вечера ее сбила машина. Ее доставили к нам без сознания, и она не приходила в себя до четырех утра, если не ошибаюсь… Я не ручаюсь за абсолютную точность информации. Мое дежурство началось лишь в девять утра. К этому времени уже удалось выяснить, как ее зовут и отыскать отца.

— Продолжайте, — сказал Селби.

— Отец оплатил отдельную палату, двух сиделок. Я дежурила до вечера. На следующий день вновь была моя смена. При мне она и скончалась.

— Вы случайно не слышали, о чем Марсия говорила с отцом? — поинтересовался Селби.

Сиделка покосилась на него с подозрением.

— А что, собственно, вас интересует, мистер Селби?

— Придется выложить карты на стол, — сказал Селби. — Тело Эмиля Уоткинса было обнаружено в нашем автокемпинге. Он отравился газом.

Сестра произнесла задумчиво:

— Не удивительно, что он покончил с собой.

— Это не самоубийство, — сказал Селби. — Его нашли с заряженным револьвером в руках.

Сестра стояла на своем с упрямством человека, ставшего жертвой самовнушения:

— Это самоубийство, что же еще!

— Может, все-таки вспомните что-нибудь из разговоров отца с дочерью? — настаивал Селби.

— Вряд ли, — заявила она. — Ведь существует профессиональная тайна.

Селби проявил не меньшее упорство.

— Я настаиваю на ответе. Это очень важно. В конце концов оба ушли из жизни и ваша откровенность никому не повредит.

Неожиданно мисс Диксон уступила.

— Ладно, мистер Селби. Кое-что я и впрямь слышала. Хотя доктор и не велел ей разговаривать, они сказали друг другу столько, что у меня сложилось связное представление об их жизни. Ее мать умерла давно, отец один воспитывал осиротевшую дочь. А был он человеком старой закалки — суровые правила, доброе сердце и бескомпромиссная мораль. Девочка превратилась в девушку, а став девушкой, сбежала из дому с возлюбленным. Она рассчитывала выйти замуж, но он на ней не женился. У нее родился ребенок… О ребенке она и говорила с отцом перед смертью.

— А поконкретней? — уточнил Селби.

— Он хотел узнать, где находится его внучка и все такое прочее. Он хотел сделать для нее все, что может… Как вам рассказать, чтоб было понятно? Такая драма! Меня мучило желание вмешаться, помочь. Она умирала. Об этом знали и мы, и она, и ее отец знал. Он был преисполнен любви к дочери и мечтал о том, что перенесет свое чувство на внучку. И все-таки считал ребенка плодом греха. А мисс Уоткинс прямо заявила, что ему не видать ребенка, раз он придерживается таких убеждений. Верно, сама немало настрадалась в детстве. Она была очень эмоциональная, импульсивная — полная противоположность отцу. Он сидел у ее постели с вечно поджатыми губами. По щекам слезы текут, но ни малейшего признака прощения. Ясно было, о чем он думает: дочь грешила, расплата за грехи — смерть. И Марсия отказалась говорить о дочери.

— Она не привезла ребенка с собой в Сан-Диего, как вы полагаете? — спросил Селби.

— Скорее всего, нет. Мне кажется, девочка в какой-то закрытой школе, хотя мисс Уоткинс была очень скрытной на сей счет. Ни случайного слова, ни одного намека… А отец демонстрировал такую суровость, такую непреклонность, такую праведность — я готова была его поколотить. Да и в самом деле поколотила бы, если б не его прямодушие и искренность. Он терзался, но не уступал. Не человек — камень. Словом, свою тайну она унесла в могилу.

— Известно, кто ее сбил? — спросил Селби.

— Нет. Обычная история: пьяный шофер налетел и скрылся. Полиция ее расспрашивала, что за машина. Но Марсия дала самое общее описание. И номер не запомнила, только первую цифру да букву…

— Не было при ней багажа?

— Об этом мне ничего не известно, — сказала она. — В больницу ее привезли без вещей. Ее подобрала скорая, доставила в неотложку, из неотложки перевели сюда. Сперва думали, выкарабкается, но она получила тяжелые внутренние повреждения. До последней минуты была в сознании. Сидела, оперевшись на подушки, и все слабела, слабела. И все на отца смотрела. Он держал ее за руку и плакал как дитя. А губы все равно поджаты, все равно стоит на своем. Медики много всякого видят — ив жизни, и в смерти. Но такого видеть мне до сих пор не приходилось — надуманная, бессмысленная драма. Если бы он перешагнул через свои жестокие, железобетонные предрассудки, у него осталась бы внучка…

— Очень признателен вам, мисс Диксон, — произнес Селби. — Вы внесли некоторую ясность в эту историю.

— А я буду признательна вам за ее финальные страницы — когда вы их допишете, — сказала мисс Диксон. — Если потребуется моя помощь, вы знаете, где меня найти.

Поблагодарив ее, Селби взял под руку Сильвию Мартин, и они вместе проследовали к выходу. За порогом, в недвижном холоде ночи, Сильвия дрожащим голосом проговорила:

— Дуг, из меня не получится хороший газетчик, если меня так легко довести до слез.

Он обнял ее за талию, молча усадил в машину. Промокнув глаза платочком, Сильвия продолжала говорить:

— У меня такое чувство, будто я хорошо знаю этих людей. Они мне ближе многих родных. Они умерли, а мы вторгаемся в их жизнь, словно они по-прежнему живы… Нечто похожее испытываешь, когда смотришь старый фильм, на актеров, уже покинувших этот мир. Тебя увлекает сюжет, восхищает исполнительский талант, люди на экране лучатся счастьем и весельем, и в то же время ты ощущаешь глубоко трагический подтекст — их нет в живых… И вдруг тебе открывается тайна жизни, обыденное становится торжественным, патетическим… Не могу передать это, Дуг. Не страх, что-то иное, чувство умиротворения и покоя, но одновременно осознание тщеты наших страстей, мелких и эгоистичных. Подумать только, сколь нелепым, но неодолимым барьером отделил себя от дочери Уоткинс.

Селби коснулся ее плеча.

— Понимаю тебя, Сильвия, мы чувствуем одно и то же.

— Что ж, — сказала она, несколько наигранно рассмеявшись, — тем не менее наша жизнь продолжается. Ты — окружной прокурор графства Мэдисон, я — репортер «Клариона». Мне предстоит заставить своих читателей посмотреть на события моими глазами… Ты должен выяснить, почему Мэдж Трент не смогла рассказать своей дочери, что случилось с мамой-крольчихой, преследуемой злым койотом.

Селби кивнул в знак согласия и завел мотор.