Свет — мое призвание

Талант организатора

В 1931 году заслуги Сергея Ивановича Вавилова получили общественное признание — он был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР, а в следующем году стал академиком. Как мы уже упоминали, в связи с этим он оставил работу в Московском университете и переехал в Ленинград.

В декабре 1918 года в Петрограде был создан один из первых научно-исследовательских институтов страны — Государственный оптический институт. Его основателем и первым научным руководителем был выдающийся физик-оптик профессор Петроградского университета Дмитрий Сергеевич Рождественский. ГОИ стал институтом нового типа. По идее Д. С. Рождественского, в основу его деятельности был положен принцип теснейшего взаимодействия науки с техникой и с производством. Рождественский не уставал повторять, что ученый-физик должен не только открывать новое, но и нести ответственность за внедрение этого нового в производство. Развитие института шло бурными темпами. К 1932 году он превратился в крупнейший научно-исследовательский центр страны — его работы охватывали как теоретические исследования в области оптики, так и проблемы прикладного характера. ГОИ сыграл исключительную роль в создании советской оптико-механической промышленности.

В 1932 году Д. С. Рождественский решил уйти от активной научно-организационной деятельности, сосредоточив все свое внимание на научных исследованиях. Встал вопрос о его преемнике на посту научного руководителя (заместителя директора по научной части) ГОИ. Выбор Дмитрия Сергеевича пал на молодого академика Сергея Ивановича Вавилова. Кандидатуру Вавилова поддержали А. Н. Теренин и Т. П. Кравец.

Академик А. А. Лебедев вспоминал, что Рождественский уговорил Сергея Ивановича взять на себя научное руководство большим и сложным по тематике институтом. Сотрудники были рады, что ГОИ приобретает такого крупного физика в качестве руководителя, а больше всех радовался Рождественский.

В Ленинграде Сергей Иванович поселился на Биржевой линии Васильевского острова. Работа в ГОИ стала его основным делом, но он не утрачивал связи и с МГУ. Приезжая в Москву, он всегда интересовался работой своих бывших сотрудников.

В ГОИ Сергей Иванович застал по тем временам большой коллектив, насчитывающий сто шестьдесят сотрудников. Институт выполнял обширную программу оптических исследований, которая, как уже было сказано, имела не только теоретическую, но и практическую направленность. Помимо Дмитрия Сергеевича Рождественского, в институте работали будущие академики Александр Алексеевич Лебедев, Владимир Павлович Линник, Александр Николаевич Теренин, Владимир Александрович Фок, будущие члены-корреспонденты Академии наук СССР Евгений Федорович Гросс, Торичан Павлович Кравец, Дмитрий Дмитриевич Максутов, Сергей Эдуардович Фриш, профессора Владимир Константинович Прокофьев, Владимир Михайлович Чулановский, А. Н. Филиппов и другие крупные ученые. Руководить таким коллективом не формально, а по существу было исключительно сложным делом. Однако удивительная разносторонность С. И. Вавилова, его умение быстро ориентироваться, выделять самое главное позволили ему успешно справиться с этой задачей. Он сумел не только координировать различные научные направления в ГОИ, но и оказывать на их развитие существенное влияние.

Определяя основные задачи, которые стояли перед институтом, Д. С. Рождественский писал: «Мы должны поставить в ГОИ работу так, чтобы она обнимала всю полноту техники и всю полноту науки — оптику во всей ее целости... Он должен играть ведущую роль во всех отделах оптики, в оптотехнике, фотографии, научной оптике, фотохимии и физико-химических процессах, связанных с оптическим стеклом и вопросами полировки, оптической пирометрии. На такие отделы и разделен ГОИ. Уже несколько лет ГОИ развивается в таком широком масштабе, развертывая все эти отделы, и все работники испытывают на себе благотворность этого широкого охвата всей оптики. В этом мы видим свое преимущество перед заграничными институтами».

Возглавив ГОИ и познакомившись с направлениями его работы, С. И. Вавилов нашел их правильными и согласился с программой дальнейшего развития института, намеченной Д. С. Рождественским. Под руководством Вавилова ГОИ по-прежнему оставался не только главным научно-исследовательским центром страны в области оптики, но и одновременно научно-исследовательским отраслевым институтом оптико-механической промышленности.

Сергей Иванович писал: «Свое назначение институт понял очень широко. Любая оптическая задача, научная или техническая, заслуживающая исследования, может и даже должна изучаться в институте. Оптика должна быть охвачена практически в полном ее объеме. Эта тенденция и осуществилась постепенно, год за годом, в виде современной достаточно сложной структуры института с его многочисленными секторами и лабораториями. В каждой такой очень самостоятельной научной единице систематически изучается довольно узкий круг оптических задач. Но в целом охватывается почти все... Мы приходим, таким образом, к выводу, что комплексность института неизбежна и является его большим преимуществом до тех пор, по крайней мере, пока в стране не будет новых достаточно сильных центров оптического исследования. Всякая попытка механического деления большого оптического института на специальные институты была бы, по нашему мнению, явно вредной. Институт — не арифметическая сумма отдельных лабораторий, но органическое целое, значение которого во много раз больше такой суммы».

Выступая на научно-техническом совете ГОИ 22 декабря 1938 года в связи с двадцатилетием работы института, С. И. Вавилов говорил: «Задача, объединяющая в совместной работе оптический институт и оптико-механическую промышленность, в конечном счете сводится к обеспечению Советской страны оптическими приборами для самых разнообразных надобностей. Однако институту, как научному учреждению, помимо этой задачи приборостроения предъявляется и другое, более широкое требование — ставить цели оптическим приборам, определять и возможно расширять области их применения. Эта вторая задача столь существенна, что если ее упустить из виду, то значение института будет оценено крайне односторонне и неправильно».

В 1932 году по предложению Дмитрия Сергеевича Рождественского в институте была создана лаборатория люминесцентного анализа. Название ее нельзя было считать удачным, так как в лаборатории велись не столько исследования практического профиля, сколько шло изучение основных процессов люминесценции, вскрывающих природу этого явления. Лабораторию возглавил Сергей Иванович Вавилов. Здесь вместе с ним начали работать приехавшие из МГУ Евгений Михайлович Брумберг, Борис Яковлевич Свешников и Александр Андреевич Шишловский. В дальнейшем к ним присоединился молодой ленинградский физик Иван Андреевич Хвостиков, а также аспирант из Белоруссии Антон Никифорович Севченко. Позднее в лабораторию пришли Виктор Владимирович Зелинский, Татьяна Владимировна Тимофеева, Зиновий Михайлович Свердлов, Петр Петрович Феофилов и другие специалисты по люминесценции.

Один из учеников Рождественского профессор Владимир Константинович Прокофьев рассказывал автору книги, что после прихода Вавилова в ГОИ там сложилась своеобразная ситуация. С одной стороны, став научным руководителем института, Сергей Иванович оказался начальником Рождественского, с другой — лаборатория люминесцентного анализа входила в научный сектор, во главе которого стоял Рождественский. Однако субординация не осложнила отношений ученых, полных взаимного доверия и уважения. Оба тщательно следили за тем, чтобы не нарушить автономии друг друга.

Встав во главе ГОИ, Сергей Иванович сумел соединить в единый научный организм большие научно-производственные лаборатории, занимавшиеся разнообразными оптическими проблемами. Помогли огромная эрудиция, умение правильно оценивать перспективы развития науки в целом и по отдельным направлениям.

Б. С. Непорент вспоминал, что в 1937 году директором ГОИ был назначен Дмитрий Павлович Чехмотаев. Это был энергичный, волевой и преданный делу человек. Однако он пришел в институт с производства, был далек от науки. Поначалу он стремился превратить ГОИ в чисто прикладной институт и на этой почве вступил в конфликт с рядом ведущих ученых института. Сергей Иванович многое сделал, чтобы сгладить разногласия, сохранить правильное соотношение между фундаментальными и прикладными исследованиями.

Академик А. А. Лебедев писал, что Сергею Ивановичу нелегко было отстаивать научную тематику института, в то время как к нему то и дело обращались с требованиями оказать срочную помощь в решении производственных задач. Нужно было объяснять важность научных работ для дальнейшего развития самой науки и производства, обладая при этом большим тактом и твердостью и видя ясную перспективу развития института.

Характерным примером того, как настойчиво и в то же время терпеливо добивался Вавилов проведения в ГОИ работ, которые он считал перспективными, может служить его отношение к созданию электронных микроскопов. Он смог правильно оценить значение нового направления в микроскопии еще тогда, когда результаты, получавшиеся с помощью новорожденных несовершенных приборов, были значительно ниже получаемых с помощью привычных оптических микроскопов, сумел отстоять необходимость продолжать работу, которая, как считали многие, не сулила ничего хорошего.

Сергей Иванович сам не только развернул в ГОИ исследования по изучению квантовых флуктуаций света, но и энергично способствовал развитию, казалось бы, очень далеких от этого работ. Так, по его инициативе были начаты исследования, в результате которых был разработан новый тип поляризационных светофильтров. Учеником Вавилова Е. М. Брумбергом был предложен оригинальный метод цветовой трансформации. В институте были проведены работы по демаскировке различных объектов на снегу. Начались работы по изучению стратосферы, широко развивались исследования в области светотехники, фотометрии, физиологической оптики и т. д.

Все работы живо интересовали Сергея Ивановича. Он их опекал, стимулировал, следил за ходом их выполнения, давал их участникам ненавязчивые, но всегда полезные советы. Все это сильно способствовало росту его научного авторитета, вызывало чувство симпатии к нему у самых разных людей.

Характерной чертой Вавилова была повседневная забота не только обо всем коллективе, но и о каждом его сотруднике, вне зависимости от его ранга или заслуг. Он живо откликался на все события институтской жизни, часто и охотно выступал перед коллективом. Его выступления были настолько глубоки и содержательны, что после него говорить, в общем, по делу было ни к чему, так как все главное уже было сказано.

Сергей Иванович был беспартийным, однако, всегда и во всем твердо и последовательно проводил партийную линию. Б. С. Непорент говорил, что выступления и поведение Вавилова служили ярким примером того, каким должен быть коммунист. Авторитет Вавилова был настолько высок, что его слово считалось законом. Сотрудники безоговорочно выполняли все его поручения, которые он отдавал чрезвычайно вежливо, облекая их в форму личной просьбы. Он стал душой коллектива.

Летом 1932 года состоялась выездная сессия Академии наук СССР, которая должна была ознакомиться с состоянием и запросами промышленности Сибири и наметить планы помощи Академии наук этому важнейшему индустриальному району страны. Академики разбились на бригады и разъехались по городам Сибири. С. И. Вавилов выехал с бригадой в город Томск. Во время этой поездки бывший в то время вице-президентом Академии наук СССР Владимир Леонтьевич Комаров сделал Сергею Ивановичу от имени президента Александра Петровича Карпинского предложение стать руководителем физического отдела Физико-математического института Академии наук СССР.

В то время это было очень маленькое учреждение. Весь его штат состоял из директора, двух заведующих отделений и четырех сотрудников. За пятнадцать лет Советской власти сотрудниками физического отдела было выполнено всего пятнадцать работ. Впоследствии Вавилов писал: «Одно время (1931—1932 гг.) имелась даже тенденция к преобразованию физического отдела в чисто теоретический центр, связанный в основном с математическим отделом института».

Вспоминая об институте тех лет, Илья Михайлович Франк говорил, что входящих встречал не вахтер, а уютно звенящий колокольчик, приделанный к двери. Звенел он, однако, нечасто. Все основные научные силы были сосредоточены в Государственном оптическом институте, Ленинградском физико-техническом институте и Радиевом институте, которые не входили в систему Академии наук. Считая такое положение принципиально неверным, В. Л. Комаров поставил перед С. И. Вавиловым задачу превратить маленький физический отдел в многосторонне развитый Физический институт Академии наук СССР.

Вавилов принял это предложение и энергично взялся за реорганизацию физического отдела Физико-математического института. В то время институт размещался в правом крыле главного здания Академии наук в Ленинграде на Университетской набережной. Вспоминая об этих годах, Сергей Иванович писал: «По существу говоря, под общей вывеской Физико-математического института уже с начала 1933 года существовало два отдельных института — физический и математический. Мы, т. е. академик И. М. Виноградов и я, являлись дуумвирами, объединявшимися только общей хорошей библиотекой».

Основная трудность состояла в недостатке кадров. Б. М. Вул рассказывал, что А. Ф. Иоффе и Д. С. Рождественский в то время не поддерживали идеи создания Физического института в рамках Академии наук. Сотрудники ФИАНа позже даже нарисовали и повесили в институте карикатуру, на которой были изображены в виде сфинксов на скалах в бушующем море А. Ф. Иоффе и Д. С. Рождественский, а между ними утлое суденышко с надписью ФИАН.

Благодаря усилиям Сергея Ивановича физический отдел быстро рос и укреплялся. В середине 1938 года Вавилов писал: «В настоящее время в физическом отделе Физико-математического института работают 26 сотрудников и 7 аспирантов. Число научных сотрудников 17. Оборудование лаборатории еще далеко до нормального, в частности нуждаются в расширении механическая мастерская и стеклодувная».

Вавилов категорически отверг предложения некоторых членов президиума академии о превращении физического отдела в чисто теоретический центр или о сосредоточении в нем работ по изучению явлений люминесценции. Он проявил большую дальновидность, считая, что в отделе должны быть представлены все наиболее перспективные направления современной физики. По его мнению, новый институт со временем должен был превратиться в центр физической мысли страны.

Одной из первых была создана лаборатория атомного ядра и космических лучей. Из-за отсутствия специалистов С. И. Вавилову пришлось самому на первых порах возглавить ее. Руководство не было формальным — Сергей Иванович определял выбор тем, активно обсуждал с коллегами ход исследований. После переезда из Ленинграда в Москву Дмитрия Владимировича Скобельцына Вавилов передал ему заведование лабораторией.

Впоследствии Сергей Иванович писал: «В 1933 г. выяснились главные направления работы реорганизуемого физического института. Эти были: 1) исследования свойств нейтронов (недавно перед тем открытых), 2) свечение жидкостей под действием радиоактивных радиаций, 3) исследование окрашенных кристаллов, 4) серия работ по изучению микроструктуры жидкостей методом броуновского движения, явления Керра, поляризации флуоресценции, дисперсии ультразвука, 5) исследование электрического пробоя в газах, 6) электронографическое и рентгеновское исследования катализаторов».

Особое внимание С. И. Вавилов обратил на работы по изучению строения вещества, и прежде всего по ядерной физике, считая это направление наиболее актуальным. Здесь ярко проявилась его дальновидность, способность вовремя оценить важность нового научного направления. Это особенно удивительно потому, что сам Вавилов никогда не занимался ядерной физикой и не связывал свою судьбу с будущими исследованиями в этой области. В те годы, несмотря на то что уже был открыт позитрон, а затем нейтрон, ядерную физику никто не считал актуальной, а с точки зрения практики, она вообще числилась наиболее бесперспективной. Нужно было иметь большую смелость и глубокую убежденность, чтобы решиться сделать ее одним из основных направлений нового института.

Для практического осуществления работ по ядерной физике Вавилов пригласил нескольких начинающих физиков. Среди них были Леонид Васильевич Грошев, Николай Александрович Добротин и Павел Алексеевич Черенков. По совету Сергея Ивановича ядерной физикой стал заниматься и его ученик И. М. Франк, который по образованию и склонностям был оптиком. Потребовалась большая настойчивость Сергея Ивановича, чтобы Франк согласился на этот переход, о чем потом не пожалел. Ради интересов дела Сергей Иванович сознательно лишался одного из талантливых учеников, направляя его в новую область науки, которой сам не предполагал заниматься.

По инициативе Вавилова в физическом отделе было поставлено несколько исследований в области ядерной физики. Л. В. Грошев и И. М. Франк изучали механизм рождения пар гамма-лучами в камере Вильсона, содержащей тяжелые газы. Н. А. Добротин с помощью камеры Вильсона исследовал угловое распределение протонов при бомбардировке пластинки парафина потоком нейтронов, П. А. Черенков начал изучение свечения растворов ураниловых солей под действием гамма-лучей.

Вспоминая об этих годах, академик И. М. Франк писал: «Большая удача встретить на своем жизненном пути человека, который не говорит: «Ничего не выйдет», но вместо этого способен дать совет, который поможет направить работу так, чтобы она вышла. С. И. Вавилов всегда мог дать такой совет, а эта способность гораздо более ценная, чем просто благожелательное отношение».

Развитие молодого института не раз искусственно тормозилось, на его пути постоянно вставали неожиданные трудности. И. М. Франк вспоминал: «Первые шаги в ядерной физике в институте были нелегкими. Институт нередко обследовали и критиковали. Если это была ведомственная комиссия, то она отмечала, что, поскольку ядерная физика наука бесполезная, то нет оснований для ее развития. При обсуждении в Академии наук мотив критики был иной. Ядерной физикой не занимается здесь никто из признанных авторитетов, а у молодых ничего не выйдет. ...Критике подвергался и сам Вавилов за работу Черенкова. Однако Сергей Иванович был непреклонен, и исследования в области ядерной физики в ФИАНе энергично развивались. Отсутствие признанных авторитетов не смущало Вавилова. Он всегда делал ставку на молодежь. Глубоко поверив в способности и талант молодого сотрудника, он настойчиво продвигал его и активно способствовал его научным успехам. Не случайно поэтому, что из вавиловской школы вышло затем много ведущих ученых».

Вавилов любил беседовать с молодым теоретиком, будущим академиком Моисеем Александровичем Марковым, с которым часто обсуждал новейшие проблемы ядерной физики. Их разговоры иногда длились часами. При этом Сергей Иванович нередко спрашивал: «Ну, что там у вас, какие чувствуются флюиды?», имея в виду новости в области элементарных частиц. Он зажигал папиросу, усаживался поудобнее, давая понять, что пора начинать обстоятельную беседу. При этом как-то сама собой создавалась непринужденная, доверительная атмосфера.

Узнавая об открытии новой элементарной частицы, Сергей Иванович шутил: «Что ни сезон, то новый мезон». Марков вспоминал, что Вавилов обладал удивительным умением почувствовать те проблемы, которые в настоящее время больше всего занимают собеседника. С ним было очень легко говорить о новых идеях, которые пока не удавалось до конца четко сформулировать. В таких случаях он любил цитировать своего любимого «Фауста»: «Словами диспуты ведутся, из слов системы создаются».

Сергей Иванович Вавилов оказал влияние на жизнь такого замечательного ученого, как Игорь Васильевич Курчатов. Он вовремя разглядел этого талантливого физика и способствовал его первым успехам. В 1934 году, когда в стране были введены ученые степени докторов и кандидатов наук, Сергей Иванович вместе с Абрамом Федоровичем Иоффе возбудил ходатайство перед Высшей аттестационной комиссией о присуждении Курчатову ученой степени доктора физико-математических наук без защиты диссертации. Ходатайство было удовлетворено, и Курчатов получил за совокупность своих работ в области диэлектриков, открытие сегнетоэлектричества и изучение газового разряда докторскую степень. Точно так же в январе 1939 года по представлению С. И. Вавилова известный физик, член-корреспондент Академии наук СССР Петр Леонидович Капица был избран академиком.

В сентябре 1933 года в Ленинградском физико-техническом институте была созвана 1-я Всесоюзная конференция по атомному ядру. Она была приурочена к пятнадцатилетию института. На конференцию помимо советских ученых съехалось много именитых иностранцев. В ее работе принял деятельное участие и С. И. Вавилов, который был в ее президиуме. Обсуждавшиеся проблемы еще больше утвердили его в том, что общее направление исследований физического отдела выбрано правильно.

Молодые силы внесли живую струю в жизнь отдела. Обновилось и пополнилось оборудование лабораторий, регулярно работали коллоквиумы. В отделе были выполнены важные исследования. Аспирант С. И. Вавилова П. А. Черенков в 1933 — 1934 годах открыл новый вид свечения, названный впоследствии излучением Вавилова — Черенкова, Н. А. Добротиным был выяснен закон соударения нейтронов и протонов, Б. М. Вул установил диэлектрическую прочность газов, С. А. Арцыбашев разработал метод окраски кристаллов и т. д.

В 1934 году было принято решение о переводе Академии наук СССР из Ленинграда в Москву. К этому моменту произошло окончательное разделение Физико-математического института на Математический институт имени В. А. Стеклова и Физический институт Академии наук, которому, по предложению С. И. Вавилова, было присвоено имя П. Н. Лебедева. По словам Сергея Ивановича, именем Лебедева старая, академическая физика как бы связывалась с новой. Одним из первых в столицу переехал Физический институт. Для него было отведено здание бывшего Института физики и биофизики Наркомздрава РСФСР на 3-й Миусской улице.

Перевод ФИАНа в Москву сильно усложнил работу Сергея Ивановича, так как было принято решение оставить его на посту научного руководителя ГОИ. Вавилов продолжал жить в Ленинграде. В течение почти восьми лет он по два-три раза в месяц приезжал в Москву для руководства работой ФИАНа. Сергей Иванович никогда не жаловался на то, что «сидит на двух стульях». Профессор Мария Александровна Константинова-Шлезингер рассказывала, что он не тяготился постоянными переездами. Он говорил ей, что научился хорошо отдыхать в поезде. С вокзала Вавилов сразу же отправлялся по делам, так что через полчаса после прибытия из Ленинграда «Красной стрелы» его низкий негромкий голос можно было слышать или в ФИАНовских лабораториях, или в Академии наук, или в издательстве.

ФИАНу было предоставлено по тем временам довольно большое здание. Открылись возможности для более широкого проведения научных исследований. Однако вновь возникла острая необходимость пополнения института высококвалифицированными кадрами, так как из Ленинграда в Москву согласилось переехать лишь тридцать человек.

В то время единственным крупным физическим учреждением в Москве был Физический институт Московского университета. С. И. Вавилов пригласил оттуда в ФИАН многих ученых. В ФИАНе начали работать Дмитрий Иванович Блохинцев, Владимир Иосифович Векслер, Григорий Самуилович Ландсберг, Вадим Леонидович Левшин, Михаил Александрович Леонтович, Леонид Исаакович Мандельштам, Петр Александрович Ребиндер, Сергей Николаевич Ржевкин, Игорь Евгеньевич Тамм и другие известные физики.

Член-корреспондент Академии наук СССР Евгений Львович Фейнберг вспоминал, как кто-то сказал: «Замечательный человек Сергей Иванович, не побоялся взять таких крупных ученых, не слабее его самого». Жизнь показала, что обстановка взаимного доверия и уважения, созданная Вавиловым в ФИАНе, исключила возможность зависти, ссор, конфликтов.

В ФИАНе быстро развернулась исследовательская работа. Было создано девять лабораторий: атомного ядра (Д. В. Скобельцын), физики колебаний (Л. И. Мандельштам), физической оптики (Г. С. Ландсберг), спектрального анализа (С. Л. Мандельштам), физики диэлектриков (Б. М. Вул), теоретической физики (И. Е. Тамм), акустики (сначала С. Н. Ржевкин, а с 1940 года Н. Н. Андреев), поверхностных явлений (П. А. Ребиндер). С. И. Вавилов возглавил лабораторию люминесценции.

В мае 1935 года Сергей Иванович был командирован за границу для ознакомления там с постановкой научных исследований в области оптики и с организацией работ в оптической промышленности. Поездка продолжалась два с половиной месяца. Вавилов посетил оптические лаборатории и заводы Парижа, Берлина, Иены, Варшавы, Вены, Флоренции, Рима, Милана, Генуи и Брюсселя.

В Европе он сделал несколько научных докладов. Особенно значительным было его сообщение на совместном заседании Национального оптического института и Итальянской электротехнической ассоциации во Флоренции, где он рассказал о своих работах по квантовым флуктуациям света, а также осветил исследования по оптике в Советском Союзе. Вспоминая об этом выступлении С. И. Вавилова, директор Национального оптического института В. Ронки писал: «Вавилов во многом оказался эрудированнее нас. Он знал такие вещи, о которых мы даже не слышали. Кроме того, он прекрасно владел языками и был вообще всесторонне развитым человеком». Вавилов принял участие и в работе IX Международного конгресса по научной фотографии и Астрономического конгресса в Париже.

Много времени Сергей Иванович посвятил работе в итальянских и французских библиотеках в связи с тем, что ему предстояло редактировать русское издание сочинений Ньютона. Попутно он глубоко знакомился с историей фотометрического метода гашения света, представляющего для него большой интерес в связи с исследованиями квантовых флуктуаций света.

Поездка в Европу оказалась плодотворной. Вавилов писал впоследствии, что осмотр зарубежных учреждений был для него очень поучителен («живой масштаб для суждения об оптическом институте»). Ознакомление с работой оптических институтов в Париже и во Флоренции показало, что ГОИ не уступает им, а по ряду направлений их превосходит. Сергей Иванович говорил, что в Париже ему довелось видеть работы по интерферометрии и оптическому стеклу, опирающиеся на работы ГОИ. Вместе с тем он убедился, что советским оптикам есть чему поучиться на западе.

Он отмечал, что маленькие институты в Париже и во Флоренции имеют одно важное преимущество перед ГОИ: они бесспорно оказывают большее влияние на промышленность. Эти институты обладали значительным опытом и в подготовке инженерно-технических кадров для оптической промышленности. Этот опыт Вавилов впоследствии с успехом использовал в ГОИ.

В архивах В. Л. Левшина хранится письмо к нему от С. И. Вавилова из Парижа. Вот его полный текст.

Париж, 30 июня 1935 г.

Дорогой Вадим Леонидович!

Вчера кончилась итальянская, самая интересная часть моего путешествия. Я очень внимательно познакомился с состоянием итальянской оптики, осмотрел все главные заводы, хорошо узнал, что такое оптический институт во Флоренции и каково положение физики в Италии. Состояние физики в целом печальное. Причина чисто материального свойства. За «чистую» физику никто не хочет платить. В лучшем случае, дают деньги на оборудование, но на штатные места денег нет, а если и есть, то такие гроши, что на них не проживешь. Делаться физиками почти никто не хочет, кто таковыми и сделался (например, в лаборатории Ферми), мечтают уехать в Америку. На всю Италию числится около 20 профессоров физики, из которых половина — маститые старцы или кретины. Настоящая физика только в Риме у Ферми (всего 5 человек). Оптика здесь рассматривается только технически, поэтому она живет и растет. Оптический институт совсем маленькое учреждение, но очень крепкое и живучее. Его задача до сих пор заключалась в расчете, испытании и конструировании для заводов. Сейчас институт разрастается, будут светотехническое и фотографическое отделения, и думаю, в конце он вырастет в учреждение, подобное ленинградскому. Он стал чем-то вроде технического командира промышленности, и последняя за 5 — 6 лет выросла так, что, пожалуй, может поспорить и с немцами. Познакомился я со всеми оптиками, сделал кое-какие практические выводы и думаю, что поездка в Италию, с этой точки зрения, была очень полезной. Уезжать из Италии было грустно, настолько хорошие там народ, природа и страна, несмотря на все шарлатанские фокусы дуче.

Вчера приехал в Париж. Сегодня воскресенье, пока оглядываюсь и присматриваюсь. Завтра буду говорить с Фабри и начну дела деловые. Париж город действительно высокого стиля, нет здесь показного шику, даже грязи порядочно, но люди знают, чего хотят, и умеют этого добиваться.

Очень грустно, что из института я получаю очень мало писем и в течение полутора месяцев чувствую себя почти оторванным. По части флуоресценции у меня было много бесед в Варшаве, где я очень хорошо познакомился со всеми. Наиболее благоприятное и талантливое впечатление из всех производит Яблоньский, из которого, несомненно, разовьется крупный физик.

Мораль все-таки прежняя. Нам с Вами необходимо забросить всякие прочие дела и заняться книгой. Иначе можно зарыть в могилу результаты (а их немало). По возвращении этим думаю заняться прежде всего[5]. В ближайшие дни узнаю, увижу ли Прингсгейма. Перрена постараюсь повидать. Буду говорить о возможности Вашего приезда в Париж и Брюссель (учитесь заблаговременно французскому языку).

Поклон Вашей супруге, сыну и всем институтским.

Ваш С. Вавилов».

Во время командировки С. И. Вавилов старался не ограничиваться лишь оптическими проблемами, его интересовали вопросы развития физической науки в целом. Особенно подробно он ознакомился с результатами работ лаборатории итальянского физика Энрико Ферми в Риме. Особый интерес вызвали опыты по измерению скоростей тепловых нейтронов.

Из поездки по странам Европы Сергей Иванович сделал практические выводы, он использовал полученный опыт в работе ГОИ, а потом ФИАНа. Знание применявшихся за рубежом методов организации научной работы пригодилось Вавилову и в дальнейшем, когда он стал президентом Академии наук СССР.

Вспоминая о годах становления ФИАНа, Б. М. Вул говорил, что Сергей Иванович не столько заботился о своих собственных работах, сколько стремился укрепить институт в целом. И. М. Франк отмечал, что, путешествуя по странам Европы, Сергей Иванович не переставал думать о своем детище — Физическом институте. При этом он с одинаковым вниманием относился к нуждам как своей, так и других лабораторий.

О конкретной помощи Вавилова лаборатории атомного ядра можно узнать из его письма И. М. Франку, в котором он отмечал: «С оборудованием довольно благополучно, я привез из Парижа литр ксенона, будет, по-видимому, тяжелая вода, заказан полоний, есть надежда получить радиоторий».

Далее Вавилов излагает планы работ на 1936 год по ядерной физике: «Добротин собирается продумать опыт Физо с медленными нейтронами; Вернов будет заниматься космическими лучами, Черенков — по-прежнему свечением под действием гамма-лучей, со Скобельцыным договор заключается».

Письмо заканчивается словами: «В целом я считаю, что лаборатория на правильном пути, и года через два из нее выработается то, что нужно». Столь же внимателен был директор ФИАНа и к другим научным направлениям.

Вскоре после возвращения из-за границы С. И. Вавилов посетил Ленинградский физико-технический институт, возглавлявшийся академиком А. Ф. Иоффе. Особенно Сергея Ивановича интересовали работы в области ядерной физики. После осмотра лабораторий состоялась беседа с Абрамом Федоровичем Иоффе. Сергей Иванович рассказал о своих впечатлениях от института, заметив, что центр исследований в физике начинает смещаться в сторону работ по атомному ядру. Вавилова тревожило то, что в нашей стране эти исследования пока разрозненны и ведутся без должной координации. Он считал, что работу в области ядерной физики следует сконцентрировать в одном из академических институтов.

В марте 1936 года была созвана специальная сессия Академии наук СССР, перед которой, как сказал тогдашний президент академии Владимир Леонтьевич Комаров, была поставлена задача осветить достижения советской физики на общем фоне достижений мировой физической науки. На сессии были заслушаны отчетные доклады директора Ленинградского физико-технического института академика А. Ф. Иоффе и научного руководителя ГОИ академика С. И. Вавилова. От ГОИ был также представлен доклад академика Д. С. Рождественского по спектральному анализу.

На сессии развернулась острейшая дискуссия о проблемах советской физики и о перспективах ее развития. Отношение к отчетам двух крупнейших физических институтов было различным. Доклад А. Ф. Иоффе вызвал серьезную критику. Все отметили выдающуюся роль академика А. Ф. Иоффе в становлении советской физики и организации Ленинградского физико-технического института. Однако никто не согласился с той оптимистической оценкой, которую дал докладчик состоянию дел в советской технической физике. Большинство присутствующих не поддержало тезиса А. Ф. Иоффе о том, что физика должна быть консультантом техники, а не ее руководителем, и что внедрение физических открытий в практику — дело не физических институтов, а заводских лабораторий и специальных учреждений. Особенно резко этот тезис был опровергнут в выступлениях Д. С. Рождественского и С. И. Вавилова.

Сессия записала в своей резолюции, что Ленинградский физико-технический институт в ряде работ ограничивался первой стадией исследований, в результате инициатива переходила к западноевропейским физикам. Связь теоретической работы с экспериментальной признали недостаточной. Было отмечено, что не налажены правильные отношения между физической наукой и практикой народного хозяйства, а это не давало возможности промышленного использования результатов научной работы.

В своем докладе на сессии С. И. Вавилов рассказал о становлении центрального оптического учреждения страны, показал его повседневное взаимодействие с оптико-механической промышленностью, остановился на основных оптических исследованиях, проводимых в институте, отметил их принципиальную значимость для дальнейшего развития не только оптики, но и физики в целом. Доклад произвел огромное впечатление. Все отмечали важность поставленных в нем вопросов, его глубину, блестящую форму.

Заключая свое выступление, Сергей Иванович сказал:

«К нашим работам, к достижениям советской науки относятся так же подозрительно, как в свое время подозрительно относились вообще к Советской стране и ее возможностям. Но я уверен, что точно так же, как это случилось в других областях, в конце концов, по мере того, как мы накопляем все больший ряд несомненно блестящих, первоклассных работ, вышедших за годы после революции, это недоверие будет сломлено и на этом фронте. Да и существенно ли оно, это недоверие? Надо научиться самим быть собственными строгими судьями».

Собрание академии записало в своей резолюции, что ГОИ — один из немногих физических институтов страны, который с самого начала своей деятельности установил постоянную связь с промышленностью.

Эта сессия Академии наук СССР имела принципиальное значение. Она дала установку на развитие институтов естественного профиля, которые должны строить свою работу, сочетая решение фундаментальных проблем с исследованиями, необходимыми для решения актуальных практических задач. Вавилов всегда много думал об этом. Он подчеркивал, что научным учреждениям нельзя отрываться от насущных задач промышленности и вместе с тем ни в коем случае нельзя опускаться до узкого практицизма. Сергей Иванович считал, что обе эти тенденции очень вредны для науки.

В последующие годы Вавилов энергично способствовал дальнейшему углублению связей ГОИ с оптико-механической промышленностью страны. Он отдавал много времени и сил тому, чтобы в кратчайшие сроки внедрять в производство новейшие достижения ученых в области оптики. Заслуги Сергея Ивановича в развитии оптико-механической промышленности страны получили высокую оценку еще в тридцатые годы. В 1939 году он был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Шло время, ядерная физика делала большие успехи. Стало ясно, что исследования в этой области перспективны не только в научном, но и в практическом отношении. В конце 1938 года президиум Академии наук СССР заслушал доклад С. И. Вавилова об организации работ по изучению атомного ядра. Было решено сосредоточить все исследования по атомному ядру и космическим лучам в Академии наук СССР, а также в академиях Украины и Белоруссии. Президиум постановил провести реорганизацию Радиевого института в Ленинграде, построить новое здание ФИАНа, чтобы сосредоточить основные работы по ядерной физике в Москве.

Для планирования и организации работ в области атомного ядра, устранения параллелизма в деятельности отдельных институтов и созыва совещаний по атомному ядру президиум создал при физико-математическом отделении Академии наук СССР комиссию по атомному ядру. Ее председателем был назначен С. И. Вавилов. Таким образом, была признана его выдающаяся роль в организации и становлении ядерной физики в нашей стране.

В Ленинграде работы по ядерной физике возглавлял Л. В. Мысовский, однако он не захотел переехать в Москву, и лабораторией атомного ядра стал заведовать Д. В. Скобельцын, работы которого по изучению с помощью камеры Вильсона взаимодействия гамма-лучей с веществом получили широкую известность. Еще до вступления в эту должность он, тоже ленинградец, по временам наезжал в Москву, оказывая фиановцам консультативную помощь. Он долго не решался переехать в столицу, считая, что в ФИАНе уже сложился высококвалифицированный коллектив, который может обойтись и без его помощи. Однако С. И. Вавилов настойчиво уговаривал его.

Дмитрий Владимирович рассказывал автору книги, что однажды в ответ на его возражения Сергей Иванович шутливо сказал: «Вы в ФИАНе очень нужны. В каждой конюшне нужно иметь козла против домового». В январе 1939 года Скобельцын переехал в Москву и навсегда связал свою жизнь с ФИАНом.

В начале 1940 года в ФИАНе работала комиссия президиума Академии наук СССР, в которую вошли люди, далекие от физических проблем. Комиссия ставила под сомнение целесообразность дальнейшего развития выбранного направления работ. Д. В. Скобельцын рассказывал, что обсуждение выводов комиссии происходило в конференц-зале президиума академии. Тенденциозная критика вызвала бурную реакцию у Сергея Ивановича. Этот всегда уравновешенный человек пришел в ярость и, стуча кулаком по кафедре, потребовал оставить институт в покое. Он резко сказал, что недопустимо держать коллектив в течение длительного времени в нерабочем состоянии. Тематику института удалось отстоять.

Вавилов понимал, что нельзя достичь значительных успехов в ядерной физике без создания крупного ускорителя заряженных частиц. В 1940 году по его инициативе в ФИАНе была создана циклотронная бригада, которая должна была разработать проект ускорителя. В нее вошли молодые физики В. И. Векслер, С. Н. Вернов, Л. В. Грошев, П. А. Черенков и Е. Л. Фейнберг. Начавшаяся война прервала работу бригады. В послевоенные годы был построен электронный ускоритель ФИАНа с энергией 250 миллионов электрон-вольт.

Несмотря на трудности, ФИАН быстро рос. Стало ясно, что вскоре уютное здание в Миуссах не сможет удовлетворять потребностей коллектива. Под руководством Вавилова был разработан проект нового здания института за Калужской заставой (невдалеке от нынешней площади Гагарина). Война помешала осуществлению этого проекта, он был воплощен в жизнь через несколько лет после ее окончания, когда Сергея Ивановича уже не было в живых. Е. Л. Фейнберг подсчитал, что за семнадцать лет директорства С. И. Вавилова в ФИАНе институт и по числу сотрудников, и по площадям занимаемых помещений возрос примерно в 100 раз.

В тридцатые годы в Советском Союзе начали интенсивно развиваться работы по исследованию стратосферы. В сентябре 1933 года советский стратостат «СССР-1» поднялся на рекордную высоту — 19 тысяч метров.

В декабре 1933 года начал работать организационный комитет 1-й Всесоюзной конференции по изучению стратосферы во главе с академиком С. И. Вавиловым. Конференция была проведена в Ленинграде в марте — апреле 1934 года, по словам академика Д. А. Скобельцына, «с поражающей широтой охваченных ею вопросов».

Открывая конференцию, С. И. Вавилов сказал: «Конференции нужно вынести решение о наиболее рациональных конструкциях стратостатов, о перспективах стратоплавания и ракетных полетах». Было принято решение об образовании Комиссии по изучению стратосферы, которая первоначально работала при ФИАНе, а затем перешла в ведение президиума Академии наук СССР.

Председателем комиссии был назначен С. И. Вавилов. Он был одним из тех, кто энергично способствовал зарождению нового раздела физики атмосферы — аэрологии, изучающей процессы в свободной атмосфере. Уже после войны, будучи президентом Академии наук СССР, Вавилов оказал неоценимую поддержку созданию Центральной аэрологической обсерватории в подмосковном городе Долгопрудном. Комиссию по изучению стратосферы Сергей Иванович возглавлял до 1938 года, когда ее работы были переданы Институту теоретической геофизики Академии наук СССР. Он был истинным руководителем и вдохновителем изучения стратосферы на больших высотах.

В 1934 году С. И. Вавилов поддержал инициативу будущего академика Глеба Михайловича Франка об организации комплексной высокогорной Эльбрусской экспедиции Академии наук СССР. Летом 1935 года решением президиума академии экспедиция была создана. Ее председателем был назначен А. Ф. Иоффе, заместителем — С. И. Вавилов, ученым секретарем — И. М. Франк. Экспедиция действовала до 1938 года. В ее работе принял участие ряд институтов. Участники экспедиции осуществили обширные исследования в области физики, радиотехники и физиологии. Работы экспедиции входили и в программу исследований, проводившихся под общим руководством Комиссии по изучению стратосферы. Деятельное участие в ней принимали группы научных сотрудников из ГОИ и ФИАНа. Ими были проведены исследования ряда атмосферных явлений и космических лучей. По идее Сергея Ивановича были начаты работы по изучению атмосферы путем зондирования ее прожекторным лучом.

Один из участников экспедиции, И. М. Франк, вспоминал: «Мы провели тогда первые наблюдения космических лучей камерой Вильсона на различных высотах от 3000 м (Терскол) до 4300 м (Приют одиннадцати). Кроме того, по предложению С. И. Вавилова вместе с группой ГОИ, состоящей из академика А. А. Лебедева и И. А. Хвостикова, мы занимались изучением свечения ночного неба. Условия работы, особенно для исследования космических лучей, тогда были еще очень неблагоприятными. Работать для уменьшения радиоактивного фона пришлось прямо на льду ледника, причем даже без палатки... Это было началом серии работ по изучению космических лучей, которые велись в Эльбрусской экспедиции в последующие годы главным образом В. И. Векслером и Н. А. Добротиным. Примерно в те же годы С. Н. Вернов применил метод шаров-радиозондов, изобретенных Молчановым для наблюдения космических лучей. Несколькими годами позже он совершил морскую экспедицию к экваториальным широтам. В результате этих работ Вернов открыл существование сильного широтного эффекта космических лучей в стратосфере. Вспоминаю, как при обсуждении этой работы в Академии наук С. И. Вавилов отстаивал полученные С. Н. Верновым результаты от нападок со ссылкой на иностранные авторитеты, у которых такой результат не получался».

В 1940 году С. И. Вавилов провел в ГОИ 1-е совещание по видимости и прозрачности нижних слоев атмосферы. Авторитет Сергея Ивановича в этих вопросах был настолько велик, что президиум академии, организуя за год до этого ученый совет Института теоретической геофизики наряду с ведущими геофизиками страны академиками Отто Юльевичем Шмидтом, Петром Петровичем Лазаревым и Василием Григорьевичем Фесенковым и другими ввел в него и Сергея Ивановича Вавилова.

Многолетний интерес к работам по изучению стратосферы привел Вавилова к исследованиям внеатмосферной среды. Еще в 1933 — 1935 годах совместно с Дмитрием Сергеевичем Рождественским он организовал в ГОИ группу астрофизиков, куда вошли Виктор Амазаспович Амбарцумян, Николай Александрович Козырев, Григорий Абрамович Шайн и некоторые другие сотрудники. Эта группа выполнила немало исследований, представляющих большой астрофизический интерес.

Вавилов был одним из первых советских ученых, поддержавших пионерские работы инженера-изобретателя Павла Кондратьевича Ощепкова и предложения представителя командования противовоздушной обороны страны Павла Ефимовича Хорошилова в области радиообнаружения (радиолокации) самолетов. К Вавилову их направил в 1933 году тогдашний президент академии Александр Петрович Карпинский.

П. К. Ощепков так рассказывает об этой встрече: «Исключительно обаятельный человек, с ясным взором, С. И. Вавилов не стал расспрашивать о деталях задачи. Он с полуслова понял суть вопроса и начал рассуждать. На редкость хорошо зная историю техники, понимая роль и значение в развитии науки и техники выдвигаемых гипотез, он твердо и однозначно сразу же встал на путь, подтверждающий правомерность постановки задачи об электромагнитном обнаружении цели». Завершая беседу, С. И. Вавилов сказал: «Я неисправимый оптимист в новых делах, и меня ...возражения не пугают. А, впрочем, можно собраться и обсудить все это. Я готов помочь вам в ваших начинаниях». Много лет спустя, будучи уже президентом Академии наук СССР, Сергей Иванович оказал содействие Павлу Кондратьевичу Ощепкову в его исследованиях в области интроскопии (наука о видении внутри непрозрачных сред).

Большой интерес проявил Сергей Иванович к сооружению в Москве Дворца Советов. Разработка проекта этого грандиозного здания (проект не был осуществлен) поставила перед его создателями большое число самых разнообразных проблем. Важное место среди них занимали вопросы акустики. Особенно сложными они оказались при проектировании Большого зала Дворца Советов диаметром 160 метров, с куполом высотой 80 метров. В 1937 году к решению этих вопросов была привлечена группа ученых-акустиков. Ее возглавили член-корреспондент Академии наук СССР Николай Николаевич Андреев и профессор Сергей Николаевич Ржевкин.

В мае 1939 года была созвана сессия физико-математического отделения академии, посвященная вопросам акустики Дворца Советов. Она проходила под председательством С. И. Вавилова. На сессии были обсуждены доклады руководителей работ по акустике. Сергей Иванович обратил внимание на необходимость привлечения к этим работам математиков, призвал математиков принять в них участие. Призыв был услышан. На него откликнулись будущие академики Лев Семенович Понтрягин и Владимир Александрович Фок. Проведенная ими работа не пропала даром — благодаря ей удалось решить ряд важных проблем архитектурной акустики.

Вавилов имел очень много поручений по линии президиума Академии наук СССР, членом которого он был избран в 1935 году, а также отделения физико-математических наук академии, где он работал с 1939 года заместителем академика-секретаря. С 1936 года Сергей Иванович работал и в отделениях технических наук, технической физики и технической химии. В 1938 году он был утвержден членом Высшей аттестационной комиссии Всесоюзного комитета по делам высшей школы.

В эти годы он возглавлял комиссию Академии наук СССР по изданию научно-популярной литературы, комиссию истории Академии наук СССР, входил в академические комитет по подготовке кадров, комиссию по техническому снабжению, совет по научной пропаганде. Он был членом комиссий Академии наук СССР по изучению распространения радиоволн, спектроскопии и других, входил в состав редакции словаря современного русского литературного языка, был членом Комитета по метеоритам, ученого совета Института теоретической геофизики, Физико-технического института и других.

Он заведовал секцией физики и математики Института истории науки и техники Академии наук СССР, был членом редакционно-издательского совета академии, а также редколлегии журнала «Доклады Академии наук СССР», ответственным редактором «Журнала экспериментальной и теоретической физики». При всем этом Сергей Иванович с честью нес обязанности депутата Ленинградского Совета депутатов трудящихся и депутата Верховного Совета РСФСР. Обширнейшая научно-организационная и общественная деятельность сделала С. И. Вавилова чрезвычайно популярным, выдвинула его в число ведущих ученых страны.

В марте 1941 года Сергею Ивановичу исполнилось пятьдесят лет. В день своего рождения он находился в Москве, и решено было отпраздновать его юбилей на квартире у Вадима Леонидовича Левшина на большой Якиманке (ныне улица Димитрова). Среди гостей были Б. М. Вул, Г. С. Ландсберг, В. В. Антонов-Романовский, М. А. Константинова-Шлезингер и другие сотрудники ФИАНа. Мне было тогда тринадцать лет. Помню, что вечер прошел очень тепло, весело и непринужденно.