Свет — мое призвание

Родительский дом

Сергей Вавилов родился 12 (24) марта 1891 года в Москве на Большой Пресне (ныне улица Красная Пресня) в доме Нюниных, который в ту пору снимал Иван Ильич Вавилов (дом не сохранился). Вскоре семейство Вавиловых перебралось во Второй Никольский переулок (ныне Малый Трехгорный) в дом учителя музыки Алексея Яковлевича Дубинина, расположенный напротив церкви Николы в Ваганькове, по соседству с университетской астрономической обсерваторией. В 1894 году Иван Ильич Вавилов стал хозяином этого дома.

Внизу жили родители, располагалась детская, а на антресолях размещались бабушка Домна Васильевна и тетя Екатерина Михайловна. Сережа очень любил навещать их. Редкий его приход обходился без проказ. С любовью вспоминал всю жизнь Сергей Иванович и старушку няню Аксинью Семеновну, ее доброту и бесчисленные сказки.

Несмотря на то что Сережа рос в обеспеченной семье, воспитывали его, как и всех других детей, в большой строгости. В доме вообще не было никаких излишеств: стояла добротная, но простая мебель, отсутствовали предметы роскоши. В комнатах царили чистота и порядок. И взрослые и дети одевались просто и строго. Возвращаясь из школы, дети переодевались в домашние костюмы. Мальчики носили черные курточки, девочки — темные юбки и белые кофточки. В начале лета мальчиков наголо стригли.

Александра Михайловна, обладавшая врожденным тонким художественным вкусом, старалась привить детям чувство прекрасного. По-видимому, именно по ее инициативе в комнате Сергея рядом с тяжелыми книжными шкафами повесили портрет А. С. Пушкина и репродукции «Моны Лизы» Леонардо да Винчи и «Афинской школы» Рафаэля.

Разговаривая с детьми, родители никогда не сюсюкали. Нежности считались вредными и не поощрялись. Обращались друг к другу чаще всего так: «Отец! Мать! Николай! Сергей!» и т. д. Детей учили быть скромными, выдержанными, уважать труд. Именно в эти ранние годы в них воспитывались те ценные человеческие качества, которые впоследствии вызывали неизменное восхищение у людей, общавшихся с братьями Вавиловыми.

Семья была религиозной, исправно соблюдающей обряды. Все вместе ходили в церковь, где отстаивали длинные обедни и всенощные, свято чтили великий пост и пасху, регулярно посещали родные могилы, служили молебны и панихиды. Взрослым Сергей Иванович вспоминал годы раннего детства: «Мир для меня был божественным. Я твердо и полностью верил всему, о чем говорила мать и няня Аксинья, и в рай, и в ад и думал, что за облаками живет седовласый бог».

Александра Михайловна предоставляла детям большую самостоятельность. Они без посторонней помощи готовили уроки, сами подбирали себе книги для чтения, находили занятия для досуга. Несмотря на собственную религиозность, Александра Михайловна спокойно относилась к тому, что со временем дети утратили интерес к церкви. И она и Иван Ильич считали, что быть чрезмерно настойчивым в подсказке сыновьям и дочерям жизненного пути не следует. Вообще они не докучали детям наставлениями и поучениями.

Отец был человеком нелегким. А. Ю. Тупикова вспоминала: «Ивана Ильича я видела мельком несколько раз. Он был очень занят, редко бывал дома. Из рассказов родных я знала, что это человек очень энергичный, волевой, с крутым характером, строгий и деспотичный в семье». В отсутствие Ивана Ильича Александра Михайловна называла его «сам».

Через много лет Николай Иванович Вавилов писал жене: «Было немало плохого в детстве, юношестве. Семья, как обычно в торговой среде, жила несогласно, было тяжело иногда до крайности. Но все это прошло так давно, мы отошли от этого и, по Пушкину, «не помня зла, за благо воздадим». И как-то больше вспоминаешь хорошее, чем плохое».

По «Азбуке» Льва Николаевича Толстого Александра Михайловна научила шестилетнего Сережу читать. В семь лет он был определен в частную начальную школу сестер Войлошниковых, размещавшуюся на Малой Грузинской. Вскоре мальчик понял, что учение совсем не простое дело.

Сергей Иванович так вспоминал об этих годах: «Помню мои первые трудности в науке, я сначала никак не мог понять смысла арифметического сложения. Никогда в жизни (до сих пор) не выносил я «запоминать», всегда хотелось «понять». Происшествие со сложением было первым выражением этого. Его я понял, но, надо сказать... не стал хорошим математиком».

В школе Сережу учили чистописанию, грамматике, арифметике, закону божьему, а также немецкому и французскому языкам. Успехи были умеренными. Зато Сергей полюбил книги. У себя в комнате он устроил полочку, куда поставил однотомники Пушкина и Лермонтова, которых читал каждый день.

В 1901 году мальчику исполнилось десять лет. Желая направить Сергея по торговой части, как ранее и Николая, Иван Ильич решил определить его в Московское коммерческое училище, помещавшееся в еропкинском особняке на Остоженке. Необходимо было сдать вступительные экзамены. Сережа, хотя и без блеска, справился с этой задачей и получил право надеть форму ученика Коммерческого училища, о которой давно мечтал, потому что ее носил старший брат. Училище было далеко от дома, и братьев возили туда на дрожках.

Коммерческое училище, основанное в 1803 году, было одним из лучших средних учебных заведений Москвы. Его выпускники впоследствии становились чаще всего крупными промышленниками. Училище давало практические знания. Древние языки — латинский и греческий — в нем не изучались, зато большое внимание уделялось естественным дисциплинам — физике, химии, биологии и минералогии, а также таким, как право, политическая экономия, бухгалтерия, коммерческая арифметика. Особое значение придавалось изучению основных европейских языков — немецкого, английского и французского. Не оставались без внимания и русский язык, литература, история, география и математика.

Училище было богатым, оно во многом содержалось на пожертвования купеческих обществ и состоятельных лиц. Это дало возможность устроить хорошо оборудованные учебные кабинеты-лаборатории по физике, химии и технологии, где учащиеся закрепляли теорию на практике. Здесь были богатые коллекции минералов, гербарии, новейшие приборы для демонстраций опытов по физике и химии. Сергей Иванович впоследствии говорил, что таких кабинетов-лабораторий не было и во многих институтах.

Преподавательский состав училища был достаточно сильным. Некоторые предметы вели сотрудники высших учебных заведений. В их числе был и Иван Алексеевич Артоболевский, в будущем профессор Петровской сельскохозяйственной академии, отец академика Ивана Ивановича Артоболевского, впоследствии помощника Сергея Ивановича в Обществе по распространению политических и научных знаний.

В училище культивировалось уважительное отношение к ученикам. Начиная с четвертого класса их называли на «вы».

Конечно, далеко не все было в училище идеально. Не очень хорошо было поставлено изучение иностранных языков. «Дело в том, что в школе иностранный язык казался ненужной чепухой, времяпровождением, — с грустью говорил потом Сергей Иванович. — В целом на язык за восемь лет было потрачено огромное время, были настоящие немцы, французы и англичане — никакого результата. Это и нелепо, и страшно печально, и плохо сказалось на будущем бытии всех нас. Но, повторяю, виню не учителей, сколько нас самих, мальчишек, не понимавших элементарной истины — громадного значения иностранных языков. Во всяком случае, коммерческое училище делало все, что можно, приглашало лучших учителей-иностранцев, воспитатели тоже большей частью были иностранцы, и предполагалось, что они будут постоянно разговаривать с учениками». Впоследствии Вавилову пришлось самостоятельно ликвидировать пробелы в изучении иностранных языков.

Не блестяще обстояли дела и с математикой, физикой, историей и политической экономией. Преподавание математики велось скучно, без вдохновения. Способности к математике у Сергея не было. «...С грехом пополам отвечал и сдавал экзамены, но пришел в университет с очень плохим математическим багажом. Это очень печально, и многое мне в дальнейшем затруднило».

В начале пребывания в училище Сергей ленился, некоторыми предметами занимался кое-как, чем нередко навлекал на себя гнев родителя. Александр Николаевич Ипатьев, опираясь на рассказы своей матери Александры Ивановны и бабушки Александры Михайловны, писал: «Николай и Лидия учились очень хорошо, доставляя родителям в этом отношении только радости. Другое дело Сергей. Его нередко драл дед Иван Ильич за лень и плохие отметки. Нельзя, однако, отказать Сергею Ивановичу в склонности к физике даже в столь юном возрасте, на поприще которой он достиг выдающихся высот. С помощью чернил «Смерть» он переделывал в своей ученической ведомости двойки на пятерки и, если все-таки бывал разоблачен, то, ожидая порки, подкладывал себе в брюки лист картона, чтобы смягчить боль, причиняемую родительским гневом. Сам Сергей Иванович не отрицал впоследствии этих своих «физических» опытов».

Сестер Александру и Лидию учили играть на фортепиано, для чего в дом был приглашен учитель музыки. Мальчики считали это занятие зазорным. Однако у Сережи был прекрасный слух, он рано научился понимать музыку, глубоко чувствовал ее, помнил целые оперы и нередко напевал из них.

С раннего детства у Сергея проявилась тяга к изучению природы. Он любил рассматривать и читать книжки про зверей и птиц, собирал и засушивал листья и травы, поражая окружающих разнообразием познаний из жизни животных и растений. Позднее он писал в дневнике: «Природу я люблю, но мне нужны от природы только тишина и не мешающая думать красота».

Несмотря на равнодушие Сергея ко многим предметам обязательной программы училища, он с большим интересом изучал физику и химию. Особенно его увлекали лабораторные опыты, которыми преподаватели сопровождали свои объяснения. Хотелось самому воспроизвести тот или иной опыт. Желание это поддерживал и старший брат Николай — большой авторитет для Сережи.

Тем временем дела Ивана Ильича быстро шли в гору. В 1905 году он продал свой дом в Никольском переулке и приобрел старинный деревянный особняк с двумя небольшими флигелями на Средней Пресне (ныне улица Заморенова, до наших дней дом не сохранился, снесен в 1924 году). Дом был с мезонином и состоял из одиннадцати комнат. Вспоминая о нем, Сергей Иванович писал: «Дом, старый дворянский, столетней давности, с колоннами внутри, с расписными стенами, с большим залом, с дверями красного дерева».

Зал переделали на три комнаты — спальню для родителей и комнаты для мальчиков. У Сергея была самая маленькая комната. Кто-то повесил в ней портреты Николая Гавриловича Чернышевского, члена петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», Ивана Платоновича Каляева, казненного в мае 1905 года в Шлиссельбургской крепости, и известной в истории русской революции Марии Александровны Спиридоновой, в те времена отбывавшей бессрочную каторгу в Нерчинске.

Дом окружал старый запущенный, но очень хороший яблоневый сад. Во дворе располагались конюшня и другие хозяйственные постройки, в том числе небольшой сарай, который братья облюбовали для своих опытов.

Иван Ильич не жалел денег на расходы, связанные с обучением детей. В доме было много книг, с согласия родителей дети покупали все интересующие их издания. Так же обстояло дело и с экспериментальными увлечениями братьев. Сергей Иванович вспоминал, что он стал заводить банки с химикалиями, спиртовки, горелки, склянки, колбы и реторты. «У меня была целая большая полка с препаратами (штук 50), купленными на дареные деньги в аптеке у Феррейна. Вообще дорогу к Трындину за посудой, а к Феррейну за чистыми веществами я хорошо узнал лет с четырнадцати».

Известный советский кристаллограф академик Алексей Васильевич Шубников был одного возраста с Николаем Вавиловым и в те времена учился с ним вместе. В шестом классе Алеша Шубников с болышим трудом и немалыми материальными затратами построил для себя электрофорную машину. Он был очень рад, что машина дает искры длиной 5 сантиметров, и охотно демонстрировал ее всем желающим.

Слухи о машине дошли и до ученика младших классов Сережи Вавилова. Вскоре Шубников получил от него заказ изготовить такую же машину. На расходы и за труды Алеша получил 5 рублей — для него сумму невиданную. Через две недели Сергей стал счастливым обладателем электрофорной машины, которой пользовался в своих экспериментах.

Что сказать о влиянии на Сережу старшего брата? Разница в возрасте между братьями составляла четыре года. Это особенно ощутимо в детстве. Николай охотно покровительствовал маленькому братишке. Старший брат был смел, энергичен, силен, обладал твердым характером. При случае он, не раздумывая, вступал с обидчиком в драку, всегда мог постоять за себя и за своего гораздо менее решительного брата.

Всю последующую жизнь Николай и Сергей были очень близки, трогательно заботясь друг о друге. Сохранилось одно из писем Николая Ивановича из США, относящееся к 1921 году, в котором он писал: «Для Сергея достал одну книжку, которую он одобрит — отчеты всех физиков о новейших работах... Только что вышла, но боюсь посылать по почте. Очень дорогая — 6 долларов, и в ней кое-что для меня». Строки эти говорят о многом: здесь и забота о брате, и полная осведомленность о его делах, и свидетельство близости научных интересов братьев, несмотря на различие профессий.

Профессор Фатих Хафизович Бахтеев вспоминал: на одном из вечеров Николай Иванович Вавилов направился к телефону, сказав при этом: «А ну, как там Сергей?» Позже Бахтеев узнал, что, как бы поздно Николай Иванович ни возвращался домой, он всегда звонил любимому брату и начинал с ним ежевечерний долгий разговор. Николай Иванович очень высоко ценил талант брата, часто говорил: «Я-то что! Вот Сергей — это голова!»

При большом сходстве и огромной дружбе братья были очень разные. Профессор Эдуард Владимирович Шпольский рассказывал автору этой книги, что в молодые годы Сергей Иванович мало интересовался политикой. Постоянной темой его разговоров была физика. Николай Иванович, напротив, всегда интересовался последними событиями и быстро разбирался в их существе.

Вскоре после Октябрьской революции Э. В. Шпольский попал вместе с Вавиловыми в один дом, где возникли споры относительно обстановки в стране. Большинство присутствующих склонялось к тому, что в России произошел бунт, что его подавят, и все пойдет по-старому. Николай Иванович резко возразил, что это не бунт, а революция, и каждый патриот должен встать на ее сторону, активно помогая своему народу.

Большое влияние на формирование естественнонаучного мировоззрения Сергея оказали публичные лекции в Политехническом музее, которые он вместе с братом регулярно посещал. Московский политехнический музей был основан в 1872 году Обществом любителей естествознания, антропологии и этнографии. В его аудиториях выступали с научно-популярными лекциями многие выдающиеся ученые того времени: физик Александр Григорьевич Столетов, «отец русской авиации» Николай Егорович Жуковский, физиолог Климент Аркадьевич Тимирязев, почвовед Василий Робертович Вильямс и многие другие.

Особое впечатление на братьев произвели выступления естествоиспытателя-революционера Николая Александровича Морозова, освобожденного после революции 1905 года из Шлиссельбургской крепости, где он провел в заточении двадцать четыре года. Сергей Иванович писал: «Я помню вдохновенные доклады Н. А. Морозова в 1906 году... вызвавшие восторг тогдашней молодежи».

Став известным ученым, С. И. Вавилов сам часто поднимался на трибуну Политехнического музея, рассказывая о последних достижениях физической науки.

Лекции в Политехническом музее нередко сопровождались демонстрациями опытов, которые Сергей спешил воспроизвести в своем сарае. Постепенно он приблизился к самостоятельным экспериментам, пытаясь объяснить некоторые непонятные ему явления. Правда, в постановке этих экспериментов еще не было системы. Обратив внимание на какой-либо эффект, мальчик начинал размышлять о его происхождении, старался придумать опыт, который подтвердил бы его догадки.

Одно время Сергей увлекался ботаникой. Обзаведясь определителем растений, собрал большой гербарий. Обратив внимание на то, что многие весенние цветы имеют желтую окраску и стремясь объяснить заинтересовавшее его явление, стал изучать труды К. А. Тимирязева. Вместе с братом пытался выяснить, остается ли живой лягушка зимой, проводил некоторые микробиологические опыты.

Будучи учеником седьмого класса, Сергей обнаружил, что заряженная посредством трения о школьные суконные штаны каучуковая гребенка быстро теряет электрический заряд в струе теплого воздуха, выходящего из стекла керосиновой лампы. Преподаватель Александр Александрович Мазинг, к которому он обратился с просьбой объяснить это явление, дал ему явно неверное толкование. Тогда юноша взялся за изучение фундаментального труда английского физика Джозефа Джона Томсона «Кинетическая теория» и выяснил, что причина обнаруженного явления лежит в ионизации нагретого газа.

«Я к пятнадцати годам уже был готовым естественником с широкими интересами и горизонтами», — вспоминал Сергей Иванович. И в другом месте: «Несмотря на А. А. Мазинга, физиком я делался... Добивался физики «своею собственной рукой».

Идет время. Сергей все больше увлекается физикой, много думает и читает. В последнем, восьмом, классе он выступает в училище со своим первым научным докладом «Радиоактивность и строение атома». Доклад прошел с большим успехом. Его автор продемонстрировал незаурядную эрудицию и глубокое знание предмета.

По сравнению со многими своими однокашниками Сергей ушел далеко вперед. В своих воспоминаниях Сергей Иванович приводит такие строки из своего дневника 1909 года о школе: «Чужая она мне, холодная, неприятная... Бог с ними, со всеми этими неурядицами, беспорядками, учителями-лентяями, все это не так страшно, как они, ученики — безмозглые, глупые или приказчики мелкой руки». Комментируя эту запись, Вавилов замечает: «Думаю, что преувеличено все это, но большая доля правды была».

Большое впечатление на братьев произвела революция 1905 года. Как раз в это время семья переехала на Среднюю Пресню и оказалась в самой гуще событий. Дети стали свидетелями вооруженного восстания рабочих Трехгорки и его кровавого подавления.

Вот фрагменты воспоминаний самого Сергея Ивановича: «Мне четырнадцать лет, вместо понимания какое-то расплывчатое пятно. В школе игра в революционеров. Я пишу устав какого-то кружка и стряпаю, ничего не понимая, статью о социализме... Дома тоже ничего не понимают ни отец, ни мама. Пускают нас, куда хотим, на все демонстрации и митинги. Похороны Баумана. Растянулись на всю Москву... Дома сестры играли на рояле «Вы жертвою пали». Потом много раз ходил на Ваганьково на могилу Баумана... уносил с венков ленточки и цветочки... Родители заняли позицию невмешательства... Школу распустили. Начали строить баррикады... В постройке я принимал деятельное участие. Строили частично из нашего нового забора... Я вдобавок разорвал еще календарь с изображением царской семьи... Мама вышла на крыльцо, и осколок шрапнели свалился около нее. Этот осколок до сих пор хранится у меня в Ленинграде... Брата Николая чуть не убили, когда он проходил по льду пруда у Горбатого моста... Спасался бегством... Восстание кончилось, началась расправа. Помню, прятали раненых и у нас дома, и в соседних домах. Прятали брошюры и прокламации. По домам ходили с обысками... Понимал я тогда в политическом отношении очень мало... Ненавидел черносотенцев... Но мое собственное отношение было неясно. Левый, строил баррикады, рвал царские портреты, прятал прокламации, но все это было еще детской игрой... моя левизна и демократизм не переходили в политику, в ее жесткость и даже жестокость (объективную необходимость этого я всегда сознавал, но от мыслей к делу перейти не мог). Теперь это называют мягкотелостью. Из нее и проистекает моя органическая беспартийность. Революция 1905 года меня испугала. Я бросился в науку, в философию, в искусство. В таком виде и подошел к 1917 году».

Так или иначе, происшедшее оставило глубокий след в сознании братьев. Не случайно после Октябрьской революции Николай и Сергей безоговорочно встали на сторону Советской власти и самоотверженно работали на благо молодого Советского государства.

С детских лет Сергей знал великое множество стихов, с большим мастерством декламировал. Его любимыми поэтами были Пушкин, Баратынский, Тютчев, Фет, Блок, Гете. Из прозаиков выделял Достоевского. Сочинения мальчика на литературные темы приводили учителей в восторг. Сергей Иванович писал: «Вижу, что с первого класса я начал выделяться особым складом мысли и литературными способностями». В юношеском возрасте его стали занимать философские проблемы, не оставался он равнодушен и к искусству.

Подражая брату, Сергей организовал в пятом классе ученический кружок, который просуществовал до окончания училища. На его заседаниях заслушивались и обсуждались доклады о литературе, искусстве, философии, политике. Сергей не только постоянно вел заседания, но и чаще всего был основным докладчиком. Став взрослым, вспоминал: «Вывозить приходилось мне. Я писал рефераты о Толстом, Гоголе, Тютчеве, Махе, о декадентах, о самоубийствах как общественном явлении».

Большую роль в воспитании художественного вкуса Сергея сыграл преподаватель рисования и чистописания Иван Евсеевич Евсеев. Этот одинокий человек был педагогом от бога. Он очень любил своих учеников, видел смысл жизни в их воспитании. Сергей Иванович писал: «Это был редкостный человек, оказавший на меня, да и на многих, основное влияние... Таким людям надо ставить памятники... Я стал подлинным другом Ивана Евсеевича».

Одним из средств эстетического развития Евсеев считал экскурсии. Он тщательно готовился к каждой из них, проводил с учениками предварительные беседы о тех местах, которые они намеревались посетить. После осмотра достопримечательностей устраивался обмен мнениями. Ученики делали подробные записи об экскурсиях. Такие записи вошли в систему.

Позднее в юношеском дневнике Сергей записал: «Был в Михайловском и Тригорском, у истоков пушкинской лиры. Пушкин стал мне родным, это не Гете и Шекспир, это дорогой Александр Сергеевич. Знаю, что все преувеличено, но Пушкина люблю, его фразы стали законом. Кругом обычная чепуха... и рядом святая святых русской красоты и духа — Пушкин».

Он восклицает: «Для меня Пушкин — вечная надежда. «Когда я буду погибать», я, быть может, одной рукой схвачусь за евангелие, другой, несомненно, за творения Пушкина»...

Евсеев устраивал в училище вечера, где его молодые друзья выступали с рассказами об экскурсиях с показом фотографических снимков. Особенно запомнилась Сергею большая выставка в актовом зале училища, посвященная В. А. Жуковскому и Н. В. Гоголю, которую И. Е. Евсеев устроил с помощью директора училища Константина Николаевича Козырева (Сергей учился тогда в первом классе). Выставка получила общемосковское звучание, а десятилетний Вавилов написал тогда свой первый литературный труд под названием «Впечатления от выставки», пестревший фразами типа: «Картина произвела благоприятное впечатление».

Иван Евсеевич ездил с учениками в Петербург, Киев, Кострому, Новгород, Саратов, Ярославль, в Крым, водил их по музеям и выставкам Москвы, сопровождая эти походы увлекательными пояснениями.

Одноклассник Сергея Вавилова Борис Михайлович Себенцев впоследствии писал: «Живо представляю в своих воспоминаниях юного, молодого и зрелого Сережу. Вот он в актовом зале Усачева-Черняевского института[1] читает доклад-лекцию о киевском Владимирском соборе (после нашей экскурсии в седьмом или восьмом классе). Так проникновенно-художественно дает образ васнецовской Богоматери, что «туманная картина» ярко оживает в представлении слушателей».

Усилия Ивана Евсеевича Евсеева не пропали даром. «Каждого ученика он знал доподлинно, — вспоминал Сергей Иванович, — и вложил многим в душу то, что они и теперь, в 60 лет, отчетливо помнят (многие мне об этом говорили)». Сам Сергей Иванович поражал окружающих глубиной познаний в области живописи и архитектуры. Нет сомнения в том, что основы интереса и любви к искусству были заложены самоотверженным школьным учителем.

Большое влияние на формирование мировоззрения Сергея Ивановича оказала работа Владимира Ильича Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», которую юный Вавилов с карандашом в руках изучил в 1909 году по первому изданию, выпущенному под псевдонимом В. Ильин. По-видимому, знакомство с этим произведением усилило живой интерес Сергея к философским проблемам естествознания, не оставлявший его на протяжении всей жизни.

В двенадцать лет у Сергея пробудилась страсть к собиранию редких книг, а несколько позже — к коллекционированию трудов классиков естествознания. Он становится постоянным посетителем букинистических лавок и книжных россыпей у китайгородской стены, на Сухаревке (ныне Колхозная площадь) и на Моховой (ныне проспект Маркса), где среди груд макулатуры иногда удавалось раскопать редчайшие издания. Так, он выискал и приобрел книжку Отто фон Герике «Experimenta nova...» с описанием экспериментов со знаменитыми магдебургскими полушариями, а также одну из работ Майкла Фарадея с автографом автора.

Любовь к книгам осталась на всю жизнь. Сергей Иванович собрал уникальную библиотеку, насчитывающую около тридцати семи тысяч томов. Тут были и обширнейшая Пушкиниана, и полные собрания сочинений Фета и Тютчева, и разных лет бесчисленные издания «Фауста» Гете. В библиотеке Сергея Ивановича особенно много книг по истории естествознания, среди которых немало редчайших изданий, начиная с XVI века. Приобретенные книги Сергей Иванович внимательно изучал. Юношеская любовь к старым изданиям вылилась в глубокий интерес к истории науки.

Когда Сергею исполнилось девятнадцать лет, он сделал в дневнике попытку самоанализа, полностью воспроизведенную в его воспоминаниях: «До десяти лет, до поступления в школу, был я ребенком трусливым, одиноким, мистиком, мечтателем. До пятнадцати лет был... опять мистиком, мечтавшим об алхимии, чудесах, колдунах, любящим играть в магию, много и без толку читавшим и глубоко верующим. С. 1905 года я стал себя понимать, сначала грубо и странно; пытался сделаться поэтом, философом, миросозерцателем и стал выделяться среди других. Я узнал, точнее, перечувствовал и пессимизм, и оптимизм, и радость, и отчаяние, и «научную религию». Моим первым учителем была книга Мечникова, но я никогда не интересовался чужой современной жизнью, хотя кругом все кипело».

Щедро одаренному природой юноше было нелегко определить свой жизненный путь — столь широк был круг его интересов. Как и Николая, его совсем не привлекала карьера торгового служащего. Наконец он объявил родителям свое решение — поступать на физико-математический факультет Московского университета. Иван Ильич был очень огорчен. Рухнула надежда приспособить к коммерческой деятельности хотя бы младшего сына. Натолкнувшись в свое время на упорное сопротивление Николая, он, однако, не настаивал на своем желании.

Воплощение в жизнь планов Сергея оказалось делом непростым. Коммерческое училище было специализированным учебным заведением, его выпускники не имели аттестата, свидетельствовавшего о получении классического среднего образования, и были лишены права поступления в университет. Перед ними лежало два пути: либо работать по специальности, либо продолжать учение в Коммерческом институте.

Чтобы держать экзамены в университет, необходимо было сдать в объеме гимназии латинский язык. Это обстоятельство повлияло на судьбу Николая. Его первоначальной мечтой была медицина. Однако, не желая терять времени на изучение латыни, он поступил в Петровскую сельскохозяйственную академию. Сергей учел опыт брата и начал загодя самостоятельно изучать латинский язык. Это потребовало большого напряжения. Занятия шли успешно. За год Сергей освоил шестилетнюю гимназическую программу. Хорошее знание латинского языка дало ему возможность впоследствии свободно читать в оригинале классические произведения М. В. Ломоносова и И. Ньютона.

В июне 1909 года Сергей Вавилов окончил Коммерческое училище в основном с отличными оценками. Лишь по немецкому, французскому и английскому языкам, а также по математике и географии его знания были отмечены как хорошие. Кроме того, он сдал полный курс латинского языка за гимназию. Путь в университет был открыт.