Светлейший князь 2

Глава 2

Утром 18 октября Ермил с молодой женой, гостями-урянхайцами и Фомой Васильевичем отправились в Железногорск. Я же, проводив их, через несколько часов отправился на завод. За прошедшие две недели в Усинске окончательно сформировалась местная администрация, если использовать терминологию 21-го века. Как-то незаметно получилось, что все бразды правления оказались в руках моего тестя, он недаром был большим человеком в Кяхте. Но руководил он не в гордом одиночестве, а опираясь на мощный пентавират: Лукерья Петровна, Кондрат, Савелий Петров, Агрипина и «недремлющее око государево» Степан Иванов. Поэтому за Усинск я был спокоен, косяков я там совершенно не ожидал. Единственное что меня беспокоило, кто заменит Леонтия, когда он отправится в русские пределы.

Накануне вечером мы с ним обсудили этот вопрос. Выслушав меня, Леонтий Тимофеевич рассмеялся:

— Не поверишь, Григорий Иванович, я тоже об этом думал. И вот что я надумал. Ехать мне самое раннее через два месяца, ну через полтора при удачном раскладе. Я хочу аккуратненько ревень разложить около сушилок под навесом, может недельки две и выгадаем. Качество ревеня не хуже китайского, не всякий знаток разницу определит, а учитываю, что мы в это дело еще и душу вкладываем, то может и повыше будет. А за меня внучок Степан останется, я в людях хорошо разбираюсь. Ты не гляди, что он молодой. Внутри он железный, а взгляд, любого переглядит, когда злой так может узриться, или мороз по коже, или чувство, что испепелит взглядом. Со стороны даже видать.

Я о Степане был очень высокого мнения, но характеристика Леонтия меня удивила, я правда Степана злым и тем более в гневе, не видел. А вот мой тесть, похоже уже эту картину лицезрел.

— Не ожидал такой характеристики Степана, буду иметь в виду, что бы под раздачу случайно не попасть, — засмеялся я.

— Тебе-то, ваша светлость, опасаться не стоит. Я в людях разбираюсь. А вот народ его опасается уже по серьезному, ни кто не перечит, а уж как силенок наберется, мужичина с него будет ого-го, думаю, настоящий богатырь будет.

Тут Леонтий тоже точно подметил, с тех пор как мы пришли в долину Степан рос как на дрожжах, и ввысь, и вширь, и умишка набирался день ото дня.

— Посмотрим, время покажет, — в этот момент к нам присоединился капитан Пантелеев. Леонтий, завидя Ерофея, молча откланялся мне, резонно решив оставить нас вдвоем.

— Ерофей Кузьмич, мне твой совет нужен. Есть ли необходимость инспекции правого берега?

— Сейчас нет, заводские дела важнее. Я не большой знаток всяких тамошних премудростей, но ружейные дела теперь на первом месте. Будем хорошо вооружены, да патронов если будет достаточно, никакой враг нам не страшен. Когда купцы наши пойдут, охрану сможем достойную им снарядить.

— Ну что же, сударь мой, тогда завтра завод. Здесь всё в порядке. На мой взгляд, зимой голод нам не грозит, и скотина от бескормицы не передохнет. До холодов серьезных думаю месяц, как минимум. Кондрат должен успеть к зиме подготовиться. А тебя особо попрошу, приглядывай на севере. Уж очень все там гладко.

Я развернул нарисованную мною карту, за десятки лет каких я карт долины и окрестностей не видел, поэтому нарисовать приличную карту труда не составило, жаль только была она черно-белая.

— Смотри, Ерофей Кузьмич. Вот здесь, — я показал на Гагульскую котловину и от нее вдоль Куртушибинского хребта до Енисея, — много неприметных охотничьих троп. Все они малохоженые и зимой непроходимые. Может быть, даже уже и сейчас, но ты должен и за ними посматривать. Следующим летом, я уверен, с юга гости через них пожалуют.

На завод я планировал поехать один, накануне появились первые больные с признаками респираторных инфекции, поэтому Машенька должна была остаться контролировать возведение второй юрты-госпиталя. Я решил, что должно быть инфекционное отделение. И как во время нашего перехода в долину, я восстановил ежедневные обходы сотрудников госпиталя. Всем подозрительным они должны измерять температуру и ежедневно давать антигриппин.

Самой большой головной болью был вопрос, как наблюдать за правым берегом, заводом и Северами. Решение проблемы Северов нашла Машенька. Она предложила поручить это жене Ильи Михайлова. Машенька должна будет подготовить её для этой работы. На правом берегу нового медработника должен будет подобрать Ерофей, а на заводе я решил заняться этим сам, и подбором кандидата и обучением.

Но когда я рассказал о своем плане Евдокии, она раскритиковала его.

— То, что вы хотите сделать, ваша светлость, это неправильно, сделать надо не так, — я даже рот был готов раскрыть от изумления. Это был, наверное, первый раз, когда она мне возразила. — Не так надо сделать.

— И объясните, сударыня, как надо сделать?

— Надо пока послать туда наших людей, а новички будут учиться у нас в госпитале.

— Это минус три сотрудника здесь, вы-то справитесь?

— Справимся, ваша светлость. Мы в лекарском деле разбираемся уже получше прежнего. Да и они будут не сидеть, а помогать. Тем более что Мария Леонтьевна говорит, что Ульяна Михайлова за неделю всему нужному обучится.

В итоге я решил сделать как предложила Евдокия. Фома Васильевич повез письмо на Севера, с ним туда поехал командированный фельдшер, сотрудников госпиталя я стал называть именно так.

Зайдя в нашу юрту, после проводов гостей я увидел, Евдокию, она спозаранку совершила обход и пришла доложить результат.

— Доброе утро, Евдокия Васильевна. Какие вести вы нам принесли в столь ранний час?

— Доброе утро. Ваша светлость, вам перед отъездом желательно посмотреть двух женщин, — употребление слов баба и мужик в нашей медицинской среде было мною категорически запрещено. — Они мне вчера сказали, что они беременные. Я их в госпиталь привела.

— О как, это каким же образом выяснилось? О задержках месячных говорить не серьёзно или у них не было аменореи?

— У обоих была ваша светлость. Но у Дарьи Мороз такое же самочувствие как у Софьи Васильевны, месячные были у нее один раз тридцать дней назад.

— Ей восемнадцать и венчались они еще на Урале?

— Точно так, ваша светлость. Беременностей у неё не было, по женской части все было нормально, но когда через Яик шли её мужа ранили, все думали, что представиться. После этого месячные у неё прекратились.

Мужем Дарьи был молодой, красивый столяр у Кондрата. У него одна нога была короче другой и много ходить он не мог. Почти весь переход он ехал верхом. Занимался он изготовлением различных мелких деревянных деталей.

— Понятно, а вторая кто?

— Акулина Глебова, у неё аменореи не было, просто были задержки по полтора месяца. Но у неё уже были беременности и она говорит, что недели через три их начинает чувствовать.

— Это как?

— Грудь начинает болеть, а соски просто огнем горят.

— Ты её смотрела?

— Смотрела. Ничего не нашла, грудь как грудь, живот как живот.

— Ну что же пойдемте смотреть.

Смотреть собственно на таких сроках было нечего, с точки зрения официальной европейской медицины 21-го века. А вот наша точка зрения была другая и я по пульсу совершенно четко почувствовал две новых жизни.

— Так дамы, смотрим сами, — я обратился к Евдокии и жене. — Запоминайте, сравнивайте с другими, друг друга посмотрите.

Евдокия с Машенькой стали смотреть женщин, друг друга и двух других фельдшериц. Я вышел осмотреть палаты.

— Ваша светлость! — изумленный голос Евдокии вернул меня обратно. — Мария Леонтьевна!

Да, Евдокия просто самородок и далеко пойдет. Сомнений через пару минут исследования пульса моей дражайшей супруги не было ни каких — Машенька была беременна.

— Гришенька, у меня же были месячные три дня назад?

Я развел руками.

— Я ведь читал лекцию на эту тему. Вот ты, любовь моя, живой пример, что месячные могут идти поверх беременности.

После таких новостей о какой-либо поездке Машеньки и речи не было. Я для себя сразу решил, ни каких поездок даже в нашем вардо. Только пешие прогулки.

В Усинск я поехал верхом в сопровождении Митрофана и Прохора ближе к полудню. Сказать что меня ждали с нетерпением, значит ничего не сказать. Поздоровавшись, Петр Сергеевич чуть ли не в буквальном смысле потащил меня в оружейную мастерскую. В ружейной пирамиде я увидел все штуцера успешно переделанные в винтовки. Но это было не главным. Главным были двухствольное ружье два длинноствольных пистолета. Казенная часть ружья и пистолетов была типа Ремингтона, хотя почему-то ждал Паули.

— Бывшие штуцера через пару дней можно будет Ерофею передавать, а с ними, — Петр Сергеевич показал на двустволку и пистолеты, — недельку еще поработать надо. Шаблон приклада и ручки пистолета вечером с гонцом в Усинск отправим.

— Гонца не надо гонять, сам отвезу, — Петр Сергеевич удивленно посмотрел на меня, типа что за новости приезжать буквально на пару часов. — Да. Петр Сергеевич, теперь будет так, по семейным обстоятельствам.

— Григорий Иванович, да неужели Мария Леонтьевна решила почин подруги поддержать?

— Догадливы вы, сударь, догадливы. Вроде бы именно так.

Петр Сергеевич повернулся на восток, перекрестился и положил глубокий поясной поклон.

— Ну, слава Богу.

Пару минут молчали.

— Яков Иванович где?

— В лаборатории, серную кислоту получают. Я даже боюсь заходить, вся его команда как угорелые носятся, но сейчас ему трудно угодить, все не так.

— А с рудой как?

— Яков говорит, что там жила идет чуть ли не на поверхности, сначала метр земли, не больше. А потом вглубь уходит. На обратной стороне реки такая же картина. У нашего штейгера Поликарпа Кривова, есть старший брат Ферапонт. Он в шахте работал, но пока шахта не нужна. Ферапонт с четырьмя мужиками разрыли там небольшую каменоломню и Яков вчера после полудня вернулся и привез почти сто пудов руды.

— А с плавкой как?

— Плавят что-то, то или не то от Якова зависит. Получит серную кислоту будем пробовать. Знать бы тонкости.

— К сожалению, знаю только идею. Иди-ка братец, — обратился к одному из юных подмастерьев, — к Якову Ивановичу, спроси, меня примет. Но если что, беги, — улыбаясь, я закончил. — Если что, мы тебя спасем.

Яков естественно нас принял. Увидев меня, он радостно заулыбался и вытирая чистыми тряпками руки, пошел навстречу.

— Яков Иванович, не томи, рассказывай.

— Здравствуйте, ваша светлость! Томить не буду, доложу. Месторождение представляет жилу кварца от 2 до 20 саженей мощности, залегающую в глинисто-песчаных сланцах, — Яков со мной разговаривал, используя привычную мне терминологию, которую он усваивал в буквальном смысле с полуслова, лишь в редкую стежку уточняя значение некоторых терминов. — Мощность пара саженей у реки. Если быть точным, минимальная мощность у самой реки три метра девяносто шесть сантиметров. Берег реки достаточно крутой, поэтому даже на взгляд мощность жилы нарастает при удалении от реки. Добываемая руда богата свинцом, серебром, золотом и медью. Это, как ты, князь, говоришь, сто про. Сколько чего, точно сказать не могу. Но думаю, больше всего свинца. И как довесок много брекчии, самой разной. Такая красота есть, дух захватывает. Брекчия поликомпонентная, много песчаниковой. У самой реки все это дело чуть ли не на поверхности, буквально три штыка. На том берегу реки то же жила, но там я пока не копал, — Яков помолчал, как бы оценивая, все ли сказал. — Наверное пока все.

— А как с плавкой?

— Не вникал, некогда. С кислотой дела обстоят неплохо. До англичан далеко, но наподобие. Производительность пока смешная. Но потихоньку нарастим.

— Да это я не сомневаюсь.

— А с одуванчиками как?

— Килограмм десять не больше. Через пару недель итог подобьём. Сам знаешь, чем народ был занят. Надеюсь Лонгин справиться. Леонтий говорит, чтобы не сомневались. И даже больше того, он говорит, что надо его ждать со дня на день.

— Дай-то Бог. А сколько его уже нет?

— Да почти месяц. А с патронами как?

— То, что было, переделали, сто шестьдесят три с пироксилином, триста девятнадцать с черным порохом. С тканями пока не пробовал.

— А с фикусом как работать думал?

— А чего думать-то? Будет сок фикуса, тогда и буду думать. Примерно представляю.

— Пойдем посмотрим, как плавят твою породу.

В каждый мой приезд на завод был обязательно сюрприз, большой или маленький, но обязательно был. Вот и в этот раз меня ждал сюрприз. Поликарп Кривов и заводской кузнец Пучков решили руду сначала пропускать через два песты и простейшую толчею, затем промывать на вашгерде и лишь затем плавить. Двадцать пудов руды к нашему приходу было обработано и переплавлено. Полученный сплав был очень странного цвета, синевато-синего с каким-то золотистым отливом. На вашгерде же были получены на круг свинец, почти килограмм с пуда, медь полфунта, золотник серебра. Золота же с двух пудов намыли ползолотника и несколько крупинок платины.

Яков выбрал два небольших слитка для дальнейших опытов, как выделять из этого сплава золото, серебро и всё остальное я не знал, только сама идея — мои знания на этом заканчивались.

— Я так думаю Григорий Иванович. Ферапонт со своими мужиками пусть руду добывают, пирит один чего стоит. Не получится у меня, надо будет устраивать фабрику как на Березовском руднике. Я быстро пойму, смогу ли я.

День начал клониться к концу, пора было возвращаться в Усинск. Работы над паровой машиной, неудачные пока опыты с коксом я решил отложить на завтра, а вот беседу с Лаврентием решил не откладывать.

Лаврентий занимался важнейшим делом, созданием автомата для набивки гильзы порохом. Я пришел вероятно в один из самых напряженнейших моментов его работы. На мое приветствие он, не глядя на меня, что-то буркнул и продолжил свои занятия. Мне пришлось безропотно ждать несколько минут и я, честно говоря, нисколько об этом не пожалел. Лаврентий откровенно сторонился людей и не любил когда к нему кто-либо заходил, кроме брата, поэтому в его мастерской я был первый раз и был просто поражен его оснащением.

Лаврентий работал за специальным верстаком, сделанным по его чертежам. Справа и слева на стене висели два больших шкафа с дверцами, створки одного из них были распахнуты, над верстаком на уровне глаз были закреплены две масляных лампы. Слева от верстака стоял небольшой токарный станок со смешенным ручно-ножным приводом. На верстаке и в открытом шкафу я увидел многочисленные инструменты Лаврентия: многочисленные отвёртки и отвёрточки, пинцеты, остро и плоскогубцы, кусачки, ручные рычажки для снятия стрелок, лоток с банками для часовых масел с укрепленным на нем кусочком сердцевины бузины и с желобком для маслодозировок, сами маслодозировки и еще какие-то инструменты. Но главное, что привлекло мое внимание, был набор луп в открытом ящике верстака.

Лаврентий сидел на удобном винтовом стуле, похожем на музыкальный, только со спинкой. От изучения инструментов Лаврентия меня отвлек его голос:

— Извините, ваше светлость, ни на секунду не мог отвлечься, очень ответственная работа была, вставлял пружину в механизм. Вас я вижу очень заинтересовали мои инструменты.

— Не то слово, Лаврентий. Но откуда всё это?

— Я сам удивляюсь этому, но наши мучители почему-то оставили нам все мои инструменты и материалы, даже часы не забрали. Конечно кое-что сломалось и потерялось. Но почти всё уже отремонтировано и сделано заново. А хотите я, ваша светлость, угадаю ваш интерес?

— Попробуй.

— Вам нужен микроскоп для ваших лекарских дел, и вы хотите спросить меня, могу ли я попробовать его сделать?

— Верно. Скажи, как ты угадал.

— Я заметил ваш интерес к лупам и вспомнил, как меня Яков Иванович пытал, знаю ли я, что такое микроскоп. И я подумал.

— И что ты надумал?

— Я знаю, что такое микроскоп, однажды мне даже пришлось его ремонтировать. У меня даже запчасти к нему остались. Он два месяца у меня был. Главное линзы и зеркала. Если вы мне отдадите подзорные трубы, я попробую.

— Трубу ты хочешь использовать как тубус?

— Линзы тоже могут пригодиться. Только будет он немного неказистым. Я еще тогда подумал, что мне он тоже не помешал бы и даже сделал кое-что. Вот смотрите моя схема.

Лаврентий достал из ящика верстака лист бумаги с нарисованной схемой микроскопа. Такие микроскопы 18-го века я видел в музеях. Если у меня он будет, я буду очень рад. Но я нарисовал немного другую схему, скажем так середина 19-го века.

Лаврентий взял мою схему, разложил её на своем верстаке и принялся изучать и сравнивать свою и мою.

— Когда он вам нужен, ваша светлость?

— Если честно, то вчера.

— Я постараюсь, только скажите начальству, что это ваше задание.

Мне не понравилась интонация произношения слова начальство. Лаврентий вновь углубился в изучение моей схемы, а я еще раз внимательно осмотрел его мастерскую и его самого. Товарищ Нострадамус внезапно не просто проснулся в моей голове, он начал беситься в ней.

— Лаврентий, ты можешь объяснить, почему ты боишься всех и вся, и считаешь весь белый своими врагами? Разве здесь тебя кто-нибудь обижал или предавал?

Лаврентий наклонил голову и тяжело задышал, сжал кулаки так, что они побелели. Я почувствовал, что, если бы не его физическая немощь, он вцепился бы мне в горло и просто загрыз бы меня. Внезапно Лаврентий начал глубоко и часто дышать, раскачиваясь на своем стуле, глаза остекленели и он вытянулся как струна. Я бросился к нему, схватил его в объятья и что было сил сжал его. Лаврентий обмяк, дыхание стало обычным, в глазах промелькнула какая-то просьба, он что-то попытался сказать, но получилось мычание. Затем он глубоко выдохнул и заснул.

Я отодвинул его стул, взял его на руки и положил на топчан стоящий здесь в мастерской. На мне был плащ наподобие пантелеевского, пошитый специально для меня. Я снял плащ и укрыл им Лаврентия.

Прошло несколько минут, несчастный часовщик спал, но сон его был беспокойный. Он тихо вскрикивал и пытался как бы оттолкнуть кого-то от себя. Когда он в очередной раз попытался это сделать, я бережно взял его за руки и начал тихо, почти щепотом говорить:

— Лаврентий, однажды ты утаил свой грех, испугался исповедовать его. Сейчас мы поедем в храм, ты должен все, не таясь, рассказать отцу Филарету, исповедоваться по-настоящему. И верь мне, я тебя не предам и не обижу.

Прошло еще несколько минут, Лаврентий проснулся.

— Ваша светлость …

— Молчи, тебе не надо говорить. Сейчас мы поедем в Усинск, тебе надо к отцу Филарету.