Сытые годы

Глава тринадцатая Неисповедимы пути твои…

Глава тринадцатая

Неисповедимы пути твои…

Север. Борт парохода «Сергий Радонежский».

28 декабря 1889 года

Всегда выбирайте самый трудный путь — на нем вы не встретите конкурентов.

(Шарль де Голль)

Михаил Николаевич Романов, статус не определен.

Я всегда был уверен в том, что упорство и труд помогут преодолеть любые проблемы, даже потерпев поражение при защите диссертации я знал, что смогу пробиться, несмотря ни на что. Еще больше упорства и каторжного труда потребовалось от меня в ЭТОМ мире, когда я подселился в тело Михаила Николаевича Романова. И результат не заставил себя ждать: волею Земского собора, выбранного новым государем Российской империи. Но события последнего времени меня подкосили основательно. Я чувствовал смертельную, непроходящую усталость, именно те симптомы, которые в веке грядущем получат наименование профессиональное выгорание'. Да, можно было сказать, что я выгорел изнутри, от меня остались жалкие угольки. И держался я исключительно на двух вещах: самолюбии, да, я всегда был весьма самолюбив и амбициозен и еще на упрямстве: ибо я верил, что не закончил свой жизненный путь, раз меня удалось вытащить из лап смерти.

И даже издевательства местного гвардейца, поручика Волкова, приставленного следить за мной и не пущать, да кого я обманываю, главная задача сего мерзавца была в том, чтобы пристрелить меня, если будет осуществлена попытка моего освобождения, не сломили вашего покорного слугу. И путь мне уготована участь Шлиссельбургского узника, царевича Иоанна Антоновича, я продолжал не обращать на эти обстоятельства никакого внимания. Врёшь, Волков, не возьмёшь! По сравнению со мной ты не волк, а побитый дворовой пёс.

Но некто полковник Полковников (вот только так и непонял, в какой службе он полком командовал), провел образцово-показательную спасательную операцию, которая должна будет войти в учебники всех секретных служб. Вуаля, дамы и господа — я жив, хотя к этому готов, честно говоря, не был. Имелся ли риск того, что меня пристрелят? Конечно же, но, неожиданно для себя, я к этому отнесся совершенно равнодушно, наверное, жизненный опыт, или как там говорят турки: кысмет… Хотя у Академика, который сейчас Сандро с жизненным опытом куда как поболе будет. Есть ли вещи, о которых я сожалею? Например, о недостаточно энергичных реформах? Да нет… мы еще когда прикидывали планы понимали, что настоящей КОМАНДЫ у Михаила нет, хотя бы потому, что радикальные реформы, которые необходимы (это даже не столько отмена крепостного права, сколько слом сословной системы нашего общества, которое и тормозит прогресс хотя бы отсутствием системы гибких социальных лифтов), его окружением восприниматься не будут. От слова «совсем». Посмотрите на того же Воронцова-Дашкова. Безусловно предан государю и империи, даже земельную реформу перенес спокойно, хотя что-то и потерял, но не столь много, как другие. Но если проводить отмену сословных перегородок, он будет первым из тех, кто составит заговор против царствующей фамилии, ибо такова психология этих людей: как-то заморозить проблему они готовы, решать же ее — нет!

А посему моя стратегическая задача состояла в подготовке более радикальных реформ, а Академика — в создании собственной КОМАНДЫ единомышленников, которые станут опорой в проведении самых назревших реформ. Неужели вы думаете, что русские государи, начиная с того же Александра Первого, не понимали вред от крепостного права? Еще как понимали, но понимали и то, что проведи они эти реформы, враз лишатся опоры трона — поддержки дворянства (а, следовательно, и армии). Конечно, что-то для улучшения положения крестьянства делалось. Кто-то чуть больше, кто-то чуть меньше, но радикальной и справедливой земельной реформы так и не произошло. Да и не могло произойти, по большому счету. Единственное, что я замечу, что свою часть работы я до конца не сделал, это мне справедливый упрек. И мятеж во главе со старшеньким сыночком моего тела — Николаем, я проглядел. Впрочем, тут лоханулись все мои спецслужбы. Да и в их стройных рядах оказалось есть место измене. При нормально работающих спецслужбах государственный переворот невозможен, а вот когда есть в этих рядах предательство, то тогда появляются интересные варианты. Не верите мне? Спросите у Януковича. Он может рассказать подробнее.

Но это все лирика. Ледяной ветер бьет в лицо, возвращая меня в день настоящий. Наш кораблик чапает по неспокойному морю, по которому полосами стелется туман, поэтому скорость «Радонежского» небольшая, хотя у капитана есть лоции, но северные моря коварны, так что осторожность — тут вполне разумная мера для безопасного плаванья.

Как так получилось, что я не лечу на дирибабле, а чапаю на калоше, принадлежащей матушке православной церкви? Ладно. Вернусь чуток назад. Как только меня освободили из плена, «Опыт» постарался причалить к единственно пригодному для сего действия зданию — маяку. Он и высок, и ограждения имеет, к которым можно принайтовить наше средство передвижения. Вот только при планировании экспедиции надо было всё-таки более учитывать погодные условия на этой оконечности материка. А сильные ветры тут дуют триста девяносто дней в году. То есть, постоянно — ветра сильные, а каждый третий день — почти ураганные. Так что я не ошибся в числе дней в году, просто ощущение такое, что год растянут до этих дней, и каждый Божий час нас преследует ветрюганище. В общем, пока наш дирижабль добрался до места стоянки, его машина работала в режиме жесточайшего сопротивления нашей крайнесеверной погоде. И для нее это не прошло бесследно. А запасного агрегата, простите, под рукой не было. Потому как борьба с ураганным ветром не прошла для нашего «Опта» бесследно и вероятность того, что случится уже непоправимая поломка, был слишком велик. А тут еще и причаливание не обошлось без помарок, в результате чего пострадала и оболочка нашего плавсредства. Не критично, но всё в совокупности делало попытку добраться до Архангельска весьма сложной задачей. На импровизированном совете решено было проложить курс дирижабля до ближайшего монастыря (там точно есть колокольня, вот ее как причальную мачту на первое время можно использовать), а там соорудить импровизированный ангар и провести ремонт как машины, так и обшивки. Единственной задачей для нашего воздушного гиганта стало передача радиограммы в Архангельск. Но тут тоже понимать надо было, чтобы передать, «Опыту» следует подняться на необходимую высоту. И с этой задачей команда Чкалова справилась успешно. А выкинула потом красный вымпел с отчетом о том, что связались и шифровку передали. А оттуда сообщение Сандро перешлют уже телеграфом. Вот такие у нас тут условия, понимаешь…

В общем, мы идем по морю, волны на шторм не тянут, но и гладью морскую поверхность назвать нельзя. Довольно-таки неспокойно синее море! Впрочем, капитан «Радонежского» даже не считает эту волну чем-то опасным — тут такое привычно, а вот ежели усилится ветер, тогда да, уже будет неуютно. Тем не менее, с верхней палубы убрали всё лишнее, я имею в виду те две пушки-маломерки, картечный залп из которых веса удивил команду британского брига. Ну и правильно — по такой качке толку от них чуть-чуть всего-то. Правда, пулемет Максима на станке остался на палубе — тут Полковников уперся рогом, только агрегат замотали брезентом, а особенно тщательно укрыли ящик со снаряженными патронными лентами. Они холщовые, могут намокнуть, да еще и маленькие — на двести патронов всего. Тут такое дело — металлическая лента пока что нам не по зубам, а матерчатая весьма капризная, вот и пришлось ее укорачивать, чтобы отказов стало меньше. И это из-за бердановского патрона — он избыточно мощный для этого агрегата. Хотя в данном случае это не повредит.

Тут ко мне подходит Полковников, поговорить, видимо, желает. Так-то от меня охранник из его ребят буквально на пятки наступает, чуть в затылок не дышит, но тут отошёл в сторонку, понимает, что нам поговорить надо, проявил деликатность в отношении начальства, но всё равно держит нас в поле зрения. Ну да, вчера нам спокойно пообщаться не получилось.

— Михаил Николаевич (Полковников никогда не называет меня моим именем из ТОГО времени, понимает правила конспирации), хочу сказать, что тут вы очутились во многом по моей вине. Это был целый ряд форс-мажорных обстоятельств. И если бы я проявил больше хладнокровия, то этого не случилось бы, правда, в таком случае мы Академика могли потерять. Но то, что в результате катастрофы и вас сюда затянет, к этому я не был готов.

— Что получилось, то получилось, чего уж там…

Тут собеседник заметил, что я рефлекторно делаю жест пальцами, как будто мну папироску, тут же протягивает мне серебряный портсигар, набитый папиросками. Беру одну, тут же Полковников чиркает спичками, защищая огонек от ветра, дает мне возможность прикурить. Табак довольно крепкий, с резким ароматом, присущим ориентальным (балканским и турецким) сортам.

— Что это? — спрашиваю, с удовольствием затягиваясь.

— Папиросы «Пушка». Попробовал, мне понравились. Вот и портсигар заполнил ими.

(в те времена курили папироски почти все, в том числе и дамы, увы, веяния моды)

— Понимаете, — говорю сквозь табачный дым, — у меня к вам, собственно, никаких претензий нет. Ну, очутился я в этом времени, так за такую возможность любой историк левую руку спокойно отдаст.

— Почему левую? — удивился Полковников.

— Ну, правой я кушаю. — мгновенно отвечаю, улыбаемся.

— Если же иметь еще и возможность ИЗМЕНИТЬ исторический процесс и посмотреть, что из этого получится… понимаете, это уже экспериментальная история получается — абсолютно новое научное направление…

— О котором никто никогда не узнает…

— Вот это верно.

К сожалению, спокойно договорить нам так и не дали. И только потому, что из полосы тумана вывалился пароходик. Небольшой, с одною трубою, да с гарпунной пушкой на носу.

— Китобой, государь, норвежский. — заметил подошедший сзади капитан «Сергия Радонежского».

— А что тут норвеги делают? Мы же с ними договор заключили, ихним китобоям тут делать нечего. — Я искренне удивился.

— Не с ними, а со шведами. А норвеги на сей договор плевать хотели. Вот и промышляют браконьерством в наших-то водах.

(один из норвежских китобоев, реквизированный русскими пограничниками, был передан в ВМФ, долгое время прослужил тральщиком на Севере)

Но тут обычная спокойная вальяжность с капитана соскочила сама собою: викинг нагло шел на перерез нашей лайбе, и явно не с добрыми намерениями. Сергей Никифорович бросился к штурвалу, совершая манёвр уклонения, вот только с иностранного парохода полетело несколько кошек, вцепившихся в борт «Радонежского», а на борту викинга уже толпились вооруженные винтовками да револьверами браконьеры. Видимо, решили приварок к обычной добыче себе обеспечить. Бывает такое. Пропадают кораблики в северных водах, и кто знает, почему? Свидетелей обычно море забирает.

Тут я очнулся, и метнулся к пулемету. А что? С мистером Максимом лично я знаком, и его изделие знаю не понаслышке — самому приходилось пострелять, не удержался, во время испытаний не одну ленту выпустил. Так что бросился чехол распутывать, а тут и Полковников мне на помощь подоспел, правда, пришлось все это делать в присядку почти что, ибо доблестные пираты — потомки славных викингов, открыли по «Радонежскому» ураганный, но беспорядочный огонь. Но длилось это только пару минут, может и меньше. Как только встал я за косилку, и нажал на гашетку, как с каждым прочерком пулемета становилось на палубе норвега все спокойнее и спокойнее, ибо тела, превращённые в фарш, не орут, не потеют и стрелять не умеют. Тут уже наши ребята высыпали на палубу и стали подтягивать наши кораблики друг к другу. А после и призовая команда вместе с не оплошавшим Полковниковым на китобоя перебралась. Оказалось, там даже выжившие наличествуют.

Пришлось нам опять в море немного задержаться, ибо очень нас заинтересовал вопрос: это нападение считать актом обычного в этих водах пиратства или команду «Греты Тунберг» кто-то на нас навёл? Примечательно, что состав экипажа китобоя оказался весьма интернационален. Среди погибших обнаружилась парочка шотландцев, датчанин да один англичанин. Тут наш дознатчик стал в стойку и начал проводить допрос самым что ни на есть углубленным образом. Всё равно, участь пиратов была предрешена, согласно морским традициям, выживших загружали в небольшую шлюпку без еды и воды и отправляли на суд морских волн.

Выживут или подберет их кто — хорошо, нет, так нет. Никто жалеть не будет.

Результатом дознания стало то, что нападение на нас было делом спонтанным — неудачный рейс сподвигнул капитана на получение дополнительной прибыли. Впрочем, подобный кунштюк норвеги уже несколько раз в наших водах проделывали. Не впервой им, ох как не впервой! Но вот с британцем в их команде было все не так просто: оказывается, он присоединился к их команде в Осло, причем за его участие в экспедиции было уплачено хорошую сумму серебром. А его бумаги оказались более чем интересными — это была своеобразная карта-лоция с нанесенными шифрованными заметками. И как сказал один из членов экипажа, дальний родственник капитана, многие норвежские браконьеры и контрабандисты, которые идут в наши воды получают столь выгодное поручение. А это значит, что англичане озаботились исследованием наших северных вод. И в то, что делают они это с мирными намерениями — весьма сомнительный факт.

Отказываться от приза никто не собирался, тем более, что капитан и команда «Сергея Радонежского» от этого дела прибыль получит, как только призовой суд определится с дальнейшей судьбой «Греты Тунберг», но то, что сия Грета в лапы северный викингов уже не вернется — факт стопроцентный. Тут или ее будут наши промысловики использовать, ежели кому-то сей кораблик приглянется (тем же монастырям, например). Или передадут его военно-морскому флоту. А те уж точно придумают, как его приспособить, ибо мореходность у сей небольшой посудины более чем достойная, так что это и пограничникам может пригодиться — тех же браконьеров и контрабандистов гонять, или за еще какой надобностью флотским в дело пойдёт. Это не мне решать. Не удержался и поинтересовался у родича капитана откуда такое название шхуны. Уж очень оно мне знакомое, почему-то. Оказалось, это родственница капитана из Швеции, то ли двоюродная, то ли троюродная сестра, которая деньгами в покупку этой лайбы вложилась, а капитан, чтобы меньше отдавать, решил назвать посудину в честь своего спонсора. Ну. Теперь точно ничего и никому отдавать не будет — пошел на корм рыбам.

Запихали мы пиратов-неудачников в шлюпку и помахали им ручкой[1]. Не все помахали, только я да Полковников. Остальные оказались черствыми и совершенно не куртуазными личностями. Сделали вид, что им абсолютно всё равно. А наш пароходик, припустив изо всей прыти отправился в Архангельск, за ним потащился и приз, на который отправилась часть команды вместе с первым помощником капитана. Ну да. эти точно спешить не будут — там команда поменьше, идти будут аккуратно. Впрочем, и нам аккуратность не повредит, правда, капитан «Радонежского» утверждал, что эти воды знает, как свои пять пальцев. И не соврал. Вот и город показался, названный в честь архангелов Божьих.

[1] Чтобы повесить пирата, его надо было предоставить суду. А кому охота этим заморачиваться? В таком случае отмороженные моряки просто отправляли пиратов на корм рыбам, а ежели были не настолько кровожадны, то могли погрузить их в шлюпку без припасов и воды и отправить на волю волн. Своеобразная боцманская рулетка. Кстати. этот обычай использовался и в наше время (в районе Сомали, например).