Сытые годы

Глава девятнадцатая Что делать, если знаешь, кто виноват?

Глава девятнадцатая

Что делать, если знаешь, кто виноват?

Подмосковье. Хотьково. Безымянный полустанок

3 января 1890 года

Всякий человек, начинающий новое дело, непременно столкнется с тремя видами врагов. Первые думают, что вам следует заняться чем-нибудь прямо противоположным. Вторые сами хотят устроить что-то в том же роде и считают вас вором, укравшим их идею. Они ждут не дождутся вашего падения, чтобы постараться повторить ваши действия. И, наконец, третьи — это огромная масса людей, которые сами не делают ничего, а потому враждебно относятся ко всякому нововведению и к любой оригинальной идее.

( Бернар Вербер )

ЕИВ Михаил Николаевич Романов

До военной базы авиаотряда в Хотьково я добирался в режиме инкогнито. Нет, извините, что спешу, буду рассказывать по очередности событий. Поезд остановился на какой-то маленькой станции, названия которой я, естественно, не запомнил. Даже не станция, так, полустанок. Одинокая избушка смотрителя, навес, долженствующий изображать перрон, которого, как такового не существовало. Кривые осины и мерзнущие на пронзительном ветру березы — зимний пейзаж в этих краях довольно унылый. Только белоснежное покрывало снега вносило в это всё какой-то сказочный колорит. Ага! Тройка, дед Мороз, пьяная в дупль Снегурочка… Ладно, это чуток из другого времени. Интересно, чего это мы тут застряли?

Причина открылась на удивление быстро — эту стремительную фигуру в заячьем тулупе я узнал бы из многих. На наше свидание Сандро прибыл тоже инкогнито. Его сопровождал только один человек — ординарец или охранник, кто его разберет? На адъютанта не похож — нет в нём привычного самотопам[1] лоска. А вот плавность движений, внимательный взгляд исподлобья, готовность действовать — это присутствует. Ставлю пятерку против гривенника, что это всё-таки телохранитель. Тем более, насколько я смог познакомиться с Полковниковым, если он ставил охранное дело, то тут должен быть образцовый (особенно для этого времени) порядок. Ну что же, посмотрим, как сложиться разговор. О событиях, произошедших в империи пока, я отсутствовал, я уже знал — в подробностях. И то, как Академик вцепился во власть меня порадовало. У меня такой хватки нет, наверное, я слишком мягкий, слишком доверчивый и слишком добрый. Никак не смог свою интеллигентность спрятать в чулан и закрыть на ключ. За это и поплатился. Ты или государь, самодержец, или интеллигент, мягкий, ноющий, талантливый… и бесполезный, по большому счёту.

Из купе я предпочел не выходить. Оно весьма просторное и удобное, что не стало для меня неожиданностью: штабные броневагоны разрабатывались именно с учетом необходимости комфорта для работы командного состава. На столе дымился чай в стаканах с серебряными подстаканниками — хоть что-то в системе не изменилось за сотни лет. Правда, подстаканники не латунные, но всё-таки традиция. Открывается дверь купе, входит Сандро, он уже скинул верхнюю одежду и сейчас в морской форме с погонами капраза. Глаза его как-то подозрительно блестят. Я поднимаюсь и сразу оказываюсь в его крепких объятиях.

— Сашка, сволочь! Как ты мог так со мной поступить? — нервно шепчет Академик. — Нам же державу из помойной ямы вытаскивать, а ты меня чуть ли на произвол судьбы не бросил!

Говорить ему, что проспанный заговор, в принципе, прокол его безопасников я сейчас не буду. Михаил Николаевич сейчас на эмоциях, ничего, он таким бывает, а потом снова становится жестким и крутым, но пока что…

— Давай-ка, за встречу. — предлагаю я, тем более что в небольшом баре есть всё, что надо для такого случая — я имею в виду, выпить. Коньяк, виски, водка, вино, даже ликёр — на любой вкус. Ёмкости небольшие. Но он и не предназначен для попоек — это, скорее для того, чтобы немного расслабиться. Академик криво улыбается. Этот разговор необходим нам обоим.

(вот так оно выглядело в конце девятнадцатого века)

Но сначала — всё-таки надо это дело обмыть, а то как-то не по-русски получится. Синхронно мы выбираем водку. Эту не называют «Менделеевкой», она покрепче будет, где-то на уровне первака, может, чуток не дотягивает, но очищена и пьется легко. «Казенное вино» — значится на этикетке. Крепость — сорок градусов? Не может быть, мне кажется, что больше. 1/100 ведра. Ексель-моксель! Приехали! Хренасе вводить единую систему мер и весов, если винокур Дягилев считает всё по-своему и ему государев указ не указ? Из закусок на столике кто-то заботливо поставил небольшие аккуратные бутербродики и две плошки с красной и черной икрой. Ага! Вот и заботливо поджаренный хлебушек, а тут и масленица расположилась, в которой жиром блестит кусочек вологодского масла. Выпили, закусили. Я — чёрной икрой, Сандро — красной. Не знаю почему, но Академик всегда предпочитал красную икру чёрной, правда, и то и другое в нашу бытность в ИНОМ времени слишком редко попадало на стол, но тут мы этими деликатесами тоже не объедаемся. Блюдем себя, так сказать. Скромность украшает государя, наверное…

— Саша, скажи, как себя чувствуешь? Какие у тебя планы на жизнь? — Ну вот, Академик и перешёл к главному вопросу, ради которого тут появился.

Я тяжело вздыхаю.

— Я устал… я очень устал, Михал Николаич (при интимных посиделках за чашкой русской водки я называл своего Учителя и Академика именно так). Я чертовски устал… если честно.

— Ага! Я устал, я ухожу! Так, Саша? — в ответ пожимаю плечами.

— Не прокатит, Ученичёк ты мой любезный! Тебе что, лавры старца Фёдора Кузьмича покоя не дают?[2]

— Михал Николаич, не передёргивай… понимаешь, я за время заключения столько передумал. Я историю государства Российского писать начал! Ты знаешь, какие документы я нарыл в архиве Романовых! Это же совершенно другой взгляд на историю, это снос всех мифов, это такой рывок в науке! А остатки библиотеки Ивана Грозного! Там же остались летописи до их коррекции! Понимаешь! Это полный разгром что норманистов, что антинорманистов! Я только сейчас понял, почему эту библиотеку Романовы объявили пропавшей! Там такие документы, что становится ясно, почему эта семейка пришла к власти. И выглядят они в свете этих документов… не очень, скажем так, весьма не очень…

— Саша, успокойся! Я тебя понимаю. Думаешь, имея доступ к архивам адмиралтейства у меня руки не чешутся опубликовать материалы по созданию русского флота? Там не на одну диссертацию материал. И всё это потеряно во время Гражданской и двух революций. Но, ты не забыл, что мы хотели тут сделать? Напомнить? Японская! Империалистическая! Гражданская! Великая Отечественная! Всё бросить и засесть за научные труды? У тебя есть шанс изменить историю! Резка ее изменить! И что? Дашь назад? Сдашься?

Наступила пауза, я молчал, ибо сказать мне было нечего. Упреки Академика были справедливыми. Более чем. Но как же меня всё это достало! Волей случая я оказался в ЭТОМ времени и еще более именно фатум привёл меня на вершину власти. Но я не был к этому готов! Ни тогда, ни сейчас! Я терпеть не мог брать на себя ответственность, а тем более, перекладывать ее на плечи других. А именно перераспределение ответственности среди соратников — самая сложная работа руководителя любого уровня. Делаю еще одну попытку.

— Михал Николаич, моё возвращение — это же ворох проблем для государства. Это казус белли, тут надо с лимонниками войну начинать, а ты новый флот строить не начал, только в планах. Страна не готова к новым военным потрясениям! А еще…

— Стоп! Саша, послушай-ка меня! Ты нам нужен! Особенно сейчас! Мне нужна легитимная власть, иначе ничего не выйдет. Сейчас моя власть держится не авторитете помазанника Божьего, а на силе армейских штыков и флотских пушек. А мне для успеха проведения жизненно важных реформ необходимо, чтобы авторитет власти оказался непререкаем! И никаких вариантов, чтобы подвергнуть ее сомнению. И без тебя, твоей воли — это невозможно! Второе — это твой авторитет среди аристократии, с которой ты умеешь находить общий язык. Третье — нас тут только трое! Ты понимаешь, что разбрасываться таким ресурсом, как твои знания и возможности — просто глупо. Я понимаю, стресс, состояние здоровья. Это мой косяк, что упустили такой заговор. Но предательство пробралось даже в службу безопасности. Крыс мы вычислили и вычистили. Пойми! Я тебе должен, много должен! Но ты действительно должен вернуться.

Наливаю. Выпили. Молчу. Сандро продолжил:

— А с англичанами, уверен, что они будут открещиваться от всего — мол, частная инициатива неизвестных лиц и мы тут не при чём. Наёмники, которых могли набрать в любом порту по фунту стерлингов за пучок. Правда, в таком случае, мы будем судить твоих тюремщиков как пиратов и всех повесим — их уже доставили в Архангельск. Там военный суд с ними и разберется. Кстати, знаешь. что у нас в законах даже понятия «пиратство» нет? Есть разбой, вооруженное ограбление, а пиратство — такого нет.

— Михал Николаич к чему всё это?

— Извини, волнуюсь, заговариваюсь, нервничаю.

— Что? Не отцепишься от меня? Как клещ вцепился, как тогда, когда предложил мне писать работу под твоим руководством. Старый хрыч, хватку не потерял… Сандро кривовато улыбнулся.

— Ещё по одной?

Хорошо, что серебряные стаканчики, из которых мы водку трескали, небольшие, грамм на пятьдесят, не более. Но от такого предложения отказываться не стоит. Бутербродик с балыком проскочил за водкой на ура. Интересно, пью и не в одном глазу, не хмелею, не берёт сегодня благословенная! Мозги пока слишком заняты, не могу позволить себе расслабиться.

— И что ты предлагаешь?

Не могу сказать, что предложение Сандро мне понравилось, но согласиться пришлось. В мелочах я, конечно, посопротивлялся. Но Академик-то прав. Его власть должна не подвергаться сомнению. Ни у кого. Он ведь далеко не самый старший из «моих» сыновей. Вот только братья у него оказались не столь амбициозными, почти все. И ещё Ольга. Вот одна из главных проблем. Выдержит ли? Сердечко у неё слабое, я это помню. Поэтому она сейчас и пребывает на Кавказе, там и воздух, и воды, и вино, и питание, и очень гостеприимные люди, и лично преданные семье джигиты. Общество Ольге Фёдоровне там гарантировано, хотя, мне говорили, что супруга моего тела находится в состоянии меланхолии. Особенно после встречи с Николаем. Увы…

А потом я вынужден был напялить на себя мундир генерал-фельдмаршала со всеми наградами и регалиями, положенными императору.

* * *

Подмосковье. Хотьково.

3 января 1890 года

ЕИВ и соправитель Российской империи, Александр Михайлович Романов (Сандро)

Мундир преображает человека. Всего несколько минут, и вот Ученик напяливает на себя привычный мундир, который из-за обилия наград кажется неподъемным панцирем. Увы, большая часть этих побрякушек чисто представительские ордена, которыми обмениваются правители при встречах, дань дипломатическому этикету. В бытность свою императором Михаил Николаевич предпочитал появляться в мундире гвардейца-артиллериста с тремя орденами святого Георгия: четвёртой степени за Аккерман, второй степени за бои на Кавказе во время русско-турецкой войны и первой степени за победу на Аладжинских высотах.

Но самое главное — как только он одел мундир, как глаза его засветились какой-то решимостью, вроде бы появилась та сила духа, упрямство, которое всегда его отличало, то, из-за чего я взял его в свои ученики в СВОЕ время. Саша всегда очень трудно принимал какие-то решения, долго сомневался, рефлексировал, но если уже что-то решил для себя, то шёл к цели упорно, не замечая препятствий. И сейчас я понял, что он будет со мной до конца. Конечно, состояние его здоровья вызывало серьезные опасения — в моей исторической парадигме Михаил прожил до семидесяти семи лет и отличался весьма крепким здоровьем и активной жизненной позицией. Сейчас ему пятьдесят семь лет, но отпустили ли ему Природа еще двадцать лет трудов на благо России, это сказать сложно. Но вот появившаяся в его глазах решимость и воля меня порадовали. Конечно, постараемся его подлечить и помочь стать в строй. Но нынешняя медицина, несмотря на наши общие усилия, выглядит откровенно слабенькой.

Потом к литерному подали блиндированную карету, поставленную на санный ход. В сопровождении десятка казаков мы отправились в расположение авиаотряда, в котором сейчас служивые чувствовали себя вольготно: по зиме из-за сложных погодных условий полетов почти не было, изучали материальную часть, занимались боевой и политической подготовкой, с упором на последнюю.

Через полтора часа не самой комфортной езды мы выехали на плац перед воинской частью, аккуратно очищенный от снега. На плацу был выстроен личный состав в двух коробочках: первая — это вояки (летуны, наблюдатели, стрелки) а во второй — технический и обслуживающий персонал. Перед строем стояли командир части, подполковник Афанасий Львович Летунов (ага, из-за фамилии его на эту должность и поставили), генерал от армии, граф Воронцов-Дашков, за их спинами — всякие заместители, должностные лица и кавторанг Иванов-Четвёртый.

Как только я вышел из кареты, как меня громогласно приветствовали, а дежурный офицер поднял на флагштоке императорский штандарт. Летунов подошел ко мне, отдал честь, отрапортовал о состоянии дел в вверенной ему части. Я сделал несколько шагов по направлению к строю. Набрал в грудь воздуха, который ожег трахею, сегодня стоял хороший морозец, и произнёс.

— Господа офицеры, солдаты, вольнонаемные! Хочу сообщить вам радостную весть! Государь Михаил Николаевич жив. Происками наших врагов он был вывезен из Санкт-Петербурга и долгое время находился в плену. Обман врага вскрылся, нашими доблестными воинами проведена блестящая операция по спасению Государя. И теперь он снова с нами!

При этих словах Михаил Николаевич выбрался из возка и направился к строю солдат. Я развернулся, выхватил из ножен церемониальную шпагу, которую притащил с собой в карете, отсалютовал и отдал ему рапорт:

— Ваше Императорское Величество, личный состав Второго учебного авиаотряда к торжественной встрече с императором построен!

Михаил в сопровождении меня и подполковника подошел к строю солдат.

— Здравствуйте, ребятушки! — голос его дрожал от волнения, но раздавался по плацу достаточно громко.

— Здрав… желаем… ваш… император… величество! — дружно проорал строй шокированных до глубины души солдат. Они прекрасно понимали, что такими вещами не шутят, и никакого маскарада тут быть не может. Но кто эти тайные враги? И кто за это ответит?

— Благодарю за службу!

— Ура! Ура! Ура! — трижды пронеслось над строем.

Хорошо, что торжественного марша мы не планировали. Зато я снова взял слово:

— Внимание! Угроза жизни государю не миновала. Поэтому император пока будет пребывать в расположении вашей части, проходить обследование и лечение, для чего сюда в ближайшее время приедут специалисты. С этого момента ваша часть находится на боевом положении: посты удвоить, часовым выдать двойной боекомплект. Увольнения и посещения родственниками или знакомыми воинской части под запретом. Распоряжения начальника охраны государя выполнять беспрекословно.

Когда была дана команда «Вольно» и «Разойтись», я заметил, как граф приблизился к государю, и они недолго о чем-то переговорили. Потом Воронцов-Дашков подошёл ко мне и произнёс:

— Извините, Ваше Императорское Величество за моё неверие. Это столь фантастично звучало. Но увидев государя. Я убедился, что он жив, а, как и что с ним произошло… Благодаря этому события я понял, что кому-то нужны великие потрясения, нам же нужна Великая Россия!

Ух ты, а это не у тебя, граф, некто Столыпин фразочку-то увёл?

[1] Самотопами презрительно называли моряков сухопутные офицеры в Порт-Артуре. И было за что! Удивительное дело, но как только русский флот перешел от парусов на пар — больших побед у него не было, а вот обидных поражений — хоть ж…й жуй.

[2] Старец Фёдор Кузьмич, по одной из конспирологических версий — император Александр Первый, который не умер, а ушел в скит, передав власть брату Николаю.