Табу. Разбитые судьбы (СИ)

Глава 21. Дима

В палате у сына был приятный полумрак. Приятный потому, что в сумерках слава богу не был виден весь кошмар отечественной больницы.

Обветшалая краска, сползающая кое-где со стен, видела ещё самого Брежнева. А из трещин между рамами дул ледяной осенний ветер. Некогда белоснежные простыни посерели от старости. И как в таких условиях они собрались лечить ребёнка с пневмонией?

Ещё врач этот… Отказался госпитализировать Мишку в другую больницу. Что у них? Статистика понизится? Премии лишатся? Если его состояние ухудшится, то он не только премии лишится, но и головы.

Сын — единственное, что заставляло меня просыпаться по утрам. Лишь он не дал мне превратиться в бесполезный кусок мяса без цели и стремлений.

Ответственность за его жизнь в двойном размере легла на мои плечи, стоило только Ольге помахать нам ручкой и укатить «за бугор», когда ей предложили выгодный контракт в каком-то модельном агентстве.

Я иногда задумывался. А есть ли это агентство? Как может такая сушеная вобла кого-то интересовать? Да она красивая, но болезненная худоба, вызванная постоянными диетами и отсутствием мяса в рационе, сделали её чем-то средним между бальзамированной мумией Тутанхамона и некогда красивой статной женщиной.

Может быть, роль любящей матери и примерной жены её не устраивала, и она решила начать «с чистого листа»? Я не осуждал, когда она собрала чемоданы. Мне это тоже было только на руку. Не нужно было изображать семьянина, который спешит домой после тяжелого дня. Не нужно было на людях держать за руку и пытаться смотреть на неё влюблёнными глазами. Она была не той женщиной, которая занимает все мысли.

Но она подарила мне Мишку. Большего мне в жизни не надо.

Я вынырнул из своих безрадостных мыслей. Сын увлечённо что-то рисовал в своём альбоме, нахмурив брови. Он всегда был у меня серьёзным малым. Может, на него так действовало безразличие матери, а может, не замечая того, я сам его так воспитал.

У него не было этих раздражающих детских замашек «хочу», «дай». Единственное, что меня беспокоило, это его асоциальное поведение с другими детьми.

Он не особо любил играть с ними. Терпеть не мог делиться своими вещами. А когда нянечки начинали сюсюкаться с ним, то демонстративно смерив тяжелым взглядом, которому научился у меня, уходил подальше. Ему и одному было не плохо. Я был можно сказать его единственным другом. Это очень важно. Быть другом своему ребёнку. Не скажу, что его поведение меня не беспокоило. Частенько пытался на детской площадке его познакомить с другими детьми, но всё сводилось к тому, что мамаши этих детей пытались меня склеить. Чему Мишка тоже не был рад.

Мы с ним как два бобыля. Никто нам не нужен.

Стоило только оставить его с матерью Ольги (называть её бабушкой Мишки язык не поворачивается), как он оказался в больнице. Старая карга вспоминала о наличии внука раз в год на День бабушек, ожидая подарок. Она нам такой же чужой человек, как и её дочь.

После всего случившегося она, думаю, долго не появится на горизонте. Не извинившись и не объяснив, что случилось, она просто сбежала. Это у них семейное. Она понимала, что я откручу её голову и выброшу в мусорный бак.

— Миш, собирайся, мы едем в другую больницу, — не дожидаясь ответа, я методично начал складывать небольшой запас одежды, который притащила старуха.

— Я никуда не поеду, — сын даже не поднял взгляда от своего рисунка.

— В смысле? — голова после всего произошедшего не переставая гудела, а мысли не желали складываться в дальнейший план.

— Я не поеду никуда, пап. Здесь буду лечиться. А что? Жиденькая овсянка на воде, потрескавшаяся плитка в туалете, деревянная подушка. Красота. Спартанские условия, — он пожал плечами и скривил губы, чем стал ещё сильнее походить на меня.

— Михаил Дмитриевич, с каких это пор ты начал спорить со мной? — я сложил руки на груди, вкладывая в свою позу всё негодование.

— Ой пап, мне через месяц шесть лет. Ты сам говорил всегда, что я взрослый. Вот и я веду себя как взрослый, — он наконец отвлёкся от рисунка из-за очередного приступа кашля. — И вообще, мне здесь нравится. Здесь Мария. Хочу пригласить её на свой день рождения.

— Ч-чего? — в этот момент мой собственный малолетний сын ввёл меня в ступор. Какова вероятность встретить в этой богом забытой больнице ещё одну Марию? Велика в общем-то.

— Нет, Миш. Ты пригласишь на свой день рождения ребят из твоей группы.

— Но…

— Я всё сказал! — он вздрогнул от моего голоса. Не сдержался. Переборщил. Нервы сегодня ни к черту.

Я отвернулся от ребёнка, пытаясь унять эмоции. Рукой провёл по лицу. В грудной клетке бешено бьющееся сердце заставило скривиться от боли. Пришлось закинуть в рот таблетку фенибута.

В мои планы входило как можно дальше держаться от этой ведьмы, которая своими зелёными глазами приворожила похоже не только меня. Это у нас в крови.

— Раз так, то можешь отменять праздник. Она хорошая и я хочу в СВОЙ день рождения видеть только её и тебя. Никаких бабушек, никаких друзей и я тебя умоляю… никаких клоунов, — он тяжело вздохнул, словно укорял о прошлом не удачном празднике.

— Миша, ты знаешь, что слишком взрослый для своих пяти лет?

— Мне шесть почти. В следующем году в школу. Там универ. Потом работа. Свадьба. Спиногрызы. А там старость не за горами.

— Уже распланировал всё на годы вперёд, дружище? — я потрепал по его отросшей шевелюре.

— Ага. Так что мы договорились с тобой? Тем более ты должен быть благодарен ей за спасение своего единственного и горячо любимого сына.

— Ты сейчас о чём, ребенок? — я внимательно посмотрел на сына, ожидая услышать то, чего не хочу.

— Так это она меня из воды вытащила, пока бабка свою личную жизнь налаживала, — он глумливо смерил своими голубыми глазами моё шокированное лицо и довольный произведённым эффектом продолжил рисовать.

Я медленно опустился на рядом стоящий стул. Ноги совсем перестали держать. Это что получается? Она спасла моего ребёнка, а я поступил, как последняя мразь? Она была рядом, когда Мишка больше всего нуждался во мне? Уткнувшись лицом в ладони, я задумался, можно ли презирать себя ещё больше?

Вместо благодарности я проклинал судьбу за нашу новую встречу. А что бы было, если бы она не оказалась рядом? Что бы было со мной, если бы я потерял своего сына?

Хоровод безрадостных мыслей прервал голос сына.

— Пап… Паааап… Ты должен позвать Машу на мой день рождения… — Мишка с такой надеждой посмотрел мне в глаза, как будто его судьба зависит от неё.

Не только твоя судьба, сын. Но и моя. Как же я так вляпался?

Я обещал самому себе, что буду держаться от неё подальше. Для своего же блага. Чтобы не сорваться. Чтобы не причинить ещё больше боли. Чтобы не прижать её тоненькое тельце к себе, целуя эти манящие губы, выпивая её стоны, зарываясь в рыжие волосы.

Я сидел в машине возле ее подъезда, с силой сжимая руль. Может, послать всё к чёрту? К чёрту добропорядочность. К чёрту все предрассудки и моральные принципы. К чёрту её желание быть счастливой с другим.

Только со мной. Она только моя! И она этого хочет! Она всегда этого хотела.

Если она не узнаёт правду, то мы сможем быть счастливы. Будем вместе строить тот мир, о котором так мечтали. Будем всегда рядом, засыпая и просыпаясь в объятьях друг друга. Я буду готовить для неё кофе по утрам. Она будет провожать меня на работу, поглаживая свой округлившийся животик со счастливой улыбкой на лице.

А что потом? Потом крах всему. Она не простит мне правды.

Мой затуманенный фантазией взгляд сфокусировался на её подъезде, к которому подошёл «защитничек», неся пакет с фастфудом.

Я сжал челюсти, прогоняя желание выскочить из машины и накостылять ему. Прогнать, надеть ему на голову этот чёртов пакет и занять его место рядом с ней, которое всегда было моим.

Чёртов эгоист. Уже слишком поздно. У неё своя жизнь, в которой нам с Мишкой не было места.

Машина сорвалась с места, унося меня в ночь. Растворяя меня в самобичевании. Я надеялся, что расстояние приглушит ту боль, которая разрывала меня внутри.

Я старался думать, что главное, это её счастье. Пусть с другим. Я смогу отойти в сторону, а свой «крест» я понесу один.