Так становятся звёздами. Часть 1

Глава 14

Дождь продолжал лить. Возможно, особенности местного климата или аномалия, но у Гаитэ создавалось ощущение, словно она попала в мутное подводное царство — холодное, бесконечное, тревожное.

В комнаты принесли жаровни, призванные хоть в какой-то степени разогнать влагу и сохранить тепло. Сердце Гаитэж тревожно ныло, ведь улицы города были полны теми, у кого не хватало денег даже на крышу над головой, не говоря уже о дровах или лучинах!

— Какая холодина! — причитала служанка. — Боюсь, как бы снег не пошёл! Повсюду дурные предзнаменования. Говорят, статуи святых в храмах плачут кровавыми слезами. А ведь сезон гроз ещё даже не начался!

Гаитэ сообщили, что её желает видеть император.

Коридоры были заполнены людьми. Она понятия не имела, кто они и что здесь делают, но самолюбие приятно грело неприкрытое восхищение, светившееся во взглядах мужчин.

Стражники раздвинули алебарды, пропуская в частные императорские покои и Гаитэ замедлила шаг, с любопытством рассматривая обстановку. Под светильниками сверкали драгоценными камнями статуи, стены и потолки обильно разукрашены красками, яркими даже в такой тусклый, тоскливый день.

Почувствовав чьё-то приближение, Гаитэ, обернувшись, встретилась взглядом с Сезаром.

— Добрый вечер, сеньорита Рэйв. Вы поразительно хороши сегодня, — кивнул он приветливо.

— Благодарю за комплимент, — как можно прохладней ответила Гаитэ.

— Кажется, вы не рады встрече? Всё ещё сердитесь на меня?

Она предпочла пропустить вопрос мимо ушей:

— Торн — он уже пришёл? Или будет позже?

— Жаль вас огорчать, но Торна на ужине не будет. Приглашены только мы с вами, — со странной, показавшейся ей крайне неприятной, улыбкой молвил Сезар. — Отец отослал его.

— Как отослал? — нахмурилась Гаитэ. — Куда?

— Не могу утолить вашего любопытства. Увы, но я и сам этого не знаю. Отец не счёл нужным уведомить меня о своих целях и планах, он часто так делает. Но могу с уверенностью заявить, чем бы это дело не было, оно связано с семьёй и с выгодой.

Сезар явно наслаждался создавшимся положением и лёгким замешательством Гаитэ.

В какие игры играет Его Величество Алонсон? Почему, объявляя о её помолвке с одним сыном, упрямо оставляет её в обществе другого? Возможно, предупреждения матери были более, чем обоснованы? Фальконэ коварны и бесчестны, они могут попытаться заполучить с её помощью власть во всё ещё подвластных Рэйвам землях, но, вместо того, чтобы сделать законной женой старшего сына, постараться скомпрометировать и оставить на положении официальной любовницы младшего. Сезару не привыкать играть грязные роли. Бесчестия он не боится.

«Мне следует быть очень осторожной, — напомнила себе Гаитэ, — я словно иду по тонкому льду».

— Для чего ваш отец пригласил меня? Чтобы узнать результаты миссии, с которой отправлял меня к матери?

— Сомневаюсь. О том, что всё прошло успешно, мы и так знаем. Вашей матери, впрочем, как и любой женщине, дай только повод сдаться…

Блестящими глазами Сезар смотрел на Гаитэ, как будто дожидаясь возражений с её стороны. Он словно провоцировал. Гаитэ решила не обманывать его ожиданий:

— Женщины, вообще-то, бывают очень разные, но, когда находишься в тех условиях, в каких сейчас пребывает моя мать, простительно пытаться изменить собственную участь к лучшему. Особенно, когда осознаёшь, что сопротивление уже ни к чему не приведёт.

Сезар кивнул:

— Мы ещё несколько часов назад получили известие о том, что вы успешно справились с заданием. Торн был рад лично сообщить об этом отцу.

— Если ваш отец не ждёт от меня отчётов, зачем же я здесь?

— За тем, чтобы разделить со мною чудесный ужин.

— С вами?..

— Почему вы спрашиваете об этом таким тоном? Что плохого в том, чтобы отобедать в приятной компании?

— Здесь?!

— А почему нет? Я сын моего отца и всё, что принадлежит ему, рано или поздно станет принадлежать мне.

— Вам? А как же мой муж?

— Рискну напомнить, вы ещё пока не замужем.

Гаитэ чувствовала, как от гнева на лице вспыхнул горячий румянец. Щёки словно огнём жгло, когда Сезар, рассмеявшись, обронил:

— У вас всё ещё есть шанс сделать правильный выбор между братьями.

— Это становится невыносимым! Вы что? Насмехаетесь надо мной?

— Насмехаюсь? — похоже удивление Сезара было искренним. — Почему?

— Рискну напомнить, — стараясь как можно ближе скопировать его тон и интонации, проговорила Гаитэ, — что вы, в отличие от меня и вашего брата, уже женаты.

— Что ж, вы правы! Давайте оставим пока мои планы на далёкой будущее и просто отведаем деликатесов? Как видите, я решил обойтись без общества слуг и лизоблюдов. В любых других покоях это было бы невозможно без урона для вашего честного имени, но здесь… все знают, что мой отец может появиться в любую минуту и никто не посмеет заподозрить нас в адюльтере. Видите, я пекусь о вашей репутации словно добрый крестный дядюшка? Ну а сейчас, разделите со мной радость — вкусите прелести этой замечательной фаршированной утки и тонкого вина?

Сезар отодвинул высокий стул, больше похожий на трон, от заранее сервированного стола.

— Подавать буду сам, — пообещал он.

Гаитэ не знала, как себя вести. Больше всего на свете ей хотелось сбежать, но самое грустное — какая-то часть её была не прочь здесь остаться и это заставляло злиться на саму себя.

— Я не голодна, — отрезала она. — Благодарю за приглашение, но, пожалуй, лучше вернусь к себе. Будущему императору, — с иронией заметила она, — не пристало прислуживать.

— А раз я император, так и не смей мне перечить! — резко произнёс Сезар.

Удивлённая такой вспышкой Гаитэ молча воззрилась на младшего из Фальконэ.

Сам поняв, что перегнул палку, он деланно засмеялся, пытаясь обратить всё в шутку:

— Прошу вас сесть, сеньорита.

— Если так звучат ваши просьбы, боюсь даже представить, какого это — выслушивать ваши приказы.

Гаитэ и не подумала выполнять то, что от неё требовали. По-птичьи резкое и тонкое лицо Сезара потемнело от гнева, но тон его оставался деланно легкомысленным:

— Боитесь растолстеть до свадьбы и огорчить моего брата? Уверяю вас, для него одинаково привлекательным как толстушки, так и такие большеглазые тонкие феи, вроде вы. Толстушки ему нравятся даже больше — они, по его словам, полнокровнее.

— Вы оскорбляете меня при каждой встрече вряд ли случайно?

— Оскорбляю? О чём вы?

— Да бросьте! Вы далеко не такой солдафон, каким пытаетесь выглядеть. Значит, говорите гадости осознанно. Но дело не в этом. Если вас это развлекает, я могу и потерпеть, но мне представляется, для нас обоих будет лучше, если вы сразу изложите: зачем я всё-таки здесь?

— Вы не допускаете возможности того, что мне просто приятно ваше общество?

— Нет.

— А зря, — пожал он плечами, сам усаживаясь за стол. — Мне не очень приятно сидеть в присутствие дамы, но вы же не оставляете мне выбора? Я весь день не ел, голоден, как волк, и откладывать приём пищи больше не намерен.

— О! Если всё дело в этом, рада пожелать приятного аппетита.

— Благодарю, — с приятной улыбкой кивнул Сезар.

Разломив утку прямо руками, он принялся есть её с жадностью, какой вряд ли ожидаешь увидеть у аристократа. Видимо, правда был голоден? Или пытался шокировать?

Сезар ел, нарочито активно двигая челюстью, а Гаитэ продолжала стоять посредине комнаты, не сводя с него глаз. Она тоже делала это нарочно, не рассчитывая, впрочем, что как-то подействует. Но, к её удивлению, подействовало. Сезар занервничал.

Проявлялось эта нервозностью в движениях и в волчьем, остром взгляде. Тряхнув головой, отчего густые волосы взметнулись над плечами тёмным облаком, он хмуро уставился на Гаитэ в ответ:

— Вы меня ненавидите из-за вашей матери? — неожиданно спросил он.

Гаитэ едва уловимо пожала плечами, не отвечая.

— Вы понимаете, что любой другой на моём месте попросту казнил бы её? Я же предпочёл сохранить ей жизнь.

— Зачем?

Ей померещилось или в чёрных глазах промелькнуло удивление?

— Зачем?.. То есть — как это «зачем»? То есть, вы не рады? — удивлённо распахнул он глаза.

— Мы с матерью едва знаем друг друга. Для неё я всегда была пустым местом, но её страдания меня всё же не радуют. Однако суть моего вопроса в другом. Почему вы поступили так, как поступили? Что заставило вас проявить снисходительность? Судя по слухам, подтверждённым тем, что я наблюдала, к милосердию вы не сильно склонны?

— Вообще не склонен, — подтвердил Сезар, наполняя бокал вином. — Но лишать женщину жизни для мужчины всегда труднее, чем убить другого мужчину в бою. В бою вообще убивать легче всего, а ваша мать… я рад, что отец не отдавал прямого приказа казнить её.

— А если бы приказал?

Их взгляды встретились. Во взгляде Сезара промелькнуло сожаление о том, что правда, возможно, ранит Гаитэ.

— Если бы приказал, мне пришлось бы выполнить приказ. Мой отец не только отец, он, в первую очередь, император. Несправедливо ненавидеть меня за то, что я хороший солдат.

— Я не за это вас ненавижу. Вернее, я вообще не ненавижу вас, — нервно передёрнула плечами она.

— Рад слышать! — с энтузиазмом взмахнул руками Сезар. — В ближайшее время мне и вам предстоит сотрудничество. Для всех будет только лучше, если мы подружимся. Мы ведь скоро станем одной семьёй.

— Мысль о том, что я стану женой вашего брата больше не торчит костью в вашем в горле? — насмешливо приподняла брови Гаитэ. — Что ж? Может быть, родственниками мы и будем, но точно не станем друзьями.

Лицо Сезара мгновенно потемнело, будто внутри погасла свеча.

— Но вы же только что сказали, что не ненавидите меня? Солгали?

— Ненависть — сложное чувство. Как правило, его нужно заслужить. Пока же вы мне просто антипатичны. Надеюсь, так это и останется.

— Не надейтесь, — резко бросил Сезар. — Я люблю сложные, противоречивые чувства. И, клянусь жизнью, я заставлю вам либо любить себя, либо ненавидеть!

— Как будет угодно Вашей Светлости, — отозвалась Гаитэ. — Теперь я могу идти?

Сезар недовольно свёл брови. Губы его вытянулись в ниточку, отчего выражение лица сделалось угрожающим.

— Нет, — от его ледяного тона, казалось, падающие дождевые капли на миг превратились в льдинки, а в комнате словно бы даже сделалось тише. — Перестаньте уже испытывать моё терпение и сядьте!

Прозвучало это неоднозначным приказом.

Сопротивляться значило искушать судьбу и давать повод этому человеку приблизиться к себе. Гаитэ предпочла сохранить достоинство и дистанцию. Подметая дорогие ковры пышной юбкой, прошла к столу и села как можно дальше от Сезара.

— Так лучше, Ваша Светлость? — её тон был сама вежливость.

Правда, проявляемая покорность была столь откровенно натянута, что это не могло не бросаться в глаза.

— В походе вы окажетесь в полной моей власти. Вам не кажется, что с вашей стороны разумней сохранять мир?

— Мне расценивать ваш вопрос как угрозу? Но всё не совсем так, как вы говорите. В дороге, безусловно, моя жизнь будет в ваших руках, но, как только мы достигнем границ Рэйва…

Чёрные глаза Сезара полыхнули столь яростно, что сердце Гаитэ сжалось от страха. О нём ходили дикие слухи. И сейчас, глядя на искажённое яростью лицо можно было поверить, что слухи правдивы.

— Как только мы достигнем границ Рэйва, сударыня? — ноздри его тонкого птичьего носа трепетали от гнева. — Что будет дальше?

Гаитэ зачем-то взяла в руки вилку и нарисовала воображаемый узор на скатерти.

— Торн не скрывал от меня того факта, что у вас недостаточно сил, чтобы взять замок в том случае, если лорды снова взбунтуются.

— Это не проблема. Я найму больше людей, — высокомерно передёрнул плечами Сезар.

Но Гаитэ видела, что бравада его ложная.

— В случае гражданской войны вам потребуется не меньше десяти тысяч солдат. А времени, чтобы найти так много жестоких и смелых людей, готовых не только продаться, но и отработать полученные деньги, нет. Но есть одна женщина, за которой люди готовы следовать, сохраняя пусть сомнительный и непрочный, но мир. Неужели вы столь глупы и мелочны, что готовы поставить под угрозу всё, что провозглашаете приоритетом в политике, лишь бы указать мне на место, которое считаете моим?

Гаитэ с удивлением наблюдала, как Сезар резко наклонил голову, сжимая пальцами виски, словно от озвученной проблемы обострилась и без того долго терзающая его мигрень.

— Вы изображаете меня каким-то деспотом, сударыня. Почему на все мои попытки сблизиться, найти общий язык, подружиться, вы отвечаете очередной колкостью?

Гаитэ не сдержала внезапно охватившего её веселья, прорвавшегося смехом:

— Подружиться?.. Ваша Светлость, помимо военных талантов пытается овладеть искусством дипломатии?

Улыбка сошла с её лица. Гаитэ вновь напустила на себя строгий и серьёзный вид.

— Мы с вами давно не дети, сударь, а ваши попытки к сближению вовсе не так невинны, как вы тут пытаетесь изобразить. Вы оскорбляете этим меня и провоцируете очередную ссору с вашим братом.

— Даже так? Что ж! Оставим дружбу и дипломатию, — с жестокой усмешкой, которую уместнее было бы назвать гримасой, процедил сквозь зубы Сезар. — Если ваши герцоги посмеют не подчиниться мне вновь, я уничтожу их. Сотру в порошок. И для этого мне потребуется не десять тысяч человек, а всего десять. Я перевешаю у вас на глаза всех ваших генералов. И учтите, это будет далеко не так изящно, как тот поединок, который вы имели честь наблюдать. А потом я отвезу вас обратно к моему брату. Но когда вам будет нечего предложить императору Алонсону, большой вопрос, останется ли ваша помолвка с Торном, нигде не озвученная, в силе? Или вас вышвырнут из дворца как блудливого котёнка? Вот тогда любое моё предложение, даже стать простой содержанкой, возможно, не покажется таким уж возмутительным? Вы согласитесь на всё, что угодно, лишь бы продолжать жить в роскошном дворце, а не торговать собой на улице.

Гаитэ, не веря своим ушам, смотрела в тонкое лицо, горящие злым огнём глаза и с трудом подавляла желание плюнуть на всю эту красоту небесную самым что ни на есть простым, как у кухарки, способом.

Но, естественно, сдержалась. Она же не кухарка. Да и уверенности в том, что в ответ её не размажут по столу ровным слоем, тоже не было.

— Вы молчите? — с деланным удивлением вопросил Сезар. — Не возражаете? Вы что, не верите в любовь моего брата?

— Я нисколько не обманываюсь на счёт чувств вашего брата ко мне, вернее, их отсутствия. Но — вы? Вы не понимаете, что, говоря подобные вещи демонстрируете мне не силу, а слабость?

Сезар непонимающе сдвинул брови, нарочито вальяжно разваливаясь на стуле в позе хозяина жизни.

— Счастливые люди никогда не бывают столь желчными по отношению к другим. Сильные мужчины никогда не запугивают женщин. Тот, у кого всего много, не станет позорно мелочиться. Вы ведь прекрасно знаете, чего стоите, правда? Как бы не пыжились, не выпячивали сейчас вперёд грудь колесом словно индюк на скотном дворе, в глубине души вы, как и всякий из нас, знаете себе подлинную цену. Великий воин? Прославленный полководец? Да я вас умоляю! Вы всего лишь избалованный папочкин сынок, на чьи военные компании уходят все средства государственной казны. Ваши траты ничем не ограничиваются. Да при таких условиях любой конюх станет героем войны! А ваша величайшая победа? Всего лишь победа над женщинами. Вы обманываете нас, используете и, в лучшем случае, выбрасываете вон, а в худшем запираете в клетку. Вы злобный и жалкий неудачник. Вечный младший брат.

Сезар медленно поднялся со стула. Рука Гаитэ непроизвольно потянулась к серебряному ножу, пальцы сжались на рукоятки.

— Это чтобы убить меня? Или перерезать себе глотку? — тихо прорычал он, задерживая взгляд на столовом приборе.

Он вышел из-за стола и твёрдым шагом двинулся вперёд, оттягивая воротник от своей шеи:

— Если я так плох, а вы так смелы, сударыня, можете сделать то, что желаете. Давайте! Станьте той, кто, наконец, посмеет применить оружие против Сезара Фальконэ!

Он рывком сорвал девушку со стула, поднимая на ноги. Пальцы так больно сжали предплечье левой руки, что Гаитэ болезненно охнула. Боль в кисти была более глухой, отдалённой, словно не до конца принадлежала телу. Железный захват не давал возможности даже пальцев разжать.

Приставив зажатый в её ладони нож к собственному горлу, Сезар с ненавистью, вызовом и презрением, сверху вниз глядел на Гаитэ.

Казалось дикой, необузданной яростью пропитан сам воздух между ними. Каждая мышца, каждая клеточка его сухопарого тела, твердого словно железо, словно сплетённого из мышц и сухожилий, излучала страсть, гнев, огонь.

— Что же ты не торопишься дать волю ярости? — рычал он.

«А вот он меня сейчас точно убьёт», — с ужасом подумала Гаитэ.

Не разжимая рук, Сезар сделал шаг вперёд, вынуждая Гаитэ отступать, чтобы сохранить хотя бы ту минимальную дистанцию, что оставалась между ними.

— Я заставлю проглотить каждое гневное слово, сорвавшееся с губ, — пообещал он. — Ты будешь любить меня, покорно и робко, как рабыня, которой ты, по сути, и являешься!

— Думаешь, если закуёшь меня в кандалы, станешь милее? — хоть и перепуганная, Гаитэ находила в себе силы шипеть и огрызаться.

— Да, кандалы осложняют отношения, не спорю. Но и придают им невероятную пикантность. Только посмей предать меня, — он толкнул её и Гаитэ ударилась спиной о стену.

Отступать было больше некуда.

— Только сделай попытку, и я получу полное право тебя убить.

— Тебе не привыкать. На твоих руках много крови. Моя уже ничего не изменит.

На лбу Сезара вздулись вены, глаза сверкали.

«Убьёт вряд ли, — пронеслась шальная мысль, — но точно ударит».

Но он сдержался, отступая.

— Отправляйся к своему будущему мужу, Гаитэ, и, если повезёт, он поделится с тобой своим Ожерельем Любви.

— Если это случится, Ваша Светлость, клянусь быть куда более сговорчивой, чем сегодня.

— Пошла вон!!!

Гаитэ, поняв, что ещё немного и…

Словом, просить себя дважды она не заставила и почти бегом рванула к дверям.

Не успела она домчаться до дверей, как те распахнулись, и она с ходу оказалась в объятиях Торна. Гаитэ, столкнувшись с ним, чуть не упала и мужчина вынужденно, по инерции поддержал её.

Глаза Торна вспыхнули, лицо дрогнуло в недоброй усмешке. Он мгновенно оценил и растрёпанный вид своей невесты, и разгорячённый — брата, следующего за девушкой, как коршун за голубем.

Как и Гаитэ, Сезар не успел сбавить шага, когда старший брат, отшвырнув девушку за спину, со звоном выхватил шпагу.