Так становятся звёздами. Часть 1

Глава 26

Как Гаитэ и предполагала, слухи опережали их прибытие в столицу. И, как всегда это бывает, поражение ни у кого не находило сочувствия.

Горе павшим. На их долю достаются лишь насмешки.

«Может быть я зря беспокоюсь о будущем?», — размышляла Гаитэ. — «Может быть, Торн сам откажется от нашей помолвки и всё само собой разъяснится?».

Стоило им переступить порог императорского дворца, Эффи кинулась на шею брату с искренней радостью, которую не подделаешь:

— Сезар! О, Духи! — отпрянула она с искажённым лицом. — Я ладонями чувствую твои кости! Как же ты исхитрился так исхудать всего за пару недель?

Её взгляд обратился к Гаитэ:

— И ты тоже похудела. Сейчас же прикажу принести чего-нибудь с кухни!

— Не стоит утруждать себя ради нас, — покачала головой Гаитэ.

Сезар резко озвучил вопрос, терзающий и её:

— Где Торн? Почему он нас не встречает?

— Торн отправился по моему секретному поручению, — донеслось из-за спины, заставляя всех обернуться на голос вошедшего Алонсона. — Но он вот-вот вернётся и будет счастлив увидеть свою невесту.

Все склонились в поклоне, но Алонсон, перехватив руку сына, помешал тому завершить церемониал:

— Я не устану благодарить Духов, что они вернули тебя ко мне целым и невредимым, сын! — с чувством проговорил Алонсон.

Гаитэ на мгновение сделалось горько оттого, что её мать никогда не скажет ей ничего подобного.

— Отец, — заговорил Сезар, — мне нужно сообщить вам важные новости. Это не терпит отлагательств.

— Отлично! Как только приведёшь себя в порядок, передохнёшь…

— Я же сказал: безотлагательно!

— Ну, хорошо, — сдался Алонсон, — ступай за мной.

Мужчины вышли.

Эффидель с любопытством разглядывала мужской костюм, в который, по воле случая, пришлось облачиться Гаитэ.

— Твой вид необычный, — от улыбки на щеках девушки появились лукавые ямочки. — Но по-своему очень милый.

— Спасибо, — кивнула Гаитэ. — Но, как бы то ни было, я предпочту переодеться.

— Конечно! Немедленно прикажу слугам приготовить горячей воды для ванны.

— Буду благодарна.

Обмен любезностями прошёл без сучка и задоринки.

Гаитэ видела, что Эффи не терпится вызнать подробности, но у неё не было желания разговаривать. Причиной тому была не только усталость. Пусть отец и братья Фальконэ сами сообщат о несчастьях, ей лучше придержать язык за зубами и не давать лишнего повода для сплетен.

При новости о том, что Торн их не встретил, Гаитэ испытала противоречивые чувства. С одной стороны — облегчение, с другой — огорчение. Отчего-то мерещилось, что первая встреча будет самой трудной и определит дальнейшее направление их отношений.

Гаитэ с наслаждением искупалась, переоделась в нарядное платье. Чтобы волосы быстрее высохли, растянулась прямо на полу, на большой медвежьей шкуре, перед весело пылающем пламенем в камине. Его розовые блики плясали, переливаясь, на потолке, отражались от гладких плит, она лениво следила за их мерцающим отражением.

Дверь скрипнула, впуская в жарко натопленную комнату холодный воздух.

Приподнявшись на локтях, Гаитэ увидела стоявшего на пороге Торн, державшего в руке только что снятый доспех.

— Здравствуй, дорогая невестушка, — с сарказмом протянул он.

И этого наигранно весёлого тона было вполне достаточно, чтобы понять, что подозрения и опасения Гаитэ насчёт грядущих сцен ревности и отсутствия тёплого приёма, кажется, не только не лишены оснований, но и вот-вот сбудутся.

Она села и, чтобы сдержать дрожь, обхватила руками колени, выжидающе глядя на жениха снизу вверх.

— Я не знал о том, что вы вернётесь сегодня. Иначе встретил бы тебя лично. Разумеется, я не удивлён тому, что вы здесь — ты и Сезар. Раз провозглашён мир и опасность миновала?

Гаитэ продолжала молча смотреть на его кривящееся в злой усмешке лицо.

— Ты же знаешь, что это не так, Торн. К чему насмешки? В том, что с нами случилось, нет ни моей вины, ни вины твоего брата.

— Это ты не знаешь, о чём говоришь, дорогая!

— Наёмники предали нас.

— Может быть, не следовало доверять тем, кто дерётся за деньги?

Гаитэ поднялась на ноги, по-прежнему не сводя с Торна глаз:

— Это ты мне скажи, стоит или нет. Ты воин и мужчина. Это вы решали, что и как делать. Я лишь подчинялась.

Лицо Торна дрогнуло, смягчившись:

— Тебя никто и не винит. По крайней мере, в провале этой операции.

— Признаться, я ожидала других речей от тебя после нашей разлуки. Но похоже политика — единственное, что интересует тебя в нашем союзе?

Торн швырнул на земь доспехи, наполняя комнату резким и вызывающим металлическим гулом.

— Иди сюда, и я докажу тебе, насколько ты ошибаешься! — прорычал он.

С первого раза и не разберёшь, страстно или яростно. Возможно, в голосе его органично прозвучали обе тональности.

— Медлишь? Кажется, это ты не так сильно соскучилась, как мне бы того хотелось?

— Ты злишься на меня, — вздохнула Гаитэ. — Я чем-то провинилась перед тобой.

— Это ты мне скажи, — развёл Торн руками. — Раз тебе упрямо мерещится мой гнев, тому должна быть причина.

Гаитэ едва заметно усмехнулась, уголки губ приподнялись скорее грустно, чем лукаво:

— Если бы я и впрямь была виновата, разве бы призналась? Лжеца труднее всего уличить во лжи. Он яростней всего отрицает свою вину.

— Тебе и не нужно ничего говорить.

Торн двинулся вперёд. Шаги его были тяжёлыми. Он походил на оживший монумент, сошедший с пьедестала.

— Твоя холодность, весь твой вид говорят сами за себя.

— И что же они говорят?

Он остановился в нескольких шагах, глядя на неё внимательно. Взгляд его был тяжёлым, но сложно было прочесть чувства, кроющиеся за спокойным, словно каменным, лицом.

— У тебя что-то было с Сезаром? — спросил он с обескураживающей прямотой.

Гаитэ спокойно встретила его взгляд. Благодаря ли стечению обстоятельств или собственному благоразумию, но она могла правдиво ответить:

— Нет.

Формально это было правдой. Ни одно их слово, ни один жест, ни одно действие даже самый пристрастный свидетель не смог бы назвать компрометирующим или сомнительным.

Торн поймал пальцами подбородок Гаитэ и с угрозой заглянул ей в глаза. Так, словно хотел силой вырвать правду, вторгнуться в её мысли, вытянуть из неё истину.

— Ты лжёшь!

— В чём? — не дрогнув, откликнулась Гаитэ.

— Не знаю. Но ты совсем другая! Ты не смотришь на меня так, как смотрела раньше. А я знаю на что способен Сезар. И не знаю женщин, которые отказали бы ему.

Гаитэ презрительно скривилась:

— Похоже, ты всё уже решил заранее? Ещё до этой нашей встречи? А может быть, даже до прощания? Назначил виновных? Должно быть, придумал кару? Но я ни в чём не виновата. И если ты ждёшь, что я стану оправдываться, ошибаешься — не стану. Мне не в чем.

Видимо, ожидавший от неё другой реакции, Торн побледнел от гнева, сжав пальцами тонкое девичье предплечье.

— Вот, значит, как мы научились разговаривать с будущем мужем в походе с его любимым братцем, да? — ядовито протянул он.

— Научились? Я всегда это умела. Но кое-чему я действительно в походе научилась. И вовсе не у твоего, как ты называешь, «любимого» брата, Торн. Лучше не цепляйся ко мне. Я слишком устала сейчас, чтобы терпеть твои капризы.

— Мои — что? — ошарашенно и зло рыкнул он.

— Чего ты от меня хочешь? Чего добиваешься? — рванулась она, пытаясь освободиться от его железной хватки. — Считаешь, что я недостойна стать твоей женой? Именно об этом ты говорил с самого начала!

— А ты будешь рада от меня освободиться?

— А что, если — да? — приняла она вызов. — Думаешь, только одному тебе кто-то может подходить или нет? Только от тебя зависит, что будет, а чему быть не суждено? На самом деле, если отбросить твой статус, такой ли уж ты лакомый кусочек, как привык о себе думать? Ты богат, красив, знатен — да! Но задумывался ли ты хоть когда-нибудь о том, что ни в одной из этих характеристик нет твоих личных заслуг? Богатством ваша семья разжилась, грабя этот край; знатность — пустой звук, случайное рождение; а красота?.. Посмотрим, во что ты превратишься после сорока лет, когда тяга к вину, женщинам и разгулу оставит следы на твоём лице.

— Это такая шутка? — недобро прищуренные глаза не обещали Гаитэ ничего хорошего. — Определённо, маленькая войнушка всем идёт на пользу! Закаляет характер, позволяет лучше узнать себя. Беда только, что с некоторыми приятными иллюзиями заставляет расстаться. Я на это насмотрелся.

Улыбка сошла с лица Торна. Он сбросил маску и сейчас выглядел серьёзным. Серьёзным, сосредоточенным, очень злым и словно раненым, уязвлённым.

— Выходит, я теперь не так сильно хорош для тебя, да? Достаточно было недели — всего недели, чтоб тебя!.. — выругался он, — в обществе Сезара, чтобы я стал вдруг не самой подходящей кандидатурой в мужья для маленькой глупой монашки? Все мои недостатки вдруг резко выросли в размерах! Можно подумать, что Сезар выказал себя героем, храбро дрался в Рэйве, а не пытался действовать, словно дешёвый перекупщик, который, в итоге, проторговался! — снова скривил он губы в неприятной усмешке. — Что он достойно защищал имя Фальконэ, а не прятался за юбкой женщины!

Торн стоял близко, он нарочно вторгался в её личное пространство, сокращая все возможные дистанции.

Тигриные глаза смотрела на неё не мигая, губы кривились.

— И в итоге бежал, как позорный трус.

— Всё было не так! — не выдержала Гаитэ. — Это не правда!

Левый глаз Торна нервно дёрнулся, странная дрожь волной прошла по его телу и на короткое мгновение Гаитэ показалось, что он её сейчас задушит. Страха не было. Какой-то адреналин, недобрый, словно лава, выплёскивающая из жерла вулкана, как скопившийся под кожей гной.

— А как? — прошипел Торн. — Как оно было? В чём она — твоя правда?

— Наёмники — это всегда наёмники. Нужно создавать свою армию, только тогда на неё можно опереться.

— Это было очень простое задание, Гаитэ. Очень простое. Но всеми обожаемый храбрец Сезар не справился. По его милости мы на всю страну выглядим слабаками и идиотами. Слабаками и идиотами! — повторил он громче, с досады ударяя кулаком в стену с такой силой, что сбил кожу на пальцах, но, кажется, даже не заметил этого. — И это теперь, когда нам как никогда надо, чтобы в нас видели силу.

— Вины твоего брата в том, что случилось, не было. Нас предали…

— Да неужели? А твой драгоценный Кристоф доложил мне иначе. По его словам, брат попросту, проиграл сражение, а уже остатки выживших и не подумали пойти за ним. Вместо того, чтобы взять крепость под контроль, он бросился в бега на ночь глядя и, как мальчишка, угодил в засаду, бездарно положив людей! Это провал! Громогласный и позорный! Его не скрыть! Мы стали посмешищем! Отовсюду несётся злобный лай! А ты?! Ты после всего случившегося обольстилась… чем?!

Перехватив взгляд Гаитэ Торн рассмеялся:

— Или тебе просто нравятся слабаки, как всем постным сёстрам милосердия? Нравится жалеть и нянчиться? Да ты, радость моя, созрела для материнства! Я охотно набью твоё пузо собственным семенем.

— Хватит! — не выдержала Гаитэ. — Закрой свой грязный рот и не смей оскорблять меня, слышишь?!

— А если не закрою? Если посмею? — жёстко наступал он на неё. — Что тогда? Что ты сделаешь?

Грудь его тяжело вздымалась, волосы выглядели влажными, на лбу выступил пот. Только сейчас Гаитэ заметила, насколько нездоровым он выглядит и всю её злость как рукой сняло.

— С тобой всё в порядке?

Реакция, последовавшая за этим, была неожиданной и непредсказуемой. Торн схватил её за запястья вывернул их так, что Гаитэ больно было даже пошевелиться. Перехватив руки, он прижал её к стене. Уже не больно, но всё равно не вырваться. Он прижимал её к каменной кладке всем телом.

«Кажется, это входит у нас в привычку», — с невесёлой усмешкой подумала Гаитэ.

А вслух прошипела привычное:

— Пусти меня!

Но добилась только очередной кривой усмешки.

— Да что с тобой не так, Торн?! Я всего лишь спросила…

— В порядке ли я? — шёпотом проговорил он. — О, да! Более чем, что сейчас тебе и докажу.

Глаза цвета тёмного мёда горели дьявольским огнём, грудь Торна опускалась и поднималась в рваном, неравномерном ритме. Влажные волосы растрепались. Его рука скользнула по подбородку к шее и, не тратя больше слов попусту, он поцеловал её.

— Нет! — дёрнулась Гаитэ, стараясь уйти от его поцелуев, выскользнуть из его объятий.

Она была не готова. Не уверена, что в прошлый раз, отдавшись Торну, поступила правильно, что готова продолжать отношения, что согласится выйти за него замуж.

Думать дальше казалось святотатственным предательством, Гаитэ мутило от отвращения к себе при одной формулировке, но…пока она окончательно и бесповоротно не определится для себя с тем, кто из братьев Фальконэ ей ближе и дороже, она не собиралась позволять себя целовать ни тому, ни другому.

Торн ощерился в ответ:

— Нет?!

Он повёл тонкими, презрительно очерченными ноздрями совсем по-звериному, будто стремясь вобрать в себя её запах и по нему определить, какие чувства владеют её сердцем.

— Сучка! Хочешь сказать, что тебе не понравилось?

В каждом его слове Гаитэ мерещились тягучая угроза и ненависть.

— Но я же знаю… мы оба знаем, что это не так! Или мой брат всё же оказался лучше?! Я это исправлю. Сейчас я поимею тебя так, как никто…

— Пусти! Нет!!!

Схватив её за затылок Торн дёрнул его назад так сильно, что из причёски посыпались шпильки.

— Да! Я покажу тебе твоё место, дрянь! Я заставлю тебя подчиниться!

Гаитэ изо всех сил упёрлась ему в грудь, твёрдую, словно камень и горячую, как будто под тонкой гладкой кожей пылали угли.

— Оставь меня в покое!

Он намотал её разметавшиеся волосы на руку и снова потянул назад, заставляя запрокинуть голову.

Сильно тянул. С губ против воли сорвался стон.

Гаитэ застонала от боли снова, когда он грубо сжал грудь. Ткань на плотном лифе платья жалобно затрещала. Торн разорвал его одним движением, между его жаждущими алчными пальцами и белой, противоестественное гладкой, будто скользкой девичьей кожей осталась лишь тонкая преграда — сорочка.

В прорехе его разошедшийся на груди рубахи тоже белела кожа, странно белая по контрасту с тёмными сосками.

— Не смей! — прорычала Гаитэ, хватая ртом воздух, когда его рука приподняла юбку, путаясь в пышном подъюбнике.

— Я! Сказала! Нет!!!

Гаитэ словно взорвалась. Поток того, что её родная мать называла бесовской тьмой, вырвался из неё, неуправляемый, бурный, отбрасывая Торна к противоположной стене комнаты, но не давая ему упасть, а словно приклеивая к стене.

В разорванной, искромсанной одежде Гаитэ ощущала себя больше, чем голой и постаралась стянуть разорванные края, закрываясь от взгляда Торна.

Его пристальный взгляд не отпускал её ни на миг. Мягкий влажный смешок заставил напрячься.

Торн вскинув голову, обнажил зубы в злой усмешке. Даже приклеенный к стене он ухитрялся смотреть свысока и с вызовом.

— Ты не сможешь держать меня так вечно, ведьма!

— Нет, не смогу. Но если ты ещё раз попытаешься причинить мне боль или унизить, я буду защищаться. Я больше никому не позволю причинить мне боль!

Торн запрокинув голову, захохотал. Отчаянно. Дерзко. Надрывно. Смех его оборвался так же неожиданно, как начался. Резко вскинув голову, он перехватил её взгляд.

— Значит, боль причинили тебе? Маленькая наивная идиотка! Ты ничего не знаешь о боли!

— Но ты делаешь всё возможное, чтобы познакомить меня с ней поближе? Послушай, Торн! Послушай меня, очень внимательно, и уясни для себя одно: я не шучу, когда говорю, что не позволю вести себя со мной так, как ты привык вести себя с другими женщинами. Не насиловать, не бить меня ты не будешь.

Торн дёрнулся в своих невидимых цепях, но у него не получилось сдвинуться даже на миллиметр.

— Неприятно, правда? — горько проронила Гаитэ. — Не владеть ситуацией, оказаться в положении, когда всё зависит от воли противника, а от тебя — практически ничего? Легко быть сильным, когда никто не в состоянии дать отпор? Легко выглядеть гордым, когда ты на коне или пьедестале. Но как сохранить достоинство, когда тебя собьют с ног, изваляют в пыли и продолжают пинать ногами? Выглядеть красиво в шелках — одно, но раздетым до нага это гораздо труднее: не спрятаться, не скрыться от чужих алчных, злобных глаз не за чем.

Ты судишь своего брата жестоко и беспристрастно, не задумываясь. Ты готов осудить и меня, хотя — за что? Может быть, твой брат принимал и неверные решения, но поверь, там у нас не было времени продумывать каждый шаг, приходилось действовать быстро, пусть и ошибочно. И мы достигли самого главного — мы выжили!

— Какое многообещающее «мы»!

Гаитэ скривилась, будто зачерпнула полной ложкой нечто кислое или горькое.

— Когда только это кончится? И — кончится ли? Вы оба готовы вцепиться друг другу в глотки по любому поводу, в то время, как для того, чтобы выжить, нужно стоять друг за друга горой и насмерть! Вы разобщены, отравлены враждой! Дерётесь за власть друг с другом, как взбесившиеся олени в период гона — с животной страстью, достойной лучшего применения. Власть же, тем временем, вот-вот выскользнет из ваших рук. И я очень хорошо её понимаю: ваши страсти опустошают, испепеляют, ранят и заставляют бежать, куда глаза глядят!

— Отпусти меня, — потребовал Торн, очередной раз дёрнувшись в невидимых оковах.

Гаитэ постаралась ослабить воздушные оковы с максимальной осторожностью, позволяя Торну сохранить лицо, а не валиться на пол, как куль с мукой.

— Так лучше?

— Определённо, — буркнул он, опираясь рукой о стену, стараясь удержаться на ногах.

— Ты не здоров?..

Гаитэ подалась, было, вперёд, но застыла, как изваяние, натолкнувшись на взгляд Торна.

— Не стоит делать вид, что тебе не всё равно! — прорычал он.

— Но мне действительно не всё равною.

— Мне не нужны твои подачки, твои жертвы, твоя жалость. И очень может быть, что сама ты мне скоро будешь не нужна.

Торн, хромая, зашагал к двери.

— Ты ранен? — сдавленно простонала Гаитэ, с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься ему на помощь.

Её мягкое, склонное к состраданию, сердце, всегда было готово болеть за страждущего, а руки — оказать ему помощь.

Но как помочь тому, кто помощь принять не готов? Кто упивается своей обидой и гордыней?

Рука Торна скользнула вниз и, когда он едва не рухнул, Гаитэ, наплевав на всё, подскочила к нему, подставляя плечо. Только тут она заметила, что кожа на штанине правой ноги потемнела от крови.

— О, духи! Торн! — с укором воскликнула Гаитэ. — Это же безумие вести себя подобным образом. Тебе нужна помощь, а мы тут битый час выясняем отношения!

Но он грубо отпихнул девушку от себя, презрительно кривясь:

— Ты предала меня, Гаитэ! Неужели ты сама этого не понимаешь?

— Только в твоём воображении, — всплеснула она руками, но тут же вынуждена была вновь броситься к Торну, потому что он осел на пол. — Ты порой ведёшь себя как глупый мальчишка, — попеняла она ему. — Подожди, я сейчас постараюсь все исправить.

Торн, вытянув ногу, откинулся головой на стену, судорожно сглатывая.

Гаитэ, достав маленький нож, ловко разрезала штанину. В нос ударил неприятный запах, заставив невольно поморщиться. Рана была получена не сегодня и не вчера и успела не просто воспалиться, а нагноилась.

— О, духи, Торн! Тебя ни на минуту нельзя предоставить самому себе, чтобы ты не подхватил какую-нибудь заразу!

— Я не просил тебя о помощи! — рванулся он, пытаясь подняться, но Гаите не позволила ему сделать этого.

— Сиди смирно! Да, успокойся ты уже наконец! — прикрикнула она на него, усмиряя взглядом. — Или ты хочешь ноги лишиться? А может быть, и самой жизни?

— Всё настолько плохо?

Гаитэ нахмурилась.

Пугать Торна не хотелось, но радоваться было нечему. Поверхность рядом с раной было отёкшей и горячей, в самой ране были видны омертвевшие ткани и скопление гноя.

— Остаётся только удивляться, как тебе в таком состоянии хочется чего-то большего, чем ледяной компресс.

— Ты недооцениваешь собственные чары, — снова усмехнулся Торн. — И что? Вместо поцелуев меня снова ждут процедуры?

— Да. Если ты не планируешь запустить процесс дальше.

— Это срочно?

— Чем раньше, тем лучше.

С одной стороны, рана Торна давала возможность свести последствия их ссоры на нет, может быть, хотя бы на время, но забыть о ней. С другой, Гаитэ говорила правду. В таком состоянии воспаление может развиться молниеносно! А она так смертельно от всего устала!

— Вставай, — прокомандовала Гаитэ, помогая Торну подняться с пола и дотащиться до камина, где ярко и весело пылал огонь.

Пододвинув стул, помогла ему поудобней на нём устроиться. Поставила воду кипятиться, достала из дорожного сундучка металлический маленький ножик.

— Где ты умудрился получить рану?

— Стрелой задело, — хмуро ответил Торн. — Что собираешься делать?

— Очищать рану от гноя.

— А ты не можешь залечить мою ногу также, как в своё время залечила сломанный нос Сезара? — с показным весельем протянул Торн.

— В ранах Сезара воспаления не было, а в твоей цветёт бурным цветом.

— Могу понять, почему из нас двоих ты готова предпочесть брата. Тебе не приходится лечить его тем или иным способом почти каждую встречу, — невесело пошутил Торн.

Скрутив волосы и кое-как закрепив их на затылке, не думая о красоте, а лишь бы не падали на лицо и не попали в рану, Гаитэ тщательно промыла руки с мылом. С сожалением подумав о том, что в её комнате не было вина, которое не мешало бы плеснуть Торну для храбрости и затуманивания рассудка, она, смазав края раны обеззараживающей мазью из целебных трав, приступила к операции.

— Вот, зажми между зубами, — протянула она ему специальную палочку.

Торн подчинился молча.

Он мужественно вытерпел операцию. Впрочем, насколько могла, Гаитэ постаралась обезболить процесс, но её силы тоже не бесконечны. Она человек, а не волшебный дух.

Очистив рану, она исцелила её настолько, насколько могла. Рубец оставался свежим и багровым, но кожа срослась достаточно для того, чтобы инфекция не возобновилась.

— Вот и всё. Теперь постарайся уснуть, — сказала она, помогая перебраться ослабевшему Торну со стула на кровать. — Сон — это то, в чём ты нуждаешься сейчас больше всего.

Торн казался ослабевшим, обессиленным. Пока Гаитэ прибиралась, он следил за ней взглядом. Поскольку кровать к комнате была одна, а усталость была свинцовой, она не стала церемониться и растянулась рядом. Благо, размеры кровати позволяли им друг другу не мешать.

Какое-то время оба лежали молча. Гаитэ уже начала проваливаться в лёгкую дремоту, когда почувствовала прикосновение его пальцев в своим. Повернув голову, натолкнулась на его взгляд, на этот раз мягкий, словно обволакивающий.

Моргнула, борясь со сном.

— Возможно, нам лучше забыть о вражде? — протянул Торн.

— Ты себя и меня имеешь в виду? Или себя и брата? — уточнила Гаитэ. — Между мной и тобой никогда не было вражды.

— Нам стоит начать всё сначала? Я — твой мужчина. И я готов душой и телом защищать наш союз. Только скажи — ты меня ещё любишь?

Возможно, Гаитэ поступила неправильно. Возможно, ей следовало повременить с ответом или проявить чуть больше храбрости, но ей не хватило силы духа, чтобы промолчать или уклониться. Подобный ответ был бы равносильно отказу. И второго шанса на примирения у них могло и не быть.

Её тяга к Сезару, её влечение; то чувство взаимопонимания, которое она испытывала, слушая его, действуя рядом с ним; то восхищение, которое он порой вызывал в ней, сменяющееся ужасом перед беспощадностью и быстротой его действий — они неправильны и невозможны. В любом случае, она связана с Торном и в определённом смысле уже принадлежит ему. Так какой смысл колебаться?

Она ответила: «Да».

И это было правильно. Единственным верным решением. И вспыхнувший свет в медовых глазах лишь укрепил её уверенность в этом.

Его напряжённое лицо, глаза, окружённые тёмными тенями, мокрые от испарины волосы словно запечатлелись на сетчатке глаза.

Так же, как сказанные слова запечатлелись в её памяти:

— Если ты захочешь отнять у меня свою любовь… это равносильно тому, что мой отец прикажет оставить мне мой меч, моё положение, моё достоинство… не знаю, каким образом, но тебе удалось проникнуть в моё сердце. Если ты решишь его у меня забрать, что мне останется?

Притихнув, боясь пошевелиться, Гаитэ вслушивалась в непривычной тихий, едва различимый голос.

Когда Торн резко приподнялся на подушках, облокачиваясь на правую руку, она едва удержалась от испуганного вскрика, заметив зажатый в левой руке стилет.

Глаза её испуганно распахнулись, когда Торн навис над ней, зажимая острый кинжал в руке, а затем, развернув его, приставил острие к собственному горлу.

— Заберёшь свою любовь — забери так же и мою жизнь. Она всё равно принадлежит тебе. Ббез тебя я был бы приговорён к смерти уже дважды.

— Торн, хватит! Ты пугаешь меня!

Гаитэ боялась шевельнуться, чтобы не спровоцировать ещё какую-нибудь дикую выходку с его стороны.

— Прекрати, пожалуйста! — взмолилась она. — Я всё уже сказала. Между мной и Сезаром не было ничего, кроме общего дела. Не было и быть не могло! Я люблю тебя и буду принадлежать тебе одному. А сейчас, прошу, умоляю, дай нам обоим необходимую передышку. Иначе у меня просто начнётся истерика, честное слово.

Она мягко отвела его руку, зажимающую кинжал в сторону. Торн позволил ей разжать себе пальца и убрать нож.

— А сейчас, ложись спать, — потянула она его на подушки.

Покорно, словно ребёнок, он опустился на место. Лёгкая дрожь ещё продолжала сотрясать его тело.

Гаитэ заботливо, словно мать, укутала широкие плечи пледом и прилегла рядом.

Ей очень хотелось плакать. Но такой роскоши она позволить себе не могла.

Так и уснули, держать за руки и глядя в потолок, думая каждый о своём.