Так становятся звёздами. Часть 1

Глава 15

Через секунду острый кончик клинка упёрся Сезару в грудь, прямо против сердца, заставляя того замереть на месте.

На губах Торна играла недобрая, зловещая усмешка:

— Я заказал у оружейника новый клинок для дуэли, брат, — обманчиво мягким тоном проворковал он. — Тонкий и такой же острый, как наша братская любовь.

На лице Сезара растерянность сменилась замкнутостью. Он выжидающе смотрел на Торна:

— Не терпится проверить его в деле?

Торн отвёл лезвие шпаги вверх, а потом несколько раз крутанул кистью, заставляя оружие со свистом рассекать воздух:

— Слышишь, как поёт? — почти влюблённо пропел он.

А потом отсалютовал, приглашая Сезара встать в позицию.

Тот коротко кивнул и вытянул одну из шпаг, отдыхающую в подставках, стоявших вдоль стен у входа в императорские палаты, в свой черёд разрезая воздух перед собой, отвечая на брошенный вызов.

— Что вы делаете? — сдавленно выдохнула Гаитэ, прижимая руки в взволнованно поднимающейся груди.

Корсет затруднял дыхание, она задыхалась.

— Прекратите!

Но кто её слушал?

— Ты оскорбляешь меня раз за разом, — заявил Торн Сезару.

Глаза его превратились в две угрожающие, недружелюбные щёлочки.

— Чем? — невозмутимо откликнулся Сезар.

И непроизвольно дёрнулся, когда клинок Торна, взлетев столь быстро и точно, что глаз не успел отследить мгновенное, как у нападающей кобры, движение, упёрся ему в горло.

— Тем, что смеешь поднимать на мою женщину не только взгляд, но и руку.

Схватив клинок голой рукой, Сезар отвёл его в сторону, не обращая внимание на обогревшиеся кровью пальцы:

— Отец запретил нам драться, — проговорил он, вынужденный отступать.

На миг опустившееся лезвие, прокрутившись колесом, вновь поднялось вверх, по-прежнему нацеленное на него, словно зверь, вот-вот готовый сорваться с поводка.

— Считай, что это шутка, брат, — засмеялся Торн.

— Шутка? — фыркнул Сезар.

— Конечно! Такая же, как твои ухаживания за моей невестой. И угрозы, которые ты, кажется, решил источать в её адрес. Ты ведь не всерьёз решился на то и другое?

— Ты явно что-то путаешь. Я не угрожаю зависящим от меня женщинам. И не дерусь с тем, кто вряд ли сумеет защитить себя.

— О! Меня снова оскорбили. Как вижу, ты всё-таки решил поссориться всерьёз?

Без всякого предупреждения Торн атаковал. Зазвенели клинки и через секунду у горла Сезара вновь дрожал клинок, уже не острым, тонко заточенным концом, а рубящей стороной лезвия.

Гаитэ дрожала от напряжения, но надежда на благоразумие обоих Фальконэ всё ещё теплилась в её сердце.

В тоже время она была благодарна Торну за то, что он вступился за неё. То, что он готов был сражаться за неё, грело душу. Лишь бы не перегнул палку!

Атаковал Торн, яростно, страстно, не просто с азартом — с неприкрытой ненавистью, словно давая выход гневу, которого, судя по взятому темпу, в нём накопилось немало.

Сезар ушёл в глухую оборону. Гаитэ не могла понять, то ли он намеренно держится лишь контратаки, то ли взятый Торном темп не оставлял ему иного выбора.

Последняя надежда на то, что поединок будет носить состязательный характер покинула Гаитэ, когда Торн принялся с размаха наносить колющие удары, пытаясь достать противника. Сезар увёртывался с явным трудом.

— Да перестаньте же! — заломила она в отчаянье руки.

На пол полетела мебель — Сезар пытался соорудить между собой и противником искусственный заслон, который Торн легко его перемахнул.

— Стража! — завопила Гаитэ не своим голосом, когда, после очередного взмаха шпаги Торна на белой рубашке Сезара расцвела алая клякса. — Стража! Ко мне! Сюда!

Гвардейцы вбежали, но вместо того, чтобы разнять дерущихся, застыли рядом столбом. Никто не решался вмешаться в драку принцев.

— Да сделайте же хоть что-нибудь! — вне себя от гнева и отчаянья воскликнула девушка, понимая, что сейчас один из Фальконэ убьёт другого прямо у неё на глазах.

В ловкости и сноровке Сезар и Торн не уступали друг другу. Торн был мощнее и сильнее, Сезар — выносливей и подвижней. Каждый знал свои сильные и слабые стороны, поэтому Сезар и стремился затянуть поединок, чтобы противник выдохнулся, а Торн, в свой черёд, пытался достать соперника как можно быстрее, пока силы оставались при нём.

Сезар постарался атаковать, но добился лишь того, что очередным мощным ударом старший брат выбил оружие из его рук. Сталь зазвенела о каменные плиты, и снова жаждущий напиться крови меч Торна замер напротив сердца младшего Фальконэ.

В комнате стало очень тихо. Все забыли, как дышать. Братья, тяжело дыша, глядели друг другу в глаза. Их лица были искажены такими яркими эмоциями, словно все дьяволы гнева вселились им в сердце.

Все ждали, что вот-вот Торн опустит или отведёт шпагу в сторону.

— Если ты убьёшь меня, отец не простит, — сдавленно прохрипел Сезар.

Глубоко в душе Гаитэ не могла не радоваться тому, что Торн взял вверх, но смерти Сезара она никак не желала, поэтому облегчённо выдохнула, когда, он отшвырнул клинок в сторону, словно желая избавить себя от возможности поддаться искушению воспользоваться оружием.

В следующее мгновение кулак Торна ударил в тонкое птичье лицо Сезара.

Снова, снова и снова.

Время замедлилось. Всё сделалось далёким, будто отодвинувшись. Толпа людей, гомонившая, подобно птицам на крыше, бессмысленно и бесполезно. Глухие звуки ударов. Залитое кровью лицо Сезара. А на месте Торна появился дикий, жуткий зверь, необузданный и кровожадный, совершенно потерявший над собой контроль, как тигр, вкусивший крови.

— Разнимите же их! Они убьют друг друга!

Собственный голос тоже показался далёким, не ей принадлежащим. Вопиющем в пустыне. Никто не посмел приблизиться к обезумевшему принцу, пойти наперекор его воле, взять на себя ответственность.

Оставалось сделать это самой.

— Торн! Остановись! — кинулась к нему Гаитэ, повисая на плече.

Он смахнул её легко, точно пушинку отшвырнув от себя. Гаитэ с глухим стоном повалилась на мраморные плиты, больно ударившись спиной. И только тут кто-то из толпы бросился между Сезаром и Торном, становясь между ними.

— Ваша Светлость, хватит! — тихо, но весомо проговорил Кристоф Кастэнэ. — Остановитесь. Довольно.

Торн замер, тяжело дыша, словно загнанный зверь. На лице его наконец проступило осознанное выражение, хотя ярость все ещё продолжала искажать его черты.

— Гаитэ! — протянул он руку, заставляя девушку испуганно шарахнуться в сторону. — Прости! Прости! — тянул он к ней окровавленные пальцы. — Я не хотел тебя обидеть. Я не отдавал себе отчёта… ну же, милая? Возьми меня за руку!

Страх отступал, вслед за схлынувшей волной безумия, но его горький привкус его держался солью в горле.

Гаитэ не смогла заставить себя прикоснуться к руке Торна. Она поднялась самостоятельно, не сводя взгляда с тонкого, хоть и иначе, чем у Сезара, большеглазого, красивого лица будущего мужа. Словно взглядом пыталась удержать, не дать ему к себе приблизиться.

В сторону Сезара смотреть было ещё страшнее, но сделать это было необходимо.

— Святые духи! — простонала она. — Что ты наделал, Торн? Ты убил его! — в отчаянии вцепилась она в плечо мужа, комкая рукав потемневшей от пота, рубашки.

— Так ему и надо. Он перешёл все границы, — голосу Торна не доставало уверенности.

Кристоф, опустившись на колено, приложил сначала ухо к разбитым губам Сезара, потом пальцы к тыльной стороне кисти, где тонкой нитью, но продолжался биться пульс.

— Успокойтесь, госпожа. Он дышит.

— Что за толпа?! Что тут творится? — прозвучал, как гром, голос императора, не нашедшего лучшего времени чтобы вернуться домой.

Гаитэ с трудом подавляла в себе желание втянуть голову в плечи и нырнуть в толпу стражников и служанок, наводнивших императорские покои. Но это было бы глупо и безрезультативно, от обличительного императорского взгляда её бы это точно не уберегло. Так что всё, на что её хватило, это стоять неподвижно, изо всех сил стараясь держать спину ровно, не сгибаться под гнётом тяжести обвинительных взглядов, обращённых к ней со всех сторон.

Бледный, с горящими глазами и каменным лицом, Алонсон медленно пошёл вперёд, продвигаясь вглубь комнаты. Послышались быстрые, лёгкие, словно бы детские шаги и в палату белоснежным вихрем влетела Эффидель.

Влетела и замерла, прикрывая рот ладошкой. Глаза её наполнились ужасом при виде разбитого лица Сезара, находящегося в бессознательном состоянии, потом полыхнули гневом, обратившись в сторону Торна.

— Ты!.. — начала она, было, но смолкла под взглядом отца.

— Выйдите все вон, — негромким, но не допускающим возражения голосом, велел Алонсон. — Ты, — кивнул он в сторону Кристофа, — ступай и немедленно приведи моего личного врача. Вы ещё здесь? — повысил он голос.

Всех словно вихрем сдуло. Сразу стало просторней и словно темней, будто каждый из присутствующих светился собственным светом и без него одним лучиком стало меньше.

Эффидель бросилась к Сезару, глотая слёзы, укладывая его голову к себе на колени и гладя по волосам.

— О вас далеко шла громкая слова, леди Рэйв. Будто бы вы умеете разводить людские хвори руками? — негромко, словно боясь расплескать кипящий в душе гнев, проговорил император. — Это правда?

Гаитэ кивнула, отводя глаза в сторону.

— Именно за это вас когда-то и пытались признать ведьмой, верно?

— Верно, — подтвердила она.

— Окажите помощь моему сыну. Ему это сейчас будет совершенно не лишним.

Гаитэ, подобрав юбки и подоткнув их под колени, чтобы удобней и мягче было стоять, осторожно опустилась рядом с Эффидель.

Глаза девушки были полны слёз. Судя по всему, за брата она переживала вполне искренне.

— Позвольте ваш платок? — протянула она руку. — Мне нужно смыть кровь, чтобы увидеть всё картину целиком и оценить тяжесть повреждений.

— Он едва дышит… — всхлипнула Эффи.

— Ему сейчас лучше оставаться без сознания, — заверила её Гаитэ. — Не переживайте. Редко кому удаётся всерьёз изувечить человека голыми руками, — постаралась успокоить она взволнованную девушку.

Но у самой дрожали руки. Впрочем, приступая к целительству, она всегда словно отрешалась от самой себя и собственных ощущений, будто её тело наполняло нечто иное, куда более светлое, мощное и сильное, чем сама Гаитэ.

У Сезара оказались сильно разбиты губы, но, судя по всему, зубы остались целы, основная часть удара пришлась выше. Челюсть тоже не пострадала, а вот нос, судя образующемуся отёку и затруднённому дыханию, был сломан. Под глазами начали наливаться синяки.

— Нужно приложить к затылку холод, — проинструктировала Гаитэ, — намочите полотенце холодной водой.

Закрыв глаза, она сосредоточилась, стараясь как можно быстрее впасть в транс.

Если бы её попросили описать то, что она видела и чувствовала в подобном состоянии, она вряд ли могла бы дать этому точное определение. Знание о заболеваниях и травмах как будто приходило извне, как бывает, когда читаешь книгу. Не картинка, а словно бы тайный шифр, система символов, который она давно научилась читать без всякого труда. Стоило впасть в транс, Гаитэ видела всё, словно на чёрно-белом чертеже.

На самом деле нос Торн Сезару всё же не сломал, лишь носовая перегородка искривилась, но в голове осталось несколько небольших гематом от удара, правда, хвала Святым Духам, ничего серьёзного и непоправимого. Даже без её вмешательства молодому человеку пришлось бы пролежать в постели несколько дней, потом дело всё равно пошло бы на поправку.

Мягко войдя в световые потоки, тянущиеся в том странном пространстве, куда Гаитэ всегда попадала в подобном состоянии, она протянула несколько целительных нитей через тело Сезара, и они закрыли тёмные пробои изнутри, стирая чёрные, грязные метки повреждений. Когда тёмных пятен не осталось, когда весь силуэт человека, лежавшего перед ней, начал светиться ровным платиновым свечением, Гаитэ «оттолкнулась» от поверхности, как делаешь, всплывая с большой глубины. Ощущения были весьма похожими.

Эффидель по-прежнему сидела рядом, держа на коленях голову брата, а Торн и Алонсон нависали над ними, изумлённо глядели на дело рук Гаитэ.

— Немыслимо! — выдохнул с восхищением Торн. — Ни следа побоев! Он выглядит так, будто спит.

Прозвучавшие слова были как ушат холодной воды, вернувший всех присутствующих с горних высей к миру сущему.

— Если Сезар и цел, то не твоими стараниями, брат! — гневно воскликнула Эффи.

Стоило ей шевельнуться, как Сезар пришёл в себя. Выглядел он так, словно потерял ориентацию в пространстве. Взгляд удивлённо метнулся от сестры к отцу, потом задержался на Гаитэ и тут память, судя по тому, как потемнели и без того чёрные глаза, вернулась. В них сверкнула молния гнева.

— Ты в порядке? — ласково спросила Эффи.

— Кажется, да.

Пошатываясь, Сезар поднялся, поддерживаемый сестрой.

— Мы рады, что всё обошлось, — проронил император, скрещивая руки на груди.

Братья отводили глаза и опускали голову под гнётом отцовского гнева, под которым угадывались печаль, боль и разочарование.

— Но нам хотелось бы знать, что на сей раз побудило вас сцепиться практически на глазах у прислуги, дав повод врагам лишний раз поливать грязью нашу семью?

— Отец! — принялся оправдываться Торн. — Сезар посмел от вашего имени вызвать мою невесту к себе! Он нагло приставал к ней! Сколько это будет продолжаться?! Как долго он будет испытывать моё терпение?!

Торн смолк.

Алонсон обратил гневный взгляд на младшего сына:

— Это правда?

— Конечно, отец, я бы… — снова начал Торн.

— Я не тебя спрашивал, — осадил его отец. — Сезар приставал к вам, Гаитэ? Он виновен в том, в чём обвиняет его брат? Отвечайте!

Гаитэ колебалась. Что сказать? Что будет правдой? В этот раз Сезар не делал столь прямых намёков на сближение, как обычно, и всё же…

— У Торна был повод быть недовольным поведением Сезара, Ваше Величество. Их Светлость в своём стремлении подружиться иногда действительно переходит черту.

— Бросьте громоздить слово на слово! — рявкнул Алонсон так, что на ум приходило внезапное и грозное рычание льва, столь же оглушительное, как раскаты грома. — Отвечайте прямо. Приставал или нет?

Колебаться, выбирать линию поведения, просчитывать правильность ходов было некогда. Гаитэ решила сказать правду:

— Он не приставал ко мне сегодня, но в прошлую встречу поцеловал меня. И предлагал рассмотреть его кандидатуру в качестве возможного супруга.

Она услышала, как Сезар зашипел, словно ядовитый змей, которому отдавали хвост.

— Довольно, — устало махнул Алонсо и Гаитэ замолчала.

— Вот видишь, отец! — дрожа от гнева, что едва сдерживал, вскинулся Торн. — И ты ещё смеешь настаивать на том, чтобы Сезар сопровождал Гаитэ в Рейвдэйл…

— Я сказал — довольно! — вновь обрёл полноту звучания голос Алонсона.

Император тяжёлой поступью дошёл до высокого кресла на возвышении, заменяющего в этом покое трон, и с трудом опустился, уронив руки со вздувшимися венами на резные подлокотники. Его взгляд, горький, как миндаль, перебегал с лица одного сына на другого, а те, хоть и пристыженные, всё никак не желали расстаться с воинственным пылом.

Алонсон кивком велел подойти сыновьям ближе, вытянув вперёд руку с перстнем, символизирующим его власть, призывая их к повиновению.

Торн, сжав челюсть и развернув плечи, всё же опустился на колено, коснувшись перстня губами, тем самым признавая над собой превосходство отца.

Взгляд Алонсо устремился к Сезару. Он ответил волчьим взглядом исподлобья, словно вопрошая и требуя одновременно — но чего? Пощады себе? Наказания брату?

— Значит, — протянул император, переводя взгляд с одного сына другого, — не желаете образумиться? Позволяете себе эту вражду перед лицом нарастающей опасности, — с осуждением покачал он головой. — Пытаетесь отнять друг у друга жизнь, словно нарочно играя врагам на руку? Чтобы рассчитаться с теми, кто предал нас — а это почти вся высшая знать Саркассора, — мы должны быть едины! Должны быть во всём заодно друг с другом. Наша задача — месть. Лорды будут подчиняться нам только в том случае, если станут уважать или, хотя бы, бояться. Да только подобное ваше поведение не способствует ни тому, ни другому!

— Я заставлю их считаться с нами, — процедил сквозь зубы Сезар.

— Не ты, а мы. Фальконэ. А ты, Сезар, — рука Алонсона легла на плечо к сыну и легонько сжала, — ты будешь нашим мечом. Ты отправишься в поход на Рэйвдэйл и вырвешь там последние ростки недовольства не одним, так другим способом. Заставишь каждого виновника, по очереди, испить последствия своих ошибочных действий. Не пойдут под нашу эгиду добром — бери силой! А вы, сударыня, — обернулся Алонсо к Гаитэ, — окончательно определитесь, кем хотите быть в будущем: Рейвдэлом или Фэйлом. Член ли вы нашей семьи или наш кровный враг. Тот, кто не подчинится, будет повержен, любое предательство — отмщено.

— Кем? — хмуро вопросил Сезар, не глядя на отца.

— Вами. Вместе вы — несокрушимая скала, сила! Но для того, чтобы стать этим, вам, мальчики, необходимо прекратить драку! Стать тем, кем должно — одной семьёй. Мы — едины! Только так, только вместе одержим победу. Если вы не в состоянии этого понять, сыновья, мы обречены на поражение. Перед нами лежит высокая цель — реформаторство прогнившего насквозь государства. Нужно вернуть Саркассору процветание, мир, былую славу. Но чтобы достичь цели нужно одержать победу над самым страшным врагом — самим собой! Отриньте ненависть, сыновья и станьте тем, кем я произвёл вас на свет — братьями! Едины — навек! Хочу услышать это от вас! — протянул к ним руки Алонсо, покрытые глубокими морщинами, но сложно было назвать их немощными или старческими.

Торн и Сезар обменялись неприязненными взглядами. Сама необходимость лицемерить вызывала у обоих глубокое отвращение. Или, возможно, они не желали давать клятву, в исполнении которой сомневались?

— Ну же! — возвысил голос Алонсо. — Дайте мне ваши руки!

С неохотой, но Торн и Сезар выполнили требование отца.

— Поклянитесь, здесь и сейчас, дорожить друг другом, беречь друг друга, любить — быть семьёй.

Свет закатного солнца пробивался в высокие стрельчатые окна, ложась пожарным отблеском на лица.

— Клянусь, — первым проговорил Торн.

— Клянусь, — сдавленно вторил ему Сезар.

— Ну, вот и хорошо, — откинулся в кресле Алонсо, прикрывая рукой воспалённые глаза. — А теперь оставьте меня. Я устал. Мне нужно побыть одном.

— Отец? — встревоженно воскликнула Эффидель. — Вы не здоровы?

— Я же сказал — устал. Ну, ступайте же.

Озадаченные, обескураженные и присмиревшие, они покинули покои императора.