Так становятся звёздами. Часть 1

Глава 5

Краем глаза Гаитэ заметила тень, порывисто повернулась и оказалась перед лестницей, поднимающейся наверх из внутреннего дворика. Словно зачарованная, она положила руку на мраморные перила, почти до горяча разогретые жарким полуденным солнцем.

Наверху лестницы кружевом возвышалась аркада, казавшаяся смутно знакомой. Где она видела это место? Запах краски и гипса? Отсутствие мебели? С каждой ступенькой чувство, словно Гаитэ бывала здесь раньше, усиливалось, хотя она твёрдо знала, что пришла сюда впервые.

На втором этаже всюду после ремонта валялся мусор: деревянные балки, ведро с засохшей краской, сломанные молотки и мастерки. Тёмный длинный коридор освещался единственным чадящем факелом.

Словно молнией озарило — этот коридор она точно видела, но не наяву, а во сне! Зачарованная этим открытием, потерявшая чувство реальности Гаитэ брела вперёд, будто кто-то невидимый вёл её за руку.

Вот она, та самая дверь!

Едва толкнув её, Гаитэ вздрогнула от скрипа несмазанных петель. С удивлением осмотрела мебель, незамеченную во сне: открытые кофры, разбросанные стулья, полусорванные со стен гобелены. Канделябр с обломанными, оплывшими свечами, наполовину оплетённый паутиной.

А вот и ещё дверь. В точности такая же, как первая, а на ней — глазок.

Мистический страх охватил Гаитэ. С ней давно не было ничего подобного.

«Увижу ли я ту сластолюбивую парочку, что преследовала меня ночью?» — задалась она вопросом. Узнать можно было одним способом — сдвинув металлический кружок с места, чтобы заглянуть в соседнюю комнату.

В ней царил полумрак. Пришлось напрягать зрение, чтобы различить… нет, хвала небесам, не красную кровать и обнажённых любовников, а обыкновенный стол. На столе графины, кубки и большой хрустальный шар, какой часто используют гадалки на ярмарках.

Человек сидел на стуле, а у его ног, согнувшись, стоял другой мужчина и что-то нащупывал у него в паху.

Гаитэ замутила от отвращения, когда она узнала Торна. Неужели и в мужеложстве его тоже обвиняли не зря? Хотелось завизжать и выдавить себе глаза. Ночное видение и то было лучше! Но потом разум отметил не стыковку в общей картинке. Выражение лица Торна отнюдь не напоминало любовный экстаз, а мужчина, стоявший перед ним на коленях, был плешив. В его движениях не наблюдалось ничего возбуждённого, скорее — осторожное, суховато-деловитое, как у врача, осматривающего пациента.

Первое же сорвавшееся слово подтвердило правильность догадки.

— Плохи ваши дела, сударь — скрипящим голосом сообщил коленопреклонённый эскулап. — Очень плохи. Я давно предупреждал, что ваша похотливость до добра не доведёт. И вот, пожалуйста!

Доктор, поднявшись с колен, направился к своим колбочкам и скальпелям, разложенным между мерцающих свечей.

— Это правда, что, якобы, болезнь разрушает мозг? — тихо, низким сдавленным голосом спросил Торн.

— Ну, что вам сказать, сеньор? Разрушение вашего мозга началось задолго до начала болезни. Она скорее следствие, чем причина терзающих вас демонов.

Торн опустил голову. Влажные волосы скрыли выражение его лица.

Доктор всё перебирал и перебирал колбочки на столе, пока не достал тёмную баночку с плотно завинченной крышкой.

— Эту болезнь лечат ртутью, — прокомментировал он свои действия. — Вернее, её солями. Их полагается вдыхать. Использовать можно только малыми дозами, иначе само лекарство убьёт вас раньше, чем недуг. А ещё вам придётся время от времени использовать вот этот скромный предмет.

Доктор продемонстрировал нечто, что Гаитэ с первого взгляда показалось похожим на металлический гвоздь или пипетку.

Торн поднял голову. На красивом лице отразились ярость и отвращение:

— Что это? — прорычал он.

— Сейчас объясню, — кивнул доктор. — Инструмент вводится в ваш детородный орган. Это больно, — услужливо пояснил он для непонятливых. — Потом я нажимаю вот на эту кнопочку, и зонд раскрывается, подобно зонтику.

Гаитэ вздрогнула, когда на конце гвоздика вышло множество маленьких металлических волосков.

Можно было только догадаться, какие эмоции это вызвало у Торна, которому лечебная процедура предназначалась, если её и то в дрожь бросало.

— Затем инструмент извлекается, соскребая и увлекая за собой скопившийся гной, — завершил речь доктор. — Ну что, мой сеньор? Вы готовы?

— Нет, — с кривой усмешкой покачал головой Торн, нервно сглатывая.

Однако он мужественно держался, пока доктор обеззараживал металл. Будь Гаитэ на его месте, у неё бы сейчас, наверное, сейчас истерика случилась.

— Вот, возьмите, — протянул доктор дощечку, обёрнутую войлоком.

Торн взял, с недоумением повертев её в руках.

— Зажмите зубами.

Тяжело вздохнув, молодой человек последовал инструкции, используя это весьма своеобразное обезболивающее средство. Эскулап вновь опустился на колени, намереваясь провести все те манипуляции, которые только что озвучил.

Гаитэ оказалась не в силах смотреть на это. Она отпрянула от двери.

Торн пытался держаться, но всем известно, насколько детородный орган мужчин чувствителен к любому воздействию, а тут — такое! Сдавленный, животный крик прокатился по пустынным переходам, заставив Гаитэ убежать.

Стоят ли плотские радости мук? Определённо — нет. Но большинство людей предпочитает над этим не задумываться до тех пор, пока не станет слишком поздно.

Гаитэ прислонилась к колонне, переводя дыхание. Увиденную сцену никак не удавалось выбросить из головы. Торн словно отпечатался на сетчатке глаза и возникал снова и снова: влажные волосы, страдальческое лицо, голые ноги, белая рубаха, липнущая к телу.

А в голове сквозь тяжёлый туман ужаса формировалась мысль — эта болезнь может дать власть Гаитэ над Торном. По крайней мере, накинуть на него узду, заставить считаться с ней, потому что только она, Гаитэ, способна помочь, заменив малоэффективный зонтик с жестокими усиками на милосердное лечебное средство в форме таблеток и мазей. Гаитэ не сомневалась в успехе. Она избавит Торна от участи разлагающегося живьём, чем неизменно заканчиваются подобного рода недуги, несмотря на целебные пары ртути. А может быть, именно благодаря им.

Ртуть добивает жертву вернее пистолетного выстрела.

Приложив все усилия, чтобы остаться незамеченной, Гаитэ вернулась на ту половину дома, где находились её покои. У дверей опочивальни она столкнулась с двумя служанками. Одна была приставлена к ней Фальконэ, другая — Фейрасом. Третьей в их компании была лисичка Эффидель. Все выглядели встревоженными.

— Сеньорита, где вы были? — набросились они на неё втроем.

— Простите, я снова заблудилась.

— В следующей раз берите с собой охрану, — недовольно повела округлым плечиком Эффидель. — Небезопасно блуждать по переходам дворца в одиночестве. Мало ли, что может случиться? Ваши люди и без того предъявляют нам беспочвенные обвинения.

— Мои люди? — нахмурилась Гаитэ. — О чём вы?

— Граф Фейрас и Сорхэ Ксантий прямо сейчас обвиняют моих отца и брата в том, что они, якобы, силой удерживают вас в нашем доме после того, как заманили обманом. Грозят взбунтовать против нас весь город. А вас, как назло, нигде не найти!

— Извините, но я не знала…

— Надеюсь, вы скажите вашим генералам о том, что их подозрения беспочвенны до того, как они открыто объявят нам войну?

— Не сомневайтесь.

— Вы заманили несчастную девушку в ловушку! — словно литавры гремел голос Сорхэ Ксантия.

Он забивал слова в воздух, как гвозди, так, что их было слышно издалека.

— Вы опасаетесь за жизнь вашей подопечной, — голос императора был преисполнен терпения и мягкой кротости. — Это делает вам честь. Но повторяю — Гаитэ Рейвдэйл моя гостья. Под крышей нашего дома ей ничего не грозит.

— К сожалению, до сих пор мы так и не смогли увидеть госпожу, что противоречит сказанным словам.

— Я здесь, сеньоры! — впорхнула в зал Гаитэ. — Прошу прощения за то, что, задержавшись, заставила всех волноваться.

Неторопливо приблизившись, она склонилась в реверансе сначала перед императором, потом перед его сыном Сезаром, и только в последнюю очередь приветствовала лордов.

— С чего такая суматоха? Разве вы не получили моего письма, в котором я уведомляла о происходящем? — спросила она их.

— Получали, сеньорита. Но его содержание заставило усомниться в том, что письмо писала дочь вашей матери.

— Его писала герцогиня Рейвдэйлская! — загремел император. — Разве этого недостаточно, чтобы повиноваться? Чего вы добиваетесь? Чтобы вас бросили в острог за дерзость?

— При всём уважении, титул герцогини Рэйва принадлежит Стелле до тех пор, как бьётся сердце в её груди. Мы надеялись…

— Я отлично знаю, на что вы надеялись. Вы! — палец императора обвинительным жестом нацелился в лицо непокорным лордам. — Вы рассчитывали вновь найти повод для продолжения войны. Не отпирайтесь! Нам отлично известно, какую службу вы несли при Тигрице с Гор — вы были первым лицом в её армии! Именно вам мы обязаны всеми волнениями, что пришлось претерпеть за последние месяцы. И вы ещё осмеливаетесь появиться перед нашими очами? Да ещё сыпать обвинениями?

— Ваше Величество…

— После измены, в которой повинна эта женщина, вы смеете чтить её госпожой? Да она не имеет никаких прав! Ни на что! Слышите?! И лишь моей великой милостью девочка, что стоит сейчас перед вами, может претендовать на земли своих предков!

— Ваше Величество…

— Посмейте перебить меня ещё раз, и я велю отрубить вам голову, как смутьяну и изменщику, коим вы, сеньор, и являетесь. Если потребуют обстоятельства, если не прекратите ваши бунтарские речи, вы вынудите меня отдать приказ о казни Стеллы Рэйв, после чего ни у кого в Саркасоре не останется сомнений в том, кто истинная герцогиня Рейвская!

Гаитэ вздрогнула, с тревогой вглядываясь в лицо императора в надежде понять, насколько серьёзно им сказанное.

— У этой юной особы хватило разума на то, что до сих пор никак не возьмут в толк мудрые мужи вроде вас: война не может и не должна длиться вечно. Все жаждут мира. Любой ценой. И есть два пути положить конец этому безумию. Либо полное уничтожение всех побегов на Рейвдолском древе, либо… — император обвёл взглядом присутствующих, — либо объединиться, тем самым положив вражде конец. Свадьба — чем не отличный повод поставить точку в кровавом противостоянии? Именно так мы и поступим. Именно так искореним застоявшийся очаг зла.

Фейрас и Сорхэ Ксантий переглянулись между собой, бледные от бессильного гнева.

— Закон запрещает принуждать девушку высокого положения к замужеству, которому противится её сердце, — пророкотал Сорхэ.

— Душенька, — поманил пальцем Алонсон, обращаясь к Гаити. — Подойди.

Она подчинилась.

— Скажи этим господам, повинен ли я в том грехе, в котором они столь несправедливо меня обвиняют?

— Нет, ваше величество, — не минуты не колеблясь, твёрдо отчеканила Гаитэ. — Я говорила ранее и повторюсь при свидетелях, что согласна на брак с вашим сыном, Торном Фальконэ. Уверяю, что решение исходит из моего сердца, без всякого принуждения или угроз с чьей-либо стороны. Так же заверяю благородных лордов в том, что прибываю под покровительством Вашего Величества по доброй воле и готова подтвердить мои слова хоть под присягой.

— Отлично, — довольно улыбнулся Алонсон, расслабленно откидываясь на высокую спинку кресла. — Вы слышали, лорды? Можете возвращаться к себе И вы, сеньорита, тоже.

— Ваше Величество, — Гаитэ отступила, намереваясь воспользоваться полученным разрешением, однако Сорхэ Ксантий, гневно сверкая глазами, забывшись, сделал шаг вперёд:

— Какими пытками и угрозами вы заставили бедную девочку предать свои интересы и замарать великий подвиг её матери?

Сезар выразительно положив руку на эфес меч:

— Великий подвиг? — его смех звенел, как ударяющая сталь. — Проиграть всё из-за неумения вовремя признать силу противника теперь называется именно так? Хотя, нужно отдать даме должное, собственный замок она обороняла куда лучше, чем честь.

Сорхэ побагровел от ярости. Было такое чувство, что эти оба схватятся за оружие прямо здесь.

— Довольно! Прекратите ссору, — приказал император. — Сезар! Извинись перед герцогом Ксантием за то, что посмел оскорбить герцогиню Рейвдолскую.

— Но отец…

— Немедленно.

Белый от ярости, как полотно, Сезар, тем не менее, подчинился, тихо произнося: «Прошу прощения за мою несдержанность», — голосом, зажатым, как кулак.

— Лорд Ксантий? Граф Фейрас? Вы принимаете извинения Сезара?

— Безусловно, — кивнули оба.

Гаитэ, воспользовавшись секундной передышкой в словесной дуэли, поспешила покинуть зал.

Добравшись до комнаты, заперлась, радуясь, что может уединиться хотя бы и ненадолго, но в дверь сразу же постучали.

Отворив, Гаитэ обнаружила, что Эффидель по-прежнему не торопилась вернуться к мужу.

— Ты мчалась по переходам дворца так быстро, что я за тобой не успевала, — жизнерадостно сообщила девушка, бочком просачиваясь в комнату, как бы между прочим, позабыв, испросить разрешение войти.

Будь на месте Рыжика кто-то другой, Гаитэ бы наверняка рассердилась, но настолько же, насколько братья Фальконэ казались невыносимыми, настолько же их сестра была очаровательна. Сердиться на неё не получалось.

— Ты была такой смелой, когда говорила с этими грозными мужчинами, — захихикала Эффидель, зажимая рот ладошкой. — Я думала, что ты с ними заодно, а ты, оказывается, наш друг? И очень рада этому! Я бы хотела, чтобы мы с тобой по-настоящему подружились, но с женщинами так трудно ладить. С мужчинами это гораздо проще, правда?

Гаитэ не знала, что ответить. В монастыре она привыкла к женскому обществу и все, кому до сих пор случалось доверять, тоже были женщинами. Мужской мир, с его напором, коварством, необузданностью, непомерными амбициями и страстями скорее пугал и отталкивал, чем привлекал.

— Меня окружают одни служанки, — посетовала Эффи, — а общаться со слугами это ведь не одно и то же, что с ровней? Правда, иногда приходится проводить время с папиной любовницей, но это ещё хуже, чем с прислугой. Те хотя бы просто пресмыкаются, а эта прикидывается другом, но на самом деле ненавидит меня. Ведь папочка любит меня сильнее, чем её. Но ты ведь не станешь меня ненавидеть, когда выйдешь замуж за Торна? — заглянула Эффи в глаза Гаитэ с детской непосредственностью.

— Если ты постараешься полюбить меня, я отвечу тем же, — пообещала Гаитэ.

Эффидель прошлась по комнате, делая вид, что рассматривает роспись на стенах, изображающих единорогов и дев, кустистые рощи и белые курчавые облака под потолком.

— Тебе нравятся твои покои? — спросила она.

— Нравятся, — кивнула Гаитэ.

— Они лучше тех, что были у тебя раньше?

Гаитэ усмехнулась, вспоминая унылую келью, размером меньше шкафа в этой комнате, продуваемую всеми ветрами и заливаемую дождём.

— Гораздо.

— А я слышала, что Рейвдэйлы богаче нас?

— Мать предпочитала воспитывать меня в строгости, поэтому фамильные богатства мало влияли на мой образ жизни.

У Эффидель, кажется, был талант наступать на больные мозоли.

— Торн правда на тебе женится? — спросила она после небольшой паузы. — Он ведь ужасно привередлив и чванлив. И весьма щепетилен в выборе жён. Папочка уже несколько раз договаривался о его свадьбе, но каждый раз, в самый последний момент, свадьба расстраивалась. И всё из-за Торна! То невеста казалась ему недостаточно знатной, то недостаточно красивой. Вы, конечно, очень красивая, но, откровенно говоря, ваша красота не во вкусе моего брата. Он любит всё кричащее и безвкусное. Ему нравится, когда у женщины вот такая грудь, — девушка со смехом выставила руки перед собой чуть ли не на всю длину, — и вот такая попа. Торн всегда предпочитал женщин попроще, без заморочек, как он любит говорить. Для него даже я порой кажусь слишком сложной.

Слова Эффи задели Гаитэ за живое, обидев.

— Да имей я возможность выбрать мужа по сердцу, — сказала Гаитэ, — в свой черёд, предпочла бы найти в спутнике жизни совсем другие качества, чем у вашего брата.

— Торн вам не нравится? — удивилась Эффидель. — Странно! Все женщины, которых я знала, рано или поздно влюблялись в моих братьев. Разве он не красив?

— Не берусь судить. Да и какая разница? В династических браках важны не я, не он и не наши вкусы. Даже если нас обоих будет друг от друга с души воротить, ничего это не изменит.

— Ну я бы так не сказала! Торн слишком своеволен и самолюбив, если он решит, что вы ему не нравитесь, даже папочка не сумеет его убедить жениться на вас. И никакое чувство долга тут не поможет.

— Думаю, ваш брат женится на мне. Уверена в этом.

— Хорошо, если так. Но, знаете, если даже заартачится — не огорчайтесь. Для вас же будет лучше. Если бы невестой была бы я, я бы из двух братьев Фальконэ выбрала Сезара.

— Ваш брат Сезар уже женат.

— Брат как-то мне обмолвился, что его брак не консумирован. Так что его легко можно расторгнуть.

Безмятежное выражение, застывшее на фарфоровом личике Эффидель, наводило на мысль, что разговор не случаен. Уж не нарочно ли Сезар подослал к ней эту рыжую лису?

— Вы молчите? — голосом капризного ребёнка потянула Эффи.

— Я должна что-то ответить?

— Просто подумайте о таком варианте. Сезар лучше относится к женщинам, чем Торн. Он добрее, не так любвеобилен. С ним вы могли бы быть гораздо счастливее.

— Мне безразлично, за кого из ваших братьев выходить замуж, — с наигранным спокойствием оповестила Гаитэ. — Я не повторю ошибку моей матери, не проявлю своеволия — сделаю то, как велит ваш отец. Скажет пойти за Торна — пойду за Торна, отдаст за Сезара — выйду за него.

— Разве не грешно так говорить? — насупилась Гаитэ.

— Грешно лгать, а я говорю правду.

— Значит, против Сезара вы ничего не имеете?

— Он убил моего брата, а мою мать посадил на цепь. Он принёс клятвы своей жене, женившись на ней по политическим расчётам, а теперь, не колеблясь, готов нарушить их, потому что видит перед собой новые выгоды за другим политическим союзом. Как вы думаете, какие чувства это у меня вызывает?

— Я не знаю. Скажите.

— Ваш брат умён, беспринципен и силён. В какой-то степени он вызывает восхищение, но, с другой стороны, отвратителен.

Кукольное личико застыло. За приторной напускной детскостью проступили совсем другие черты. Удивительно, но Гаитэ это не оттолкнуло. Это нормально — любить своих близких и оставаться на их стороне, часто даже в ущерб справедливости. Большинство людей поступают именно так.

— Мой отец всегда всё самое лучшее отдаёт Торну. Хотя Сезар завоевал ваши земли, их корона достанется не ему! — притопнула маленькой ножкой принцесса. — По-вашему, это справедливо?

Вот что значит ещё ребёнок! Или фамильная кровь Фальконэ настолько горяча, что их истинные страсти прорываются через любые маски?

— Хотите правду? — Гаитэ заглянула в горящие негодованием лисьи глаза. — Мне всё равно, справедливо или нет, мне всё равно, Торн или Сезар. Я просто хочу выжить!

— Вы отвратительны! — снова притопнула ножкой Эффидель гневливо. — Вы порочны! Вы даже не пытаетесь соблюсти приличия! Прямо говорите, что для вас не существует любви, а есть только расчёт и жажда собственной выгоды!

— Если бы я сказала, что люблю Торна до безумия и потери сознания, я была бы менее отвратительной и порочной? — не удержавшись, Гаитэ рассмеялась. — Как понимаю, ваше предложение дружбы вы забираете обратно? Только потому, что я не стала вам льстить?

— Не знаю. Может быть, мы всё же ещё подружимся, — передёрнула плечиками Эффи.