Тайна покрытая временем (СИ)

Глава 11

— Вот уж никогда бы не подумал, что буду командовать эскадрой, — бурчал Поворов, поглядывая на Глазьева и на пиратский фрегат, идущий в кильватере.

— Привыкайте, Павел Сергеевич, — только улыбался старший майор.

Корабли шли уже два дня и вскоре, по расчётам Глазьева, должны были выйти в координаты, где затаился таинственный остров, не обозначенный на картах. Глазьева волновало то, что граф Воронцов упомянул пять кораблей охраны. Это было для экспедиции крайне нежелательно, ибо, несмотря на проведённый ремонт, фрегат «Императрица Анна» не мог идти на полной скорости. Заменённые мачты фрегата были укреплены хоть и на совесть, но всё же не смогли выдержать сильного и долгого давления ветра на паруса. На Барбанесе не было тех пород деревьев, из которых были первоначально изготовлены конструкции парусного вооружения корабля. Да и корпус от пробоин подлатали хоть и добротно, но не так основательно — у экспедиции не было времени, чтобы тратить его на долгое стояние в ремонте.

С боеприпасами дело обстояло тоже не так, как хотелось бы. Для кулеврин ещё нашли гранаты, а вот для мортир… Потому Глазьев и рассчитывал на помощь фрегата Соболева, особливо при бомбардировке. А ещё Фёдор Аркадьевич подумывал над тем, как купить коменданта острова — саксонского золота было ещё в избытке. Да потом безболезненно скрыться от преследования, если таковое случится.

На мостик с разрешения капитана поднялись Воронцов с Величинским. Гардемарин был хмур, как небо с повисшими свинцовыми тучами. Оно и понятно. Граф Воронцов с должным рвением отнесся к поручению старшего майора и не давал Величинскому беспробудно употреблять вино на протяжении последних дней. Гардемарин поначалу артачился и пытался графа отговорить от столь назойливого внимания, но Воронцов был твёрд, как скала. Мало того, устроил Величинскому утренние тренировки на палубе под насмешливыми взглядами матросов.

— Граф, поберегите молодое дарование, — хохоча, просил Глазьев. — А то мы не довезём его до места.

Величинский и Воронцов каким-то непостижимым образом сумели ужиться друг с другом, и Глазьеву показалось, что между ними даже возникла дружба. В этом была немалая заслуга молодого графа. Воронцов, имея знатное происхождение, не вёл себя заносчиво и высокомерно. А ещё он понимал, что в пропаже реликвии есть и его вина, хоть он и не знал, зачем пишет письмо отцу. Он не понимал, что это может быть связано с ущербом для Руси. Потому изо всех сил старался быть полезным, чтобы хоть как-то искупить свою вину — если было надобно, то присматривал за Величинским; если просили принести воды, то ведром черпал её с борта; если нужно было смазать ядра, то смазывал. И не роптал. И этим заслужил уважение не только матросов, но и офицеров.

Как-то ночью, выйдя на палубу, Воронцов встретился с боцманом Котовым. Боцман, напряженно вглядываясь в ночную темноту, заметил графа.

— Кабы, всё графья были такие, как вы, ваше сиятельство, то не было бы у Руси проблем…

— Вы о чём, сударь? — не понял Воронцов.

— Я о том, что не все из вашего сословия рады защищать Отчизну. Многие за границу подались — к ворогам Руси. Там у них имения, деньги в банках. Детей своих там учат. Как их после этого называть элитой?!

Граф молчал, ибо не знал, что ответить. Да он и не понимал… стремления к богатству и роскоши. Даже маменька с сестрой строили свои интересы исключительно ради денег. Обладание дорогими розовыми панталонами считалось за счастье. А зачем такое, Воронцову было невдомёк. Но то женщины — им простительно. Почему молодые люди знатного сословия не хотели вступать в армию, когда это надобно — Воронцову было не дано понять.

Графу казалось, что это его прямая обязанность — защищать свою страну от каких бы то ни было невзгод, невзирая ни на что. И если есть угроза, то надобно её устранить, даже ценой собственной жизни. Когда набирали гренадеров в корпус Мамонтова, он хотел уехать из Саксонии, и вступить в корпус добровольцем. Маменька с сестрой испугались.

— Как ты можешь?! — кричали они. — Твой отъезд поставит нас в неловкое положение! Что скажет местная знать?! У нас тут счета в банках! На нас будут показывать пальцем!

Их волновало не то, что молодого человека могут ранить, или, не дай Бог убить. Их волновало собственное положение. Они не смогут ходить по местным салонам, и выставлять себя напоказ.

— И куда мы Машку после этого пристроим?! — брызгала слюной матушка графа. — Новый император приближает к себе какую-то рвань без имени и состояния.

— Да! — кричала сестра. — Тут цивилизация, а что на Руси? Сплошное быдло! Девушке моего положения не могут достойный подарок преподнести!

Папенька отмалчивался.

Молодой граф не был настолько глуп. Он знал, что папенька за время пребывания в Саксонии оброс знакомствами и связями. И эти связи помогают атташе решать некие личные вопросы. И они никак не связаны с работой военно-морского атташе.

Крики знати Русичей, что нынешний император просто развалил все достижения своего отца по сближению Руси с цивилизованным миром, молодой Воронцов отрицал. Он достаточно изучил и увидел эту, так называемую, цивилизацию. Для него, как человека не стремившемуся к власти и богатству, ценности иной страны были чужды до отвращения. Понятие совести, чести и достоинства эти ценности не несли. Самолюбие, алчность и профанство — да, тут было в почёте. А ещё всяческие извращения. Чем извращение было изощрённей, тем набирало больше оваций и одобрения. И молодой граф потихоньку сходил с ума.

— Ты ничего не понимаешь, — язвила сестра. — Ты погряз в своих представлениях, а тут это не воспринимается. Родина там, где деньги, развлечения и свобода.

— Зато тебя, Маша, тут будут помнить не как женщину, а как куклу, танцующую на столе без порток, — возражал брат. — И поливать слюной вожделения, сброшенные тобой панталоны. Тьфу!.. Когда я захожу в клуб, то на меня показывают пальцем и хохочут. Мол, вот брат той толстозадой девицы… Не граф Воронцов-младший, а брат девицы, в задницу которой хотят пихнуть… И я должен этим гордиться?!

Приятели молодого человека из посольства Руси тоже не разделяли его стремления записываться в гренадеры.

— Сударь, вы обезумели! Пусть маргиналы себя подставляют под пули и сабли. А нам негоже.

— А извиняться за свой народ гоже?! — вопрошал Воронцов. — Османы берут на наших землях всё, на что глаз ляжет.

— Русь богатая. От неё не убудет… Мы же за себя печёмся.

Воронцов даже бросил перчатку в лицо молодого графа Хренникова — сына атташе по культуре, смевшего сказать, что оно, может быть, было бы и неплохо, если бы галлийцы и саксонцы вошли на Русь хозяевами. Была бы тогда Русь богаче, знатнее и культурнее.

— Простите, боцман, но мне нечего вам сказать, — ответил Воронцов Котову и угрюмо удалился в каюту, где на койке храпел Величинский.

Граф взглянул на безмятежно спящего гардемарина и невольно пнул койку под ним. Так и не понял зачем — то ли храп раздражал, то ли Воронцов сам себя раздражал.

— Сударь, чего вам не спится? — перевернулся на другой бок Величинский.

— Зато у вас хороший сон, — процедил сквозь зубы Воронцов.

— Да, у меня нет рефлексий, граф. Меня ничего не мучает, — в подушку проговорил гардемарин. — Хотя…

Он быстро сел на кровати, с вызовом глядя на Воронцова.

— Я вас отчасти понимаю. Вы корите себя за трусость.

— Сударь, подбирайте слова!

— Зачем?! — искренне удивился гардемарин. — Я называю вещи своими именами. Вы испугались, и написали письмо батюшке. Просто признайтесь в этом. Я не буду тыкать в вас пальцем на каждом углу. Мне незачем. Только вот испугались вы напрасно…

— Я не за себя, а за сестру…

— Полноте, граф, — усмехнулся Величинский. — Вы себя оправдываете. Зачем?

Он недоуменно пожал плечами, как бы, говоря — ну, испугался. Признай и успокойся.

— А вы бы не испугались?!

— Я? Нет! — Гардемарин поднялся с койки. — Потому что это бессмысленно. Вас всё равно с сестрой отвезли в море и бросили на погибель. Днём раньше… Днём позже… Зато могли бы умереть с чистой совестью. Вы же понимали, что пишете письмо не просто так. Вас в любом случае ждала смерть! Эти люди знали, что делают, и с кем делают.

— Объясните, сударь! — горячо воскликнул Воронцов.

— А что объяснять? За вашей сестрой наблюдали. Это ясно. Вы же, сударь, попались случайно. Потому вас и отвезли на остров.

— Вы правы, — понуро склонил голову граф. — Я трус! Теперь из-за меня пострадают люди… И папенька.

Величинский взглянул на Воронцова с участливым сожалением.

— Полно, граф… Пойдёмте, лучше, примем по стаканчику…

Воронцов тут же перестал терзать себя и ответил грозным взглядом.

— Нет, сударь! Фёдор Аркадьевич настрого запретил давать вам вино.

Величинский притворно вздохнул.

— Жаль…

Как только граф и гардемарин поднялись на мостик, Глазьев через подзорную трубу увидел очертания пока ещё далёкого острова.

— Командор, я вижу землю! — крикнул он. — До неё миль двадцать.

Поворов тут же распорядился лечь в дрейф и послать сообщение на фрегат Соболева. Через полчаса Пётр поднялся на борт «Императрицы Анны». Прошёл на мостик и развернул карту.

— Я месяц болтался в этих координатах, промеряя глубины, — сказал он. — Вот посмотрите…

Оказалось, что остров окружает отмель. Она тянулась гигантской подковой, окружив небольшой участок земли, затерянной в океане.

— Внешняя часть этой подковы наверняка охраняется патрульной эскадрой. У нас нет иного выхода, как заходить во внутренний залив. И проводить операцию в течение короткого времени, пока патрульные корабли будут огибать отмель. На всё про всё у нас есть не более четырех часов.

Поворов досадливо поморщился.

— Граф Воронцов сказал, что проход во внутренний пролив насыщен взрывными устройствами. И кораблям с большой осадкой туда не войти. Якобы туда можно пройти только на лодке…

— Или обезвредить взрывные устройства, — перебил его Глазьев. — Без бомбардировки фортов крепости фрегат всё равно не сможет подойти.

— Он никак не подойдёт, — размышлял Соболев. — Мы не знаем фарватера. Если только ночью не провести скрытно разведку. Но как ночью измерить глубину под водой? Так ещё и к острову надо подойти незаметно.

— Простите, господа, — влез в совещание Воронцов. — Я как-то подсмотрел в бумагах отца схему необычной конструкции. И мне кажется, что это именно то, о чём говорили люди с острова, упоминая некие мины.

— Почему вы раньше молчали, граф? — сердито спросил Глазьев. — И почему в наших военно-морских штабах этих схем не было?

Воронцов сверкнул глазами.

— Я не знаю, сударь. Это вопрос не ко мне! Я не военно-морской атташе. А почему раньше не сказал, так повода не было вспомнить. И видел я мельком, но одну особенность подметил.

— И какую же? — Соболев жестом остановил намерение Глазьева рассердиться на графа.

— Устройство стоит на донном якоре и привязано к нему стальным тросом. Не думаю, что таких устройств изготовлено много, чтобы забить весь фарватер. Две-три штуки, не более. К крепости можно пристать только из внутреннего залива, а если кораблям надобно будет туда зайти? Много таких устройств потребует длительного времени, чтобыубрать их с фарватера для прохода своих кораблей.

— Его сиятельство прав, — кивнул Соболев. — Надо кликнуть матросов, кто может долго продержаться под водой. Подойти к заливу на лодке и провести разведку.

— Лодка будет заметна, — высказался Яковлев.

— Ночью не будет. Если ещё и покрасить в черный цвет, — сказал Глазьев. — Другого выхода у нас нет. Надо освободить фарватер и на заре атаковать остров.

Задумка Глазьева удалась. Сторожа на острове и не подозревали, что какие-то хитрецы могут приблизиться не только к внутреннему заливу, но и ещё войти туда целым фрегатом. И очнулись только тогда, когда бомбы «Императрицы Анны» вонзились в зубчатые стены трех невысоких фортов, защищавших остров.

Глазьев не жалел зарядов, методично расстреливая не только фортификационные строения, но и добавил шрапнель из кулеврин, стараясь закончить бомбардировкой прикрытие высадки десанта. Чтобы охранников оставалась как можно меньше, ибо не было времени — операция должна была быть скоротечной.

— Граф, хватайте Величинского и прыгайте в лодку! — скомандовал Фёдор Аркадьевич, рассматривая в тевтонскую трубу горизонт. Там уже маячили пять вымпелов галионов морской охраны острова. К выходу из залива, огибая косу мелководья, им идти часа четыре, а за это время надо не только добить остатки охраны, но и обнаружить подземелье, где храниться артефакт. Да ещё и найти саму книгу.

Фрегат Петра Соболева, согласно диспозиции, оставался на якоре, невдалеке от входа в залив. Глазьев посчитал, что это будет разумно. Правда, Соболев передал десанту половину своей абордажной партии. Пираты и пошли с двух сторон островной "подковы «десантом, окружая форты и выдавливая охрану к середине острова, куда Глазьев обрушил всю мощь пушек «Императрицы Анны». И когда Фёдор Аркадьевич получил сигнал, что форты взяты, то скомандовал высадку группы с Величинским.

— Ваше Сиятельство, за гардемарина отвечаете головой! — наказал Глазьев графу, тоже садясь в лодку. — Следуйте за ним тенью. Нам неизвестно, какие ловушки могут быть в подземелье.

— Фёдор Аркадьевич, я могу за себя постоять! — гордо вскинул подбородок гардемарин, но, получив чувствительный тычок в спину, больше не выказывал напускного геройства.

— Господин, старший майор…

Начал было рапортовать боцман Котов, возглавлявший десантную партию с «Императрицы Анны», как Глазьев его молчаливо остановил жестом руки. Потом посмотрел на дымящиеся развалины центрального форта острова и досадливо сморщился:

— Хоть одного пленного захватили?

— Никак нет, — тихо ответил боцман. — Наших немало положили…

— Поставьте охранение и осмотрите подземелья, — Глазьев взглянул на раздутые паруса пяти галионов, устремившихся в обход острова. — Хорошо, что берег с той стороны крут и скалист, а то нам бы не поздоровилось.

— Остатки охраны острова ушли на двух лодках вон туда, — показал направление Котов. — Похоже, что море с той стороны слишком мелководное.

— Поторопитесь с поисками подземелья, боцман, — попросил Фёдор Аркадьевич. — У нас времени в обрез.

Подземелье вскоре нашли, но зайти туда не было возможности — маленькая дверь на входе никак не хотела открываться. Что только не делали с ней, даже пытались взорвать пороховым зарядом, но всё было тщетно.

— Надобно позвать лейтенанта Яковлева, — предложил Котов. — Я слышал, что до должности старпома он прошёл обучение в морской инженерной коллегии.

— Пошлите кого-нибудь за лейтенантом, боцман. И с докладом капитану Поворову.

Боцман отдал распоряжение матросам и вскоре в подземелье спустился лейтенант Яковлев.

— Юрий Антонович, соизвольте оценить устройство этого прохода, — попросил его Глазьев, показывая на запертую дверь. — Нам очень важно проникнуть туда.

Яковлев осмотрел дверь и стены и, захватив пару матросов с собой, вышел наружу. Послышались гулкие удары, будто кто-то бил по камню. Снова спустившийся в подземелье лейтенант приказал долбить свод над дверкой. Котов раздобыл кирку и начал отчаянно рубить с трудом поддававшийся свод. К нему присоединились и другие здоровяки из абордажной партии.

Время текло быстро, но и работа спорилась — Яковлев придумал рычаг для выдавливания камней.

Дверкой оказалась массивная железная плита, поднимающаяся с помощью особого механизма, но при бомбардировке острова механизм существенно пострадал.

— Нужен противовес, чтобы запустить механизм, — вынес вердикт Яковлев, взглянув на Глазьева.

— Можно набрать камней в сетку, — предложил Величинский, но Юрий Антонович отнесся к нему с изрядной долей скепсиса.

— Если мы неверно выберем вес, то механизм просто сломается. Или канат от рывка оборвётся. Камней, конечно, в сетку наложим, но вес надо добавлять равномерно, чтобы подобрать нужную массу.

— На фрегате есть сундук с золотом, — сказал Величинский. — Вес монет равномерен, и можно добавлять в груз по одной.

— И не бегать по острову в поисках мелких камней, — кивнул Яковлев. — Я займусь устройством противовеса.

Пока матросы во главе с лейтенантом занимались сборкой конструкции противовеса, Глазьев рассмотрел горизонт в подзорную трубу. Пять больших галионов охраны острова на всех парусах стремились к выходу из внутреннего залива и прошли уже больше половины пути. Фёдор Аркадьевич понимал, что два фрегата будут не в состоянии им противостоять. «Императрица Анна» потратил чуть ли не весь запас ядер при бомбардировке, да и экипаж существенно уменьшился. К тому же, полный ход могли не выдержать мачты фрегата, и тогда опасность абордажа была слишком явной. Даже если потопить или вывести из строя четыре галиона, абордажную атаку пятого галиона попросту некому будет отражать. Ко всему прочему, ещё и артефакт не был найден.

— Фёдор Аркадьевич, — подошёл к Глазьеву Яковлев, — противовес наладили. Я лично буду проводить регулировку. Только вы приготовьтесь — канат может в любой момент оборваться. Как только плита приподнимется, надо под неё подсовывать крепкие камни.

— Я пригляжу в подземелье за подъёмом, — кивнул Глазьев. — Действуйте, Юрий Антонович!

Железные канаты противно заскрипели, когда заработал механизм подъёма, и плита медленно тронулась вверх. Глазьев тут же распорядился приготовить подпоры. Матросы ловко подсовывали камни крупнее, по мере подъёма, и убирали старые.

Когда плита немного поднялась, вдруг что-то пошло не так — канаты жалобно застонали и подъём остановился.

— Величинский, лезьте! — крикнул Глазьев, предчувствуя недоброе. — Вы сможете!

Гардемарин выпучил глаза, рассматривая узкую расщелину между краем тяжёлой плиты и каменным полом подземелья.

— Что вы говорите, сударь?! Туда даже моя голова не пролезет!

Фёдор Аркадьевич резко вынул палаш, сверкнувший в полумраке подземелья смертельным серебром.

— Лезьте! А то я вам эту голову отрежу!

Гардемарин знал, что с Глазьевым препираться бесполезно, и втиснулся в щель, боязливо посматривая на край плиты.

— Не лезу, — тужась, произнёс Величинский, но старший майор был непреклонен.

— Александр Мефодиевич, помогите убогому…

Алехандро усмехнулся, кивнул, и, сев на пол, упёрся мощными ногами в тело кряхтящего Величинского.

— Прости, брат. Ничего личного, — тихо произнёс пират и сильным стремительным движением, выпрямив ноги, отправил гардемарина внутрь тайной комнаты.

— А-а-а! У-у-у! — донеслось изнутри. — А можно было аккуратней?! Я весь зад ободрал! И кто меня вытащит отсюда?!

Глазьев почесал затылок.

— Величинский, не нойте! Ищите же книгу быстрей!

— Как?! — зазвучал глухо голос гардемарина. — У меня ни факела, ни помощника! Вы даже не представляете, сколько тут всего. Я не справлюсь!..

Граф Воронцов скинул камзол, подхватил факел и юркой ящерицей пролез на помощь гардемарину.

— Во даёт его сиятельство! — только и сказал обомлевший Алехандро.

— Господа! Прошу вас, быстрее! — прокричал Глазьев, напряженно поглядывая на свод подземелья и вслушиваясь в тихий скрип канатов. — Мефодич, посмотри, что там у Яковлева…

Алехандро шустро побежал наверх. Через некоторое время вернулся.

— Плохо там, Фёдор Аркадьевич. Лейтенант с пятью матросами с трудом держат противовес. Он вот-вот оборвётся.

Глазьев бросился грудью на пол и приник к узкому проёму, за которым мелькал тусклый свет одинокого факела.

— Граф! Прошу, быстрее! Пните Величинского!

— Нашёл! — раздался радостный возглас гардемарина, а вслед за ним страшный треск. Лопнувший железный трос пробил стену, и плита жестко встала на подпиравшие её камни. Те жалобно треснули.

Глазьев с Алехандро встали на карачки и тревожно посматривали на сужающую щель. Алехандро даже жалобно заскулил.

— Я не пролезу, сударь! — донеслось из тайной комнаты. — А вы поспешите!

Из щели к Глазьеву скользнул по полу сундучок. Фёдор Аркадьевич схватил его, и прижал к груди. Он понимал, что ещё несколько секунд и плита рухнет на пол, кроша подпиравшие её камни. И совершенно не понимал, что надо сделать, чтобы этого не случилось, но расторопный Алехандро уже подсовывал новые булыжники, стараясь хоть ненадолго отложить миг, когда Величинский и Воронцов будут навечно погребены в каменном склепе.

— Граф, пихайте гардемарина в щель! — прокричал Глазьев Воронцову. — Будет сопротивляться — разрешаю его ударить! Мы с Алехандро вытащим его.

За плитой послышался шорох, будто кто-то возится, а затем писк, похожий на тот, что издаёт мышь, когда ей щекочут живот. Писк усилился, и из расщелины показалась взъерошенная голова гардемарина. Следом показались плечи. Алехандро без команды схватил Величинского и потянул на себя.

— Осторожней, сударь! — пропищал гардемарин. — А-а-а-а!

Воронцов уже ужом протиснулся из тайной комнаты в подземелье форта и схватил Величинского за уши. Гардемарин явно не был готов к такому и застыл в расщелине, выпучив глаза и открыв рот.

— На счёт «три», — кивнул Воронцов пирату, и Алехандро принял позу деда, намеревавшегося вытянуть репку в виде головы Величинского.

Считать не понадобилось. Камни под плитой пошли мелкими трещинами, издавая звуки лопающихся огромных пузырей. Алехандро потянул что есть сил, и вытянул тело гардемарина. Плита тут же встала в пол, обдав всех каменными крошками.

— Моя задница! — простонал Величинский, боясь смотреть на ободранные штаны.

Глазьев мгновенно оценил повреждения и скомандовал:

— Граф, вот вам реликвия, — он сунул Воронцову сундучок с книгой. — Берёте Величинского и поспешите на фрегат Соболева. Он доставит вас в иберийский порт. Оттуда не мешкая отправляетесь в столицу — лично императору вручите и Величинского, и груз. Я надеюсь на вас, Ваша Светлость. Соболеву скажете, что «Императрица Анна» отвлечёт его уход с острова.

Когда они вчетвером выскочили из подземелья, то столкнулись с печальным Котовым.

— Юрий Антонович… утоп. Вместе с пятью матросами. Противовес оборвался и они вместе с ним. Никто не выплыл…

Глазьев увидел, как заходили желваки на скулах Воронцова и помутнели от влаги его глаза.

— Не мешкайте, граф! — сорвался на крик Фёдор Аркадьевич.