Происхождение домашней кошки

МЫ ПРИВЫКЛИ СЧИТАТЬ КОШЕК исключительно домашними питомцами. Однако то, как они превратились из диких в домашних, до сих пор остаётся тайной. Почти все животные были одомашнены по практическим причинам: например, коровы, овцы и козы обеспечивают человека мясом, молоком и шкурами; свиней разводят ради мяса, кур — для мяса и яиц. Собаки — не менее популярные домашние любимцы, чем кошки,— также приносят человеку много пользы помимо того, что являются компаньонами: помогают охотиться, пасут скот, сторожат и охраняют нас. На этом фоне может показаться, что кошки не имеют никакой практической нагрузки. Даже их традиционная репутация истребителей грызунов, наверное, слегка преувеличена. Хотя исторически так сложилось, что это была их очевидная функция, навязанная человеком. Таким образом, у нас нет простых ответов на вопрос, каким образом кошка столь эффективно внедрилась в человеческую культуру. Объяснения этому мы найдём, обратившись к древним временам — событиям, что происходили примерно 10 000 лет назад, когда кошки, вероятно, впервые ступили на порог человеческого жилища.

Традиционные сведения об одомашнивании кошек, основанные на археологических и исторических свидетельствах, говорят о том, что первые домашние кошки появились в человеческих жилищах в Египте примерно 3500 лет назад. Однако недавно эта теория была поставлена под сомнение благодаря новым данным из области молекулярной биологии. Изучение различий между ДНК современных домашней и дикой кошек показало, что это животное появилось гораздо раньше, приблизительно 10 000—15 000 лет назад (8000—13 000‑е гг. до н. э.). Мы можем смело уменьшить эту цифру, так как всё, что происходило ранее 15 000 лет назад, не имеет существенного значения с точки зрения эволюции человеческого рода. Маловероятно, чтобы охотники-собиратели каменного века нуждались в кошках только потому, что имели ресурсы, чтобы их содержать. Минимальная цифра — 10 000 лет — предполагает, что домашние кошки произошли от нескольких видов диких предков из разных областей Ближнего Востока. Другими словами,

одомашнивание кошек происходило в нескольких далеко расположенных друг от друга районах либо приблизительно в одно время, либо в течение долгого временного отрезка.

Даже если мы предположим, что кошки начали одомашниваться примерно в Ⅷ тысячелетии до н. э., тогда мы получим временной интервал в 6500 лет, предшествовавший возникновению первых исторических свидетельств о появлении домашних кошек в Египте. К настоящему времени лишь немногие учёные исследовали эту первую — и самую долгую — фазу отношений человека и кошки.

Археологические данные, относящиеся к данному периоду, не слишком красноречивы. В процессе раскопок, проводившихся в районе палестинского города Иерихон и Плодородного полумесяца — древней «колыбели цивилизации», которая протянулась от Ирака через Иорданию и Сирию к восточному побережью Средиземного моря и Египту,— были обнаружены кошачьи зубы и фрагменты костей, возраст которых относится примерно к 7000—6000‑м гг. до н. э. Но фрагменты эти необычные: они могли принадлежать диким кошкам, которые, возможно, были убиты ради их шкурок. Наскальные рисунки и статуэтки похожих на кошек животных, обнаруженные на территории современного Израиля и Иордании, вероятнее всего, отображали одомашненных кошек. Однако эти кошки изображались не в домашнем окружении. Следовательно, это могли быть как дикие кошки, так и крупные особи. Но даже если мы предположим, что все эти свидетельства относятся к ранним видам домашних кошек, загадкой остаётся их уникальная редкость. Примерно к Ⅷ тысячелетию до н. э. отношения человека и одомашненной собаки развились уже настолько, что в некоторых регионах Азии, Европы и Северной Америки собак традиционно хоронили вместе с их хозяевами. Однако первые захоронения кошек появились в Египте примерно в Ⅰ тысячелетии до н. э.[8] Если кошки действительно были одомашнены в тот период, у нас должны быть вполне конкретные доказательства этого.

Ключ к разгадке тайны того, как начинались отношения человека и кошки, следует искать не на территории Плодородного полумесяца, а на Кипре. Кипр — один из немногих островов Средиземного моря, который никогда не был соединён с материком, даже когда море мелело. Соответственно, популяции животных мигрировали туда вплавь — до тех самых пор, пока на остров не прибыли люди, путешествовавшие на первых примитивных лодках. Это могло произойти примерно 12 000 лет назад. На тот момент в Восточном Средиземноморье ещё не было одомашненных животных, за исключением небольшого количества собак. Поэтому животные, которые оказались в тех первых человеческих поселениях, были либо прирученными особями, либо случайными «попутчиками». Учитывая, что мы не знаем наверняка, принадлежат ли найденные на материке древние останки кошек одомашненным особям или диким животным, можно сделать вывод, что кошки появились на Кипре исключительно потому, что их намеренно взяли с собой люди. Любые найденные в этих местах останки кошек, скорее всего, принадлежали либо полуодомашненным, либо находившимся в неволе особям или же их потомкам.

Самые древние останки кошек на Кипре были обнаружены на территории первых постоянных человеческих поселений приблизительно в 7500‑х гг. до н. э. А значит, можно почти с полной уверенностью говорить о том, что их туда завезли намеренно. Кошки — слишком крупные и заметные животные, чтобы они могли оказаться случайными пассажирами в маленькой лодке посреди Средиземного моря. Нам, конечно, мало что известно о морских лодках того времени, но, по всей вероятности, они были слишком малы, чтобы в них мог спрятаться путешествующий «зайцем» кот. Но самое главное, у нас нет свидетельств того, что на протяжении последующих 3000 лет на Кипре кошки жили отдельно от людских поселений. Поэтому самым вероятным сценарием был следующий: первые кипрские поселенцы привезли с собой диких кошек, которых они поймали и приручили на материке. Вряд ли они были единственными людьми, догадавшимися ловить и приручать диких котов. Наверняка подобная практика была уже распространена в Восточном Средиземноморье. Кроме того, у нас есть свидетельства о фактах доисторического ввоза прирученных кошек на другие крупные острова Средиземного моря, такие как Крит, Сардиния и Майорка.

Как грызуны повлияли на одомашнивание кошек

Разгадку причины приручения диких кошек также можно обнаружить на территории первых кипрских поселений. Эти жилища, как и их аналоги, находившиеся на материке, были наводнены домашними мышами. Тогда можно с большой долей вероятности утверждать, что, когда мыши обосновались на Кипре, поселенцы ввезли туда прирученных или полуодомашненных кошек, чтобы держать численность грызунов под контролем. Это могло произойти спустя 10 или 100 лет после того, как возникли первые поселения: археологические свидетельства не дают нам более точного ответа. И если события развивались именно так, можно считать, что практика приручения кошек для контроля численности мышей укоренилась на материке уже 10 000 лет назад. Вряд ли мы когда-нибудь обнаружим неоспоримые доказательства этого. Ведь из-за повсеместного присутствия диких кошек теперь сложно определить, чьи останки там были найдены — пусть даже и на территории поселения: дикой кошки, которая умерла или была убита во время охоты, или же кошки, которая прожила там всю жизнь.

В любом случае традиция приручения диких кошек с целью истребления сельскохозяйственных вредителей продолжилась и в современную эпоху. Например, в отдельных регионах Африки, где домашние кошки встречаются редко, а дикие всегда живут рядом с поселениями людей. Путешествуя по Белому Нилу в 1869 г., немецкий ботаник-исследователь Георг Швайнфурт обнаружил, что ночью в коробки с образцами растений проникли грызуны. Вот как он описывал это:

«Одним из самых распространённых животных в тех краях был дикий степной кот. Хотя коренное население не разводит их в качестве домашних животных, тем не менее люди вылавливают их ещё маленькими и легко приучают к жизни вблизи своих хижин и дворов, где они растут и ведут естественную для них войну с крысами. Я раздобыл несколько таких кошек, которые после того, как провели несколько дней связанными, похоже, растеряли значительную часть своей свирепости и адаптировались к жизни в помещении. Они во многом приблизились к образу жизни обычной кошки. По ночам я пристраивал их на упаковки с образцами, иначе бы растения пропали, после чего мог спокойно отправляться спать, не опасаясь вторжения крыс»[9].

Так же, как и Швайнфурт, те ранние исследователи, которые впервые завезли диких кошек на Кипр, наверняка сообразили, что кошек нужно держать связанными. Если бы их освободили, кошки тотчас же убежали бы и начали охоту на местную фауну, которая до того момента ещё не имела опыта общения со столь опасным хищником. Теперь мы знаем, что всё это произошло позднее. Спустя несколько веков после заселения Кипра людьми по всей его территории распространились кошки, внешне не отличимые от диких, живших там в течение нескольких тысячелетий[10]. Скорее всего, на острове остались только те кошки, которых держали в амбарах и которые помогали первым поселенцам очищать эти хранилища от сельскохозяйственных вредителей. Другие же кошки покинули те места, чтобы исследовать местную дикую природу. Потомков этих беглецов, вероятно, периодически ловили и даже ели, судя по тому, что фрагменты сломанных кошачьих костей были обнаружены в неолитических поселениях на Кипре, так же как и кости других животных — лис и даже одомашненных собак.

Практика приручения диких кошек для контроля грызунов возникла, вероятно, по причине появления в первых амбарах нового сельскохозяйственного вредителя — домашней мыши (Mus Musculus). Действительно, истории этих двух животных тесно переплетены. Домашняя мышь — один из более чем тридцати видов мышей, встречающихся по всему миру, но единственный вид, который смог адаптироваться к жизни с людьми, поедая наши продукты.

Предком домашней мыши был дикий вид, обитавший в Северной Индии и возникший ещё 1 000 000 лет назад — явно задолго до появления человека. Оттуда мыши стали распространяться на восток и запад, питаясь дикими видами зерновых культур, пока в конечном итоге не достигли Плодородного полумесяца, где обнаружили первые хранилища урожая зерновых. Мышиные зубы были обнаружены среди запасов зерна, хранившихся в Израиле ещё 11 000 лет назад, а в Сирии был найден каменный кулон возрастом 9500 лет, выполненный в форме мышиной головы. Человеческие поселения обеспечивали мышей не только пищей: в наших домах они обретали тёплые, сухие места для постройки гнёзд и защиты от хищников, в том числе диких кошек. Современная домашняя мышь почти не способна размножаться вдали от человеческого жилья, особенно если учесть, что у них есть дикие соперники — полевые мыши.

Люди также помогли домашней мыши освоить новые территории. Мыши из юго-восточной части Плодородного полумесяца — территории современной Сирии и Северного Ирака — случайно были перевезены через весь Ближний Восток, к восточному побережью Средиземного моря, а затем к ближайшим островам, в том числе Кипру. Предположительно они отправились туда вместе с зерном, которым торговали местные жители.

Первой культурой, которая была измучена домашней мышью, стала натуфийская. Натуфийцы, по всей вероятности, и стали теми людьми, кто инициировал долгий путь кошки в наши дома. Начиная примерно с ⅩⅠ—Ⅷ тысячелетия до н. э., натуфийцы населяли ту область, которая в настоящее время включает территории Израиля, Палестины, Иордании, Юго-Западной Сирии и Южного Ливана. Считается, что этот народ стал родоначальником земледелия, хотя изначально натуфийцы были охотниками-собирателями, как и другие жители данного региона. Однако вскоре они начали заниматься сбором диких видов зерновых культур, которые в изобилии росли вокруг. В те времена эта область была намного плодороднее, чем сейчас. Чтобы собирать урожай, натуфийцы изобрели серп. На лезвиях серпов, обнаруженных в натуфийских поселениях, до сих пор заметны блестящие поверхности, которые могли появиться лишь при скашивании жёстких стеблей диких зерновых — пшеницы, ячменя и ржи.

Древние натуфийцы жили в маленьких деревнях, а их дома располагались частично в земле, а частично над землей. Стены и пол были сделаны из камня, а крыша — из хвороста. Приблизительно до 10 800‑х гг. до н. э. они редко сажали зерновые культуры, но в течение последующих 1300 лет резкое изменение климата, именуемого Поздним дриасом, обеспечило условия для эффективного возделывания земли. По мере того, как росли объёмы собранного урожая зерна, возрастала необходимость постройки хранилищ. Натуфийцы и их преемники, вероятно, использовали для этого специальные углубления, выложенные глинобитным кирпичом и напоминающие их жилища в миниатюре. Возможно, именно это изобретение спровоцировало процесс самоодомашнивания домашней мыши, которая, перебравшись в столь изобильное и совершенно новое для неё окружение, стала первым для человека млекопитающим — сельскохозяйственным вредителем.

Увеличивающееся количество мышей наверняка привлекало внимание их естественных хищников, включая лис, шакалов, хищных птиц, натуфийских домашних собак и, конечно же, диких кошек. У диких кошек было два преимущества, которые выделяли их среди других хищников: проворность и ночной образ жизни. Они были хорошо приспособлены для охоты в почти полной темноте — в то время, когда мыши наиболее активны. Однако если предположить, что дикие кошки боялись людей так же, как их современные собратья, очень сложно представить, каким образом им удавалось получать доступ к этому новому для них богатому источнику пищи. По всей видимости, дикие кошки, обитавшие в тех краях, были менее осмотрительны, чем сегодняшние.

У нас нет свидетельств того, что натуфийцы целенаправленно одомашнивали кошек. Так же, как и мыши, кошки просто обнаружили новые пищевые ресурсы, появившиеся с возникновением зачатков земледелия. По мере развития натуфийского сельского хозяйства, включавшего выращивание ряда сельскохозяйственных культур, а также одомашнивание таких животных, как овцы и козы, и распространения его на другие регионы и культуры, существенно увеличивались возможности для пропитания диких кошек. Эти животные не были похожи на современных домашних кошек. Кошки, которые уничтожали полчища мышей, напоминали скорее нынешних городских лис: они были способными адаптироваться к человеческому окружению и при этом совершенно дикими. Их одомашнивание произойдет значительно позже.

ЭВОЛЮЦИЯ КОШЕК

Каждый представитель семейства кошачьих, от благородного льва до миниатюрной черноногой кошки, имеет в своей родословной одного общего предка — Pseudaulurus — животное среднего размера, похожее на кошку, которое бродило по степям Средней Азии примерно 11 000 000 лет назад. В конечном итоге Pseudaulurus вымер, но прежде, чем это произошло, необычайно низкий уровень моря позволил ему мигрировать в Африку через воды современного Красного моря. Там он эволюционировал, породив несколько видов кошек среднего размера, включая тех, которые сегодня именуются каракалами и сервалами. Другие же представители Pseudaulurus направились на восток, через Берингов перешеек в Северную Америку, где они в итоге эволюционировали в рысь, рыжую рысь и пуму. Приблизительно 2 000 000—3 000 000 лет назад, вскоре после образования Панамского перешейка, кошки перебрались в Южную Америку. И здесь они эволюционировали изолированно, образовав несколько видов, которых больше нигде не встретишь, включая оцелота и кошку Жоффруа. Крупные кошки: львы, тигры, ягуары и леопарды — эволюционировали в Азии, а затем распространились по Европе и Северной Америке, где они и обитают в настоящее время. Примечательно, что дальние предки современных домашних кошек, похоже, эволюционировали в Северной Америке около 8 000 000 лет назад, а затем, спустя примерно 2 000 000 лет, мигрировали обратно в Азию. Около 3 000 000 лет назад они начали эволюционировать в те виды, которые мы знаем сегодня, включая дикого, песчаного и камышового кота. А примерно в это же время начал формироваться отдельный азиатский род, включающий палласова кота и кошку-рыболова[11].


Миграция кошачьих

Какими были прародители кошек

Нам на удивление мало известно о диких кошках, обитавших на территории Плодородного полумесяца и прилегавших к нему областей (см. фрагмент «Эволюция кошек» на с. 38). Имеющиеся археологические данные указывают на то, что 10 000 лет назад в этом регионе жило несколько видов животных, и все они пришли туда, привлеченные большим количеством мышей. Известно, что позднее древние египтяне держали у себя немало прирученных камышовых котов (Felis chaus). Камышовые коты значительно тяжелее диких кошек (их вес составляет 4,5—9 кг), и они достаточно крупные, чтобы убить молодую газель и индийского оленя. Несмотря на то, что их традиционный рацион всегда включал грызунов, они могли быть очень настойчивыми, стремясь получить регулярный доступ к амбарам. Но так же возможно, что в силу своего нрава они не смогли ужиться с человеком. У нас есть свидетельства того, что египтяне действительно пытались приручить их и даже натренировать уничтожать грызунов, но, очевидно, безуспешно.

Примерно в одно время с ними появились и барханные (песчаные) коты (Felis margarita) — животные с большими ушами, ведущие ночной образ жизни. Они охотились по ночам, пользуясь своим острым слухом. Кроме того, они не сильно боялись людей, а потому могли рассматриваться в качестве потенциальных объектов для приручения и одомашнивания. Тем не менее, изначально эти животные рождены для жизни в пустыне: подушечки на их лапах покрыты толстым слоем шерсти для защиты от горячего песка. Так что, скорее всего, лишь немногие из них оказались вблизи первых хранилищ зерна: натуфийцы строили свои деревни преимущественно в лесной местности.


Камышовый кот


Барханный кот

По мере того как цивилизация распространялась дальше на восток через Азию, она столкнулась с другими видами кошек. В Чанху-Даро, поселении, построенном хараппской цивилизацией в долине реки Инд на территории современного Пакистана, археологи обнаружили глинобитный кирпич возрастом 5000 лет с отпечатком кошачьей лапы, поверх которой виден отпечаток лапы собаки. Вероятно, пока свежеизготовленный кирпич сушился на солнце, по нему пробежала кошка, а за ней — преследовавшая её собака. Отпечаток кошачьей лапы крупнее, чем у домашней кошки, а перепончатые лапы и длинные когти указывают на то, что они принадлежат кошке-рыболову (Felis viverrina), которая в настоящее время обитает восточнее бассейна реки Инд и южнее Суматры, в Индонезии (хотя и не на территории Плодородного полумесяца). Как подразумевает её название, кошка-рыболов — сильный пловец, специализирующаяся в ловле рыбы и водоплавающих птиц. И хотя она также не брезгует мелкими грызунами, очень сложно представить, что она станет питаться преимущественно мышами. Следовательно, она тоже плохо подходит для одомашнивания.

А ещё нам известно по крайней мере о двух других видах кошек, представителях дикой природы, которые пришли к людям, чтобы охотиться на вредителей, наводнивших амбары. В Центральной Азии и Древнем Китае люди пытались приручить даже местного дикого кота манула (или палласова кота, названного в честь немецкого натуралиста, который впервые классифицировал его) и специально держали его для истребления грызунов. У манула самая пушистая шерсть среди всех представителей семейства кошачьих. Она настолько длинная, что почти полностью закрывает его уши. И между тем в доколумбовой Центральной Америке кота с внешностью выдры — джагуарунди — тоже, вероятно, держали в качестве полуприрученного истребителя грызунов. Но ни один из этих видов так и не стал полностью одомашненным, так же как ни один из них не состоит в прямом родстве с современными домашними котами.

Среди всех этих разнообразных видов диких кошек лишь один был успешно одомашнен. И эта честь выпала арабскому дикому коту (Felis silvestris lybica[12]), что подтверждает анализ его ДНК. В прошлом и учёные, и любители кошек выдвигали предположения о том, что определённые породы семейства домашней кошки являются гибридами, полученными в результате скрещивания с другими видами. Например, ворсистые лапки перса подозрительно похожи на лапы песчаного кота, а его великолепная шерсть чем-то схожа с шерстью манула. Однако ДНК всех домашних кошек: беспородных, сиамских или персидских — не имеет ни малейших признаков сходства с другими видами. Каким-то образом лишь арабский дикий кот позволил заманить себя в человеческое общество, обойдя всех своих соперников и, в конечном итоге, распространившись по всему миру. И хотя нам сложно вычленить те качества, которые придали ему изюминку, они, вероятно, слились воедино только у диких кошек Ближнего Востока.


Манул


Джагуарунди

В настоящее время дикая кошка (Felis silvestris) встречается на всей территории Европы, Африки и Центральной Азии, а также в Западной Азии — той области, где она, возможно, впервые появилась. Подобно большинству хищников, таких как волк, сегодня она обитает только в труднодоступных и преимущественно отдалённых местах, где её не будут преследовать люди. Но так было не всегда. 5000 лет назад в отдельных регионах дикие кошки, очевидно, считались деликатесом: ямы, куда сбрасывали отходы «обитатели озер» Германии и Швейцарии, содержат множество костей диких кошек[13]. В то время эти животные, вероятно, встречались в изобилии, иначе бы их не ловили в таких больших количествах. По прошествии столетий популяция кошек сократилась: с развитием сельского хозяйства стала исчезать их привычная среда обитания — лесистая местность, и кошки были вынуждены уходить дальше в лес. Изобретение огнестрельного оружия привело к исчезновению диких кошек во многих областях. В ⅩⅨ в. различные европейские страны, включая Англию, Германию и Швейцарию[14], классифицировали это животное как вредителя из-за ущерба, который они якобы наносили дикой природе и домашнему скоту. Лишь недавно благодаря созданию заповедников дикой природы и большей информированности общества о той важной функции, которую выполняют хищники для поддержания баланса экосистем, дикие кошки начали возвращаться в такие регионы, как Бавария, где их не видели уже много сотен лет.

В настоящее время дикая кошка имеет четыре подвида (или расы): это европейский лесной кот (Felis silvestris silvestris), степной кот (Felis silvestris lybica), южноафриканский дикий кот (Felis silvestris cafra), азиатский пустынный кот (Felis silvestris ornate)[15]. Все эти подвиды имеют схожую внешность, и все они способны скрещиваться друг с другом там, где пересекаются их ареалы. Возможным пятым подвидом является очень редкий китайский пустынный кот (Felis bieti). Этот кот, судя по его ДНК, откололся от основного родословного древа диких кошек ещё 250 000 лет назад. Можно предположить, что эти кошки образуют фактически отдельный вид, так как учёным неизвестно о существовании их гибридов. Но они обитают в таком маленьком и недоступном регионе — часть китайской провинции Сычуань, что, возможно, это объясняется исключительно отсутствием у них такой возможности.

Дикие кошки из разных частей света существенно отличаются друг от друга своей способностью к приручению. Процесс одомашнивания можно начинать только с теми животными, которые уже настолько приручены, что выхаживают своё потомство рядом с людьми. Тот молодняк, который лучше приспособится к человеческому окружению, вероятнее всего — и это неудивительно — останется с людьми и станет размножаться, в отличие от тех своих собратьев, которые не смогли адаптироваться. Последние же, скорее всего, вернутся к дикому образу жизни. За несколько поколений этот повторяющийся «естественный» отбор будет постепенно менять генетический код животных, так что они станут ещё более адаптированными к жизни с людьми. Также весьма вероятно, что при этом люди станут ускорять этот отбор, подкармливая более послушных животных и прогоняя тех, кто склонен кусаться и царапаться. Данный процесс не может начаться при отсутствии накопленного ранее генетического материала для приручения. А в случае с дикими кошками этот материал распределен весьма неравномерно. В настоящее время в одних частях света очень мало подходящих объектов для одомашнивания, в других же ситуация болee обнадеживающая.

Так, к примеру, нам известно, что четыре подвида диких кошек различаются уровнем способности к приручению. Европейский лесной кот крупнее и коренастее типичного домашнего кота, у него характерный короткий хвост с затуплённым чёрным кончиком. Но на расстоянии он ничем не отличается от домашней кошки с полосатым рисунком. Кстати, беглый взгляд издалека — это единственная для большинства людей возможность оценить лесного кота, ведь он относится к самым диким животным. Такое поведение объясняется в первую очередь генетикой, а не условиями роста: те немногие люди, которые пытались приручить лесных кошек, встречали отпор. В 1936 г. фотограф дикой природы Франсис Питт писала:

«Уже давно доказано, что европейский лесной кот неприручаем. Было время, когда я в это не верила… Мой оптимизм поугас, когда я познакомилась с Билзебиной, принцессой дьяволов. Она спустилась с Шотландского нагорья — подросший котёнок, который шипел и царапался, демонстрируя своё свирепое негодование. Её бледно-зеленые глаза сверкали дикой ненавистью ко всем человеческим существам. И все мои попытки установить с ней дружеские отношения были безуспешны. Постепенно её страх уменьшался, но, когда робость прошла, свирепость усилилась»[16].

Позже Питт раздобыла ещё одного котёнка, только помоложе, мальчика, надеясь, что Билзебина была уже слишком взрослой, чтобы идти на контакт с человеком. То, что она назвала этого нового котёнка Сатан, вероятно, говорит о том, насколько сложно шёл процесс приручения. По мере того, как котёнок становился сильнее и увереннее в своих силах, к нему уже было невозможно прикоснуться. Когда он брал с рук еду, то шипел и урчал, а затем быстро отскакивал назад. Тем не менее он не был патологически агрессивным: он просто ненавидел людей. Пока тот был ещё маленьким, Питт познакомила его с домашним котёнком, девочкой, по имени Бьюти, по отношению к которой он был «сама галантность и преданность». Когда её выпускали из клетки, в которой Сатана приходилось держать большую часть времени, то «это причиняло ему страдания. Он издавал пронзительные крики своим грубым, неприятным голосом». Бьюти и Сатан произвели несколько пометов котят, каждый из которых имел характерную для лесных котов внешность. Некоторые из них, несмотря на то, что с рождения были ручными, выросли такими же свирепыми, как их отец. Другие же были более общительными по отношению к Питт и её родителям, хотя все они весьма настороженно относились к незнакомым людям. Опыт общения Питт с шотландскими дикими кошками выглядит типичным: Майк Томкис, «дикий человек», тоже не сумел найти контакт с двумя выращенными им дикими котятами-сестричками, Клео и Патра, которых он держал в своем уединённом домике на берегу шотландского озера[17].


Распространение подвидов диких кошек

У нас мало информации об азиатском пустынном коте, известно только, что его тоже сложно приручить. Этот подвид обитает к югу и к востоку от Каспийского моря, на территории Пакистана, в северо-западных индийских штатах Гуджарат, Раджастан и Пенджаб, а также в Казахстане и Монголии. Шерсть его обычно бледнее, чем у других диких котов, а рисунок скорее пятнистый, чем полосатый. Подобно другим диким кошкам, время от времени он поселяется вблизи ферм, привлеченный скоплениями грызунов. Но при этом животное никогда не делало следующего шага к одомашниванию и признанию человека. Существуют свидетельства того, что в хараппской цивилизации жили прирученные каракалы — среднего размера кошки с удлинёнными конечностями и характерными хохолками на ушах — и камышовые коты, а ещё кошки-рыболовы, одна из которых оставила там свой отпечаток. Но нет никаких указаний на азиатского пустынного кота. Долгое время биологи и кошатники считали, что сиамские кошки — это помесь домашней кошки и азиатского пустынного кота — потомство, получившееся от скрещивания первых домашних и местных диких кошек в долине реки Инд. Однако учёные не обнаружили в образцах ДНК сиамской и родственных ей пород ни одного признака, характерного для азиатского пустынного кота. На самом деле они произошли от диких кошек Ближнего Востока или Египта: в Юго-Восточной Азии нет диких кошек подвида silvestris. Так что первые сиамские кошки, скорее всего, пришли с запада, будучи уже полностью одомашненными животными.

* * *

Дикие кошки Южной Африки и Намибии — «кафрские кошки» — тоже имеют свой отличительный набор генов. Примерно 175 000 лет назад они покинули свой первоначальный ареал на севере Африки, мигрировав на юг. Приблизительно в это же время предки азиатского пустынного кота мигрировали на восток. Учёным не ясно, где грань между южноафриканским и степным котом: до сих пор нет описания ДНК ни одной африканской дикой кошки, за исключением кошек из Намибии и Южно-Африканской Республики. Дикие кошки из Нигерии пугливые, агрессивные и не поддающиеся приручению. Те, что из Уганды, бывают иногда более терпимыми к людям, но многие из них не похожи на типичных диких кошек: их уши имеют характерный красно-коричневый окрас, и они, вероятно, являются гибридами домашней кошки, так как ведут себя дружелюбно. Большинство уличных котов в данном регионе имеют в своей родословной признаки дикой кошки, поэтому во многих частях Африки границы между дикими, уличными и беспородными котами размыты.

* * *

Дикие кошки Зимбабве — предположительно относящиеся к южноафриканскому подвиду — в данном случае являются отличным примером. В 1960‑х гг. натуралист и директор музея Рей Смитерс держал у себя дома в Южной Родезии[18] двух выращенных в неволе диких кошек, девочек, Горо и Комани. Обе были достаточно приручены, так что их выпускали из загонов, правда, по одной, иначе они дрались. Однажды Комани пропала на четыре месяца. Наконец, как-то вечером Смитерс обнаружил её: «Я позвал жену, к которой она была особенно привязана, и мы присели, пока она ласково звала кошку по имени. Прошло не менее четверти часа, когда Комани неожиданно откликнулась и подошла к ней. Это воссоединение было невероятно трогательным, Комани радостно мурлыкала и тёрлась о ноги моей жены».

Подобное поведение типично для поведения домашней кошки, вернувшейся к своему владельцу. И на этом сходства не заканчиваются. И Горо, и Комани были дружны с собаками Смитерса. Они тёрлись об их лапы и вместе с ними лежали, свернувшись, у костра. Каждый день они демонстрировали свою любовь к самому Смитерсу, так же эмоционально, как это делают домашние кошки.

Эти кошки никогда ничего не делают наполовину. Так, вернувшись вечером домой, они обычно всячески выказывают свою привязанность к хозяину. И тогда хозяин будет вынужден бросить все свои дела, потому что они станут ходить прямо по бумаге, на которой вы пишете, и тереться о вашу голову и руки, или запрыгнут к вам на плечо. При этом они будут пытаться внедриться в пространство между вашим лицом и книгой, которую вы читаете, кататься по ней, мурлыча и вытягиваясь, иногда даже падая на пол, но почти всегда требуя вашего к ним нераздельного внимания.

Таким может быть поведение и типичной прирученной «кафрской кошки». Но, вероятней всего, что ДНК Горо и Комани, которые, несомненно, были дикими кошками и по окрасу, и по своим охотничьим способностям, тем не менее включали признаки, характерные для домашних кошек. Степень гибридизации диких и домашних кошек из Южной Африки и Намибии была обнаружена недавно с помощью последовательностей ДНК двадцати четырёх диких кошек, восемь из которых были носителями явных признаков их частичного происхождения от домашней кошки.

Изучая обзор зоопарков в США, Англии и Южно-Африканской Республике, я обнаружил, что десять из двенадцати южноафриканских диких кошек демонстрировали привязанность к своим хозяевам, а две из них регулярно терлись о них и лизали[19]. Подобное поведение чётко указывает на то, что последние были гибридами, а те из них, которых вообще не могли приручить, были, вероятно, настоящими дикими кошками. Те восемь кошек, что демонстрировали относительную привязанность, могли в равной степени относиться как к одной, так и к другой группе.

* * *

Гибридизация диких и домашних кошек не ограничивается только Африкой. В одном исследовании было установлено, что у пяти из семи диких кошек, найденных в Монголии, присутствовали гены домашней кошки, и лишь две из них были «чистыми» азиатскими пустынными кошками. Изучая данные о кошках из зоопарков, я обнаружил, что из дюжины кошек этого подвида, содержавшихся в неволе, лишь три однажды спонтанно приблизились к смотрителям, и только одна потёрлась о ногу одного из них. Судя по результатам исследования ДНК, можно с большой долей вероятности утверждать, что все эти кошки были гибридами. Хотя при этом все они выглядели, как типичные азиатские пустынные коты. В том же самом исследовании ДНК кошек почти треть явных «диких кошек», обитавших во Франции, состояли в определённом родстве с домашними кошками[20]. В настоящее время технология определения ДНК помогает легко обнаружить гибридизацию, например, в том случае, если местные дикие кошки генетически отличаются от домашних, что наблюдается в таких странах, как Южная Африка, Центральная Азия и Западная Европа. Определить, кто перед вами: дикая кошка или гибрид,— бывает гораздо более проблематичным в тех областях, где домашние и дикие кошки генетически почти идентичны, как, например, в районе Плодородного полумесяца, на родине степного кота.

Степной дикий кот lybica не только очень похож на домашнюю кошку внешне, он, к тому же, вероятно, самый ближайший ныне живущий представитель первого Felis silvestris. Все другие подвиды эволюционировали сотни тысяч лет назад — последствие миграции небольшого количества животных с Ближнего Востока (источник происхождения вида) на восток, юг или запад. Африканские дикие кошки, обитающие к северу от Сахары, тоже, возможно, относятся к подвиду lybica, но их ДНК ещё не изучали. Как и у всех диких кошек, у степного североафриканского дикого кота полосатая «тигровая» шерсть (рисунок табби-макрель), варьирующаяся по цвету от серого до коричневого. Самый тёмный оттенок встречается у животных, обитающих в лесу, а самый бледный — у тех, кто живёт на краю пустынь. Обычно этот кот крупнее и стройнее типичной домашней кошки. Хвост и лапы у него особенно длинные. На самом деле передние лапы кота настолько длинные, что, когда он сидит, его тело расположено вертикально прямо, в точности так, как изображали кошачью богиню Баст древние египтяне. Несмотря на то, что они ведут преимущественно ночной образ жизни, эти животные не так уж и редко встречаются. И хотя общеизвестным является тот факт, что если держать степного кота в неволе с рождения, то он привязывается к людям, всё же большая часть свидетельств подобного поведения приходит из Центральной или Южной Африки, а значит, вероятно, они относятся к подвиду cafra, а не lybica. Исследователь Георг Швайнфурт добыл своих прирученных котов на территории современного Южного Судана, примерно там, где пересекаются ареалы cafra и lybica. И именно из этой северной части Африки поступают достоверные свидетельства о приручаемости диких кошек.

Существует мало сведений о поведении чистопородных диких кошек lybica, обитающих на Ближнем Востоке и на северо-востоке Африки. В 1990‑е гг. защитник природы Дэвид Макдональд надел радиоошейники на шесть диких котов, живших в заповеднике Тхумама, что расположен в центральной части Саудовской Аравии. Все они, за исключением одного, держались подальше от людей. Но шестой «часто бродил неподалеку от голубятни (в городе Тхумама), и его нередко находили спящим рядом с домашними кошками во дворе одного из домов. Однажды его даже видели спаривающимся с домашней кошкой»[21]. Но если не считать самих фактов того, как легко может произойти гибридизация диких и домашних кошек, то эти и другие наблюдения не могут пролить свет на то, насколько легко проходило приручение диких кошек в этой части света тысячи лет назад.

Непросто проследить точное географическое место происхождения домашней кошки, ведь если археологические данные неокончательны, то неубедительными являются и полученные на сегодня анализы ДНК.

Домашняя кошка распространила свои гены по всему миру. И так как она легко скрещивается с любыми породами, сегодня её можно встретить почти повсеместно под личиной любой дикой кошки.

Это подтверждают исследования диких кошек, проводившиеся в глобальном масштабе, от Шотландии, на севере, до Монголии, на востоке и южной оконечности Африки. Большинство этих явных «диких кошек» имеют ДНК, характерную для домашних кошек, а значит, являются полностью или почти полностью потомками домашних кошек, одичавших впоследствии. У остальных же присутствовали и те, и другие гены. Двадцать три из тридцати шести подопытных диких кошек из Франции были «чистыми» дикими кошками, восемь были неотличимы от домашних кошек, а пять оказались гибридами. Однако применяемые методы достаточно эффективны только при определении заметного «вклада» в родословную: так, к примеру, кот, у которого был только один домашний и пятнадцать диких предков, вероятнее всего, по анализу будет проходить как «чистый» дикий кот.

Учитывая всё вышеизложенное, можно сказать, что в настоящее время во всём мире осталось очень мало абсолютно «чистых» диких кошек Felis silvestris. Минимум тысячелетний контакт дикой и домашней кошки означает, что в родословной фактически каждой кошки, обитающей на свободе, должен быть по крайней мере один гибрид. Рассмотрим, к примеру, такую ситуацию, когда домашние кошки оказались на свободе, и у них к тому же «правильный» тигровый окрас. Когда их сбивает машина или их просто ловят в каком-то заброшенном месте, то таких кошек автоматически считают дикими. И лишь анализ ДНК может показать их истинную принадлежность. С другой стороны, в чистой и незапятнанной родословной диких кошек может вдруг «всплыть» наличие в ней несколько сотен поколений назад домашнего вида.

Для защитников природы, озабоченных сохранением диких кошек в их чистом виде, это нелицеприятная правда. Во многих областях Европы дикие кошки — охраняемые животные, и их намеренное убийство считается преступлением. Бродячие же кошки не имеют такого статуса и могут даже считаться вредителями. Но давайте честно признаем, что бродячая кошка — это кошка, ведущая дикий образ жизни, но произошедшая от домашней. Отличить большинство таких кошек от диких можно по их окрасу, который, как у всех домашних кошек, может быть любым. И как тогда должен работать закон, если не существует быстрого и достоверного способа определить генетическое различие между бродячими и дикими кошками? Самым лучшим ответом, вероятно, будет прагматичный. То есть если кошка выглядит и ведёт себя как дикая, то есть: она охотится, а не собирает падаль, тогда, вероятно, это дикая кошка или её ближайшая родственница.

Домашние кошки, даже если они выросли на природе и вынуждены обеспечивать себя сами, редко бывают такими опытными охотниками, как настоящие дикие кошки.

Более того, сейчас уже мы можем идентифицировать самых чистых диких кошек с помощью анализа ДНК из образцов всего нескольких волосков шерсти. Таким образом, каждая кошка может получить особый защищённый статус, подтверждающий, что она не какая-то «похожая на домашнюю» кошка.

Эта почти всемирная гибридность кошек затрудняет возможность определить источник происхождения домашней кошки — затрудняет, но не отменяет такой возможности. Но в каком бы месте ни зародился их род, все дикие кошки в этом самом месте должны иметь ДНК домашней кошки. По прошествии приблизительно 4000 лет совместного существования и предполагаемого скрещивания друг с другом каждая кошка станет носителем разной пропорции генов дикого и домашнего животного. Но при этом кошки будут неотличимы друг от друга (если не считать пятнадцати-двадцати пока ещё не установленных генов, которые определяют, пойдёт ли кошка на контакт с человеком, или нет. И это свойство по определению должно отличать домашнюю кошку от дикой)[22]. К сожалению, по причине беспорядков, которые происходят сейчас на Ближнем Востоке и на севере Африки, специалистам сложно добыть достаточное количество образцов ДНК диких кошек из Плодородного полумесяца и северо-восточной Африки с целью проверить эту гипотезу до конца. В наиболее полном исследовании, имеющемся на данный момент, представлены образцы ДНК представителей всего двух колоний кошек, обитающих на юге Израиля, а также трёх отдельных кошек из Саудовской Аравии и одной из Объединённых Арабских Эмиратов. Нет образцов из Ливана, Иордании, Сирии или Египта[23], нет даже из Северной Африки. Так что даже кошки из Ливии, которые дали название подвиду lybica, до сих пор окончательно не классифицированы. Таким образом, пока не будет достаточной информации о ДНК кошек из всех этих регионов, невозможно использовать генетические данные, чтобы точно сказать, где начался процесс одомашнивания.

Но судя по разнообразию ДНК современных кошек, мы всё же можем предположить, что была одомашнена не одна, а несколько популяций кошек, питавшихся падалью. И эти процессы одомашнивания могли происходить примерно в одно и то же время. Но всё же, вероятней всего, это случилось с разрывом в сотни или даже тысячи лет. Также можно обоснованно утверждать, что процессы одомашнивания не затронули Европу, Индию или Южную Африку. Напротив, мы найдём следы ДНК диких кошек из этих регионов у современных домашних кошек. Но учёным ещё предстоит узнать, где именно произошли эти трансформации: в западной части Азии и/или на северо-востоке Африки.

Используя доступную информацию, мы можем взять за основу убедительный сценарий, а именно: что кошки сначала были приручены с целью истребления грызунов в одном месте, вероятно, на Ближнем Востоке. Таким образом, скорее всего это была область, населённая натуфийцами. Но они были не единственной культурой, начавшей молотить зерно в той части света. Намного раньше, примерно 15 000 лет назад, на территории современного Судана и южного Египта в постоянных поселениях жили представители каданской культуры, которые собирали крупные урожаи диких зерновых. Однако спустя приблизительно 4000 лет после целого ряда разрушительных наводнений в долине Нила на их место пришли охотники-собиратели. А это означает, что если первые приручили своих местных котов защищать амбары, то эта практика могла кануть в Лету, так как их культура была уничтожена. Примерно в тот же период и в том же регионе, только севернее, в долине реки Нил жившие там мушабийцы самостоятельно (как полагают учёные) разработали технические приёмы, которые в итоге привели к возникновению сельского хозяйства, включая хранение продовольственных запасов и культивацию фиговых деревьев. И опять же, они вполне оправданно могли приручить диких кошек охранять свои хранилища. Приблизительно 14 000 лет назад часть мушабийцев покинула Египет и направилась на северо-восток, в Синайскую пустыню, где они смешались с местными кебарийцами и стали натуфийцами[24]. Эти мигрирующие мушабийцы, вероятно, жили как кочевые охотники-собиратели. Однако вполне вероятно, что даже если у них не было необходимости или возможности взять с собой своих прирученных кошек, они, тем не менее, принесли с собой устную традицию о пользе кошек, которую впитала в себя натуфийская культура.

Но даже если мы наделим натуфийцев званием единственной культуры, где впервые были одомашнены кошки, генетическое разнообразие современных кошек говорит о том, что процесс одомашнивания должен был происходить не в одном месте. Дикие кошки из любого отдельно взятого места обычно генетически похожи, потому что они территориальные животные и редко мигрируют. Обмен генами между разными регионами — очень медленный процесс. Причём медленным он был до последнего времени, пока в него не вмешался человек. Известно, что домашние кошки демонстрируют прекрасную способность и желание спариваться с представителями других подвидов Felis silvestris. Даже с теми, которые, как шотландский дикий кот, стали генетически отличными от других кошек. А произошло это по причине их длительной (десятки тысяч лет) изоляции от диких предков домашней кошки, обитавших на Ближнем Востоке. Несмотря на их идеальную способность размножаться самостоятельно, в наши дни котята, рождённые от таких связей, по какой-то причине редко становятся домашними питомцами. И чаще всего, те, кто выживает, принимают дикий образ жизни. Можно предположить, что у этих гибридов существует некая генетическая несовместимость, которая сдерживает проявление тех генов, что отвечают за способность контактировать с людьми. Очевидно, что между первыми домашними кошками и окружавшими их дикими кошками такой несовместимости не существовало.

Когда люди начали брать с собой кошек, отправляясь в путешествия, они встречались с местными дикими кошками, принадлежавшими к подвиду lybica, ассимилируя их гены. В отсутствие биологического барьера для спаривания прирученные самки наверняка отвечали на ухаживания своих диких собратьев. Иногда, как в случае с шотландскими котами, родившиеся котята наследовали гены своих отцов и становились неприручаемыми. Но бывали случаи, когда котята могли легко идти на контакт с человеком и оставались жить с матерью, смешиваясь с популяцией домашних кошек. Однако это не объясняет всего генетического многообразия современных кошек, так как данный процесс обеспечивает лишь новый генетический материал, привнесённый самцами диких кошек. Конечно же, домашние кошки являются носителями признаков множества поколений диких самцов, но также и примерно пяти различных диких самок; причём можно сказать с определённой долей уверенности, что каждая из них могла обитать либо на Ближнем Востоке, либо в Северной Африке[25]. Также можно предположить, что каждую из этих пяти самок одомашнивали отдельно. И происходило это в разных местах и разных культурах, а их потомки впоследствии — спустя, вероятно, сотни или даже тысячи лет — мигрировали между разными культурами до тех пор, пока все геномы окончательно не перемешались. Однако подобное объяснение говорит о том, что главную роль в данном процессе больше играли люди, а не сами кошки.

Именно способность древних кошек скрещиваться со своими дикими соседями обеспечила то дополнительное генетическое разнообразие. Время от времени прирученный полуодомашненный самец, привлечённый запахом и зазывными криками дикой самки, убегал и спаривался с ней. Часть родившихся у них котят, вероятно, становились носителями генов, отвечающих за способность к приручению; кого-то, возможно, находили и брали к себе домой местные женщины или дети, а когда они вырастали, то начинали спариваться с другими домашними кошками. Но только четыре или пять из этих котят, помимо родившей их самки, имеют родственников среди сегодняшних домашних кошек.


Степной дикий кот Felis lybica

Таким образом, предыстория кошки является итогом многочисленных случайных пересечений человеческого умысла, человеческой привязанности к забавному животному и кошачьей биологии. Это был намного более бессистемный процесс, по сравнению с одомашниванием других животных (овец, коз, крупного рогатого скота и свиней), но оба происходили примерно в одно и то же время. К тому времени уже стали появляться различные виды домашних собак, а это говорит о том, что люди той эпохи были способны менять поведение своих домашних животных таким образом, что они становились более полезными и легко управляемыми, в отличие от их предшественников. Кошка же на протяжении многих тысяч лет оставалась, по сути, диким животным, скрещиваясь с представителями местных диких популяций. В результате во многих местах прирученные и дикие кошки слились в сплошную массу, и их, в отличие от сегодняшних, было трудно отличить. Дикие и домашние кошки, вероятно, выглядели очень похоже, и их можно было отличить только по тому, как они вели себя с людьми. Чтобы завоевать терпимое к ним отношение их хозяев, кошки должны были быть умелыми охотниками: кот, который бы позволил мышам захаживать в амбар своего хозяина или змее заползти в дом и укусить кого-то из домочадцев, долго бы там не продержался. Послушность, спокойствие и зависимость от людей — ценимые качества у всех других домашних животных — не принесли бы кошке никакой пользы. И тем не менее в тех первых образцах изобразительного и письменного творчества, где упоминаются кошки, эти животные изображены, как члены семьи. Таким образом, можно сделать вывод, что люди, очевидно, испытывали чувство привязанности к кошкам, по крайней мере ближе к концу периода, предшествовавшего процессу одомашнивания кошек. И только сейчас наука фелинология позволяет нам разобраться, как и почему это происходило.

Загрузка...