Тайная жизнь ребёнка до рождения

Глава 3. Пренатальное «я»

Исследованиям института Фелса, посвящённого подросткам, предшествовала необычная статья, опубликованная в конце 1944 года. Она называлась «Война и взаимоотношения матери и плода» и была основана на более ранних наблюдениях её автора, доктора Лестера Уоррена Зонтага, который заметил, что сильные материнские переживания влияют на развитие личности нерождённого ребёнка. Подобные стрессы были связаны с угрозами для жизни мужа беременной женщины, и дело было не только в том, что его пациентки, испытывавшие такие переживания, рожали более капризных и болезненных детей. Доктор Зонтаг считал, что проблемы их младенцев имели причины физического характера.

Во время войны, когда страх за жизнь мужа стал повседневной реальностью для сотен тысяч беременных женщин, чьи мужья ушли на фронт, он серьёзно озаботился благополучием детей, которых вынашивали эти матери. Доктор Зонтаг подозревал, что сильные материнские тревоги могут оказать пагубное физическое влияние на ребёнка ещё в утробе, в результате чего многие из детей будут вести себя иначе, возможно, более нестабильно, чем младенцы, рождённые в более спокойные времена.

Сегодня статья доктора Зонтага выглядит удивительно прозорливой, поскольку он верно предсказал, что стрессы, усиливающие секрецию материнских нейрогормонов, в том числе угроза мужу, повышают биологическую подверженность ребёнка эмоциональным расстройствам. Расстройства малыша вырастают не только из-за психических последствий тревоги, но и из-за физических изменений. Обычно оба этих фактора одинаково важны для определения направленности и типа развития психики. Но в этих случаях я, как и доктор Зонтаг, подозреваю, что ребёнок становится эмоционально нестабильным из-за значительных изменений в его организме ещё в утробе матери, вызванных избытком материнских нейрогормонов. Он будет продолжать расти и меняться на протяжении всей жизни, но его способность к росту и изменениям будет ограничена биологическими факторами, связанными с пренатальным опытом. Из-за врождённых биологических ограничений ему иногда будет сложнее справляться с задачами так же эффективно, как тем, у кого таких нарушений нет.

Доктор Зонтаг назвал этот феномен соматопсихикой и определил его как «влияние основных физиологических процессов на формирование личности». Если в психосоматике личность является причиной предрасположенности организма к язвам или гипертонии, то в соматопсихике физиологические особенности человека приводят к возникновению психических расстройств, таких как тревога или депрессия. Всё, что мы сейчас узнаём о сложных нейрогормональных связях[7], соединяющих мать с нерождённым ребёнком, подтверждает те идеи, которые доктор Зонтаг выдвигал в виде теории ещё поколение назад.

Физически у матери и ребёнка нет общего мозга или вегетативной нервной системы. У каждого из них есть свой собственный неврологический аппарат и система кровообращения. Поэтому нейрогормональные связи чрезвычайно важны, так как это один из немногих способов эмоционального взаимодействия между матерью и её будущим ребёнком. Обычно инициатором этого диалога является мать. Её мозг, воспринимая какое-то действие или мысль, мгновенно преобразует их в эмоцию и посылает телу команду отреагировать соответствующим образом. Сама обработка происходит в коре головного мозга, его внешнем слое; непосредственно под ним, в гипоталамусе, восприятие или мысль получают эмоциональную окраску и соответствующие физические ощущения. Этот процесс работает и в обратном направлении. Ощущение, например, боли в руке сначала преобразуется в гипоталамусе в эмоцию, скажем страх, а через миллисекунду в коре головного мозга возникает мысль: «У меня сломана рука!»

Все ощущения, которые мы связываем с такими состояниями, как тревога, депрессия и волнение, зарождаются в гипоталамусе. Однако реальные физические изменения, которые возникают под влиянием эмоций, создаются двумя центрами, которые он контролирует – эндокринной системой и вегетативной нервной системой (ВНС). У беременной женщины, которую внезапно что-то испугало, гипоталамус приказывает ВНС заставить сердце биться чаще, зрачки расшириться, ладони вспотеть, а кровяное давление повыситься. Одновременно в эндокринную систему поступает сигнал увеличить секрецию нейрогормонов. Попадая в кровь, эти вещества изменяют химический состав организма матери и в конечном счёте её будущего ребёнка. Я использовал страх в качестве примера, но этот процесс может быть запущен и другими сильными эмоциями. Если женщина испытывает их длительное время, это может повлиять на нормальные биологические ритмы развивающегося плода.

Возникновение тревожности у человека может быть обусловлено двумя основными причинами. Первая – это появление эмоциональной предрасположенности к тревожным состояниям. Это скорее психический, чем физический процесс, его подробности мы обсудим чуть позже. Вторая, более серьёзная причина – развитие физической предрасположенности к тревожности за счёт изменений в центрах обработки эмоциональных сигналов организма. Точно неизвестно, на каком этапе развития мозг и нервная система плода наиболее чувствительны к переизбытку материнских нейрогормонов, связанных со стрессом. Также пока не совсем ясно, какие именно изменения вызывают эти нейрогормоны. Однако недавние исследования указывают на то, что гипоталамус плода и его «форпосты» в организме могут быть особенно уязвимы для этих воздействий.

Об этом важно помнить, потому что гипоталамус – это регулятор эмоционального состояния организма. Если уровень активности гипоталамуса у ребёнка будет слишком высоким или низким, это нарушит нормальную работу эндокринной и вегетативной нервной систем, которые он контролирует. Доказательства уязвимости гипоталамуса можно разделить на два типа – прямые и косвенные. К косвенным доказательствам относится исследование учёных из Колумбийского университета, которые изучали влияние голода на ребёнка в утробе матери. Их отчёт важен для нас, поскольку он демонстрирует, как на ключевых этапах беременности внешние факторы влияют на формирование гипоталамуса – области мозга, которая, помимо прочих функций, отвечает за регулирование потребления пищи.

Команда из Колумбийского университета проанализировала медицинские данные переживших голод голландских женщин и их сыновей[8]. Выяснилось, что все представители мужского пола в этой группе столкнулись с серьёзными проблемами избыточного веса. При этом степень предрасположенности к ожирению в значительной степени зависела от того, на каком этапе развития находились эти люди (тогда ещё не родившиеся дети), когда их матери голодали. Сильное недоедание в течение первых четырёх-пяти месяцев беременности, по всей видимости, оказало наибольшее влияние на последующее развитие ожирения. Было обнаружено, что именно у тех мужчин, чьи матери испытывали нехватку питания в этот период, ожирение встречалось особенно часто. Учёные пришли к выводу, что недостаток питания в этот период оказывает влияние на формирование гипоталамуса, который контролирует аппетит и рост организма.

В результате исследований, проведённых финскими учёными, были получены неопровержимые доказательства влияния стресса на развитие гипоталамуса. Все участники эксперимента потеряли своих отцов либо в период внутриутробного развития, либо вскоре после рождения; именно этот факт заинтересовал докторов Матти Хуттунена и Пекку Нисканена. По понятным причинам смерть мужа вызывает у женщины сильнейший стресс, который автоматически передаётся её ребёнку. Исследователи хотели выяснить, когда воздействие этого стресса бывает наиболее выраженным – до или после появления ребёнка на свет. Изучение историй участников исследования показало, что уровень психических расстройств, особенно шизофрении, был значительно выше среди тех детей, чьи отцы скончались до их рождения. Это открытие заставило учёных предположить наличие биологической причины, которая выходит за рамки психологии. По их мнению, высокий уровень эмоциональных расстройств у детей, потерявших отцов до рождения, указывает на биологический сбой. Поскольку гипоталамус является центром чувств организма, они пришли к выводу, что на его формирование негативно повлиял материнский стресс.

Однако важно помнить, что рассмотренные исследования изучали последствия тяжёлых жизненных потрясений. Такие ситуации, как голод и смерть супруга, вряд ли являются привычными событиями для беременной женщины. Её тревоги и переживания обычно менее значительны, и, соответственно, влияние этих стрессов на ребёнка тоже менее выражено. Такие малозаметные стрессы могут привести к тому, что младенец будет плохо есть, часто плакать и капризничать, у него будут проблемы с пищеварением и жидкий стул. Обычно в таком случае ставят диагноз «колики». Возможно, такое поведение связано с вызванными стрессом незначительными нарушениями в работе гипоталамуса и ВНС ребёнка.

Проще говоря, гипоталамус и ВНС обеспечивают бесперебойную и эффективную работу организма, не требуя от нас каких-либо особых усилий. Когда я начинаю бегать или выполнять тяжёлую работу, эта система автоматически регулирует частоту моего дыхания; если я захожу в тёплое помещение с мороза, она корректирует температуру моего тела. Кроме того, она регулирует процессы пищеварения и опорожнения организма, так что если по какой-то причине ВНС или её центр управления, гипоталамус, даёт сбой, могут возникнуть проблемы с работой желудочно-кишечного тракта или кишечника. Вот почему я считаю, что многие из кажущихся не поддающихся диагностике случаев желудочных расстройств после рождения связаны с нарушениями в гипоталамусе или ВНС.

Доктор Зонтаг полностью поддерживает эту точку зрения. Несколько лет назад в своей статье он отметил, что возбуждённая или гиперактивная ВНС вполне может вызывать «нарушения моторики, тонуса и работы желудочно-кишечного тракта». В другом своём докладе он выразился ещё яснее: «Поскольку раздражительность ребёнка связана с деятельностью желудочно-кишечного тракта, он слишком часто опорожняет кишечник, срыгивает пищу и в целом доставляет массу хлопот».

Хотя такое сочетание факторов не всегда приводит к проблемам с кормлением, оно часто становится причиной поведенческих проблем. Дети с легковозбудимой ВНС склонны к повышенной раздражительности: они беспокойны, суетливы и гиперактивны. В утробе матери предвестником такого поведения выступает чрезмерная двигательная активность, характерная для робких и тревожных малышей, о которых я упоминал выше и которые вели себя значительно активнее, чем аналогичная группа нерождённых детей. Из-за постоянного движения в утробе матери такие малыши часто рождаются с небольшим дефицитом веса. Примечательно, что в отчётах о низкой успеваемости в детстве прослеживается связь между недостаточным весом при рождении и плохими показателями чтения, что указывает на то, что эти проблемы сохраняются и в дальнейшем.

Чтение, как прочие академические навыки, требует не только определённого уровня интеллекта, но и усидчивости при выполнении задания. Поэтому новорождённые с низким весом часто сталкиваются с трудностями при обучении чтению. Они легко отвлекаются и не могут долго усидеть на одном месте, и это мешает им научиться читать. Иными словами, их проблемы с чтением являются отражением их поведенческих проблем. Это подтверждают данные широкомасштабного исследования детей, которое проводилось в Великобритании при поддержке государства. Оказалось, что малыши с низкой массой тела при рождении не только читали хуже, чем их сверстники, но и чаще попадали в разряд «проблемных» или «трудных», по мнению учителей. Более того, в то время как такие факторы, как пол, количество предыдущих родов, курение матери или её возраст на момент беременности, коррелировали либо с плохими показателями чтения, либо с поведенческими проблемами, то низкий вес при рождении был одним из немногих факторов, которые были связаны и с тем, и с другим.

Рискну упростить все вышеизложенные сведения до следующей формулы: повышенная нейрогормональная секреция матери приводит к гиперактивности ВНС, что влечёт за собой низкий вес при рождении, и/или желудочные расстройства, и/или сложности в обучении чтению, и/или поведенческие проблемы.

На более гипотетическом уровне, опираясь на недавние исследования, можно добавить к этой формуле ещё один элемент: избыток гормонов прогестерона и/или эстрогена у матери приводит к дисбалансу в нервной системе и мозге плода, что, в свою очередь, чревато конституционными расстройствами личности. Однако в этом случае проблемы личности будут связаны не с гиперактивностью, а скорее с гендерно-ролевым поведением ребёнка.

В крови беременной женщины присутствуют и прогестерон, и эстроген. Количество каждого из них зависит от сложного баланса сигналов между вегетативной и центральной нервной системами. То, что женщина думает, чувствует, делает и говорит, влияет на эти сигналы, а значит, и на количество эстрогена и прогестерона. То есть их секреция, как и выработка остальных гормонов, зависит от её эмоционального состояния. Совершенно новый смысл этим давно известным сведениям неожиданно придали исследования, проведённые учёными из Государственного университета Нью-Йорка.

До начала 1970-х годов в США эстроген или его комбинация с прогестероном использовались для предотвращения самопроизвольных абортов. Женщины с угрозой выкидыша получали дозы этих гормонов, значительно превосходящие их обычную концентрацию в организме. Тем не менее впоследствии эти препараты были запрещены из-за угрозы здоровью. Кроме того, отчёт Университета штата Нью-Йорк впервые показал, что эти препараты таят в себе не только физическую, но и психическую опасность. В нём отмечается, что у женщин, которые во время беременности принимали любой из этих препаратов или их комбинацию, рождались дети с более выраженными женственными чертами. Наиболее ярко это проявлялось у девочек. Но и мальчики, получившие дозу этих гормонов, были более женственными, менее атлетичными и проявляли гораздо меньше агрессии по отношению к своим отцам, чем мальчики, не подвергшиеся такому воздействию.

Ещё одним любопытным наблюдением в группе мальчиков оказалась связь между типом дозировки и поведением: те мальчики, которые подверглись воздействию комбинации эстрогена и прогестерона, демонстрировали больше женственных черт, чем те, кто получал только эстроген. Однако один из исследователей не преминул заметить, что выявленные в группе изменения «касались изменений в характере, а не поведенческих расстройств». К тому же пациентки с угрозой прерывания беременности получали дозы обоих гормонов, значительно превышающие их обычный уровень в организме.

Тем не менее эти результаты подтверждают то, что я всё это время пытаюсь доказать: воздействие чрезмерного количества специфических материнских гормонов вызывает специфические органически спровоцированные изменения личности у ещё не родившегося ребёнка. В данном эксперименте гормоны поступали в организм матери из внешнего источника, обычно же они выделяются в кровь её органами внутренней секреции.

К счастью, физиологический импринтинг не обязательно обрекает ребёнка следовать по какому-то одному определённому пути развития личности. Процесс, который я описываю, действительно влияет на его нервную систему, которая, несомненно, чрезвычайно чувствительна к различным нарушениям, вызванным как недостаточной, так и избыточной нагрузкой, а также их несоответствиями. Нет никаких сомнений в том, что ключевые чувства, такие как любовь или ненависть, начинают влиять на ребёнка ещё до его рождения. Однако по мере созревания мозга примитивные ощущения и чувства преобразуются в более сложные чувственно-мыслительные состояния, а ещё позже – в чистые идеи. Напомню, что, согласно проверенным научным данным, первые проблески сознания у ребёнка появляются лишь во втором триместре беременности.

Катастрофический стресс, перенесённый на третьем или четвёртом месяце беременности, может изменить неврологическое развитие нерождённого ребёнка, однако примерно до шестого месяца его воздействие в основном физическое, хотя и не полностью. До этого времени мозг малыша ещё недостаточно развит, чтобы преобразовать материнские сигналы в эмоции, поэтому когнитивное восприятие стресса минимально. Эмоция включает в себя не только ощущение, но и его осмысление. Например, ярость – это неоформленное чувство. Оно превращается в сложную эмоцию только тогда, когда получает определённую тональность от высших центров мозга. Чтобы такая эмоция возникла, ребёнок должен уметь распознавать чувство, осмысливать его и соответствующим образом реагировать. Иными словами, превращение чувства или ощущения в эмоцию требует восприятия. А это, в свою очередь, включает в себя способность производить сложные умственные вычисления на уровне коры головного мозга, которую ребёнок приобретает только к шестому месяцу внутриутробного развития. Только тогда, когда он начинает осознавать себя как отдельное «я» и приобретает способность преобразовывать ощущения в эмоции, он начинает усиленно формироваться под влиянием чисто эмоционального содержания той информации, которую он получает от матери.

Эмоциональное развитие плода становится всё более сложным, по мере того как он начинает распознавать и различать эмоции. Он похож на компьютер, который постоянно улучшает свои алгоритмы. Вначале он может решать только самые простые эмоциональные уравнения. По мере расширения памяти и накопления опыта ребёнок постепенно учится устанавливать более тонкие и точные связи между собственными чувствами и внешними стимулами. Например, на третьем месяце внутриутробного развития он ещё не способен полностью осознать такие сложные материнские сигналы, как безразличие и двойственное отношение к себе, но на примитивном уровне он может ощущать дискомфорт. Однако к моменту появления на свет младенец уже достаточно развит, чтобы точно реагировать на материнские чувства и отвечать на них соответствующим образом – как физически, так и эмоционально. Исследования показывают, что отвергаемые дети чувствуют себя несчастными, что проявляется в различных физических и поведенческих проблемах. Желанные дети чувствуют себя счастливыми, и это проявляется в их относительном спокойствии. В то же время неопределённость, вызванная холодностью или двойственным отношением матери, проявляется в промежуточных реакциях, свидетельствующих о том, что эти дети находятся где-то посередине между здоровьем и болезнью.

Все мы знаем из школьных учебников биологии о том, что развитие живых организмов происходит от простого к сложному. Физический процесс развития нерождённого ребёнка иллюстрирует эту закономерность на практике. За девять месяцев он превращается из крошечной неоформленной частички протоплазмы в высокоразвитое существо со сложным мозгом, нервной системой и телом. Эмоциональная сфера также претерпевает значительные изменения: из бесчувственного существа он превращается в человека, способного улавливать и осмысливать сложные и непонятные ощущения и эмоции.

Ещё одно название данного процесса – «формирование эго». Эго – это совокупность наших мыслей и чувств о себе: наши достоинства и недостатки, наши мечты и желания, сильные и слабые стороны. Вместе всё это составляет индивидуальное «я», которое есть у каждого из нас. Как только ребёнок обретает способность запоминать и чувствовать (другими словами, получать опыт), начинает формироваться его эго.

Как я уже упоминал выше, Фрейд считал, что процесс формирования эго начинается между вторым и четвёртым годами жизни ребёнка. Это было вполне обоснованное заключение, учитывая, какие данные были ему доступны в то время. Сегодня мы знаем гораздо больше о физиологии, психологии и нервной системе человека в первые месяцы его жизни, чем Фрейд мог себе представить. Тем не менее до сих пор остаётся открытым вопрос, почему лишь малая часть этих знаний нашла отражение в современных теориях о развитии эго. Возможно, потребуется ещё несколько десятилетий, прежде чем понимание становления эго в утробе матери станет неотъемлемой частью общепринятых в психиатрии концепций. Однако механизм формирования эго в целом уже изучен, и теперь нам предстоит научиться применять эти знания к пренатальному периоду.

Я полагаю, что, поскольку ко второму триместру плод уже достаточно развит, примерно в это время у него начинает формироваться эго. Его нервная система уже способна передавать информацию об ощущениях в высшие мозговые центры. Эти в основном физиологические сигналы важны тем, что они стимулируют неврологическое развитие, необходимое для решения более сложных задач в будущем. Предположим, у женщины был тяжёлый день, что утомило ребёнка. Эта усталость вызывает примитивное чувство дискомфорта, которое активирует нервную систему плода. Попытка осмыслить это ощущение вовлекает в работу головной мозг ребёнка. После множества таких эпизодов его перцептивные центры развиваются и становятся способны обрабатывать более сложные и тонкие сигналы, получаемые от матери. Таким образом, как и все мы, будущий ребёнок совершенствуется с практикой.

Чтобы продемонстрировать, как этот процесс начинается ещё до рождения, позвольте мне проследить влияние обычной материнской эмоции – тревоги – на развитие эго. Тревога в умеренных количествах даже полезна для плода. Она нарушает его ощущение единства с окружающим миром и заставляет осознать собственную обособленность. Более того, она стимулирует его активность. Будучи взволнованным, расстроенным или сбитым с толку громкими звуками, он пинается, ёрзает и постепенно начинает искать способы избавиться от беспокойства. Проще говоря, он начинает формировать комплекс примитивных защитных механизмов. Со временем его представление о тревоге и о том, как с ней справиться, становится всё более сложным. Первоначальное неопределённое ощущение, которое он мог трактовать как неприятное, спустя месяцы превращается в нечто совершенно новое – оно становится эмоцией. Теперь это чувство имеет источник (мать) и заставляет его задуматься о намерениях этого источника по отношению к нему. Оно побуждает ребёнка искать способы реагирования на эти намерения и формирует цепочку воспоминаний, к которым он сможет обратиться в будущем.

Основы гнева формируются у ребёнка примерно таким же образом, хотя его корни другие. Известно, что у новорождённых есть особый «сердитый» крик, и одна из причин, которые его вызывают, – ограничение их движений. Если взять его за руку или ногу, он разразится исступлённым криком. Почти всегда ограничение активности оказывает одинаковый эффект как до рождения, так и после. Когда мать сидит или лежит в неудобной позе, это раздражает малыша. Подобную реакцию вызывают у него и неприятные звуки – например, отцовский крик. Тем не менее, как и в случае с тревогой, гнев в небольших дозах способствует развитию плода, поскольку способствует формированию первичных интеллектуальных связей. Например, при ограничении движений ребёнок учится связывать причину и следствие: неудобная поза, в которой сидит или лежит мать, вызывает у него дискомфорт и, следовательно, злит – а это уже предвестник человеческого мышления.

Некоторые формы депрессии могут возникнуть ещё в утробе матери. Обычно они обусловлены серьёзной для малыша утратой. По какой-либо причине, будь то болезнь или сильный стресс, мать лишает своего будущего ребёнка любви и поддержки, и такая потеря ввергает его в депрессивное состояние. Следствием такой депрессии становится безразличный к окружающему миру новорождённый или рассеянный шестнадцатилетний подросток. Подобно другим эмоциональным шаблонам, формирующимся до рождения, депрессия может преследовать человека на протяжении всей его жизни. Именно поэтому терапия детских депрессий в последнее время стала одним из приоритетных направлений современной психиатрии.

Более того, такие эмоции, как уныние, гнев и тревога, играют важную роль в формировании сознания и самосознания. Знаменитый голландский психиатр Литаерт Пирболт придумал для этого процесса элегантное определение: «Видеть – значит перестать смотреть». Это не просто красивая, но и весьма точная метафора, поскольку нормальное состояние плода в утробе матери можно сравнить с созерцанием – безмятежным и несфокусированным. По мнению Пирболта, зрение возникает, когда внутриутробное спокойствие внезапно прерывается внешним воздействием. В такие мгновения ребёнок похож на путника, который любуется пейзажем и вдруг замечает вдали красивый церковный шпиль. Точно так же, как внезапно увиденный шпиль притягивает взгляд путника, вызывая у него чувство восхищения, которое остаётся в памяти, внешнее воздействие вынуждает ребёнка покинуть зону комфорта, фокусирует его внимание, вызывает эмоциональный отклик и, подобно всем необычным или исключительным событиям, оставляет след в его памяти. Доктор Пирболт полагает (и я с ним полностью солидарен), что, когда количество таких моментов и воспоминаний достигает определённого критического уровня, они превращаются в самосознание примерно так же, как молекулы воды превращаются в кристаллы льда, когда температура падает ниже нуля.

Эта гипотеза, подобно многим успешным научным предположениям, объединяет в единую картину ряд, казалось бы, несвязанных фактов о процессе формировании личности. Теория доктора Пирболта не только раскрывает механизм того, как формируется наше «я» ещё до рождения, но и объясняет, какую роль в этом процессе играют материнские эмоции. Если у любящих и заботливых матерей рождаются более уверенные в себе, защищённые дети, то это происходит благодаря тому, что самосознающее «я» каждого младенца формируется под влиянием тепла и любви. В свою очередь, если будущие матери чувствуют себя несчастными, испытывают депрессию или внутренние сомнения, у них чаще рождаются дети-невротики. Это связано с тем, что их эго формируется в условиях страха и стресса. Без должного вмешательства эти дети часто вырастают склонными к подозрительности, тревожными и эмоционально неустойчивыми людьми.

Доктор Пауль Бик, известный западногерманский врач и первопроходец в области гипнотерапии, однажды занимался лечением пациента, который идеально подходил под это описание. Он жаловался на приступы сильной тревоги, которые сопровождались приливами жара. Чтобы выяснить причину таких симптомов, доктор Бик ввёл мужчину в состояние транса. Медленно прокручивая в памяти время, проведённое в утробе матери, тот вспоминал отдельные случаи, описывая их спокойным ровным голосом, пока не дошёл до седьмого месяца. В этот момент голос пациента резко изменился и он начал паниковать. Стало очевидным, что он добрался до переживания, которое послужило истоком его нынешней проблемы. Пациент ощутил сильный жар и панический страх. Что же вызвало это состояние? Позже, несколько недель спустя, мать пациента подсказала ответ на этот вопрос. Во время долгой и откровенной беседы она призналась, что на седьмом месяце беременности пыталась прервать беременность, принимая горячие ванны.

Современные исследования поведения плода в утробе также подтверждают теорию доктора Пирболта. В последние месяцы до рождения поведение ребёнка становится всё более сложным и целенаправленным благодаря тому, что им начинает управлять сознательное «я», черпая информацию из накапливающихся воспоминаний. Все эмоциональные конфликты на определённом уровне вырастают из воспоминаний, независимо от того, являются ли эти воспоминания осознанными или (как это бывает чаще всего) бессознательными. Например, пациент доктора Бика не помнил причину своих приступов тревоги, однако это ничуть не уменьшало реальности ужаса, который был вызван этим источником. Более двух десятилетий спустя его поведение продолжало определяться скрытым, но ярким пренатальным воспоминанием. У каждого из нас есть утраченные воспоминания, которые, хранясь в подсознании, могут оказывать значительное влияние на нашу жизнь.

Несколько лет назад канадский нейрохирург Уайлдер Пенфилд провёл ряд смелых клинических экспериментов, продемонстрировав удивительные результаты. С помощью специального электрического зонда, закреплённого непосредственно на поверхности мозга, доктор Пенфилд смог заставить человека эмоционально пережить давно забытые ситуации или события[9]. «Каждый пациент, – писал доктор Пенфилд в своём отчёте об экспериментах, – не просто помнит точные визуальные или слуховые репродукции прошлых сцен и событий… он вновь испытывает те же эмоции, которые вызвала в нём эта ситуация… всё то, что он видел, слышал, чувствовал и понимал». Вот почему давно забытые обиды, поражения и конфликты продолжают довлеть над нами. Даже самые глубоко спрятанные воспоминания сохраняют эмоциональную значимость, воздействуя на нас самым неожиданным и часто пугающим образом.

Мой коллега, доктор Гэри Майер, поделился со мной историей, которая прекрасно иллюстрирует данный феномен. Один из его пациентов, робкий и нерешительный человек (назовём его Фредом), под воздействием медикаментов однажды вспомнил нечто поразительное. Во время одного из сеансов он вдруг начал описывать некое замкнутое пространство. Фред утверждал, что находился там довольно долго и чувствовал себя вполне комфортно, но затем обстановка изменилась: его окружили люди и стали с упрёком показывать на него пальцами. Он ощутил гнев и страх, не понимая, что ему делать. Ни врач, ни пациент не могли понять смысл этого загадочного воспоминания. Однако Фреда охватило любопытство, и через несколько дней он рассказал о нём своей матери, и загадка была решена. Воспоминания Фреда оказались слегка, но всё же искажённым пренатальным воспоминанием. Описанная им сцена действительно произошла с его матерью, когда она вынашивала его, и этот случай был таким же пугающим и унизительным, как и переживания Фреда. Во время одной вечеринки женщина находилась в комнате, полной людей. Несколько её знакомых узнали, что она беременна, хотя она не была замужем. Несмотря на то что они ничего не сказали, их молчаливое осуждение глубоко ранило её.

Сегодня нам немало известно о том, как жизненные события и обстоятельства влияют на формирование нашей личности. Мы понимаем, что любовь и забота необходимы для становления сильной личности, в то время как материнская тревога и стресс представляют опасность практически на всех этапах беременности. Однако мы до сих пор не до конца изучили, какие именно события в дородовой период формируют те или иные черты характера.

В тех немногих исследованиях, которые в основном проводились при поддержке правительства, предпринимались попытки изучить долгосрочные последствия пренатального и родового опыта и их влияние на уровень успеваемости детей, но они не продвинулись настолько далеко, чтобы быть нам чем-то полезными.

Эти отчёты оставляют без ответа многие вопросы – например, почему одни дети учатся лучше других, или какие события или ситуации формируют эмоционально устойчивое, уверенное в себе «я», столь необходимое для хорошей успеваемости в школе и достижения успеха в жизни. И, что самое важное, они не объясняют нам, какую роль играют пренатальная и родовая истории ребёнка в формировании или разрушении стабильности этого «я».

Возможно, когда-нибудь мы найдём ответы на эти вопросы. А пока мы можем извлечь некоторую пользу из результатов пилотного проекта, который я провёл в 1979 году. И пусть моя работа была скромной по масштабам и ограничивалась довольно узким кругом лиц (пациентами, проходившими курс глубинно-ориентированной психотерапии), я убеждён, что её результаты являются значимыми долгосрочными предикторами последующего поведения.

Я выстроил своё исследование вокруг двух ключевых категорий: пренатальные события и опыт появления на свет (эти вопросы будут рассмотрены отдельно в следующей главе). Затем, чтобы упростить интерпретацию результатов, я разделил эти общие категории на две более узкие: объективно наблюдаемые события и субъективные ощущения. Это позволило мне разграничить то, что люди считали влиянием на себя, от того, что действительно влияло на них.

Как и можно было предположить, у большинства участников исследования, проходивших курс психотерапии, оказались весьма насыщенные пренатальные и родовые истории. Более двух третей (66 %) признались, что их матери испытывали сильный стресс во время беременности; почти половина (47 %) утверждали, что их матери были глубоко несчастны. Тем не менее 55 % сообщили, что их матери с нетерпением ждали материнства, в отличие от остальных 45 %, которые оказались нежеланными детьми. Данные об отношении отцов были немного иными: чуть более половины (51 %) сказали, что их отцы хотели ребёнка, а 49 % – что не хотели. Отцов, которые хотели иметь мальчика, оказалось вдвое больше, чем тех, кто хотел бы девочку. Поскольку большинство участников исследования родилось во время расцвета искусственного вскармливания (то есть в 40–50-е годы прошлого века), лишь немногие из них были вскормлены грудью. Лишь 16 % сообщили, что после рождения их прикладывали к материнской груди.

Результаты субъективного опроса оказались более информативными. Опрашиваемые чаще всего упоминали об ощущении покоя в утробе матери (43 %), но за ним почти вплотную следовало чувство тревоги (41 %). У многих встречались травмирующие воспоминания о процессе рождения: более 60 % испытуемых утверждали, что помнят ощущение удушья во время рождения, а более 40 % отметили боли в голове, шее или плечах. Возможно, из-за специфики выборки эти данные могли быть несколько искажены; в более типичной группе, скорее всего, процент травмирующих пренатальных и родовых воспоминаний был бы ниже. Однако одним из преимуществ исследования терапевтической группы является эффект увеличения, который делает корреляции более заметными и лёгкими для наблюдения. Например, 75 % испытуемых идентифицировали себя как интровертов, а 65 % признали, что в настоящее время испытывают гнев, депрессию или тревогу.

Последняя подборка данных подводит нас к самой сути исследования – анализу пренатального опыта, лежащего в основе неудовлетворённости участников эксперимента. Безусловно, самым важным фактором оказалось отношение матери к своему будущему ребёнку. Результаты исследования показали, что у испытуемого было гораздо больше шансов вырасти эмоционально стабильной личностью, если его мать с нетерпением ожидала его рождения. Также была обнаружена тесная связь между желанием матери иметь ребёнка и его сексуальной активностью во взрослом возрасте. В целом чем позитивнее мать относится к предстоящему рождению ребёнка, тем выше вероятность того, что её сын или дочь вырастет человеком со здравым и зрелым отношением к сексуальной жизни.

Однако стоит упомянуть, что оптимальным сочетанием факторов для формирования личности было позитивное отношение к беременности и рождение ребёнка желаемого пола. У представителей обоих полов такая комбинация приводила к снижению уровня депрессии, уменьшению иррациональных вспышек гнева и улучшению сексуальной адаптации. Это многое говорит о нашем обществе: мужчина, мать которого хотела девочку, но родился мальчик, сталкивался с меньшими долгосрочными проблемами, чем женщина, рождённая матерью, которая мечтала о сыне.

Многие научные работы, включая мои собственные исследования, подтверждают наличие прямой связи между курением матери и невротическим поведением ребёнка. В этом нет ничего удивительного, ведь, как упоминалось в первой главе, курение может стать для нерождённого ребёнка источником серьёзного беспокойства. Аналогичная отрицательная корреляция наблюдается при употреблении алкоголя. Однако, несмотря на то что физическое воздействие алкоголя на плод гораздо более разрушительно, чем влияние никотина, я убеждён, что здесь также играют роль психологические факторы. Женщина пьёт больше, потому что испытывает тревогу, и именно её негативные эмоции наносят реальный вред её ребёнку.

Безусловно, одной из наиболее примечательных корреляций, обнаруженных в ходе моего исследования, стала связь между субъективными ощущениями ребёнка в утробе и его сексуальным поведением во взрослом возрасте. Мы обнаружили, что участники эксперимента, которые вспоминали о страхе, пережитом ещё до рождения, оказались менее уверенными в себе в сексуальном плане и чаще испытывали проблемы в интимной сфере. В то же время те, кто вспоминал утробу как безопасное и спокойное место, ощущали больше гармонии в своей сексуальной жизни.

Я думаю, что это обусловлено тем, что сексуальные предпочтения человека – это выражение того, как он научился относиться к себе ещё до появления на свет. Если эта гипотеза действительно верна, это означает, что объектом нашего изучения выступали не сами сексуальные установки, а факторы, которые оказывают влияние на их формирование. Человек, который считает себя общительным и уравновешенным в целом, скорее всего будет воспринимать себя таким же и в интимном плане, в то время как тот, чья самооценка омрачена гневом и обидой, привнесёт эти качества в свою сексуальную жизнь.

Вам может показаться, что в этой главе я слишком много внимания уделяю негативному влиянию мыслей и чувств женщины на её будущего ребёнка. Однако стоит отметить, что отрицательные эмоции изучены гораздо глубже, нежели положительные, такие как забота и ласка. К сожалению, мы, медики, порой слишком увлекаемся изучением патологических состояний и болезней, забывая о здоровье и его сохранении. Настало время сместить акценты. Моё исследование выявило несколько аспектов материнского чувства (например, желание иметь ребёнка и стремление родить малыша определённого пола), которые оказывают положительное психическое воздействие. Конечно, существует множество других факторов, и в следующей главе мы рассмотрим, как они влияют на благополучие нерождённого ребёнка.

Поколение «детей войны». Lester W. Sontag, “War and the Fetal Maternal Relationship”, Marriage and Family Living, 6:1–5, 1944.

Предрасположенность к эмоциональным расстройствам, Sontag, “Somatopsychics”, op cit., p.2.

Голод и уязвимость гипоталамуса. G.P. Ravelli et al., “Obesity in Young Men after Famine Exposure in Utero and Early Infancy”, The New England Journal of Medicine, August 12, 1976, pp. 349–353.

Смерть отца и уязвимость гипоталамуса. Matti O. Huttunen and Pekka Niskanen, “Prenatal Loss of Father and Psychiatric Disorders”, Archives of General Psychiatry, pp. 429–431, April 1978.

Гиперактивный АНС. Lester W. Sontag, “Significance of Fetal Environmental Differences”, American Journal of Obstetrics & Gynecology, 42:996-1003, 1941.

Невротический младенец. Sontag in Ashley Montagu, Life before Birth (New American Library, New York, 1964), p. 50.

Трудности при обучении чтению. R. Davis et al., From Birth to Seven: The Second Report of the National Child Development Study (Longmans Group, London, 1972).

Исследование прогестерона и эстрогена. “Prenatal Hormones Change Style of Play,” Medical World News, pp. 35–36, March 31, 1980.

Зрение и видение. Peerbolte L. “Psychic Energy”, Serviere Publishers, Wassenaar, Holland, 1975.

Пациент с приступами тревоги. Личное обращение доктора Пола Бика к автору.

Память мозга. Wilder Penfield, Mysteries of the Mind (Princeton University Press, Princeton, NJ., 1975), pp. 21–27.

Воспоминания пациентки о том, как её мать была на вечеринке. Личная переписка доктора Гэри Майера с автором.

Правительственные доклады. “Long Term Effects of Prenatal and Birth Experiences,” R. Davies et al., op cit., p. 70.