Тайны Иномирска

Глава третья. Хлеб-да-соль

Отвратительно шумные механические часы с маятником, гирьками и двумя уродскими фигурками сверху преувеличенно громко пробили полночь. Вздрогнув, я подорвался с постели, которая и близко не была моей и прижал руку к ягодице, где красовалось безобразное подобие вышивки.

ЛжеМакима объявила свои коновальские стежочки «кошечкой», но по мне та рожа больше походила на мелкого беса. Моё сравнение, правда, её не порадовало и заставило пуститься в какие-то тупые объяснения насчёт якобы «живого клейма» и прочие трали-вали, но меня не проведёшь.

— Бесит, — рыкнул я, ударяя кулаком подушку и старательно представляя на её месте одну отдельно взятую самодовольную морду. — Изуродовала меня почём зря и смеет называть это спасением. Охренеть спасение, конечно! Мне ж теперь на шлифовку откладывать придётся! Гадство!

Взбив подушку, я вновь упал на перину задницей кверху и принялся напряжённо размышлять, как бы мне половчее отомстить «хозяйке старого особняка» и заодно её рыжему приспешнику. Милую девочку Иду, притащенную Рейджем, трогать не хотелось, мы тут оба жертвы.

Расколошматить дорогущие антикварные часы, выбешивающие меня своим тиканьем? Нет, вряд ли она скопытится от такого. Зато вполне могу скопытиться я, когда она узнает о порче имущества. Поискать вместилище тайной силы, наподобие заныканной в ларец иглы? Слишком долго и муторно. От души покопаться в милых её сердцу бумажонках, которыми она долго и нудно тыкала мне под нос?

Да, сгодится.

Забывшись, я перевернулся на спину и едва не заорал от пронзившей седалище боли. Всё-таки даже магия или на что там ссылалась эта сладкая парочка, не способна враз залечить рану такого масштаба. Нужны время, забота и мягкая подушка под пятую точку.

— Чтоб тебя, — выругался я, на автомате проводя рукой по прикроватной тумбочке и, разумеется, ничего не находя. — Сейчас бы погамать малёк, отвлечься от всего… этого. Я-я-ять! Дейлики поделать забыл, ы-ы-ы, плакали мои шестьдесят примогемчиков.

Мобильник, собственно, тоже плакал.

Перекатившись на живот, я слегка повернул голову и упёрся взглядом в коричневато-поносного цвета обои в мелкий желтоватый узорчик. Чуть выше точки обзора — скучнейший городской пейзаж то ли семнадцатого, то ли восемнадцатого столетия.

За вычетом этой стрёмноватой картинки и прадедушкиных часиков в комнате не имелось совершенно ничего интересного. Огроменная старинная кровать под балдахином и крепящимся где-то сверху шёлковым шнуром, тумбочка с сероватой от пыли лампой, задвинутый в угол шкаф, больше похожий на кусок кирпича, чем на мебель и прислонённое к стене зеркало — вот и вся обстановка.

Ах, и не забудем расписной ночной горшок с идущей по кругу мотивирующей надписью: «Сделал дело — гуляй смело», заботливо задвинутый под кровать.

— Эта дурная ряска просто издевается надо мной, — проворчал я, вспоминая каменную морду зеленоволосой девицы, объяснявшей, что моя Когитеки-химе: «Попросту не вынесла обрушившегося на неё богатства». — Нет, может, она и спасла меня от НЁХов, но всё остальное…

Раздражённо закатив глаза, я ухватился за край жёстко накрахмаленной хлопковой рубахи, доходящей мне до колен и резко дёрнул. Ткань издала недовольный скрип, но выдержала, заставив меня взглянуть правде в глаза: силёнок маловато.

Ещё утром всё было в порядке, и я гарантированно мог разорвать с десяток таких средневековых убожеств, но сейчас мог проиграть котёнку. Или туповатым ночным рубашонкам, вышедшим из моды три-четыре столетия назад.

В комплекте с этим хлопковым идиотизмом шёл дурацкий ночной колпак с длинным концом, свисающим сбоку и вопиющим помпончиком, делавшим меня похожим на гнома-переростка. Не удивлюсь, если моя «типа-благодетельница» до сих пор тайком посмеивается в кулачок при мысли о том, как ловко меня провела.

— Хрен с ней, — кое-как приподнявшись на локте, я всё же сумел покинуть кровать и выпрямился. — Спина-а-а! Восемнадцати не исполнилось, а уже развалина! Боюсь представить, что будет дальше.

Продолжая охать, крякать и стенать, я подполз к зеркалу и, вдумчиво оглядев себя с головы до ног, таки понял, кого напоминаю. Того алчного старика из рождественского фильмеца с привидениями[1]. Его, кажись, большую часть времени только в ночном и показывали.

Вторым пунктом моего нехитрого, но трудновыполнимого плана и препятствием по совместительству был спуск по лестнице. Заурядное, в общем-то, действие, отобрало все имевшиеся силы и вынудило в изнеможении прислониться к стеночке.

Отдуваясь распоследним стариканом, я на чём свет стоит клял и свою дурацкую гордость, и ненужную самодеятельность, и предательски ноющий тыл. По-хорошему, мне нужно было бы возвращаться, но я справедливо опасался рухнуть на лестничной клетке, перебудив если не всю округу, то всех оставшихся заночевать.

— Твоя цель — бумажки зелёнки, — строго напомнил себе я, отлепляясь от уютной стеночки и бредя вперёд. — Разворошу немножко — и на боковую. С чувством выполненного долга, так сказать.

В чём именно заключался пресловутый долг я сказать затруднялся, но засевшая глубоко внутри обида на происходящее попросту не дала бы мне сомкнуть глаз. Хотелось отомстить, навредить… устроить каверзу, наконец.

Мелкий бардак в чужих бумажонках — самое простое и безвредное из того, что пришло в голову. Оттого и претворял вредительство в жизнь, подбадривая себя негромким бурчанием под нос.

Доковыляв до гостиной, — и едва не соблазнившись упасть в ближайшее кресло — я воровато осмотрелся: в последний раз негостеприимная хозяюшка шуршала бумагами где-то здесь.

Здесь, точно здесь.

Пробегалась «волшебными глазками» или чем там она с рыжим оправдывала бесславную гибель моей Когитеки-химе по белоснежной глади, теребила края листов, водила пальцами по строчкам. Растолковывала снисходительно всякую поебень насчёт «подземников-шпрехейндойчев» или как их там в надежде, что я проникнусь.

Бесит, как же бесит!..

— Ага, нашёл, — свистящим шёпотом произнёс я, бредя к заставленному пластиковыми чёрными папками шкафу и выуживая первую попавшуюся: — Не дрейфь, Вадимыч. Сделал гадость — сердцу радость. Так, стопэ… Какого?!

Взятая наобум и, в общем-то, ничем не отличавшаяся от товарок папка содержала в себе то самое досье, о котором говорила Фэй и которое угрожала пересмотреть прямо перед тем, как я неосмотрительно шагнул за порог. Материалы не сказать, чтобы полные, но достаточные для того, чтобы убедиться в том, что моя «благодетельница» — сталкерша-неадекватка.

Да кому вообще придёт в голову копать под меня?!

Ф.И.О.: Стрельцов Вадим Николаевич

Возраст: 16 лет

Расовая принадлежность: чистокровный человек

Семья: есть отец (следователь)

Социальный статус: учащийся старших классов

Хобби: аниме, манга, видеоигры любых платформ и жанров

Уровень морали: средний

Владение языками: русский (на троечку с минусом), английский (на двоечку с плюсом) Особое: тот ещё матершинник, не верит в сверхъестественное

Примечание 1: Можно взять кого-нибудь поумнее? Фэй Доринкорт Примечание 2: Нет, нельзя. Мировой Змей Йерее-Ийерее

Вслед за общей и, если уж начистоту, безобидной информацией шёл мой домашний адрес, номер мобильного телефона, адрес школы и прочие вещи, которые «безобидными» язык назвать уже не поворачивался. Кем бы ни был чел с дурацким никнеймом «Мировой Змей Йерее-Ийерее», дело он своё знал и раздобыл всё, что мог.

Правда, куда больше меня беспокоила сделанная от руки красными чернилами надпись: «Возврату и обмену не подлежит», сделанная поперёк общей инфы. Глядя на неё, я поневоле ощутил себя залежалым товаром в магазине, от которого безуспешно старались избавиться, ссылаясь на защиту прав потребителей.

— Неприятненько, — подытожил я, засовывая папку в единственное относительно безопасное место во всём доме — за резинку собственных трусов. — Нужно спереть, прочесть, а потом уже решать, что с этим делать. Хм-м?

Раздавшийся за спиной надсадный скрип заставил меня беспомощным сусликом замереть на месте, прикрываясь от казавшегося невыносимо ярким света. Неучтённый огонёк прошёлся по комнате, мимоходом выхватив из темноты мою чересчур напряжённую, готовую отстаивать право на шараханье по чужому дому в любое время дня и ночи, морду лица.

— Пожалуй, будет излишне любопытствовать, чем ты тут занимаешься, да, Вадим? — спокойно произнесла Фэй, приподнимая подсвечник так, чтобы видеть меня. — Молчишь? Ожидаемо.

Известную любому порядочному анимешнику «причёску смерти» в виде неполного хвоста, перехваченного у самого кончика резинкой, сменила густого вида косица, небрежно перекинутая через плечо, деловой и жутко неуютный костюм — хлопковая ночная рубашка, напоминавшая ту, что мне одолжили с барского плеча, только эта доходила до щиколоток.

— Где чепчик? — невпопад ляпнул я, но быстро исправился: — Э-э-э… ну, я проголодался… да, просто проголодался, хе-хе. Ночной жор, знаешь, штука непредсказуемая.

Бля, что я несу.

Фэй недоверчиво прищурилась и окинула меня внимательным взглядом, в котором смешались недоверие, удивление и что-то отдалённо напоминающее брезгливость. Очевидно, в её Потусторонляндии все кушали онли по расписанию.

«Ну да, куда мне, такому обыкновенному, до вас, водорослеголовых и Дилюкоподобных», мысленно ругнулся я, собираясь вступить в ожесточённый спор, итогом которого стало бы моё очередное выдворение наружу. «Молчишь, да? А я вот не смолчу… Я…»

— Хорошо, — неожиданно произнесла она и посмотрела на лестничную площадку. — Вы тоже присоединяйтесь, раз вышли.

— Мы вовсе не хотели подслушивать! — озабоченно пискнула Ида, свешиваясь с перил. — Просто вы та-ак громко спорили, и мы та-ак беспокойно спали…

— Оу-у-у, май, — вздёрнув бровь на манер любимого мема сказал я, потирая подбородок: — Спали? Вместе, что ли? Эй, фальшьМакима, тебе впору начинать ревновать! Уведут Дилючонка-то, а больше на такую, как ты, никто и не взглянет.

Фэй раздражённо закатила глаза и прошлёпала по направлению к кухне, оставив нас, если не в кромешной темноте, то в её подобии. По-хорошему, следовало бы испугаться, ведь клятые НЁХи продолжали таращиться в окна, облизывая длинными языками безгубые рты, но я давно сообразил, что домишко Фэй находится в ПИСе[2]. Твари могут сколько угодно кривить хари, но завалиться внутрь не способны.

Разве что сам к ним выйдешь.

— Нет, не вместе! — после продолжительной паузы ответила Ида, мучительно краснея. — Рейджин тоже спал… один спал. Понимаешь же, да? Мы не пара! Фэй, ты слышишь? Мы с Рейджином не пара!

— Знаю, — беззаботно отозвалась из другой комнаты «благодетельница». — Высшие демоны, как правило, моногамны и прямо сейчас Рейджин заинтересован мной. Можешь выдыхать, милая.

Пресловутый «моногамный высший демон» Рейджин коротко хохотнул и спустился вниз, поравнявшись со мной. Теперь, когда мы стояли друг напротив друга, стало понятно, что он выше. И, в отличие от меня, до сих пор в одежде, а не дурацкой средневековой ночнушке.

— Чего не спишь? — раздражённо буркнул я, едва сдерживаясь, чтобы обвиняюще не ткнуть в него пальцем. — Дежурство несёшь? Так это лишнее, НЁХам сюда не пробраться, твоя подружка об этом позаботилась.

В откровенно стрёмных алых глазах с вертикальным зрачком мелькнула и тотчас погасла тень насмешки, после чего Рейджин благодушно ответил:

— Пускай щедроты нашей леди и не знают границ, я всё же воздерживаюсь от неподходящего стиля.

— Жаль, могли бы замутить пижамную вечеринку, — съехидничал я. — То ли классические привидения без кандалов, то ли внеочередная сходка ку-клукс-клановцев. У нас даже колпаки для полного сходства имеются.

— Рейджин предпочитает спать голышом, — ненавязчиво проговорила Фэй, впуская нас на кухню и тем самым отправляя мой и без того измученный разум в принудительную перезагрузку. — Рассаживайтесь, сейчас Мэри всё приготовит.

— Ага, да, конечно, — выдал я, пристраивая задницу на первом попавшемся стуле. — Так, погодь. Вы всё-таки спите вместе?

— Нет! — рявкнула Фэй, втыкая вилку в опасной близости от моей руки. — Вадим, тебе обязательно нужно, чтобы всякой твари досталось по паре?!

— Было бы неплохо, — промямлил я, не сводя глаз с наполовину ушедшего в столешницу прибора. — Рейдж выглядит неплохим пар… демоном. Меня спас, например. Это уже делает его лучше прочих.

— Если бы ты не был моим персональным заданием, Рейджин бы и пальцем не пошевелил, — прошипела Фэй, устало потерев лоб. — Видят прародители, ты меня бесишь. Рейджин, а, Рейджин… давай поменяемся? Пожалуйста, я даже несколько лет жизни готова пожертвовать!

— Нельзя, — серьёзно сказал никак не отреагировавший на нашу перепалку «Дилюк». — Мировой Змей тот ещё буквоед и, если узнает о несанкционированном обмене — влетит обоим. Смирись с наличием Вадима в своей жизни, Фэй. Тем более, вы неплохо ладите.

— В каком месте «неплохо»?! — разъярилась Фэй, одним лёгким движением вытаскивая вилку, которую я исподволь раскачивал уже как две минуты, но так и не смог достать. — Что ты замышляешь, Рейджин?!

У демона-хуемона в лице Рейджа явно были стальные яйца, потому что я на его месте определённо бы обоссался. Только вдумайтесь: глубокая ночь, приютившийся посреди Ничего домишко и злобная фурия с зелёной волоснёй и нихуёвыми такими фингалами под глазами, нависающая над тобой с тускло поблескивающей в темноте вилкой.

Ебать, опасная.

— Расчесать ему волосы можешь как-нибудь в другой раз, Макима[3], - нервно хохотнул я, силясь разрядить обстановку. — Мы тут ради жратвы собрались, тащем-та. Или у нас самообслуживание?

Примостившаяся рядышком со мной Ида грустно вздохнула, а её маленький, пустой и злодейски продырявленный Когитеки-химе животик, не менее грустно заурчал. Фэй шумно втянула воздух, отчего крылья её носа воинственно затрепетали и неожиданно смягчилась.

— Извини, я не хотела устраивать сцену, — она потрепала девочку по плечу. — Мэри, приготовь нам чего-нибудь лёгко…

— Нет, Мэри, приготовь нам чего-нибудь тяжёлого, — перебил хозяйку я. — За сегодня я стопудово сбросил килограмм пять, а то и больше. Ёжиком в тумане — побывал, закуской для НЁХов — едва не стал, заднеприводным чуть не заделался, в конце-то концов! Поэтому давайте-ка чего потяжелее, посытнее, покалорийнее!

Фэй выглядела так, будто вот-вот меня треснет и этот переносной «треск» играючи перейдёт в буквальный, когда моя непутёвая черепушка расколется надвое.

А, и пофиг — помирать, так с музыкой.

— Какого хрена ты извинилась перед Идой, но проигнорила Рейджа?! — выпалил я, мысленно подмахивая завещание. — Всё по факту же сказал: я — твоя домашка, тебе со мной и мучиться. Соскочить не получится, как бы того ни хотелось. И чтоб ты знала, я тоже не в восторге от твоей компании.

Тум, тум-ту-тум, ту-ту-тум-ту-тум-ту-тум…

Пока в моей голове играл похоронный марш, а «гостеприимная хозяюшка» тряслась от едва сдерживаемого гнева, кухонная утварь пришла в движение. Захлопали дверцы шкафов, буфетов, заметались белыми зверьками тарелки, преувеличенно громко забренчали ложки. Вспыхнувший на чугунной плите огонёк озарил комнату, отчего мы враз сделались бледными призраками.

Охвативший голую лодыжку шерстистый жгут гармонично дополнил обстановку, почти убедив в том, что лжеМакима втихаря натравила на меня потустороннюю тварь. Сейчас… вот сейчас она поползёт выше, вонзит стальное жало, клюв, шип или чего ещё в сердце — и прощай, Вадим.

Любим, помним, скорбим, сам дурак.

— Мьяа-а-а! — раздалось из-под стола и оттуда выглянула полностью прозрачная и явно недовольна моим бездействием кошка. — Мьяа-а-а!

— Вот ты где, — обрадовалась Фэй и склонилась к призрачному животному, отчего кружевной подол ночнушки проехался по полу. — А я всё гадала, когда ты объявишься. Где побывала, чего повидала?

Продолжая ворковать, окончательно успокоившаяся «водоросль» устроилась во главе стола. А я поспешно затолкал едва не вывалившиеся из задницы кирпичи обратно, решив, что поторопился с заводами. Ида сочувственно похлопала меня по плечу, но я тут же сбросил коснувшуюся меня руку и отодвинулся.

Ебать-копать, что не так с моим инстинктом самосохранения? Почему я её довожу?

— Спелльелосы узнали о нашем вмешательстве сразу же по устранении проклятий, — ни к кому конкретно не обращаясь взялся рассказывать Рейдж. — Простым людям сложно противостоять заложенной в клейме программе. Отсюда и стойкое неприятие Фэй, и желание избавиться от её нежеланной опеки, и всё остальное.

— Раньше сказать никак не мог?! — одновременно вскинулись мы с Фэй и удивлённо переглянулись.

— Зачем? — откликнулся Рейдж, растягивая губы в ухмылке. — Вы так мило грызлись между собой, любо-дорого смотреть. Крайне интересное зрелище.

Теперь я отчасти понимал стойкую неприязнь «благодетельницы» по отношению к рыжеволосому: тут, понимаешь, вопрос жизни и смерти, а ему, видите ли, «интересно». Возможно, Фэй даже попыталась бы придушить этого мудака, — во всяком случае, её пальцы подозрительно сжимались и разжимались на манер когтей — если бы не всё та же кошка.

— Мя-а-а! — заявила она, хлестнув девушку по щеке хвостом.

— Проголодалась? — с нежностью спросила Фэй, ссаживая призрачную красавицу с колен. — Мэри, насыпь Кошке «РиллиКета», пожалуйста.

— Хочешь сказать, ты назвала эту кошку… Кошкой?! — я отказывался верить собственным ушам.

— Да, Кошка! — запальчиво воскликнула Фэй, грохая кулаком по столу. — Какие-то проблемы?!

— Никаких, кроме того, что тебе стоило бы переключиться со своих заумных книг на что-нибудь попроще. «Сказки для самых маленьких» вполне себе подойдут, — огрызнулся в ответ я. — Котофейка Ивановна, допустим, хорошая кличка для питомца.

Испуганно взвившись кверху и попутно опрокинув стул, няшка-ромашка Ида отчаянно замахала руками, выкрикивая: «Брейк! Брейк![4]», отчего наши с зеленоволосой злость и желание повыдёргивать друг дружке космы или чего похлеще сами по себе улеглись. Воспитанно прикрыв ладонью растянувшийся в усмешке от уха до уха рот Рейдж почти участливо произнёс:

— К психологу бы… обоим.

— Неуравновешенный товарищ здесь один и это точно не я, — отрезала Фэй, следя за тем, как поднявшийся вверх мешок с «РиллиКетом» склоняется над кошачьей миской.

— Кто бы говорил, психичка, — отозвался я, готовясь к новому витку грызни. — Размахиваешь тут вилками, силушкой богатырской хвастаешь. Ну в точности Макима-сан, к концу основной истории перебившая почти всех основных персонажей, за исключением…

— Эй, я хотела посмотреть «Бензопилу» самостоятельно! — недовольно выкрикнула Ида и я, сам не раз и не два «попадавший» на спойлеры, мгновенно заткнулся. — Ух-х, вы оба такие сложные… Придумала! Давайте-ка устроим простенький тест! У нас был такой на классном часе… Половину, правда, уже не помню, но это ничего. Зато познакомимся!

Воодушевившись новой затеей, Ида сбегала в гостиную за бумагой и рудиментарными для двадцать первого века чернилами с отточенными гусиными перьями. По идее, фее-ФэЕ полагалось на неё накричать, мол, какого хрена по чужому дому шастаешь, однако так отнеслась к выходке девочки благосклонно.

Неужели дело и впрямь во мне?

— Итак, — быстро проговорила наша примирительница, раздавая каждому по листу бумаги. — Вам нужно написать с каким предметом, цветом, эпохой и животным ассоциируется сидящий в комнате. Соль в том, чтобы постараться угадать с чем ассоциирует себя сам человек. Какой цвет он любит? С каким предметом себя олицетворяет? Каким животным хотел бы стать? В какой эпохе предпочёл бы жить?

Нравоучительно подняв вверх указательный палец, девочка враз сделалась похожей на одну из школьных грымз, разве что очки фирменным жестом не поправила. Впрочем, идея узнать друг о дружке больше, чем целое ничего мне понравилась. Разве что…

— Шариковых ручек здесь, я так понимаю, не водится? — ядовито спросил я, глядя на то, как Фэй с Рейджином быстро и на удивление ловко управляются с гусиными перьями. — Чем в таком случае писать нам с Идой? Пальцами? Дайте карандашик хотя бы!

— Могу предложить разве что графит, — буркнула лжеМакима. — Ты же понимаешь, что карандаш относится к современности и такого у меня водиться не может?

— Всё в порядке, — её дружок-Дилюк лениво прищёлкнул пальцами и откуда-то сверху свалилось с десяток ручек. — Разбирайте.

— О-о-о, неплохой фокус, — доверительно сообщил ему я, вцепляясь в ближайшую пластмассовую штукенцию и уточняя: — Любимый цвет, животное, предмет и эпоха? Для каждого из присутствующих?

Ида величаво кивнула, ещё сильнее походя на нашу классуху, Наталь Палну. Та тоже всегда важничала без причины, стараясь казаться умнее, чем есть и совершенно не замечая собственных педагогических «промахов», вроде переписки с любовничком в рабочее время.

Закончив с уточнениями, мы дружно зашуршали письменными принадлежностями: кто привычной шариковой ручкой, кто затхлым гусиным пером, требующим заправки чернилами. Самым смешным оказалось то, что количество моих помарок было гораздо больше, чем у адептов старинности.

— В прошлом имелось такое занятие, как «чистописание», — тихо объяснила Фэй, очиняя кончик пера. — Написал неправильно — получил по пальцам или остался без обеда. Продолжил зазря марать бумагу — изволь встать в позу и в педагогических целях вдохновиться розгами. Иногда, впрочем, розги заменялись крупой.

— Ну что за страсти! — вздрогнув, я откинул шариковую ручку в сторону. — Хотя… теперь понятно, отчего ты такая злая и постоянно на мне срываешься, феюшка-фэюшка.

— А меня в своё время заставляли бегать пятьдесят лишних кругов и столько же отжиматься, — дополнил картину средневековых зверств Рейдж. — Причем за каждую помарку.

— У-у-у, жесть, — не зная, что ещё сказать прокомментировал я. — Вскрываемся на счёт «три»? А! Стопэ! Кого мы там собираемся обозревать первым?

— Естественно, тебя, — заделавшаяся «Наталь Палной» Ида бросила на меня исполненный суровости взгляд. — Сейчас мы всё-превсё о тебе узнаем, Вадимка.

— Валяй, — кивнул я, нарочито лениво откидываясь на спинку стула. — Что там было первым? Ну, давайте цвет.

— Tabula rasa[5], - Фэй отозвалась первой и, заметив полнейшее непонимание в моих глазах, исправилась: — Белый.

— Вот так бы сразу, без умничанья, — проворчал я. — Это же латынь, верно? Кому вообще сдались мёртвые языки, на которых больше никто не разговаривает? Следующий!

— Салатовый! — объявила Ида и немного смутилась. — Светло-зелёный, то есть. Просто мы во дворе привыкли называть его салатовым, вот и…

— Можешь не оправдываться, — раздосадовано взмахнув рукой, я повернулся к своей последней надежде — Рейджу. — Что там у тебя?

— Серый, — спокойно отозвался тот, вертя между пальцами перо.

— Нет, нет и нет, — разом обломал всех я. — Мой цвет — красный. Ферштейн[6]? Красный — цвет силы, актива, энергии. Во как! Так, с цветом ни хрена не угадали, едем дальше. Животное!

Вновь зашуршали листочки, а мои новые приятели принялись один за другим зачитывать варианты.

— Желтопузик, — уверенно высказалась Ида. — Это такая маленькая миленькая ящерка жёлтого цвета. Нисколечко не ядовитая, хоть и безногая. Обязательно заведу себе такую… когда-нибудь.

— Агнец, — выдал Рейдж и снисходительно обронил: — Агнец на закланье, как в обожаемой человечеством Книге Книг, Библии. Ягнёнок или козлёнок, на твоё усмотрение.

— Хочешь сказать, по-твоему, я — козёл? — офигел от неприкрытого оскорбления я.

— Нет, Рейджин хотел сказать, что ты всего-навсего жертва, Вадим, — ловко потушила назревавший конфликт Фэй. — По мне так ты больше походишь на выброшенную на берег медузу.

— Медуза — это не животное, — возразил я, радуясь, что хоть в чём-то «уел» фею-всезнайку. — Она — рыба!

— Хочешь, поспорим? На желание, — лжеМакима даже не удивилась, лишь её взгляд стал каким-то смирившимся и тоскливым. — Выиграю я — перестанешь затевать со мной ссоры… хм-м, навсегда не получится, но месяц-другой потерпишь?

— Айда! — воодушевившись, я потопал следом за хозяйкой туманного особняка…

…лишь для того, чтобы убедиться в том, что медуза — это всё-таки животное, причём наидревнейшее, уже более 500 миллионов лет обитающее на Земле.

— Проигрыш есть проигрыш, — устыдившись собственных познаний, вернее, отсутствия таковых, проговорил я. — Месяц без ссор. Только вот я себя не вижу ни бараном, ни ящером, ни медузой. Волк, ауф!

Три пары сочувственных взглядов пронзили меня, заставив ощущать себя по-настоящему неуютно. Откашлявшись, я предложил вернуться к игре и назвать подходящую эпоху.

— Современность, — голоса Рейджа с Идой прозвучали почти одновременно.

— Футуристика, — упёрлась Фэй. — Наш новый товарищ любит всё современное, это правда. Так что ему подошло бы далёкое будущее, где абсолютно каждый чих контролируется машинами.

— Антиутопию какую-то вырисовываешь. Ещё бы Большого Брата приплела… Далёкое-предалёкое будущее меня не устраивает, мне и здесь хорошо, — отбрил я. — Современность — верный ответ. Вроде, «предмет» остался, да?

— Кога-шмога, — выдохнула Фэй. — Определённо твоя Кога-шмога.

— Ты хотела сказать «оригинальная коллекционная пластмассовая фигурка героини всемирно известной визуальной новеллы «Puri Puri Night Club!!» и аниме по мотивам, Когитеки-химе»? — невинно поинтересовался я. — Нет, при всей моей любви к вайфушечкам, я себя с ними никак не ассоциирую. Дальше!

— Анимешный бейджик! — выкрикнула Ида, лицо которой сияло уверенностью. — У тебя столько значков… было. Жаль твой рюкзачок, правда. Дорого стоили? Рюкзачок, кстати, тоже сошёл бы за «предмет». Ты такой… такой…

— Основательный? — с надеждой предположил я.

— Нет, лёгкий на подъём, — разрушила мою призрачную надежду Ида. — Что, опять не угадала? Жа-аль.

— Воланчик, — завершил вереницу предположений Рейдж. — Отныне тебя то и дело будет носить туда и сюда ракетками клятых спелльелосов. И не спеши обижаться, ведь главное преимущество воланчика состоит в том, что он лёгкий и не особенно страдающий от многочисленных падений.

— Никто не угадал, — подвёл итог сказанному я. — Будь я предметом… стал бы последней моделью яблокофона. Чтоб за меня все дрались, вырывали из рук и обклеивали защитными плёночками. Ага, я высоко себя ценю! Отлично провели время, но что насчёт вас? Давайте и по вам пробежимся, еда подождёт.

Судя по лицу Фэй, она бы предпочла затолкать мне в рот с десяток омлетов и щедро полить сверху кофе, лишь бы не слышать связанные с собой ассоциации, но было поздно. Так мы узнали, что рясовласка мнит себя обитающей в Средневековье медведицей с сероватой книгой под мышкой, чем, в общем-то, удивила всех присутствующих.

Особенно меня, ведь я старательно выбирал для неё наиболее оскорбительные эпитеты, — не в обход обещания, потому как я дал его уже после начала ассоциативной игрули — но лжеМакиму не взволновала ни «летучая мышь», ни «поносный оттенок», ни тем более первобытность, куда я отправлял всех, кто не шарил за технологии.

По выбранным словам, также влёгкую отслеживалась привязанность Рейджа к лжеМакиме: «танцующая на залитой лунным светом поляне фея с прозрачными крыльями», «все оттенки золотистого», «недавно сорванная с древа оливковая ветвь», «эпоха Ренессанса» — каждое такое определение само по себе тянуло на полноценный комплимент.

Заме-еть меня, сэмпа-ай[7], тьфу.

Рейдж тож нефигово раскрылся за время игры, хоть мы и не во всём угадали. Допустим, узнать, что Рейджин — лёвушка, в принципе, несложно, но мне захотелось выстебать его и я проставил «бабуина», в то время, как фейка-говнейка — «павлина». Верный ответ — «лев», он же «царь зверей», назвала лишь Ида.

С предметом тоже слегка промазали: я-то думал, что ему, как «благородному лыцарю» полагается «меч», но ни хрена — «корона». Видимо, Рейдж в своей Демонляндии был чем-то вроде короля Артура и Фэй прекрасно об этом знала, потому как здесь угадала одна она. Ида вообще пыталась впарить ему «жабо», смех — и только.

Когда подошёл черёд Иды, мы дружно лажали: видишь её «мышкой», а она — херак! — «кошка». Ещё и обиделась, мол, она вовсе не «мышь слепая, крыса тупая», как у её любимого буктьюбера[8]. Причём Ида говорила с таким жаром, что я проставил себе галочку загуглить этого чудо-блогера, хоть и не особенно любил книги.

Олицетворение тоже пролетело фанерой… ах, простите, Фаньере над Иномирском[9] и с таким же смачным звуком впечаталось в туманный особнячок феи-недофеи. Живописнее всего высказалась об Иде наша хозяйка, присудив ей «фарфоровую фигурку» и тотчас пояснив за «хрупкость». Рейдж счёл, что Ида — мерзлячка и предположил «шубу». Ну, а мне она виделась «мятой вчерашней газетёнкой», о чём я честно и сказал.

Ага, сейчас, аж два раза.

Ида мнила себя «кактусом» и жутко расстроилась, когда никто не отгадал её самоощущение. С эпохой тоже вышла осечка, ведь мы наперебой пихали её в «новейшее время», а ей отчего-то приспичило «засесть» в СССР.

— Дурацкая игра, — буркнула вконец расстроенная девочка, переключаясь на полуночный ужин, заботливо приготовленный невидимой Мэри. — Ничего, ничего, сейча-ас как обожру-уся!..

— И помру молодой, — охотно закончил фразу из «Мартынко» я. — Меньше слов, больше дела, Идушка. Объедай фейку, пока есть возможность.

Вышеупомянутая фейка испустила сдавленный смешок и отпила из чашки свой викторианский чаёк. Рейдж тоже чаевал и даже ни разу не покосился — и не покусился! — на наши блюда, доверху забитые яйцами, беконами, тостами и прочим высококалорийным добром.

— Диета, агась? — прозорливо отметил я, сооружая из тостов подобие бутерброда и радостно им запихиваясь. — В тебе ж ни грамма лишнего жирка, а всё туда же. Да и ты, Фэй, не жируха какая-нибудь, нечего себя морить голодом.

Они вразнобой пожали плечами, но от еды воздержались. Мы же с Идой продолжили пировать, нисколько не заботясь о последствиях. Один раз живём всё же, чего мелочиться-то?

Во всяком случае, так мы думали вплоть до самого отбытия.

— Чёт мне плохо, — во всеуслышание сообщил я из-за двери уборной, где заседал уже битый час. — Совсем плохо. И спалось дерьмово, и сны какие-то ебанутые снились, и желудок вон протестовать начал. Слышь, Макима… э-э-э, Фэй, может я у тебя ещё денёк перекантуюсь?

— Нет, вы оба загостились, — в тоне Фэй не слышалось и грамма сочувствия. — Вам с Идой давно пора вернуться в человеческий мир. Если нам повезёт, окажетесь почти в том же промежутке, откуда вас насильственно выдернуло.

— Эх-х, понял, понял, — огромным усилием воли забарывая диким зверем рычащий живот, я выглянул в коридор. — Ладно, не совсем, но что-то да понял. Мы вернёмся обратно, но что означает твоё «в том же промежутке»? Это же тебе не проигрыватель, нажать кнопку назад невозможно. Или опять прибегнете к своей магии-шмагии?

— Так уж вышло, что Фэй не владеет магией, — ответил вместо начинающей закипать девушки Рейдж, успевший забрать свои длинные, истинно «дилюковатые» волосы в высокий хвост. — Зато «Сквезь» — само по себе магическое пространство, с бесчисленным количеством входов и выходов, обычно недоступных простым смертным.

— Ма-агия, — передразнил тон Рейджа я. — Если тут всё магическое, какого хера мы с Идой здесь очутились?

— Обычно недоступно простым смертным, — безмятежно повторил окончание фразы Рейдж. — С того момента, как вы с Идой привлекли внимание спелльелосов, вы обычными быть перестали. Теперь вы просто движущиеся мишени, прицельный удар по которым может изменить привычный ход вещей.

— Иными словами, вы — одна сплошная головная боль, — дополнила его объяснение Фэй, с усилием массируя виски. — Ида ещё ладно, она — хороший ребёнок, но вот ты… Ты просто…

— Просто красавец, анимешник, удалец, — насмешливо пропел я, сгибая руку и нащупывая бицепс. — Редкий экземпляр, которого ты, забаррикадировавшася в сычевальне[10] особа, никогда не урвёшь. Завидно, да?

— Было бы чему завидовать, — по дробному стуку я понял, что Ида покинула страдальню на втором этаже. — Ведь у неё целый Рейджин!

— У меня нет Рейджина, — отбрила её Фэй, источая ненависть ко всему живому и закидываясь таблетками: — Рейджин свой, собственный.

— Могу побыть и твоим, — галантно предложил Рейджин и с улыбкой Чеширского Кота запечатлел на запястье вечно недовольной ряски лёгкий поцелуй.

Нашу хозяйку от его действий словно током шарахнуло и, поспешно отняв запястье у прочно застрявшего в девятнадцатом столетии Дилюка, она покинула дом. Тут бы начать мурлыкать под нос: «Где это видано? Где это слыхано?», но я изрядно подустал и потащился следом.

Рейдж с Идой замыкали маленькую группу и, судя по характерным звукам, огнемаг даже дверь запереть умудрился. В который раз встал вопрос о том, что за шуры-муры у них с Фэй и, конечно же, я со свойственным мне похуизмом отмёл его в сторону.

Может, «лавхейт»[11], как в тупорылых женских романчиках, который со временем плавно перетечёт онли в «лав». Может, они вместе спят, благо намёков предостаточно и обоим по шестнадцать. Может, рыжий — ебанутый сталкер, по ночам пробирающийся через форточку и нюхающий грязные труселя недофеи. Может, всё и сразу.

— Нет, я не сталкер, — отмёл прочно обосновавшуюся мыслю Рейдж. — Да и трусики Фэй мне ни к чему. Ключ она сама дала, заявив, что устала бегать туда-сюда, всё равно убежать не получается.

— Всё-таки сталкер, — сурово припечатал его я. — Раз она от тебя бегала, значит, не особо-то любит.

— Когда-нибудь да полюбит, — обронив загадочную и почти что абьюзивную фразу, Рейдж повёл нас с Идой вперёд. — Фэй, тебе идти необязательно. Хотел бы навредить твоему подопечному — давно бы уже навредил.

— Всё же пойду, — лжеМакима яростно взлохматила волосы и зевнула: — Хочу взглянуть на лицо этого дурачка, когда он «выпадет» в том же месте и времени, которое «покинул». Интересно, как ты поступишь, Вадим? Решишь, что проведённое в моём доме время — сон? Попытаешься жить нормальной, ничем не примечательной жизнью?

Фэй зло рассмеялась и, склонившись к моему уху, прошептала:

— Тебе больше никогда не удастся жить как раньше. Никто из побывавших в Сквези людишек не смог вернуться к обычной жизни. Все, как один, раз за разом вляпывались в необъяснимое и либо начинали активно противостоять, либо сдавались и погибали. Что же выберешь ты, Вадим?

— Отвали, — гаркнул я, поёжившись. — Нечего пугать почём зря. Сказал же, я — редкость, может, и обойдётся. Долго пилить-то?

Рейджин усмехнулся и кивнул на появившуюся в туманной толще щель. Она всё ширилась и ширилась, покуда не стала размером с дырень, через которую мог свободно проехать «Камаз». Туда-то наш бравый Дилюк и столкнул зазевавшуюся Иду.

— Твой черёд, — поторопила меня Фэй. — Было не особенно приятно познакомиться, Вадим. Надеюсь, местная нечисть доберётся до тебя раньше, чем сработают охранные чары и мне всё-таки назначат кого-нибудь поспокойнее.

— Желаю тебе того же и в том же объёме, — процедил сквозь зубы я, занося ногу над дыренью и, немного подумав, едко добавив: — И чтоб таблеточки действовать перестали, а тебя саму упекли в психушку. Бывай, не чихай, Макима-не-Макима.

Вскинув нос кверху, я вышел на залитый солнцем тротуар и едва не грохнулся наземь под тяжестью туго набитого рюкзака. Того самого, что обратился пеплом вчерашним вечером.

Ёб твою мать!..

[1] Речь идёт о знаменитой и неоднократно экранизированной повести-сказке Чарльза Диккенса «Рождественская песнь», в частности, о главном герое — Эбенезере Скрудже.

[2] ПИС, Пис-зона — сленговое выражение, обозначающее участок игрового мира, в котором невозможно вести бои и на котором не появляются монстры. Иными словами, Вадим полагает, что дом Фэй — безопасное место и бояться нечего.

[3] Отсылка к мультфильму «Русалочка» 1989 года, где главная героиня, Ариэль, расчёсывала свои огненно-рыжие волосы вилкой.

[4] Брейк (спортив.) — команда рефери прекратить ближний бой.

[5] Чистый лист (лат.)

[6] Verstehen (нем.) — Ясно?

[7] Расхожая в среде анимешной субкультуры фраза, означающая, что предмет твоего воздыхания в обязательном порядке должен обратить на тебя внимание.

[8] Упомянутая присказка принадлежит известному буктьюберу, Энтони Юлаю.

[9] В оригинале фраза звучит как «фанера над Парижем» и является отсылкой на реальный случай, когда француз по фамилии Фаньере во время показательного полёта над Парижем врезался в Эйфелеву башню и погиб.

[10] Молодёжное сленговое выражение, обозначающее домоседа, почти никогда не выходящего на улицу.

[11] Лавхейт (от англ. «love» и «hate», «любовь» и «ненависть») — отношения, завязанные на гремучей смеси любви и ненависти соответственно.