Тайные убийцы

18

Марк Флауэрс уже поел. Его американская пищеварительная система так и не привыкла к испанскому обыкновению даже не думать об ужине до половины десятого вечера. Он отверг предложенные Фальконом пиво и мансанилью, предпочтя односолодовый виски. На кухне Фалькон проглотил наспех сделанный сэндвич и в дальнейшем не пил ничего, кроме мансанильи. Было еще очень тепло, и они сидели под открытым небом в патио.

— Чего от тебя хотели «ваши»? — поинтересовался Флауэрс, всегда задававший вопросы первым.

— Пытаются склонить меня заняться рекрутинговым бизнесом.

— И ты займешься?

— Должен решить до шести утра.

— Было очень мило с их стороны обратиться к тебе, как раз когда тебе совершенно нечем заняться, — заметил Флауэрс, который всегда был рад показать ему, что не всем американцам удалили орган иронии. — Не знаю, кого они хотят через тебя завербовать, но если это твой друг, то, возможно, после этого он перестанет им быть. Так уж это бывает, сужу по опыту.

— Почему?

— Люди странно реагируют, когда их просят стать шпионом. Невольно подвергают сомнению ваши отношения, которые сложились до этого: «Что же, он подружился со мной только для того, чтобы меня завербовать?» И потом, тут предполагается нравственная двойственность. У тебя как у вербовщика единственная цель: ты просишь человека лгать и обманывать ради тебя. Необычные отношения.

— Посоветуешь что-нибудь?

— Это как когда идешь на свидание. Главное — правильно выбрать время. Если ты сделаешь ход слишком быстро, девица обвинит тебя в том, что ты чересчур нахрапист. А если припозднишься, ей может это успеть наскучить, и потом, ты покажешь ей свою неуверенность. Это процесс тонкий. Как и со свиданиями, такие штуки делаешь лучше, только когда… занимаешься ими много.

— Ты вселил в меня уверенность, Марк. С учетом того, что я не был на свиданиях больше года.

— Некоторые сравнивают это с ездой на велосипеде, — заметил Флауэрс. — Но есть большая разница между восемнадцатилетним парнем, который только учится ездить, и мужчиной средних лет, который после перерыва возвращается к этому занятию. Покупал бы ты другой виски, Хавьер. Я как будто болотную жижу хлебаю.

— Может быть, хочешь разбавить его кока-колой? — поинтересовался Фалькон.

Флауэрс хихикнул.

— А ваши знают, насколько чист твой марокканский друг? — спросил он.

— Я разве сказал, что вербую друга и что он марокканец? — проговорил Фалькон.

Флауэрс еще раз хихикнул и с хлюпаньем втянул в себя изрядную порцию виски.

— Ты не сказал, но при нынешних обстоятельствах я бы мог за это поручиться.

— Похоже, они его тщательно исследовали, — ответил Фалькон, мгновенно признавая свое поражение в игре.

— Таким манером не выяснишь, чист ли человек, — заявил Флауэрс. — Такие «исследования» — это как когда пытаешься добиться успеха в бизнесе по самоучителю.

— Я знаю, что он чист.

— Ну, ты — коп из отдела убийств, так что тебе полагается знать, когда тебе врут, — ответил Флауэрс. — Какие у вас с ним были разговоры о терроризме, об Ираке, о палестинском вопросе, которые заставили тебя поверить, что твой друг чист?

— Эти беседы никогда не переходили критическую черту, если ты об этом.

— В чайных Северной Африки можно найти тысячи мусульман, осуждающих действия экстремистских группировок и их неоправданную жестокость, но там лишь с большим трудом можно отыскать хотя бы одного человека, который дал бы мне информацию, способную привести к поимке и, возможно, гибели этих воинов джихада, — сказал Флауэрс. — В этом один из странных парадоксов такого рода шпионской деятельности: нужно иметь твердые нравственные принципы, чтобы вести себя безнравственно. Итак, откуда ты знаешь, что он чист?

— Не знаю, что я могу тебе сказать, чтобы ты поверил и чтобы я при этом не выглядел дураком, — произнес Фалькон.

— Попробуй.

— Как только мы познакомились, мы сразу разглядели друг в друге определенные вещи.

— То есть?

— Оказалось, что у нас сходный жизненный опыт, а значит, какие-то вещи мы понимаем без объяснений.

— Пока не очень понятно, — признался Флауэрс, прикрыв глаз над поднятым стаканом.

— Что происходит, когда двое влюбляются?

— Давай попроще, Хавьер.

— Как двум людям удается успешно обмениваться неизбежно сложными сигналами, которые позволяют им понять, что сегодня ночью они окажутся в одной постели?

— А ты знаешь, в чем тут проблема? Любовники вечно друг друга обманывают.

— Иными словами, Марк, ты хочешь сказать, что мы никогда ничего не знаем наверняка, что мы можем только утверждать что-то с максимально возможной степенью уверенности.

— Аналогия с любовью — правильная, — проговорил Флауэрс. — Только ты должен быть уверен, что он не любит кого-то больше, чем тебя.

— Спасибо.

— Кстати, о ком мы?

— Ты не спешил спрашивать.

— Если бы я знал, что ты будешь так запираться, я бы тебя вытащил где-нибудь поужинать.

— Это не мое дело, это дело СНИ.

— Думаешь, тебе удастся выехать из аэропорта в Касабланке так, чтобы мои ребята тебя не засекли? — спросил Флауэрс.

— Удивляюсь, как это вы раньше за мной не следили.

Молчание. Флауэрс улыбнулся.

— Так ты все время знал, — сказал Фалькон, разводя руками. — Зачем тогда ты играешь со мной в эти игры?

— Чтобы напомнить тебе, что в моем мире ты дилетант, — ответил Флауэрс. — И что же ты надеешься вытянуть из Якоба Диури?

— Не знаю. Я пока не уверен даже, возьмусь ли за это задание, а если возьмусь, разрешит ли мне его выполнять начальство.

— А что со здешним расследованием?

— Предстоит еще многое сделать, но мы, по крайней мере, теперь знаем, что происходило внутри и снаружи мечети в дни перед взрывом.

— И поэтому ты попросил меня разузнать об «Ай-4-ай-ти»?

— Они — на заднем плане… далеко на заднем плане, — сказал Фалькон и посвятил его в подробности относительно «Горизонта» и «Информатикалидад».

— На самом деле «Ай-4-ай-ти» базируется не в Индианаполисе, — начал Флауэрс. — Штаб-квартира компании — в городе Коламбус, штат Огайо. Дело в том, что это рядом с Вестервиллем, городком в том же штате, где в свое время зародилось американское движение трезвенников: именно отсюда начал в двадцатые годы свое шествие по стране закон, запрещающий продажу спиртного.

— Ты так говоришь, будто это существенно.

— Корпорацией владеют и активно руководят два новообращенных христианина, которые обрели веру, пройдя через излишества юности, — рассказал Флауэрс. — Кортленд Фолленбах — программист, он работал в «Майкрософте», пока его не «ушли» из-за проблем с алкоголем и другими веществами. Морган Хэвилленд был торговым агентом «Ай-би-эм», пока его необузданная сексуальность не вышла из-под контроля: его пришлось уволить, потому что иначе компании грозил судебный процесс, где ее сотрудника обвинили бы в сексуальных домогательствах.

— Эти парни познакомились на лечении?

— Они познакомились в Индианаполисе, — ответил Флауэрс. — Оба успели поработать в самых мощных информационно-технологических корпорациях в мире и решили создать группу, которая будет заниматься инвестициями в высокотехнологичные компании. Фолленбах был мастером по части программного обеспечения, а Хэвилленд хорошо разбирался в компьютерном «железе». Сначала они просто вкладывали деньги и извлекали прибыль, пользуясь тем, что знали эту сферу изнутри. Затем они стали покупать компании напрямую, усиливать их путем слияния и затем либо продавать, либо включать их в состав своих групп. Но тут было и есть одно важное условие: для того, чтобы войти в «Ай-4-ай-ти»…

— …Вы должны верить в Бога? — закончил Фалькон.

— Вы должны верить в правильного Бога, — уточнил Флауэрс. — Вы должны быть христианином. Это не значит, что они не покупают компании, принадлежащие индуистам, мусульманам, буддистам или синтоистам (или как там они называются), это означает лишь, что такие компании не становятся частью «Ай-4-ай-ти». Они просто вырывают из таких компаний то, что им нужно, и, если оставшееся еще представляет какую-то ценность, продают это, а если остаток не представляет ценности, предоставляют ему благополучно сгнить.

— Безжалостные христиане, — сформулировал Фалькон.

— Скорее крестоносцы, — поправил Флауэрс. — Весьма преуспевающие крестоносцы. У «Ай-4-ай-ти» — активы по всему миру на общую сумму больше двенадцати миллиардов долларов. Их прибыль за первый квартал этого года — триста семьдесят пять миллионов.

— А как насчет политики?

— Фолленбах и Хэвилленд — члены «Христианского права»,[53] а значит — завзятые республиканцы. Но в основе их этического кодекса — религия. Они уверены, что люди, исповедующие одну и ту же религию, всегда смогут друг друга понять. А если один — мусульманин, а другой — христианин, между ними всегда будут оставаться фундаментальные различия, которые будут препятствовать идеально адекватному общению. Атеисты вообще сбрасываются со счетов, а значит, коммунистов сюда не принимают. Агностики еще могут быть «спасены»…

— И в таком ключе проходят дискуссии на совете директоров перед поглощением компаний?

— Именно в таком. Они очень серьезно относятся к корпоративной культуре, а религия — основа этой культуры, — ответил Флауэрс. — Везде, где это возможно, они не берут на работу женщин, а где этого не избежать, они едва-едва натягивают минимальный процент. Они не нанимают гомосексуалистов. «Господь ненавидит голубых»… или как там, Хавьер?

— Не припоминаю в Библии такого стиха.

— Их успех, их прибыли — зримая демонстрация их «правильности».

— Они активно действуют за пределами своей корпорации?

— Насколько нам известно, у их деятельности есть ограничение: они не ведут дела с людьми, чьи принципы их не устраивают. Например, они производят много ультразвуковых приборов, но не поставляют их в клиники, где практикуются аборты, — ответил Флауэрс. — Что касается их сотрудничества с какими-то активными антирелигиозными движениями, мы о таком не слышали.

— Тебе не кажется странным, что «Информатикалидад» использовала эту квартиру для «мозгового штурма»?

— Скорее уж странно то, что компании и правительства транжирят миллиарды долларов и евро в год на всяких консультантов по корпоративному управлению, а те приходят и с важным видом сообщают им прописные истины, которые моя бабушка могла бы поведать им бесплатно, — сказал Флауэрс. — Похоже, «Информатикалидад» — из тех компаний, которые не попались на удочку этого шарлатанского бизнеса и придумали более дешевый и, возможно, более эффективный способ, который в конечном счете приносит им выгоду. Вот если бы ты сумел как-то увязать этих парней, занятых «мозговым штурмом», с мечетью, тогда другое дело…

— Пока до этого не дошло, — заметил Фалькон. — Еще один вопрос: у тебя есть какие-нибудь сведения об организации, которая именует себя ВОМИТ?

— ВОМИТ… Да, я видел их сайт. Сначала мы думали, что это расшифровывается как «Victims of Muslim and Islamic Теrror»,[54] пока один из наших сотрудников не увидел полное название по-испански. Их можно обвинить только в том, что они не дают полную картину, но это естественный перекос. В этом нет ничего криминального. Там нет никаких призывов отомстить, или рецептов, как смастерить бомбу, или советов, как научиться владеть оружием, или объявлений о наборе людей для «дела».

— Если это несколько юных хакеров с телефонами и компьютером — это одно, — произнес Фалькон. — Но если это международная корпорация с многомиллиардным оборотом — это совсем другое, тебе не кажется?

— Во-первых, я здесь не вижу связи. Во-вторых, угроза должна быть более зримой, чтобы мы стали что-то раскапывать по ВОМИТ, — заявил Флауэрс. — И вообще, Хавьер, зачем ты лезешь куда-то на периферию, занимаешься всякими нелепыми странностями? Все эти ВОМИТ, «Ай-4-ай-ти»… Лучше залезть в самое нутро.

— «Нутро» этой проблемы сейчас погребено под несколькими тоннами обломков, — произнес Фалькон. — «Информатикалидад» — часть сценария событий, которые шли вне мечети, и эту часть нельзя игнорировать. На ВОМИТ нам посоветовали обратить внимание в СНИ. В мечети происходили некоторые подозрительные вещи, которых мы пока не смогли адекватно объяснить.

— Какие, например?

Фалькон рассказал ему о муниципальных инспекторах, о перегоревшем предохранителе и об электриках.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — проговорил Флауэрс.

— Нет, не знаешь, потому что у меня самого пока нет четкой версии. Стараюсь не зацикливаться на какой-то одной, — сказал Фалькон. — Мы знаем, что два человека, подозреваемые в причастности к терроризму, Джамель Хаммад и Смаил Сауди, доставляли в мечеть некие товары, которые могли быть вполне невинными, а могли быть материалом для изготовления бомб. В кузове их фургона обнаружили следы гексогена, или циклонита, как у вас его называют.

— Хрен знает что, — Флауэрс выпрямился. — И это, по-твоему, не достаточное доказательство, черт возьми?

— Да, это производит неприятное впечатление, — признал Фалькон, — но мы здесь не говорим о впечатлениях. Нам надо проникнуть глубже, под все эти видимости.

— У тебя есть еще немного виски? Похоже, я распробовал этот твой жидкий уголь.

Фалькон долил его стакан и сделал очередной глоток мансанильи. Потом он откинулся на спинку кресла, чувствуя себя так, как он всегда себя чувствовал в разговорах с Флауэрсом, — глупым и изруганным в пух и прах.

— Видишь ли, Марк, пока ты не сказал мне ничего, что я не мог бы найти сам, полчаса полазив по Интернету, а я тебе рассказал… все. Я знаю, тебе нравится обыгрывать меня всухую, но я бы хотел получить реальную помощь, — сказал Фалькон. — Может быть, поведаешь мне что-нибудь о МИЛА или об имаме Абделькриме Бенабуре?

— Есть веская причина, почему от меня ты получаешь меньше информации, чем я от тебя, — заметил Флауэрс, проглотивший это название и имя не сморгнув глазом. — Моя резидентура занимается Южной Испанией и ее связями с Марокко, Алжиром и Тунисом. Я понятия не имею, что происходит в Мадриде, на севере Испании или на юге Франции. Я вижу только маленький уголок большой картины. Лондон, Париж, Рим и Берлин вносят свой вклад, но я ничего этого не вижу. Как и ты, я — просто поставщик сведений.

— Тебя послушать, так ты — пассивная фигура.

— Я получаю информацию из самых разных источников, но мне приходится использовать ее очень осторожно, — продолжал Флауэрс. — Шпионская деятельность — как игра, но я никогда не забываю, что в ней участвуют реальные люди, которых могут убить. Поэтому ты получаешь только такую информацию, которая не ставит под угрозу ни тебя, ни другие мои источники. Если у меня возникают какие-то сомнения, ты эти сведения не получаешь. И скажи спасибо, что я — не из рисковых руководителей резидентур.

— Очень тебе за это благодарен, Марк. А теперь, может быть, расскажешь мне о «Los Martires Islamicos para la Liberation de Andalucia»?

— Впервые я услышал о них в конце прошлого года — как о «Е1 Movimiento»,[55] а не как о «Los Martires».[56] Мой источник в Алжире сообщил мне, что они — отколовшаяся фракция алжирской ГИА, Вооруженной исламской группы: эта фракция перешла границу и, оказавшись в Марокко, объединилась с одной из тамошних группировок, целью которой в то время было освобождение двух испанских анклавов в Марокко — Сеуты и Мелильи. Алжирцы пришли к ним со своей готовой сетью, с агентами, уже внедренными в Мадрид, Гранаду, Малагу и Валенсию.

— Но не в Севилью?

— Я как раз к этому подхожу, — сказал Флауэрс. — По данным моего источника, марокканцы могли предоставить объединенной группе финансовое обеспечение. У них было много наличных благодаря их связям с торговцами гашишем в горах Риф. Но у них не было ни сети агентов, ни стратегии. И Сеута, и Мелилья — небольшие анклавы, они хорошо защищены и хорошо снабжаются испанской метрополией. Алжирцы увидели деньги и призвали своих соратников мыслить широко. Освободим Андалузию, перережем маршрут, по которому Испания снабжает Сеуту и Мелилью, — и этот западный угол Исламской империи вновь объединится.

— Чтобы завоевать Андалузию, понадобится армия и флот.

— А в Гибралтаре сидят британцы, у них тоже может быть свое мнение на этот счет, — добавил Флауэрс. — Но дело не в этом. Освобождение Андалузии — вдохновляющий идеал, который наполняет сердца исламских фанатиков священным жаром. Это мечта, которая привлечет к делу тысячи последователей. Мой источник тоже неверно истолковал намерения алжирцев. Они не хотели получить доступ к торговле гашишем из-за денег, они хотели использовать маршруты контрабандистов, чтобы переправлять людей и материалы в Испанию.

— И это осуществилось?

— Никого не поймали, — ответил Флауэрс. — Обычно контрабандные маршруты существуют, потому что им позволяют существовать. Постоянный поток гашиша из Марокко и кокаина из Южной Америки направляется на длинное, никем не патрулируемое иберийское побережье, и местным властям платят изрядные суммы, чтобы они были довольны и молчали.

От этого разговора Фалькон покрылся холодным потом. Все было налицо: деньги, наличие организации, коррупция. Все это делало кампанию по опустошению Андалузии не безумной авантюрой, а вполне вероятным делом.

— А как насчет Севильи и МИЛА? — спросил Фалькон.

— В январе в Марокко прибыли несколько афганцев.

— Куда именно в Марокко? Как твои источники получают такую информацию? И почему ее не получаем мы?

— У них нет своей базы. У них не принято встречаться в городском концертном зале, вешая на фасаде афиши: «Сегодня вечером — собрание МИЛА». У меня есть один источник, не на том уровне, на котором надо бы, и он дает мне кое-какие фрагменты и обрывки. В такие группировки не принимают людей с улицы. За тебя должны поручиться. Главное тут — семейные и племенные узы. Я доверяю сведениям, которые дает мой источник, но делюсь ими с осторожностью, потому что он находится лишь на периферии руководящего совета группировки.

— Значит, все это может быть и выдумкой?

— Сам видишь, Хавьер, когда тебе дают информацию, это не обязательно проясняет картину.

— Расскажи мне об этой афганской линии.

— Приехали какие-то афганцы, предложили группировке связи в Севилье. А именно — одного человека. Сказали, что он может заняться разведкой и материально-техническим обеспечением, но у него самого не хватит ресурсов провести акцию.

— Имя?

— Он не смог мне его сообщить.

— Один из прихожан мечети сказал мне, что какое-то время назад ее посетила группа афганцев и что имам говорил с ними на пушту.

— Я бы поостерегся объединять эти два фрагмента, пока не получены другие подтверждения, — заметил Флауэрс.

— Какие новости об Абделькриме Бенабуре? — спросил Фалькон. — Похоже, он не в самой высокой группе риска, но получить доступ к его биографии не так просто. В чем тут дело?

— Дело тут в том, что начиная с определенного времени они сами не знают, кто он. Понятно, что это время — конец две тысячи первого — начало две тысячи второго, когда США вошли в Афганистан и режим талибов пал, а его руководство рассеялось. Ты наверняка помнишь, что до одиннадцатого сентября разведсеть США и Евросоюза в исламском мире была очень слабо развита. В последующие годы мы разобрались, кто есть кто на подотчетной нам территории, но существовали — и продолжают существовать — весьма обширные пробелы, чего вполне можно ожидать от закрытой религии, которая покрывает пространство от Индонезии до Марокко и от Северной Европы до Южной Африки. Прибавь к этому трудности идентификации, с учетом одежды и головных уборов, которые носят эти люди, а также растительности у них на лице: биографию бывает трудно сопоставить с конкретным человеком.

— Ты пока мне ничего не сказал об Абделькриме Бенабуре.

— Почему этим ребятам из СНИ так важно, чтобы ты завербовал Якоба именно сейчас, когда ты должен возглавлять самое крупное расследование убийства в своей карьере?

— В СНИ думают, что они могут откопать что-то еще крупнее.

— Например?

— Они не готовы были мне сказать.

— А почему они так думают? Что у них есть?

— Ты ничего не упускаешь, а, Марк? — сказал Фалькон, но Флауэрс не ответил. Мысли его блуждали где-то далеко. Потом он посмотрел на часы, со стуком поставил стакан на столик и заявил, что ему пора. Фалькон проводил его до двери.

— Ты не пытался сам завербовать Якоба Диури? — спросил Фалькон.

— Стоит запомнить, — проговорил Флауэрс, — что он не любит американцев. А кто была та красавица, которая ушла, как раз когда я появился?

— Моя бывшая жена.

— У меня две бывших жены, — сообщил Флауэрс. — Забавно, бывшие жены почему-то всегда красивее нынешних. Подумай об этом, Хавьер.

— С тобой так всегда, Марк. После того как ты уходишь, у меня появляется больше тем для обдумывания. Вот и весь результат твоего визита.

— Я тебе подброшу еще кое-какую пищу для размышлений, — отозвался Флауэрс. — Это СНИ запустило в прессу историю про МИЛА. Что скажешь?

— Зачем бы им?

— Добро пожаловать в мой волшебный мир, Хавьер, — произнес Флауэрс, уходя в ночь.

Он остановился в конце маленькой апельсиновой аллеи и повернулся к Хавьеру, чей силуэт вырисовывался в проеме двери.

— Еще один совет, — сказал Флауэрс. — Не пытайся понять всю картину целиком. Этого не может никто на свете.