Тайный ребёнок от Босса (СИ)

Глава 26. Валерия

Я бегу, протискиваюсь сквозь толпу коллег, отмахиваюсь от вопросов. Не слышу раздражающих шепотков. Просто стараюсь быстрее оказаться отсюда подальше. От него подальше.

Добегаю до парковки и, согнувшись, надрывно дышу. Меня выворачивает прямо перед машиной. Голова кружится, перед глазами всё расплывается из-за слёз. Глотаю морозный воздух, наполняя лёгкие кислородом. Не замечаю ледяного ветра, снега, что хлопьями валит, покрывая серые улицы любимого города белоснежным ковром.

Это какой-то запоздалый откат на стресс? Или очередные побочные эффекты в купе с токсикозом? Понятия не имею, но еле стою, держась за бампер.

В голове набатом бьют последние слова Ромы. И сквозь слёзы, хриплые, частые вдохи вырывается нервный смех. Выпрямляюсь, поднимаю голову к небу, ловя мокрым лицом крупные снежинки, и, жмурясь, хохочу.

Мимо проходят мои собственные коллеги и просто прохожие. Некоторые замедляются, пытаясь понять, что со мной и нужна ли мне помощь. Или, наоборот, хотят налюбоваться истерикой «всегда холодной Ланской».

Плевать.

Мне абсолютно всё равно, что обо мне именно сейчас подумают другие.

Рёв выезжающего авто перекрывает мой смех и всхлипы. Машина останавливается аккурат за моей спиной. Будто специально закрывая от любопытных глаз. И мне даже оборачиваться не надо, чтобы узнать, кто это.

На плечи опускается тяжёлое мужское пальто. Меня окутывает запах дорогого терпкого парфюма, табака и кофе. Не хватает запаха корицы. Ещё неделю назад он им пах. Потому что я готовила для него кофе с корицей.

— Садись в машину, пока не простыла, — вкрадчиво шепчет, кутая меня сильнее и попутно обнимая со спины. Он держит уверенно и сильно. Будто боится, что начну вырываться и закатывать скандал.

— Выпусти меня, сяду, — хриплю, мелко дрожа. Не от холода. От его присутствия.

— Замёрзла совсем, — ворчит Рома в макушку и, придерживая одной рукой, тянет назад, чтобы дверь своего внедорожника распахнуть. — Поехали, я отвезу.

— Не надо. Я на своей доеду.

— Лер, — устало вздыхает, — ты в таком состоянии до первого столба доедешь.

— Я не оставлю тут свою машину. Как мне утром ехать на работу?

— Дашь мне ключи, я пригоню твою машину к дому, — опять находит что ответить мужчина и всё-таки запихивает меня в нагретый салон своего авто.

Хлопает дверью и быстро обходит машину. Будто боится, что я выскочу и сбегу. Но нет. Сижу. Смотрю на полную парковку коллег. И они смотрят на меня. На Рому. На нас.

Ну всё. Завтра Рахлина будут все жалеть. От него любовница к боссу постарше ушла.

О чём ты думаешь, Ланская?

Вздрагиваю, когда Рома в очередной раз хлопает дверью и с прокрутами срывается с места. Едем мы в молчании. Мужчина редко отвлекается от дороги, даже музыку не слушает. А меня знобит ужасно в нагретом салоне, в чужом пальто и в собственной куртке. Пытаюсь расслабить тело, чтобы не трястись так уж явственно. Но он всё равно замечает и тянется к сенсорным кнопкам на торпедке. Через полминуты моё кресло начинает нагреваться.

— Спасибо, — бурчу, прикрывая глаза.

Мы довольно быстро добираемся до моего дома. Рома забирает ключи от моей ласточки и, оставив у подъезда, уезжает. Со вздохом поднимаюсь к себе, скидываю одежду, ставлю воду кипятиться. Замёрзла, блин, со своей истерикой дурацкой.

Я не могу расслабиться, кружу по квартире в офисном костюме. Нервно жду возвращения Бессонова. Саму себя убеждаю, что это только потому, что волнуюсь за свою любимую Черри Тиго.

Примерно через час раздаётся заветный звонок. Распахиваю входную дверь и руку протягиваю, чтобы забрать ключи и хлопнуть перед ним дверью. Но Рома и не собирается вламываться.

Спокойно опускает на раскрытую ладонь ключи и, развернувшись, уходит к лифту. Металл неприятно холодит кожу, этот холод расползается по телу до самой груди. Мужчина заходит в приехавшую кабину и разворачивается.

Наши взгляды сталкиваются. Упрямые. Оба. Обиженные. Оба.

Двери лифта отрезают нас, и только это отпускает меня. Судорожно втянув воздух, закрываю и свою дверь. Прижимаюсь к ней лбом и пытаюсь унять глупое сердце. А в голове набатом его последние слова:

«Я не отказываюсь ни от тебя, ни от ребенка.»

Оставшись, наконец, одна, я окунаюсь в привычные хлопоты. Завариваю горячий чай, согреваю ужин, который мама приготовила ещё вчера. Принимаю душ, переодеваюсь и, поев, ложусь в свою холодную постель.

Утро начинается не с кофе. И не с привычного токсикоза. Утро начинается с хриплого удушающего кашля.

Приплыли, Ланская.

Сама себя за лоб и щёки трогаю. Понимая, что горю вся. Вот так, постояла на морозе — здравствуй, ОРВИ.

Чертов Рома!

И Павел!

С ним ведь тоже стояла на морозе.

Представляю, что сделает со мной Рахлин, пока набираю его номер.

— Шеф, — хриплю еле-еле.

— Только не говори мне, что ты заболела! — рычит Натан.

— Хорошо, я на тропическом острове, — каркаю раздражённо.

— Совсем всё плохо? — зевая, уточняет мужчина.

— Температура точно есть.

— Лечись, болезная моя. И если что нужно — пиши, — тяжко вздохнув, выдаёт Рахлин ценное указание и отключается.

И я лечусь. Вызываю Алевтину Георгиевну на дом. Раз эта женщина подставила меня, пусть побегает за своим уникальным случаем. Удивительно, но репродуктолог приезжает очень быстро. С личной медсестрой и переносным аппаратом УЗИ. Она долго уговаривает лечь в клинику и лечиться под наблюдением, получает отказ и ворох претензий.

У меня по жизни характер непростой, а когда болею, то становлюсь в сто раз злее. Поэтому срываю гнев на женщине. Напоминаю ей о врачебной конфиденциальности. И что за слив такой важной информации, как моя беременность, можно иск получить. Алевтина старается сгладить углы. Мол, я приезжала с Ромой, и она была уверена, что мужчина в курсе моих дел. Да и потом, обо мне ведь она переживала. О детях.

В общем, со скрипом убеждает меня, что действовала только в моих интересах. Посмотрев предыдущие анализы из больницы, прочитав выписку другого врача, она убирает полностью гормонотерапию и назначает несколько лекарств от простуды, которые не навредят плодам. Берет кровь на анализы, осматривает моих малюток. Убеждается, что всё хорошо, и, оставив рекомендации, просит звонить, если станет хуже.

Доставкой заказываю необходимые лекарства и травяные чаи. Закидываюсь парацетамолом и до самого обеда отключаюсь.

Меня будит звонок в дверь. Нехотя соскребаю себя с кровати и плетусь открывать.

— Ты что тут делаешь? — хрипло выдаю, таращась на Рому.

— Приехал лечить тебя, — выдаёт он и, перехватив за предплечье, как танк просто шагает в прихожую. Врываясь в личное пространство, заставляет отступить.

— Чего ты добиваешься?! У тебя рабочий день в самом разгаре! Дай мне поболеть спокойно!

— Носки надень и болей спокойно. А на работе и без меня справятся. Большое око проследит, — последнее с тихой ненавистью выдаёт, явно намекая на выходку своего отца.

— Ром…

— Хватит спорить, Лер. Я ведь сказал уже, что не отступлю!

— Да делай что хочешь, — вздыхаю устало и плетусь в спальню.

Прячусь под тяжелым одеялом, обнимаю одного из котов, прикрываю глаза и прислушиваюсь к звукам в квартире. Рома шуршит пакетами, потом моет руки в ванной. Чайник ставит. В общем, довольно долго не появляется в поле моего зрения.

Я почти проваливаюсь в дрёму, когда чувствую его прохладную ладонь на своём лбу. Вздрогнув, открываю глаза. Нависает надо мной. Только смотрит на зеркало у комода, в уголке которого прилеплено черно-белое фото с узи двух эмбриончиков.

Не подаю вида, что очнулась, любуюсь мужчиной. Замечаю жёсткие складки в уголках глаз, хмуро сведенные брови на переносице. Сжатую челюсть. И сероватый цвет кожи.

— Ты вообще планировала когда-нибудь сказать мне о ребенке? — внезапно спрашивает со всей серьёзностью и опускает глаза на меня. Молчу, пожимаю плечами. — Из-за одного подслушанного разговора ты намеренно лишила бы меня права принимать участие в его жизни?

— Ром…

— Ответь, — перебивает жёстко.

— Я хотела тебе рассказать. До того, как ты вышвырнул меня. До того, как, даже не выслушав, прогнал. В воскресенье, когда ты остался, я пообещала себе рассказать тебе, как только мне станет лучше.

— Хорошо, — кивает, слегка расслабляясь.

— Чего хорошего-то? — бурчу непонимающе.

— Значит, ещё не всё потеряно, — он к снимку подходит и, сорвав его, пристальнее смотрит.

— Их двое, Ром, — в спину пытливо смотрю, будто пытаюсь прочесть по ней, о чём он думает. — Ты сказал, не отступишь от своего ребенка. Второй в комплекте идёт. С ним что? К нему ты так же будешь относиться? Сможешь не делить их?

Молчит. А я секунды считаю, чтобы на шестидесятой окончательно разочароваться.

— Я привык к лёгким деньгам, привык к тусовкам, клубам и алкоголю. Я менял девушек легко и непринуждённо. Расставался без сожаления, как только наскучат. И находил новых, — заговаривает он на пятьдесят третьей секунде. Вешает обратно снимок и разворачивается ко мне. — На последнем курсе юриспруденции я только устроился на практику к отцу. И к нам в офис заявилась одна из бывших пассий с довольно внушительным пузом. Утверждала, что беременна от меня. Был скандал, разбирательство и по срокам подходило. Отец чуть не женил меня на ней. Но мы сделали днк-тест, и выяснилось, что ребенок не мой. С того случая я был намного осмотрителен. Потому что не хотел детей вовсе. Не хотел становиться заложником случая. Орущие младенцы меня раздражали и напрягали. Я даже подумывал сделать вазэктомию, чтобы ни одна не повесила на меня своего ребенка.

Рома замолкает и садится передо мной на корточки. Ладонь на лоб опять кладёт, поглаживает.

— Когда узнал, что ты беременна. Первая эмоция была злость. Но через эту злость пришло понимание. Я хочу стать отцом. С тобой хочу, рыжая. Долгое время я искал себя. Кто я? Мажор с благосостоянием родителей. У которого всё ненастоящее. Женщины, окружавшие меня, друзья — все фальшивое. Даже юридическая компания, и то не моя. Единственное настоящее, что я сделал в жизни, — сейчас растёт в тебе. Я не знаю, каким буду отцом. Возможно, самым ужасным, и тебе придётся научить меня так же безоглядно любить их, как делаешь это ты. Но совершенно точно я не буду делить детей.

В спальне повисает тишина, прерываемая моим хриплым дыханием. Зеленые глаза мужчины цепко сканируют моё лицо, считывают эмоции. Я не могу поднять взгляд выше его шеи. Смотрю на татуировку на ней и перевариваю услышанное. Честно говоря, в носу щиплет. И это совершенно точно не из-за простуды.