Тайный ребёнок от Босса (СИ)

Глава 30. Валерия

Всё-таки я та ещё жалостливая дура. Так быстро повелась на манипуляцию одного гада. Сдалась на милость захватчика. Хотя сама себе обещала, что отстою собственную позицию и буду жёсткой. Просто мне ужасно жалко маму Бессонова.

Я живо представила себе, во что выльется торжественный вечер. И такого подарка на собственный юбилей никому бы не пожелала. Только из-за Натальи Юрьевны согласилась поехать и сгладить все углы.

Только из-за доброй женщины я сейчас выхожу из подъезда. Только из-за неё бодро распахиваю дверь припаркованного гелендвагена и сажусь на переднее сиденье, напрочь игнорируя довольного водителя.

— Добрый день, — бурчу с недовольным видом и распахиваю на груди полушубок. В машине очень тепло.

— Привет, рыжая. Выглядишь охуенно! — он окидывает меня пристально-порочным взглядом и опять улыбается.

Да, я в платье. Да, оно немного откровенное и довольно торжественное. Да, я сделала причёску и макияж в салоне. Но это всё не для него! И пусть от его комплимента в груди разливается тепло, виду не подам.

— Спасибо, я знаю, — выдыхаю и глубоко дышу, только чтобы не наговорить ничего лишнего.

Первая странность: в салоне витают цветочные ароматы вместо привычных древесно-табачных ноток его ароматизатора. Верчу головой и замечаю на заднем сиденье бесчисленное количество корзинок с цветами. Сын из Бессонова лучше, чем босс. Аж слёзы наворачиваются от умиления.

Пока я подавляю нахлынувшую сентиментальность, шеф громко цыкает своим мыслям и выруливает из моего двора, вливаясь в поток машин на большой дороге.

До Выборга мы едем в молчании. Я копаюсь в телефоне, смотрю коротенькие ролики, Рома рулит и временами красноречиво косится на меня. Явно выжидает удобного момента, чтобы… А я не знаю, чтобы что? Но чувствую некую напряжённость, исходящую от мужчины.

Нас встречает супружеская чета Бессоновых. Ловлю себя на мысли, что любуюсь ими. Они буквально излучают тепло, любовь и заботу.

— Здравствуй, Лера, — с улыбкой раскидывает руки в стороны женщина и ловит меня в тёплые объятья.

— Здравствуйте. С Днём рождения! — торжественно отвечаю, обнимая Наталью, и вручаю небольшой подарочный пакет с сувениром. Я долго думала, чтобы такого интересного подарить женщине. Всё утро голову ломала, пробегаясь по магазинчикам вокруг салона красоты. Взгляд сам собой упал на небольшой домик-ключницу с подсветкой. Если на все крючки повесить ключи, то небольшой светодиод загорается, подсвечивая конструкцию мягким жёлтым светом. Так сказать, показывая, что семья вернулась домой. Тем более женщина любит подобного рода безделушки.

— Спасибо, — смущённо выдаёт дама, целуя в щёку.

— Привет, — басит за спиной Рома.

Отодвигаюсь в сторону, давая шефу возможность поздравить мать. Мужчина с большим букетом белых роз на длинных стеблях подходит ближе. Недоумённо кошусь на закрытую машину. Чего это он только с одним букетом? Там же на заднем сиденье столько корзинок лежит.

Пока витаю в собственных мыслях. Рома поздравляет и обнимается с мамой. Воркует там с ней и тянет в сторону дома, оставив меня со старшим Бессоновым.

— Пойдём в дом, — предлагает Геннадий Викторович, тронув за плечо. Кивнув, иду следом за родственниками.

Большой дом встречает нас шумными криками детей. Потрескивающими в камине поленьями, запахами выпечки, мандаринов и хвоей. В гостиной уже наряжена большая пушистая ёлка. Живая, не искусственная. На окнах висят гирлянды и снежинки, сделанные своими руками. Скорее всего, младшие сестры Ромы вырезали.

— Как же у вас уютно, — с улыбкой замечаю я, передавая полушубок Геннадию Викторовичу. Мужчина тоже улыбается открыто, вешая верхнюю одежду в специальный шкаф.

— Привет, — в прихожую выходит Полина и окидывает меня чуть высокомерным и снисходительным взглядом.

— Здравствуй, — довольно доброжелательно отвечаю, но внутренне напрягаюсь.

Чувствую, кровушки она за вечер-то попьёт своими намёками и очередными подозрениями. Хотя, когда Рома озвучит грандиозную новость, ехидно выдаст: «А я говорила!».

— Проходи, Лер, — подталкивает старший Бессонов.

Мы располагаемся за накрытым столом в гостиной. Наталья явно с самого утра от плиты не отрывалась. Столько салатов и закусок, аж стол ломится и свободного места нет.

Торжество начинается с обеда. Очень сытного и вкусного. Я опять без умолку болтаю, вовлекая старшее семейство в диалог. Нахваливаю еду, с аппетитом уплетая всё, что мне подкладывает Рома.

После очень плотного обеда дети сбегают, забрав с собой брата и Михаила. Мы с Полиной помогаем Наталье прибрать стол и освежить закуски к вечернему главному застолью.

Чувствуя подступающую тошноту от всех этих насыщенных запахов, быстро домываю оставшуюся посуду и ретируюсь из кухни. В окне замечаю Бессонова, копающегося в машине, и, накинув полушубок, выхожу на крыльцо. Просто подышать воздухом. Ну и посмотреть, что он там делает.

Ко мне выходит Геннадий Викторович и закуривает. Мы оба молчим. Честно говоря, устала болтать. Нужна передышка. Ну и тошноту унять тоже нужно. Поэтому отхожу подальше от дымящего мужчины и дышу, наполняю лёгкие морозным воздухом.

— Ты уж прости старика, — тихо так выдаёт Бессонов-старший. Непонимающе поворачиваю голову. Мужчина с хитрым прищуром зеленых глаз отслеживает реакцию. — Из-за меня ты попала под удар.

— Не передо мной вам нужно извиняться, Геннадий Викторович, — отвечаю также тихо, но твёрдо. — Возможно, Рома и разочаровал вас. Но он ответственный руководитель и очень много работает.

— Я это знаю, — соглашается Бессонов. — Только…

— Все совершали ошибки в прошлом, — перебиваю я. — И всем нужна поддержка близких, прощение и второй шанс. В самый трудный момент рядом должна быть семья. Чтобы поддержать и подстраховать. У вас есть Наталья Юрьевна и дочери. У него…

— У него есть ты, — замечает мужчина, глубоко затягиваясь сигаретой.

— Это другое, Геннадий Викторович. Для Ромы Вы всегда были примером для подражания, авторитетом, к которому он тянулся. Сейчас он старается из-за вас. Чтобы вашего одобрения заслужить. Но натыкается на стену непонимания, сомнений и недоверия, — замолкаю, замечая идущего к нам младшего Бессонова с корзинками в обеих руках и подмышках, — Вам обоим нужно простить друг друга. Вместо того чтобы следить за ним, лучше зарыть топор войны и объединиться. Компания от этого выиграет.

Мужчина молчит, челюсть сжимает и буравит меня тяжелым взглядом из-под кустистых бровей. Явно ему не понравилось то, что я сказала и вообще влезла в их личные дела. Мне бы точно не понравилось слушать советы от какой-то мимолётной пассии сына.

— Тебе помочь? — натягиваю улыбку и переключаюсь на поднимающегося к нам Рому. Тянусь, чтобы перехватить из подмышки цветы, но он уворачивается.

— Руки, рыжая. Это не тебе. И вообще, не стой на холоде, простудишься, — выдаёт гад.

— Больно надо, — фыркнув обиженно, отворачиваюсь и демонстративно ухожу в дом.

Мужчины остаются на крыльце, я же иду на кухню. Вот и буду сидеть возле Натальи и вообще игнорировать гадского босса.

Время в компании словоохотливой женщины пролетает совершенно незаметно. Я помогаю Наталье с выпечкой, она готовит свой фирменный торт Наполеон по какому-то новому рецепту. Рассказывает разные истории и байки.

Временами к нам присоединяются её дочери. Периодически заглядывает Рома, окидывает подозрительно-цепким взглядом нашу компанию. И так же молча удаляется из кухни.

— Чего это он такой загадочный? — почему-то у меня спрашивает Полина, вертя в руках четвёртый по счёту фужер с наливкой. Что-то она рано начала праздновать мамин праздник.

— Понятия не имею, — пожимаю плечами, воруя чайной ложечкой крем из миски.

— Сюрприз готовит, — выдаёт с улыбкой Наталья.

— Да? Что-то новенькое, — хмыкает Бессонова и встаёт. — Пойду гляну, что он там тебе придумал.

Мне тоже хочется посмотреть, что же там шеф для своей мамы делает. Но я вспоминаю, что обижена, и заставляю себя сидеть на стуле ровно и не дёргаться.

— А много гостей придёт? — спрашиваю, кидая взгляд в окно. Время уже за шестой час перевалило. Обычно к этому времени появляются первые гости, но никого ещё нет.

— Мы никого не звали, — машет рукой женщина, убирая поднос с готовым тортом в холодильник. — Кто вспомнит, тот придёт. Все свои уже здесь.

Напрягаюсь, чувствуя подвох. Никого не звали, а меня позвали. Странно? Очень!

— Мама! Лера! — на кухню забегают взбудораженные близняшки. — Вас Рома зовёт. Он что-то сказать хочет!

Девчонки прыгают вокруг нас и тормошат. Торопятся, тараторят что-то. Встаю.

Вот нашёл время сообщать грандиозные новости. Нет бы подождать окончание вечера. Когда все будут сытые, довольные, выпившие, в конце концов.

Со вздохом плетусь за семейством в гостиную. Только никого там нет. А девочки толкают в сторону прихожей. На улицу.

Ещё лучше. Бессонов что, решил сообщить новости на свежем воздухе? Чтобы в случае чего успеть сесть в машину и уехать?

Закатываю глаза, обуваюсь в сапоги и, накинув полушубок, выхожу. Наталья под локоть подхватывает и тянет за собой, бормоча под нос о креативности отпрыска.

Мы огибаем дом и попадаем на заснеженный задний дворик. Всё вокруг белым-бело. И темно. Только расчищенная дорожка с двух сторон подсвечена светодиодной лентой.

— Иди, Лер, — подталкивает меня Наталья, отступая. Непонимающе останавливаюсь. Женщина придерживает близняшек и кивает мне.

Ну я и иду. Чувствую очередной подвох и странность, но иду. Светодиоды впереди плавно зажигаются, подсвечивая мне путь и показывая направление. Я дохожу до кособокого сарая и останавливаюсь.

— Вот вообще не смешно, Бессонов, — ворчу себе под нос, вытягивая шею.

— Согласен, всё очень серьёзно, — выдаёт он за моей спиной.

Разворачиваюсь и жмурюсь от включившихся по всему периметру фонарей, что ярко подсвечивают весь двор. Рома в чёрном строгом пальто стоит прямо передо мной. А вокруг чёртовы корзины с цветами. Причём их больше, чем было до этого в машине. Брусчатка под ногами, что была до этого чистой, сейчас усыпана лепестками красных роз.

Некрасиво будет, если я при всём его семействе развернусь и уйду отсюда, правда?

Кошусь на сарай, прикидывая: есть ли там что-то тяжелое и увесистое. Чтобы прибить одного гениального манипулятора.

— И что всё это значит? — шиплю, задирая голову.

Рома не отвечает, вынимает руки из карманов пальто. Разжимает пальцы, показывая бархатную коробочку. И, открыв крышку, демонстрирует кольцо с увесистым таким булыжником.

— Мой дед подарил это кольцо бабушке перед тем, как уйти на фронт. Когда он без вести пропал, на руках у бабушки остались трое маленьких детей. Она прошла много трудностей, безденежье, безработицу и голод. Продала почти все свои драгоценности и мебель, но оставила это кольцо. Хранила его всю оставшуюся жизнь и часто говорила, что передаст только моей будущей жене. Она так и не вышла больше замуж и прожила оставшуюся жизнь с любовью к моему деду. Кольцо долгое время лежало у родителей, а я считал, что ни одна женщина не достойна носить семейную ценность. Не достойна носить то, что оно символизирует. Любовь, верность, преданность. Пока не встретил тебя, — Рома протягивает коробочку мне. — Ты просила не заикаться о свадьбе. И это не предложение. Я просто хочу, чтобы оно было у тебя. Возможно, чуть позже, когда ты полюбишь меня так же, как и я тебя, согласишься надеть его и выйти за меня замуж.

Слов не нахожу, чтобы отказать. А ведь была решительно настроена. У меня дрожат пальцы, и явно не от холода.

— Ты… Ты меня любишь? — вычленив из всего потока сказанного, нерешительно поднимаю голову, пытливо заглядываю в зелёные омуты глаз мужчины.

— Люблю, — так просто выдыхает единственное слово и криво улыбается.

Хочется воскликнуть: «Не верю!»

Но глупое сердце верит. Ускоряется с перебоями, разнося по венам горячую волну радости и маленького женского счастья. Аж цвета ярче становятся вокруг. Только я никого, кроме Бессонова, не замечаю.

— Всем своим отсутствующим сердцем люблю, — добивает Рома и, перехватив онемевшую руку, притягивает ещё ближе к себе. — Ты согласна?

Заторможенно киваю, совершенно не соображаю, о чём он спрашивает. И вздрагиваю, когда холодный металл касается безымянного пальца. Опускаю взгляд на наши руки и наблюдаю, как бессовестный начальник надевает на меня семейную реликвию.