Темный орден (Оболенский, том 3)

Глава 18

Охваченный ужасом, я продолжал перелистывать страницы, скользил взглядом по строкам, а на затылке у меня шевелились волосы.

Вот на чем было основано могущество Темного ордена. На крови невинных людей, которым не повезло родиться в другом сословии. Черт возьми, ну детей-то за что… Они-то каким боком?

«Успокойся, Хруст», — шепнула Тьма. — «Былого не вернешь. Даже я, обладая полной силой, не смогу вернуться во времени и заставить события пойти иначе. Жертвы есть жертвы. Даже богам неподвластно время. Главное — теперь ты знаешь то, что доступно лишь избранным членам Ордена».

— Ага, — рассеянно отозвался я.

Это походило на пытку, но я не мог остановиться. Продолжал листать, читать. Вот уже начался следующий год, вот уже объектам присваивались номера 6.1 и 7.4 — значит, это были уже шестая и седьмая дюжина. Еще и название такое — «объекты», полное обезличивание и обесчеловечивание. Словно эти люди были неодушевленными предметами.

Интересно, что в итоге стало с этим братом Октавианом? Он хоть поплатился за свои эксперименты?

«Отчасти», — ответила Тьма. — «В этой книге ты этого ответа не найдешь».

Я снова уставился на первый, самый роскошный, фолиант. Спать уже совершенно расхотелось, зато Алтай развалился посреди кровати и дрых без задних лап. Ну ничего, пусть отдыхает. А я понял, что не смогу спокойно спать, пока не выясню, настигло ли возмездие этого брата Октавиана.

Первой мыслью было обнаружить, жив он или мертв. И если еще жил, то укокошить его своими руками, получив от этого удовлетворение. Но опыты он проводил слишком давно. Мог родиться в конце позапрошлого века или в самом начале прошлого. Насколько я понял, обладание дарами не могло существенно продлить человеческую жизнь. Значит, шансов застать Октавиана живым у меня было мало.

— Ну, иди сюда… — кряхтя, я вытащил книгу жизнеописаний Примогенов и бахнул на столик. Подкрутил свет в лампе так, чтобы горело поярче, и принялся листать фолиант.

Это и правда оказалась книга, собравшая всех Примогенов двадцатого века. Оглавление выстроили по алфавиту.

— О… Где у нас «О»… — я провел пальцами по столбику указателя страниц… Ага, Октавиан.

Всего за целый век Примогенов набралось с три-четыре десятка. Не так уж и много, если подумать. С другой стороны, если за каждым из них водился грешок, подобный Октавиановскому, это была уже очень серьезная банда преступников и убийц.

Интересно, знала ли сама государыня Ольга Николаевна об этом? И если знала, то как могла допустить подобное после того кровопролития, на которое пришлась ее молодость? Я не исключал, что чудом спасшаяся девица, в силу своей юности, могла отдать управление государством на откуп кабинету министров, но…

Почему-то мне думалось, что женщина на троне должна быть более милосердной. Так уж повелось, что от дам ожидали умения сглаживать острые углы и проявлять чудеса обезоруживающей дипломатии там, где мужики бы уже давно друг друга поубивали. Тем более Ольге Николаевне досталось если не пепелище, но уж точно здорово ослабленная Мировой войной, Революцией и Реставрацией страна.

Я ещё тогда приметил в колоде Таро, которой пользовалась сестра Аурелия, карту под названием «Императрица» — и там была изображена беременная красивая правительница в окружении буйной растительности: под ногами клонила к земле тяжелые колосья пшеница, за ее спиной пышно цвели деревья… Словом, торжество плодородия и созидания. Почему-то мне казалось, что настоящая императрица должна быть именно такой. Пестовать жизнь.

Но что получилось у Ольги Николаевны?

Остановить кровопролитие — да, но не сразу. Восстановление страны — да, но на это ушло все ее правление. Создание нормального парламента и других социальных институтов — тоже важно, дело хорошее. Она понимала, что структуру власти придется изменить, чтобы избежать новых волнений. У верных императорскому дому семей пробудились дары, и это тоже было использовано во благо. Хотя бы поначалу. Но появился и Орден, словно клякса на красивом документе. И у меня не укладывалось в голове, как правительница, которая действительно положила жизнь на восстановление родины, могла проглядеть дела Ордена…

«Ну ты нимб на императрицу-то не вешай», — вмешалась Тьма. — «Все ошибаются, даже государи. Человек несовершенен, даже если он помазан на царствование».

— А ты — совершенна?

«Как сила может быть совершенной? Сила — это мощь, импульс, энергия. В этом и заключается величайший парадокс: силе, дабы ей реализоваться, нужен человек. Человек способен измениться под влиянием этой силы и обретения власти. Но то, кем он в итоге станет, зависит от него самого. Человек — существо хаотическое, если угодно так выразиться, беспорядочное и слишком подверженное страстям. А человек могущественный… Кому я рассказываю? Ты сам все знаешь, Хрусталев».

— Ну, допустим. Так ты об этом говорила, что собираешься изменить человека?

«В какой-то степени. Невозможно изменить природу, но можно изменить видение».

Почему-то мне вспомнился Хаксли с его «Дивным новым миром». Лишь бы это не докатилось до Замятина с его «Мы» или, не дай боже, Оруэлла. Мысль о том, что Тьма собиралась вмешаться в человеческое естество, все еще вызывала у меня непонятное отторжение. С другой стороны, порядок — это порядок. Но порядок — дело хорошее, когда он справедлив. Когда, например, охреневшие от вседозволенности власти Октавианы не экспериментируют на детях, а торчат до конца своих дней в тюрьме или закрытой лечебнице. Или и вовсе оказываются прикопаны где-нибудь в лесочке…

Я нашел нужную страницу и уставился на портрет душегуба. Гравюра была выполнена с большой искусностью. Со страницы на меня смотрел благообразный дедуля в костюме-тройке и при галстуке. Лицо казалось вытянутым из-за обильных залысин, глубоко посаженные глаза смотрели умно и спокойно. Никакого маниакального блеска и безумной улыбки, разумеется. Овальные очки в тонюсенькой оправе придавали душегубу интеллигентный вид. Воротник рубашки был накрахмален, на галстуке красовалась изящная заколка с гербом ордена, из кармана выглядывала цепочка часов.

— «Примоген Октавиан», — прочитал я. — Дослужился, значит, паскуда такая.

Вот так всегда. Встретишь такого в булочной или театре и подумаешь — милейший же человек, приятнейший во всех отношениях. А оно вот как на самом деле. Тьфу.

Я пробежался по его биографии. Настоящее имя — Тимофей Сергеевич Бутурлин, третий сын графа Бутурлина. Родился в 1905 году в Москве. Окончил гимназическое отделение лицея Цесаревича Николая. В период Реставрации перебрался в столицу и поступил на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, выбрал естественно-научное направление.

— Что ж, это кое-что объясняет, — хмуро сказал я. — Человек науки, ага. Так… Метка обнаружена в 1922 году. Семнадцать лет.

Но тогда Ордена еще не было. Судя по тому, что Октавиану-Бутурлину дали спокойно доучиться, он мог контролировать свою силу либо она проявилась позже.

— «Один из первых членов Ордена», — прочитал я. — «С 1931 года заведовал направлением изучения потенциала силы».

Догадка подтвердилась. Что там дальше? В 1947 году получил ранг отца — засиделся в «братьях», однако. Хотя, вероятно, эти ранги придумали позже. С 1963 года — постоянный член Совета. В 1982 году стал Примогеном. Вот так, вся жизнь в сухих цифрах. И ни слова о его истинных деяниях. Только об открытиях, которые совершил Октавиан во благо Ордена. А о том, за чей счет это было сделано, деликатно умолчали.

«Создал надежную систему оценки потенциала носителей печати Тьмы. Награжден титулом Примогена за углубленные исследования… бла-бла бла».

Интересны были обстоятельства смерти этого душегуба. Судя по всему, его все-таки настигло возмездие, пусть и спустя столько лет.

«Погиб вместе с исследовательской группой в собственной лаборатории в 1989 году во время проведения исследований над опасным объектом, не успев закончить работу над инициативой „Лазарь“…»

Мой взгляд зацепился за знакомое слово, а внутри все похолодело. Кажется, я даже подпрыгнул на кровати, отчего Алтай проснулся и что-то недовольно проворчал.

Лазарь?! Неужели тот самый?

Да ну. Лазарь — имя распространенное, библейское. Используется как название целой кучи проектов, поскольку окутано флером воскрешения. Это слово могут приплести к чему угодно.

Но было одно обстоятельство, которое заставляло меня думать, что связь здесь все-таки была.

Лаборатория в подземелье на острове. Они ведь тоже собирали детей. Ну если не совсем детей, но подростков. От пятнадцати до восемнадцати. Коллекционировали особенных ребят, словно в Кунсткамере, и заставляли работать на себя… И того, за кем так долго гонялся Самойлов, тоже звали Лазарем. Было бы похоже на совпадение, кабы методы не оказались столь похожи.

Тьма молчала, давая мне возможность самому сделать выводы.

— Ты знаешь что-нибудь об этом? — тихо спросил я.

«Пока ты и без меня прекрасно справляешься. Отмечу лишь, что Друзилла дала тебе эти книги вовсе не затем, чтобы ты связал свои былые приключения с Орденом, но для того, чтобы понимал, с кем борешься».

Я отложил книгу и вышел в гостиную. Вылил перезаварившйся до состояния чифира холодный чай в чашку и залпом выпил.

Елки зеленые… Значит, Лазарь был объектом испытаний и смог сбежать, предварительно отправив на тот свет Октавиана и его миньонов? Или одаренных там была целая группа, и он спасся не один? Тогда логично, что они разбежались, причем в другие страны. Боялись преследования. А там могли использовать способности для обогащения и обретения влияния… И лишь затем могли снова запустить руки в империю. Но какова итоговая цель? Мне все это казалось настолько невероятным, что пора было начинать мастерить шапочку из фольги.

«Какой бы она ни была, Лазарь сейчас не является тебе врагом», — подсказала Тьма.

— Почему бы тебе не рассказать мне все полностью?

«Как бы ты поступил на его месте? Представь. Ты, допустим, бастард. На медосмотре при поступлении в какое-нибудь училище у тебя обнаруживают метку. Тревога, шум, треск, беготня — и за тобой приезжает коллега брата Луция на стильной черной машине. Тебе говорят, что отныне ты — изгой и лишен права на обычную жизнь…»

— Плюс-минус это то, что было и со мной.

«Только есть существенная разница, — ответила тьма. — Происхождение. Ты оказался в теле полноценного аристократа со всеми вытекающими. Тому, кого ты называешь Лазарем, не повезло».

Значит, Тьма все же решила рассказать мне его историю. Но зачем?

«Затем, чтобы ты понимал — это давно назревало. И у тебя могут появиться неочевидные союзники. В конце концов, у моих рук тоже могут быть свои руки…»

— Так что с ним сделали? С этим Лазарем.

«Отправили в Орден, разумеется. Где он быстро выяснил, что его ожидал не более-менее предсказуемый путь темного брата с соответствующими карьерными перспективами, а застенки лаборатории сумасшедшего старика, решившего продлить жизнь других таких же стапреров… Как же мне нравится это смешное слово! Продлить ее за счет извлечения силы из… как в твоем мире это называется… неликвида?»

— Неликвидом у нас чаще всего называют товары или активы, — проворчал я. — Впрочем, ты права. Они незнатных давно расцеловечили, еще в тридцатых. Значит, эта инициатива «Лазарь» не предполагала воскрешение почтенных кадавров, но должна была подарить стареющим Примогенам новую жизнь за счет молодых незнатных одаренных?

«Примерно так».

— А доказательства этому найти можно?

«Боюсь, все утрачено. Единственные живые свидетели, это те, кто смог спастись».

— Но остальные знали! Может даже Вергилий знал…

«Знали. Но ничего никогда не расскажут. Ты же понимаешь, что начнется, если об этом просочится в массы? Могут и на вилы поднять, и не факт, что дары помогут отбиться от разъяренной толпы».

Понятно. Концы в воду. Что ж, теперь я понимал примерную мотивацию этого Лазаря. На его месте я бы тоже хотел отомстить Ордену и системе, которая позволила ему существовать. Жаль лишь, что он пошел по проторенной дорожке и начал использовать те же методы, что и его мучители. Точнее, не он один. Тьма сказала, что спаслись несколько. Знал ли об остальных Самойлов? Или этот спрут настолько разросся, что всех концов не найдет никто и никогда?

«На сегодня ты достаточно узнал», — с материнской интонацией сказала Тьма. — «Тебе нужен отдых. Ты все еще ранен, измотан, и восстановиться как следует можешь лишь во сне. И восстановиться тебе нужно быстро. Друзилла права. Все вышло на финишную прямую, весь этот многолетний проект. От тебя слишком многое зависит, так что побереги себя».

Ну прямо сама забота! А когда я драпал от Северины с ее волшебным ножичком, чего молчала? Кстати, о ножичке…

«Об этом потом. Ложись спать, дитя».

Не без неудовольствия, но пришлось признать правоту силы. Организм действительно держался на морально-волевых. Я аккуратно собрал литературу и убрал в тайник. Разобрался, как его закрывать — и это было последнее усилие, которое совершил мой мозг.

Через несколько мгновений я уже спал, привалившись к теплому боку Алтая.

Утро началось не с кофе.

Утро началось с физиономии Дионисия — настолько жизнерадостной и позитивной, что аж скулы сводило.

— Шесть утра, Владимир Андреевич! — отрапортовал слуга под мелодичный бой каминных часов. — Мне передали, что вы предпочитаете сербскую кафу, и я принес для вас чашечку.

Я окончательно разлепил глаза. Алтай тут же ткнулся мордой мне в ладонь за утренней порцией ласки. Все-таки разбаловал я его, хотя наверняка пес был доволен такой «пенсией».

— Ну давай сюда свою кафу, — проворчал я, но спохватился. Слуга не был виноват в том, что я ни черта не выспался. — Спасибо, Дионисий.

Юноша поставил серебристый подносик на прикроватный столик. Помимо чашки собственно кофе там был стакан воды, стакан апельсинового сока и вазочка с шоколадными конфетами.

— Балуешь, — улыбнулся я.

— Отнюдь, ваше сиятельство. Кабы баловал, то разбудил бы в девять. Но вы не выгуливали пса вечером. Я подумал, его терпение на исходе.

И правильно подумал. Я взглянул на Алтая, а тот, в свою очередь, красноречиво отвернул морду в сторону выхода. Что ж, поторопимся.

— Я пока что приготовлю вашу прогулочную одежду, — сказал Дионисий и засуетился возле шкафа.

— Да не старайся ты так, — выпив первый глоток кофе, я немного воспрянул духом. — Все равно торчать весь день в комнатах. Выйду в домашнем.

— Ну не в халате же, ваше сиятельство. Вы же не Обломов!

А парень был начитан для слуги. Что ж, приятно.

Алтай спрыгнул с кровати и засеменил к выходу. Я в три глотка допил восхитительную кафу вприкуску с конфетой и порылся в сумке в поисках пакетов под собачье гуано. Садовник вряд ли будет в восторге, обнаружив кучу, да и вообще не убирать — как-то не по-людски…

Дионисий все же помог мне одеться, но я позволил это только ради ускорения процесса.

— Идемте, я покажу вам быстрый ход.

Мы с псом отправились за ним. Оказалось, рядом с парадной лестницей была еще одна, для слуг. В прошлый раз мы шли иным путем, но я мотал на ус все тайные ходы. Эта лесенка вывела нас на нижний этаж а оттуда было рукой подать до сада.

— Пока гуляете, я позабочусь о завтраке, — сказал Дионисий и исчез.

В коридорах для прислуги царило оживление, а вот сад оказался пустынным. Я спустил Алтая с поводка и побрел по аллее, стараясь держать пса в поле зрения.

— Владимир Андреевич!

Я обернулся, услышав знакомый голос. В первую секунду даже обрадовался, что это был брат Луций, а не набивший своей услужливостью оскомину Дионисий.

— Здравствуйте, брат, — вежливо улыбнулся я.

Но улыбка сползла с моего лица, когда я заметил, что Луций принял свою «боевую» форму. За его спиной, словно крылья демона, клубилась Тьма.

— Владимир Андреевич, боюсь, я здесь не со светским визитом, — мрачно сказал и без того невеселый дисциплинарий. — Я пришел, чтобы заключить вас под стражу.

По привычке я огляделся по сторонам, ожидая, что сейчас из-за этих вековых яблонь повылезают его помощники — ну не станет же он самоубиваться о меня в одиночку?

— Вас обвиняют в убийстве, Владимир Андреевич. Я очень прошу вас не усложнять и без того запутанную ситуацию и пойти со мной без сопротивления.