Тень берсерка

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

После возвращения Босягина проникаюсь твердым убеждением: мои учителя могли бы гордиться тем, что посеянные в неокрепшей душе школьника семена постоянно дают пышные всходы плевел даже в зрелом возрасте. При условии, конечно, если бы преподаватели узнали: расхожая фраза о жизни, где всегда есть место подвигу, пришлась мне по душе до такой степени, что повлияла на выбор профессии.

Не узнают. Исключительно из-за моей природной скромности и полного отсутствия чувства тщеславия, которое пришлось выкорчевывать из собственной души, руководствуясь низменным инстинктом самосохранения. Это пресловутое чувство почему-то улетучивается с нездешней силой, стоит возникнуть малейшей вероятности совершить очередной подвиг.

То, что я называю подвигом, Рябов отчего-то постоянно именует поиском приключений на собственную задницу. Не иначе только для того, чтобы снизить мой очередной благородный порыв, направленный на достижение главной жизненной цели. Что поделаешь, если в моей душе горит неугасимый огонь стремления принести обществу максимальную пользу. Пусть Рябов считает: пресловутое пламя имеет совершенно другое происхождение, а именно — это не потухший огонь пионерского костра в заднице, он не собьет меня с истинного пути. Как я решил — так и будет. Иначе... Иначе жить не стоит.

О приключениях на собственную задницу, где вовсю пылает ну прямо-таки вечный огонь, невольно вспомнилось после того, как Босягин прекратил утомлять мои глаза бликами, отзеркаливающимися от его головы. Складывается такая ситуация, при которой мне вроде бы светит не очередной подвиг, а элементарно не дают спокойно спать лавры господина Свириденко. В прямом и переносном смысле. А как же иначе, если Свириденко стал первым и последним человеком, осмелившимся сунуться в спецхран? Мир твоему праху, Анатолий, ты был смелым человеком, но так до конца и не понял той элементарщины, о которой я втолковывал Гарику: жизнь — не кино, в ней герой-одиночка живет не больше, чем позволяет разбушевавшееся чувство собственной безнаказанности.

Лично у меня, кроме того, что в жизни всегда есть место подвигу, имеется еще одно убеждение: пусть на собственных ошибках другие учатся, мне для подобной науки и чужих хватает Иначе бы не посылал Босягина в очередную командировку, попутно дав понять на всякий случай зарубежному партнеру, куда нацеливаюсь. Это мой стиль работы, основанный на привычке параллельно решать несколько задач. Судьба господина Свириденко — еще одно подтверждение верности выбранного метода, выкристаллизовавшегося путем проб и ошибок. Чужих ошибок, само собой разумеется.

Итак, пять лет назад в поезде, направлявшемся в сторону Брянска, был убит сотрудник уголовного розыска МВД России Анатолий Свириденко. Именно убит, но объяви об этом вслух, так Московская транспортная прокуратура, того глядишь, еще потянет в суд за клевету и нанесение тяжких повреждений своей донельзя высокой репутации.

В сферу деятельности Свириденко входили хищения и противозаконный вывоз из России предметов антиквариата и исторических ценностей. За несколько дней до смерти, явно проверяя оперативные данные, он побывал в башне одного из монастырей Сергиева Посада, где обнаружил «Загорский архив». Попросту говоря, произведения искусства, которые с высокой взыскательностью отбирал в свое время для личного собрания самый известный тогда коллекционер в мире по кличке Гитлер.

Фюреру было отчего привередничать и перебирать харчами. Понятное дело, сотни личных и музейных коллекций всей Европы, это же как попотеть нужно, чтобы из такого-то изобилия выбрать наиболее подходящее твоему тонкому эстетическому вкусу. Иди знай, может, вождь до того увлекся, что не заметил открытия второго фронта при таких-то возможностях пополнять личное собрание.

Как бы то ни было, наследником коллекции издохшего из-за явной потери чувства меры фюрера стал... А вот в этом-то и вся загвоздка. До сих пор нет наследника. Все произведения искусства, вывезенные из рейхстага, в качестве трофеев попали в Москву, однако сперва советское, а затем российское правительства официально открещивались от того, что коллекция Гитлера находится на их территории. На нет и суда нет, в том числе и международного, но кто-то же на самом деле должен считать себя если не прямым наследником Гитлера, то хозяином коллекции-призрака — без сомнения.

Иначе отчего Свириденко так переполошился, он ведь уже жил не при проклятом тоталитаризме, а в свободной стране, демократической до омерзения. Вместо того, чтобы растрезвонить о находке века в средствах массовой информации и дырявить мундир для очередной государственной награды, Свириденко тут же предупредил коллег по работе: с этой минуты цена моей жизни — три копейки в не сильно базарный день.

Подобное ценообразование сложилось оттого, что мент имел еще одно твердое убеждение: пропавшие предметы искусства из несуществующей коллекции самым удивительным образом материализуются в закордонных частных коллекциях благодаря неустанной заботе о культуре некоего господина Григорьева. Того самого, которым ведает закупками произведений искусства для отечественных музеев. Только не зря философы утверждали: истинная культура не знает границ, а потому государственный закупщик старается вовсю доказать делом верность такого теоретического рассуждения. Вместе с теми, кто его прикрывает сверху, потому что одному Григорьеву такое стремление тайком дарить людям радость явно не по зубам и креслу.

Как мне кажется, предупредив коллег о своих дальнейших действиях, господин Свириденко был обязан окончательно отказаться от мысли дырявить мундир для ордена. Уж кто-кто, а он должен был знать: в подобных случаях родина-мать эту дырку в его мундире собственноручно исполнит, пусть даже не собирается награждать посмертно орденом шутки ради. Еще бы, ведь мент обнаглел до невозможности. Мало того что нашел спецхран, так еще и стал громогласно разоряться: если российское правительство откажется мне помочь, то извещу о своей находке германское. Вот только еще раз побываю в Загорске, сделаю опись картин, и историческая справедливость будет восстановлена.

Вместо Загорска принципиального господина Свириденко направили в Калугу для проверки работы местного уголовного розыска, что гораздо важнее для правопорядка, чем какие-то полотна. Из Калуги Свириденко направился в свой родной городок Студенку, но так и не добрался до места назначения. В тот же день его тело обнаружили на железнодорожной колее путевые обходчики.

Когда погибает сотрудник уголовного розыска, менты моментально становятся на дыбы. Коллеги павшего в боях с бандитизмом над его не погребенным телом дают клятвы найти и обезвредить криминалитет, затихают в предчувствии ужаса поголовных шмонов хазы с малинами, а всякие спецподразделения с масками на мордах шерстят подозрительные места с таким остервенением, которое никаким служебным пайком не оправдать. При таких слаженных действиях успех неминуем, и очень скоро на проклятом убийце с радостным скрежетом защелкиваются наручники. Справедливость торжествует, а потому — конец.

Конец фильма, само собой разумеется. В жизни все происходит иначе. Пусть мент Свириденко погиб при весьма загадочных обстоятельствах, понадобилось всего-навсего две недели, чтобы начать расследование. Не раньше, чем по поводу смерти Свириденко подняли вой... Нет, не его коллеги, а депутаты Моссовета. Пришлось разводить следствие, а что делать, если народные избранники чересчур нервничают? Пусть успокоятся, у нас до сих пор все для блага человека. Прошло всего лишь полгода, и прокурор Московской транспортной прокуратуры вынес заключение: смерть Свириденко -— самый что ни на есть несчастный случай. Он просто-напросто выпил куда больше двух бутылок водки, а потом взял и выпал из поезда. Следствие закончено — забудьте.

Так и произошло. Память человеческая во-обще-то штука избирательная, однако лично мне о судьбе Свириденко забыть не придется. К тому же реалии нашей жизни будут крепко помогать этому благому намерению. Ну а о том, что нет ничего опаснее, чем играть в многократно воспетого героя-одиночку, лишний раз задумываться не хочется. Равно как и над тем, отчего Марина не едет в славный город Косятин. Предугадать ходы Рябова сложно, быть может, поэтому чувствую себя на нашем свете немного увереннее. Эх, Свириденко, земля тебе пухом, и чего тебе, подобно другим ментам, легко и просто не жилось на свете?

Аналогичный вопрос я адресовал самому себе перед тем, как приступить к тщательному изучению карты города Косятина.