Терминатор 1965

Глава 23

Анатолий Владимирович Тарасов в личном обшении, на удивление, дядька дружелюбный и весёлый. Тираном, деспотом и фанатиком, каковым тренера выводили в российских телесериалах и фильмах через полвека, Тарасов точно не был. А то что «кошмарил» хоккеистов, так шло сие не от скверного характера, а от желания удержать чемпионов от загулов и нарушения режима. Пили то рыцари льда практически все, режимил разве что Третьяк, но он пока мальчишка совсем, погоды в команде не делает.

Вообще в игровых видах спорта к выпивке сейчас относятся достаточно терпимо, только «индивидуалы» себя блюдут гораздо строже нежели чем компанейские футболисты или хоккеисты. В коллективе молодых здоровых мужиков всегда найдётся заводила, организующий себе и товарищам застолье и поклонниц. Вот с коллективными пьянками Тарасов и боролся нещадно, пресекал и профилактировал, гоняя похмельных чемпионов в наказание так, что порой казалось – не переживут тренировку кумиры миллионов…

Тренеры «поинтеллигентнее» пытались взывать к разуму, достучаться до подопечных, дескать век спортивный недолог, пока молодой, завоюй по максимуму кубков и медалей, а как перейдёшь на тренерскую работу, там можно и пивка-водочки-коньячка. Но когда советского спортсмена трудности путали? Да и «чутка накатить» после победы – святое дело. Оттого и гоняет Анатолий Владимирович своих орлов, потому как понимает – кнут в советском спорте куда как действеннее пряника.

Я мотался в ледовый дворец к Тарасову, даже и в межсезонье держащего армейскую команду на коротком поводке, по архиважнецкому делу – суперсерию с заокеанскими профессионалами хотелось провести пораньше, не в 1972 году, а, например, в 1970. А даже, возможно и раньше, ведь как Суслов отдал Марксу душу: посвободнее «задышала» страна, самую чуточку, но свободнее.

Тут дорогой Леонид Ильич, скорее всего и постарался, очень уж в тему Брежневу смерть сумрачного, «на все пуговицы застёгнутого» идеолога. Недаром слухи по столице ходили, что сусловские «гипнотизёры» свели с ума Цвигуна, который, якобы, начал серьёзно копать под Михал Андреича. По другой версии Семён Кузьмича облучили из посольства электронной пушкой американские дипломаты, после чего высшее руководство СССР перестало ездить по улице Чайковского.

Чушь и дурь, разумеется, но возможно, именно «сбрендивший» Цвигун послужил детонатором для дальнейших серьёзнейших разборок в Политбюро, где, похоже, все подозревали всех. Леонид Ильич нервничал, Шелепин и Семичастный не просто ушли «на другую работу» а отправились на раннюю пенсию, сидели на дачах, фактически под домашним арестом. Но подготовка к операции «Дунай», как и в нашем варианте истории, велась, не знаю правда, более интенсивно, менее, бровастый генсек задружился с маршалом Гречко, а воякам только дай проявить себя. В Генштабе во всю работают над планами «локализации вражеских элементов» в Чехословакии.

Это взвинченный и нервный Евтушенко рассказал, когда в конце июня пересеклись с поэтом на большом «воспитательном» семинаре литераторов. Смерть Суслова повлекла огромные подвижки-передвижки в идеологическом секторе и на Старой площади решили активнее привлекать популярных авторов в качестве политинформаторов, дабы те звонким стихом и чеканной прозой рассказывали, как загнивает капитализм в протестующей Франции и как старается ЦРУ разложить пока ещё незрелое, формирующееся социалистическое общество в Чехословакии. А поскольку Игорь Никитин наипатриотичнейший рифмоплёт, то оказался в числе приглашённых «авторитетных авторов», каковых чуть позже называть станут «лидерами общественного мнения» и удостоился чести сидеть через стол от самого Евтушенко. Евгений Александрович яростно шептал (но я бы услышал и за двести метров такой шёпот) Роберту Ивановичу какой катастрофой для Советского Союза и социалистического лагеря станет силовое решение «чехословацкого вопроса»…

На Евтушенко косились и одновременно шеи вытягивали, желая подслушать, что же знает «секретно-генштабистского» информированный поэтище. Смешно, если Евтушенко не врёт, если дружки в погонах не дезинформируют сознательно художника слова, то сейчас стратегическую инфу сдаёт Евген. Среди писак вероятны агенты империалистических разведок. Эх, вот так и живём-работаем. Где-то всё секретится до 80 уровня, а потом по пьяни кенту разбалтывается. Если, повторюсь, то не сознательная деза, сбрасываемая грушниками (не может КГБ офицеров Генерального Штаба пользовать) через известного поэта…

Кстати, Евтушенко считает меня гебистом, специально засланным в ряды творческой интеллигенции. Как же, отимел на зимних олимпийских играх орально и всячески французскую журналистку, взял денег с автомобильного концерна, пропил большой гонорар, не вывез его на родину в виде шмоток – гусар! И ничего за это гражданину Никитину не было! Ещё Евгений Александрович прежестоко раскритиковал «мой» опус про далёкую, но в то же время такую близкую солнечную Кубу. Молодой Кобзон так задорно и искренне исполнял шлягер, что Ёсю срочно командировали на Остров Свободы с группой киношников, где и записали ударный советско-кубинский клип, причём Фидель в съёмках принимал живейшее участие и жопасто-сисястые (правда, в военной форме, но от этого ещё более сексуальные) кубинки в кадре наличествовали. Самое смешное, за песню вступился родной её отец – Ошанин. Ай да Лев Иванович – сердцем учуял «кровиночку», «ребёночка похищенного», коего должен был породить лет эдак через десять. В общем Ошанин взялся яро продвигать «Куба далека» и весьма нелицеприятно отозвался о Евтушенко. В перерыве Рождественский подошёл пообщаться, таща за рукав упирающегося Гангнуса.

– Игорь, слушай, давай ещё раз поспорим. Как в Гренобле. – Не понял.

– Напиши в стиле Женьки что-нибудь эдакое, чтоб «один в один».

– А запросто, вы так яро международную обстановку обсуждали, что за перерыв влёгкую накатаю евтушенковское, ещё и пообедать успеем. – Жаргончик характерный, – Евтушенко болезненно скривил «морду лица», – «накатаю», «влёгкую»…

Пропустив мимо ушей брюзжание мэтра, двинул в столовую, захватив блокнот, в котором начал черкать исторические строки, надо же изобразить «работу мысли». Моментально проглотил первое-второе и салат, у нас, у киборгов-терминаторов нет проблем с усвоением пиши, хоть ветки берёзовые можно пожирать, всё переварит контролируемый «Слиянием» желудок. А за компотом, уложившись в десять минул, накидал текст, изрядно подсократив от оригинала, для чёткости и краткости. Грешил, ой грешил Евгений Александрович броской и заумной фразой, «растаскивающей» произведение. А стих – он как выстрел! Бах – и в ум, бах – и в сердце? Бах – и равнодушие убито, совесть воскресла…

Рождественский и Евтушенко «заправлялись» через четыре столика и нет-нет посматривали как там Гарик Никитин Жеку Евтушенко пародирует. Ну-ну, скальтесь, господа товарищи, лыбтесь…

– Давай! – Рождественский руки потирал в предвкушении. Наверняка сейчас Роберт Иванович пытается «поймать» то ощущение, когда я ему в глаза глядя, явил его же стих четырёхлетней будущности.

– Товарищи, особо обращаю ваше внимание, что это не я написал, а Евгений Александрович летом одна тыща девятьсот шестьдесят восьмого. Ну, я полагаю, что Евтушенко непременно бы так написал.

– Не тяни паузу, конферансье, – ого, а Евген то нервничает. Ладно, держи!

И тишина… Мёртвая тишина… Сам Евтушенко странно сморщился, задёргал кадыком, поначалу подумалось, – блевать начнёт, но нет – рыдания сдержать пытался поэт. Не получилось, быстро пошёл мэтр на выход, закрывая лицо руками. Рождественский побледнел, понимая, что его шутка зашла край как далеко, потому и не стал терзать Роберта Ивановича глупым вопросом – кто же спор выиграл.

М-да, похулиганил. Человек пятнадцать слушателей, да каких – писатели и поэты маститые, что им стоит запомнить три десятка строчек. Отсидел на совещании-семинаре все четыре послеобеденных часа-лекции, даже в дискуссии поучаствовал. А Евгений Александрович, как убежал из столовки, так и не объявился более на мероприятии, уйдя, как впоследствии выяснилось, в страшный, чёрный двухнедельный запой.

Слухи и сплетни в Советском Союзе распространяются «со скоростью стука», Серж Павлов вечером того же дня вызвал «на ковёр», метал громы и молнии, в общем – уволил «с волчьим билетом». В принципе, прав был экс-комсомольский вожак, пригрел подлюку Никитина, в штат новообразованного Госкомитета оформил, хоть и на 140 целковых в месяц, но с перспективой выезда за рубеж! А я – презлым отплатил за предобрейшее. Потому не послал Павлова в ответ, дверью не хлопнул, чтоб с петель слетела, а покаянно покачал головой и побрёл куда глаза глядят. В принципе, ничего страшного не произошло, денег полно, планов громадьё. Может оно и к лучшему, что выскочил из официальной конторы. Устроиться сторожем, благо в трудовой книжке есть отметка о такой работе (ишь, профессионал, с опытом!) и наслаждаться жизнью.

Увы, мечты, мечты. С утра «дёрнули» на Лубянку. Улыбчивый молодой человек, он же капитан госбезопасности Иван Сумароков, судя по «корочкам», пригласил прокатиться на видавшем виды «Москвиче».

– Личное авто, Иван Маркович?

– Как определили?

– Звание – капитан, судя по всему оперативник, утром сами заехали на адрес, «выдернули клиента» на допрос.

– На беседу.

– Пусть будет беседа. Я думаю, кто-то из писательской братии оперативно «стуканул» про инцидент с Евтушенко, ситуация глупейшая, признаю. Ваше начальство, очевидно посчитало также. Но надо срочно дать наверх объяснение, с чего началось то стихосложение антисоветское. Вот вы с утра пораньше и рванули на отцовском, наверняка автомобиле по делам служебным, чтоб до обеда успеть доложить руководству.

– Всё правильно – Сумароков покрутил головой, эдак, уважительно, – не зря с Семёном Кузмичем работали.

– Это да, замечательный был человечище.

«Беседовали» на первом этаже «Большого дома», в специально для подобных разговоров обустроенном кабинете. Капитан попросил подождать пару минут на изящной скамеечке, на трёх человек любовно исполненной (интересно, столяр специально сюда творил скамью, наверное, специально, – идеально попадает в небольшую нишу между опорными колоннами) заскочил в комнату с ничего не говорящим номером 214 и через минуту пятьдесят секунд высунул голову в коридор.

– Игорь Владимирович, прошу.

Чутким ухом терминаторским уловил работающий в столе магнитофон. Запись ведётся, ничего страшного, значит, будут разговор «прокручивать» с вышестоящими товарищами, может, психологов каких подключат.

Как на духу рассказал капитану (и записывающему устройству) из-за чего случился весь сыр-бор.

– Но почему вы, Игорь Владимирович, такой антисоветский текст декламировать начали? Ладно бы отдали листок Евтушенко с Рождественским, коль Роберт Иванович арбитром выступал. Но зачтение ТАКОГО непотребства, оно, знаете ли, чревато.

– Антисоветская пропаганда? Поймите, Иван Маркович, я себя преломлял через видение мира Евгением Евтушенко. Он как раз бурчал про скорый ввод наших дивизий в ЧССР, что это катастрофа и прочее.

– Далась вам эта Чехословакия, как будто других проблем нет.

– Полно проблем, сейчас вот со спортом разгребаться только начали, там прежнее руководство такого наворочало. Чёрт! Я же всё, изгнан Павловым из помощников, без меня пускай Олимпиаду в Мехико выигрывают.

– Не спешите, не спешите, Игорь Владимирович. С Сергеем Павловичем вопрос утрясётся. Скажите, а неужели в Мехико нашу сборную ожидает провал?

– Ну, как провал. Вторыми то точно станем в общекомандном зачёте, но США займут первое место по медалям, это далее не обсуждается. Вопрос лишь в том насколько обгонят их буржуйские спортсмены наших. Прогнозы пока неутешительные, встать вровень со штатовцами вряд ли получится.

– Вы предложили Павлову начать кампанию в западных газетах, вскрывающую факты применения спортсменами запрещённых медицинских препаратов, «подстёгивающих» организм атлетов.

– Да, но тут надо тонкую грань соблюсти, показать массовость спорта в Советском Союзе, рабочие спартакиады и прочее, что из десятков миллионов физкультурников набирается достаточно спортсменов способных бить мировые рекорды и без допинга. А в буржуйском обществе такого нет, там спорт – источник наживы и ставок на тотализаторе, оттого и глотают атлеты в капстранах всякую дрянь, лишь бы победить…

– Но, такие публикации есть, в «Советском спорте» например, напечатали недавно…

– Иван Маркович, – невежливо перебил я чекиста, – во-первых таких публикаций недостаточно, а во вторых Госкомспорт и должен взять под контроль тренерский корпус, чтоб не кормили наставники всякой дрянью спортсменов в надежде на выигрыш. Тут ведь как – надерутся химии на республиканских или там на чемпионате Союза, покажут неплохой результат, их в сборную выдернут, а они уже всё, – «грязные». И ладно бы сами, так ещё и остальных подведут под монастырь, страну ославят. Врачей спортивных опять же не хватает, в этом направлении работы непочатый край. Или вот – девчонки перед соревнованиями дают хороший результат, если на херу у мужика попрыгают. Не удивляйтесь, в ГДР такое во всю практикуется. А у нас придумали «облико-морале» и прочую чушь. Сколько золота олимпийского упустили, из-за того, что спортсменки выходили на старт не отжаренными как следует, не, окрылёнными, так сказать.

– Гм. А кто их в Мехико, «жарить» будет, – Сумароков удивился несказанно, – тренеры? Они же многие в годах.

– Почему обязательно тренеры? Волейболисткам молодых массажистов в команду добавить, а легкоатлеткам и пловчихам разрешить поехать со своими женихами-мужьями, чтоб суженые не у телевизора бухали, а снимали барышням стресс, массажируя и там и тут…

– Интересный вы собеседник, Игорь Владимирович. А что же, отсутствие баз, стадионов, бассейнов, не сказывается на результатах? Как-то у вас всё просто и даже весело местами получается.

– Так сколько времени осталось до Олимпиады? Потому и выискиваем простые решения, которые принесут быструю отдачу. А строительство стадионов, дело наиважнецкое, кто ж слово против скажет.

– Вижу, нравится вам работа, потому не спешите бросать заявление на стол, не ругайтесь с Сергеем Павловичем, он человек искренний, иногда вспыльчивый, но отходчивый. И вас ценит.

Тут да, действительно, «Палыч Павлов» загорелся провести Олимпиаду в СССР и спешно сколачивал команду из сторонников сей идеи. А кто уже такого славного Мишку олимпийского нарисовал, с поясом красивым из пяти колец, символизирующих дружбу народов пяти континентов? Плюс, в первые же дни работы в Комитете «наваял» песни «Добро пожаловать в Москву, Олимпиада» и «До свидания наш ласковый Миша». Когда исполнил перед коллегами по окончании дня рабочего, на полную «включив Лещенко» и рассказал предварительно задумку про улетаюшего на воздушных шарах талисмана Олимпиады, женщины все как одна промакивали глаза платочками. Не боялись бы за дорогущую и дефицитную косметику – непременно изрыдались бы от чувств нахлынувших. Потому размолвка с Игорем Никитиным Сергей Палычу не нужна, вредна даже, а он карьерист ого какой!

Комсомолец Павлов переход в Госкомспорт с «политической работы», безусловно расценивал как понижение, но не сдавался, хотел проявить себя и зайти в Политбюро через Олимпиаду, о чём по пьяни дважды откровенничал. Только вот рачительный Брежнев, когда глянул на сумму предполагаемых затрат на проведение спортивного праздника, в ужас пришёл. Однако переубедить генсека вопрос времени, да и страна развивается ого как, быть Олимпиаде в Советском Союзе!

Насколько помню, именно Павлов в нашей истории стал инициатором выдвижения кандидатуры Москвы на проведение Игр 1976 года. Тогда Монреаль победил, но всё тот же Павлов уговорил Леонида Ильича сотоварищи подать заявку на Летние Олимпийские Игры 1980 года. Если бы не вторжение в Афганистан, какой бы замечательный праздник случился, мирового масштаба. А так вышел междусобойчик стран соцлагеря, с небольшими группками спортсменов капстран, выступавших кто под национальными стягами, кто под флагом Международного Олимпийского Комитета. Понятное дело, советская пропаганда подавала соревнования как величайшее достижение. Ну а что делать прикажете, когда столько миллиардов полновесных советских рублей угрохали на строительство спортивных объектов? Хотя, по правде говоря, московская Олимпиада, не случись бойкота, – просто величайшей в истории осталась бы не только по размаху и гостеприимству, но и по спортивным результатам. А так вышло, как вышло, в целом неплохо, но могли то вообще – ого-го рвануть…

Не зря предупреждал капитан Сумароков, – горячку не пороть! Через два дня зван был «на ковёр» к товарищу Павлову.

– Явился, не запылился, – констатировал начальник.

– Так точно, Сергей Павлович, не запылился.

– И не запылишься, – пообешал глава советского спорта, – всю пыль повыбью вместе с дурью! Надо же – дел невпроворот, зашиваемся по всем направлениям, а этот нарцисс стишки пишет «под Евтушенко»! Да ещё декламирует перед толпой в полсотни рыл, которые стукач на стукаче и стукачом погоняет!

– Виноват, подвёл вас.

Получасовой «релакс» товарища Павлова, заключавшийся в показательной «порке» проштрафившегося подчинённого закончился неожиданно. Как я заметил, обожал Сергей Палыч «игру на контрастах».

– А сейчас, – уже деловитым тоном произнёс спортивный вождь, – руки в ноги и дуй к Гомельскому, они придумали какие-то рисунки агитационные, пропагандирующие баскетбол. Александр Яковлевич на телефон Кате наговорил, она ни хрена не поняла, естественно. Да, с хоккеистами пока завязывай, сперва Мехико, а потом и канадские профи.

– Понял, Сергей Палыч.

– Ни хрена ты не понял, – разозлился Павлов, – с Тарасовым тоже чехов обсуждали, вот скажи, зачем? Два великих стратега!

– Да не было ничего такого. Тарасов же ЦСКА возглавляет, сказал, что повышенная готовность в войсках, а я ответил, что если введут войска в ЧССР, так чехословаки на льду умрут, но против нашей сборной выложатся на все двести процентов.

– Иди уже с глаз моих!

Александр Яковлевич Гомельский, «папа советского баскетбола», после победы на чемпионате мира 1968 года категорически настроен взять наконец и олимпийское золото. Пока сборная Советского Союза слыла «вечно серебряной» но Гомельский надеялся прервать эту традицию в Мехико. Герой фильма «Движение вверх» тренер сборной Владимир Гаранжин (в реале Владимир Кондрашин) возглавил главную команду СССР как раз после «неудач» Гомельского, в том числе и «бронзы» на Олимпиаде 1968. Но сейчас Яковлевич бодр и деятелен, преисполнен радужных планов, местами переходящих в наполеоновские.

В Игоре Никитине тренера подкупает умение начинающего чиновника точно закладывать в кольцо дальние броски. Мне-то нетрудно, могу и через всю площадку из ста сто забросить. Но тогда звездец всей конспирации, потому пыл умеряю, допускаю промахи, но каждый третий-четвёртый дальний бросок – результативен.

Гомельский ставит снайперские качества известного поэта и художника в пример игрокам, мол, каждый «с улицы» может бросать как они, краса и гордость советского баскетбола. Так что рано зазнаваться, ребятки – тренируйтесь, тренируйтесь и ещё раз тренируйтесь, как завешал великий Ленин. Вождь, конечно, про «учиться и учиться» говорил, но Гомельский творчески переосмыслил основоположника и гонял сборников в хвост и в гриву.

– Вызывали, Александр Яковлевич?

– А, Игорёк! Привет-привет, дружище, – Гомельский огляделся и зашептал возбуждённо, – ну, рассказывай, чего вы там с Евтушенко насочиняли!

Посмотрев на мою физиономию тренер ту же пояснил – еврейские друзья Александра Яковлевича «ловили» антисоветские радиостанции, на одной из которых диктор с выражением зачитал стихотворение Евтушенко о советских танках в Праге.

– Да при чём тут Евгений Александрович? Это мой текст, написанный в стиле Евтушенко.

– Теперь уже не твой. Да и Евтушенко, как говорят, запил. Такой, знаешь, «дипломатический» запой, чтоб ответственности избежать.

– Какой ответственности? Он-то тут при чём?

– А при том, дорогой мой человек, – Гомельский забегал из угла в угол небольшого кабинета, – при том, что ежели случится ввод советских армий в Чехословакию, то всё, о выезде евреев из Советского Союза в Израиль можно забыть. Если у нас гайки начинают закручивать, так уж начинают…

– Не думал, Александр Яковлевич, что вы такой сионист.

– Я советский человек!

– Сионист тот, кто считает, что евреи должны жить на исторической Родине.

– А, вон ты в каком ракурсе.

– Кстати о ракурсах, что там за весёлые картинки, которые оценить надо?

Гомельский подбежал к столу и вытащил из яшика пять листков на которых грубо и схематично изображались краны, закладывающие мячи в баскетбольное кольцо. Краны были с надписью «СССР» и «США», причём советские посимпатичнее, более тщательно прорисованные.

– А это что?

– Ребята придумали, помнишь, как прошлый раз ты говорил, мол надо показать всему миру, что наши спортсмены настоящие любители, выступающие против буржуазных профессионалов.

– Понятно. Значит наш кран в свободное от тренировок время на строительстве занят, панельные блоки перемешает. А буржуинский кран чего делает? Охренеть! Гениально. Но не прокатит.

– Из за сисек?

– Причём тут сиськи, Яковлевич. Сам посуди, ты буржуям рекламу делаешь своим творчеством.

На картинке «буржуйский кран» символизирующий американского спортсмена-профи подцепил крюком трёх девиц в бикини, какую за лифчик, какую за труселя.

– Ещё раз – наш «кран» вкалывает на производстве, грузы перемешает, а кран «ихний» с бабами забавляется. И каким «краном» захочет стать юный спортсмен, обдумывающий дальнейшее «житиё своё»? Сбежит нестойкий юниор туда, где много баб и прочих соблазнов.

– Жаль, – опечалился Гомельский, – выходит зря Андрей, племянник моего знакомого старался. И баб то «их» кран перемешает не для себя, а для «хозяев жизни», видишь в углу листа капиталисты расселись, девок ждут.

– Целая концепция. Вот что, скажи тому Андрюхе, если готов переделать, то покажу его труды начальству.

– Хорошо, а что переделать надо.

– Во-первых, сама идея связать высоченных баскетболистов с сильным и добрым строительным краном прекрасна. Равно как и картинка где советская железяка закладывает мяч в кольцо, восторжествовав над краном американским. И баб можно агитационно протащить, сделав их советскими красавицами-физкультурницами, только «кран» советский пусть их катает по бассейну, или по озеру какому. Пускай Андрей просто представляет михалковского «дядю Стёпу» и рисует весь цикл. Сюжетов можно великое множество придумать. Тут его фантазию никто не ограничивает.

Порешав с агитками-рисунками, тренер предложил коньяку и начал «ненавязчиво» расспрашивать как функционирует и что из себя представляет спешно созданный «Комитет по физической культуре и спорту при Совете министров СССР». Понятно, спешит узнать хитрый Гомельский, чего ожидать от новой конторы, призванной контролировать и спортсменов и тренеров. А я всё-таки помощник главы Спорткомитета, считай, «офицер по особым поручениям».

Надо же, накаркал! Чёрная «Волга» с полковником-порученцем маршала Гречко перехватила, едва вышел, слегка «подгруженный» коньяком из зала где квартировал Гомельский.

– Никитин? Игорь Владимирович? Министр обороны приказал доставить вас к нему, – полковник вежлив, но, чувствуется, при отказе запросто запихнёт подвыпившего поэта-антисоветчика в машину. А водила – среднего роста паренёк из той породы, что пару «шкафов» уронит в лёгкую, поможет если надо.

– Я пьян, неудобно.

– Это несущественно! Прошу вас! – отчеканил-надавил психологически полкан.

Ну, просишь так просишь, чего не проехаться, не пообщаться с хорошим человеком, как и я, ярым болельщиком ЦСКА.

– Товарищ Маршал Советского Союза! Старший сержант Никитин по вашему…

– Прекрашай паясничать, строевик хренов, – Гречко с трудом сдержался от матерной тирады, – ты на кой ляд стишки мерзкие кропаешь?

– По дурости, товарищ маршал. И чтоб либераста Евтушенко позлить.

– Кого позлить?

– Либераста. Ну это либерал, только в издевательской форме.

– Понятно. У вас поэтические недоразумения, а Генеральный Штаб, все Вооружённые Силы СССР на ушах третий день стоят! «Танки идут по Праге»! Надо же такое выдумать!

– Виноват, товарищ маршал.

– Он виноват! А как прикажешь теперь поступать, если придётся брать под контроль стратегические объекты в Чехословакии? Там американцы вовсю работают, народ мутят. Тебе это известно, мальчишка?!

– Никак нет.

– Прекрати дурака включать, – Гречко устало махнул рукой и даже жестом присесть предложил, – я за годы службы идиотов от хитрожопцев научился отличать. Скажи лучше – зачем ЭТО написал? Я в глаза тебе хотел посмотреть и вопрос задать. Зачем?

– По дури, правда, Андрей Антонович. Сам не ожидал, что так получится.

– Да уж. Никто не ожидал. А как бахнуло! «Танки идут по Праге». Леонид Ильич даже спрашивает – возможно ли не задействовать танки в операции, если всё же придётся вразумлять чехословаков. А как без бронетехники? Ты же сам танкист, Никитин, так ведь?

– Так точно. Служил срочную танкистом. В КГБ уже сказали, что нечего было вслух зачитывать, кто-то из писателей запомнил и передал на радиоголоса.

– Что ещё чекисты сказали? – оживился маршал.

– Да ничего, пригрозили последствиями, велели сидеть и не высовываться, обо всех контактах с иностранцами и подозрительными личностями докладывать сразу же.

– Вот смотрю на тебя, Игорь Владимирович, – задумчиво проговорил министр обороны, – вроде правильный малый, служил хорошо, командиры прекрасно характеризовали. Песни пишешь замечательные, рисунки отличные. Но как утворишь дурь несусветную. Так бы и перее…ал по лбу половником.

– Что мне теперь, утопиться?

– Так легко не отделаешься, – Гречко встал, подошёл к окну, – ты не воевал, Игорь, не понимаешь, как много порой от слова зависит. Словом роты в смертельную атаку поднимают, словом человека так уязвят – жизнь не мила. Пушкин тому пример. А твои «танки в Праге» уже по миру разлетелись, Громыко едва с инфарктом не свалился, получая оперативные новости из посольств. Я и Цинёв покрепче будем, но тоже коньяком отпаивались, не ты один употреолял сегодня…

– Это что же получается, мои 28 строчек стали определяющими при принятии стратегического решения?

– Ещё не стали, не спеши войти в историю, и так вляпался по самое не балуй.

– Понимаю, Андрей Антонович.

– То-то же. Грамотей. Так, в глаза я тебе посмотрел, выводы сделаю позже. Иди, рифмоплёт и напиши хорошее про Советскую Армию, не пасквиль «под Евтушенко»…