Тернистый путь

НА ДВОРЕ

На дворе, уткнувшись носом в стену, стоял и громко плакал мальчик лет шести-семи. На нем была шапка с длинными, неподвязанными ушами и валенки, послужившие, видать, верой и правдой не одному поколению мальчишек.

Плакал он так горько, что я не выдержал:

— Ты чего ревешь?

Молчание. Новый поток слез.

— Ага, я понимаю. Ты делаешь каток — поливаешь снег. Молодец, Вася.

— Я не Вася, а Сережа.

— Очень приятно познакомиться. Чего же ты ревешь, Сережа?

— Так.

— А все же?

Молчание. Всхлип и снова поток слез.

— Может быть, тебя кто-нибудь обидел?

— По…би…ли!..

— Кто?

— Ребята по…би…ли!..

— За что же они тебя побили, Сережа?

— За то, что я фашист.

Не каждый день встречаются на московских дворах семилетние фашисты, ревущие в три ручья. Заинтересованный, я продолжал допрос с пристрастием.

— Зачем же ты, несчастный, подался в фашисты?

— Я не подавался. Они меня сами так поддали, что я аж полетел,

— Это не ответ, Сергей. Отвечай точно, почему ты стал фашистом?

Сережа всхлипнул, вытер нос болтающимся ухом своей шапки и, тяжело вздохнув, сказал:

— Я потому стал фашистом, что я на нашем дворе самый маленький.

— Точнее, Сергей.

— Я точно. Никто не хочет быть фашистом, когда мы в войну играем. Никто. А меня заставляют и бьют потом. Петька уже четыре раза Буденным был, а Чапаевым — так это даже и не сосчитать. А я все Гитлер да Гитлер.

— Трудно быть Гитлером-то, Сережа?

— А то легко! У Петьки кулак больно тяжелый. Ка-ак даст, не очухаешься! Его все на дворе боятся. Говорят, что у него свинчатная ладошка.

— Так. Плохи твои дела, Сергей.

Сережа всхлипнул и ничего не ответил.

— А сегодня ты кто, Сережа?

— Сегодня они меня Франком хотели сделать. Испанским. Велели мне на Мадрид наступать, а я убежал и спрятался здесь. Они меня ищут теперь.

— Найдут ведь, пожалуй.

— Найдут! С Зинкой я бы еще справился. И с Юркой у нас так на так выходит. А у Петьки кулак свинчатный. Он ка-ак даст!.. Ай, вот они, вот!

В глубине двора показались два мальчика и худенькая девочка в капорчике, с красным крестом на рукаве шубки.

— Бей фашистов! — пронзительно закричал передний мальчик в старом красноармейском шлеме со звездой и ловко попал снежком прямо в нос моему собеседнику.

Не принимая боя, мятежный генерал Франко громко заплакал и бросился наутек.

Я задержал стремительное наступление ополчения народного фронта.

— Нехорошо так, ребята, — сказал я, — почему у вас Сережа отдувается всегда за фашистов? Пусть сегодня она (я указал на девочку в капорчике) будет генералом Франко.

— Какой вы странный! Разве вы не видите, что я Долорес, — сухо ответила девочка в капорчике и, указав на красный крест на рукаве шубки, прибавила — И потом, я лазарет еще.

— Ладно. Тогда пусть он будет Франко, — я указал на мальчика в красноармейском шлеме.

По всем признакам, это и был знаменитый Петька со свинчатным кулаком.

Мальчик в красноармейском шлеме презрительно усмехнулся:

— Как же я могу быть Франком, когда я всех на дворе сильнее? Я их всех на одну руку беру.

— Тогда ты будь Франко, — предложил я второму мальчику, в лыжном костюме.

— Не хочу.

— Сережа тоже не хочет.

— Захочет! Эй, Сережка, где ты там? Я тебе три ириски дам. Побудь Франком сегодня.

Никто не ответил.

— Четыре, Сережка!

Вдруг откуда-то из-за поленницы дров раздался дрожащий Сережкин голос:

— Пять ирисок и чтоб Петька кулаком не бил, тогда буду.

— Ладно, выходи, — обрадовался мальчик в лыжном костюмчике.

— И чтоб завтра я обязательно был Чапаевым.

— Ладно, будешь.

— Ириски вперед давай!

— Выходи, выходи.

Я понял, что сделка состоялась, и ушел.