Тернистый путь

УДАЧНАЯ ЖЕНИТЬБА

Среди студентов нашего института были разные люди. Были энтузиасты, славные ребята, с горячими сердцами, готовые по окончании института ехать на работу куда угодно, хоть к черту в зубы. Были и легкомысленные пижоны, которые вовсе не думали о будущем, а жили своим сегодняшним днем с его волнующими боевыми проблемами, вроде такой, например: какой ширины надо шить брюки — 22 или 24 сантиметра? И был Коля Прихожанинов, наш обстоятельный, солидный Коля, носивший брюки не очень узкие, но и не широкие и думавший денно и нощно не о том, где он будет работать, а соображавший, как бы ему не промахнуться с женитьбой и выбрать невесту именно такую, какая нужна. В принципе вопрос о женитьбе у Коли был решен.

В отличие от многих нас, грешных, Коля Прихожанинов жил не в студенческом общежитии, а в собственной, очень хорошей комнате в центре, доставшейся ему от покойной бабушки. Кроме комнаты в восемнадцать метров со всеми удобствами Коля Прихожанинов имел еще влиятельного дядю, крупного министерского работника, и считал, что сочетание таких элементов, как комната с газом и дядя с весом, должно обеспечить ему, Коле, в будущем хорошее, уютное местечко в каком-нибудь прочном московском учреждении, не поддающемся, как говорится, «расщеплению».

О какой же невесте мечтал наш Коля? О красавице с лазурными глазами? Нет! Наружность будущей избранницы Колиного сердца в его мечтах не выступала на первый план. Хорошо бы, конечно, чтобы в подруги жизни досталась хорошенькая, но, в конце концов, «с лица не воду пить». Попадется такая «принцесса грез», про которую друзья скажут: «Вообще-то говоря, Колькина жена не урод… И глаза у нее, вообще говоря, такие… На месте у нее, в общем, глаза!»— и на том спасибо судьбе-индейке! Важно другое — важно, чтобы она была «хозяйка дома», чтобы ее личность гармонически сочеталась бы и с комнатой в центре со всеми удобствами, и с дядей с весом. А главное — чтобы она умела хорошо готовить!

Да, Коля Прихожанинов любил покушать и не скрывал этой своей страстишки. Покойная его бабушка была великой мастерицей по этой части, и нередко мы слышали, как Коля, скорбно вздыхая, говорил: «Ах, бабка, бабка! Если бы вы только знали, ребята, какие она делала слоеные пироги с рисом и яйцами, как умела поджарить телятину!» И глаза его туманились слезой.

Коля дружил и ухаживал за многими студентками, но, увы, ему отчаянно не везло. Всё как будто поначалу складывается хорошо: и обстоятельность имеется у очередной «принцессы грез», и солидность в рассуждениях о жизни, и наружность довольно привлекательная — глаза, во всяком случае, на месте. А зайдешь к ней в общежитие, скажешь как бы невзначай: «Ты извини, Маруся (Лена, Катя, Зоя, Галя), но я что-то проголодался. У тебя нельзя чего-нибудь перехватить?»— и все идет прахом!

Маруся (Лена, Катя, Зоя, Галя) доставала из окна сверток с готовыми котлетами, тащила Колю на общую студенческую кухню и, швырнув котлеты на сковородку (от этого небрежного швырка у Коли уже переворачивалось сердце), принималась щебетать о разных пустяках, занимая своего гостя наивной и милой девичьей болтовней. Оставленные без присмотра котлеты горели, наполняя кухню клубами едкого смрада, и вместе с котлетами сгорала Колина мечта. Какая же это «принцесса грез», когда она простые котлеты не может поджарить?

И вот Коля встретил наконец идеальную «принцессу грез». Всем институтом мы поехали летом на Алтай помогать целинникам убрать урожай. Пришлось здорово поработать! Мы, студенты, жили в огромном сарае для сушки зерна вместе с ласточками, будившими нас по утрам своим беззаботным щебетом, а студентки — в полевых фургонах для трактористов. Столовую для себя мы построили сами. Поварихами вызвались быть наши же студентки, и среди них выдвинулась своим талантом Нина Куницына с геологического факультета — милая девушка, веселая, как те ласточки, которые чивикали нам «с добрым утром!», едва только пышное, сдобное алтайское солнце выкатится из-за горизонта. К тому же еще она была по-настоящему хорошенькая девушка. Повязанная красным платочком, загорелая, черноглазая, она хлопотала, напевая, возле своих кастрюль с добрым украинским борщом и у могучих противней со шнель-клопсами и зразами и была чудо как хороша! И Коля Прихожанинов погиб. Кулинарная одаренность Ниночки в соединении с ее привлекательной наружностью пленили его воображение. Коля стал кушать по две порции всего, что готовила Ниночка, приглашал танцевать только ее одну, когда по вечерам у девичьих фургончиков на вытоптанной, твердой как камень земле мы заваривали балы под баян, уходил с ней в степь на далекое озерко — помечтать, поговорить о жизни.

Однажды мы пришли обедать и обнаружили, что борщ дьявольски пересолен. Кто-то громко сказал:

— Товарищи, наша повариха влюбилась — факт!

Коля, сверкнув глазами, сейчас же отрезал:

— Чушь! Борщ великолепный. И соли в самый раз!..

А Ниночка от смущения покраснела так, что щеки у нее по цвету сравнялись с ее платочком. Когда на следующий день мы узнали, что Коля попросился на работу на кухню — кухонным мужиком к девушкам-поварихам, нам все стало окончательно ясно.

Мы вернулись в Москву и спустя некоторое время услышали, что Коля Прихожанинов женится на Ниночке Куницыной; никто этому не удивился. Впрочем, нам было не до Колиной женитьбы. Мы уже оканчивали институт, впереди было распределение и отъезды во все концы огромной страны на долгожданную работу. Обстоятельный Коля, как и следовало ожидать, остался в столице. Дядя с весом выполнил cede обещание.

Я получил назначение в Сибирь, уехал в Красноярский край и в Москву попал лишь через два года — проездом на курорт. Перелистывая старую записную книжку, я наткнулся на номер Колиного домашнего телефона и позвонил ему. Трубку снял сам Коля. Он очень обрадовался мне.

— Приходи завтра обедать, старик! — сказал он своим солидным баском. — Поговорим обо всем, вспомним институт, товарищей, а сейчас — извини — спешу на заседание!..

Я купил бутылку коньяку для Коли и несколько веток мимозы для Ниночки и на следующий день — это было воскресенье — ровно в три часа постучался в дверь их комнаты. Никто не отозвался. Я постучал сильнее и вдруг услышал откуда-то издалека Колин голос:

— Иди по коридору, потом направо. Я на кухне!..

Я пошел по коридору, повернул направо, открыл

кухонную дверь и увидел Колю. Повязанный фартуком, такой же солидный и уже с чуть заметной лысинкой на макушке, он стоял у плиты и жарил что-то мясное. Признаться, меня удивило это зрелище.

— А где же Нина? — спросил я после того, как мы расцеловались.

— Опять в экспедиции! — мрачно буркнул Коля. — Ступай в комнату. Я сейчас дожарю эту падаль и будем есть!

Суп был ужасен, а мясо пережарено и почти несъедобно. Я приналег на консервы. Коля выпил коньячку и впал в минорный тон.

— Должен признаться тебе, старик, что я сильно промахнулся, — сказал он, грустно глядя на меня ожидающими сочувствия глазами. — Нинка все время в экспедициях! И слушать не хочет, чтобы оставить работу!

— Она же казалась такой… хозяйкой, так любила готовить?

— Когда я напоминаю ей об этом, она злится и швыряет на пол тяжелые предметы. Она говорит, что то, мол, было общественное поручение. И что вообще она прежде всего геолог, а потом уж домашняя хозяйка.

Он налил себе еще коньяку, и глаза его затуманились знакомой мне слезой.

— Вот возьму плюну на все и поеду на восток… Тем более что эти экспедиции комплексные… так что вместе будем, а то я все один да один, как собака! Отощал совсем!

Мы чокнулись с ним и выпили за Ниночкино здоровье, закусив куском старой подметки, которую хозяин дома называл лангетом геологическим.