Тернистый путь

ЧУГУННЫЙ БУЙВОЛ

Худо бывает человеку с похмелья: все внутри у него как бы дребезжит, словно он не живое существо, а старый неустойчивый буфет, заставленный стеклянной посудой, — кошка мимо пробежит, а он даже и на это ничтожное сотрясение отзывается жалобным, тонким позвякиванием стекла!

Но еще хуже чувствует себя гражданин — проигравшийся в карты, потому что — и это давно известно! — моральные страдания причинают людям большую боль, чем физические.

Именно так чувствовал себя Сергей Аркадьевич Кокушев, заместитель управляющего одной сбытовой конторой, не очень крупной, но и не мелкой.

У нас, несмотря на все сжатия и сокращения, таких учреждений и контор столько, что их вывески у подъезда на фронтоне иного дома налезают одна на другую.

Невыспавшийся, злой, с адским самокритическим жжением в душе, Сергей Аркадьевич сидел в своем стандартно-неуютном кабинете и тщетно пытался вникнуть в смысл деловых бумаг, лежавших перед ним в раскрытой папке на столе.

«Сообщите, когда сможете отгрузить…» А положи я даму — вся игра пошла бы иначе… Потому что я получал ход… «Сообщите, когда сможете отгрузить…» И козырем, собственно, надо было объявить трефу, а не пику!.. «Сообщите, когда сможете отгрузить…»

Открылась дверь, и без стука (на правах многолетней дружбы) вошла секретарь конторы — Агнесса Евгеньевна, седовласая коротконогая дама с властным лицом, одетая в синий шевиотовый пиджачок мужского покроя. В ее слишком ярко накрашенных губах была зажата дымящаяся сигарета.

Агнесса Евгеньевна энергично сунула заместителю управляющего руку, села, не ожидая приглашения, и по своей привычке, безо всяких предисловий, быстро сказала:

— Сергей Аркадьевич, да будет тебе известно, что завтра день рождения Алексея Аполлоновича. Нашему шефу стукнет сорок семь годков! Надо преподнести ему хороший подарок. Вот подписной лист Ты должен его возглавить, как наша первая шишка… после управляющего.

Сергей Аркадьевич посмотрел на подписной лист, потом перевел глаза на улыбающееся лицо Агнессы и поморщился. В кармане у него сиротливо покоилась смятая трешка «На простоквашу в буфете!» — горестно подумал Сергей Аркадьевич. Просить жену дать денег из расходных после бурной ночной сцены со слезами, упреками и яростным шипением сквозь зубы было бессмысленно и бесполезно. Сберегательная книжка тоже хранилась у жены. Занять у кого-нибудь из сотрудников? Неудобно!

— Он у нас еще и четырех месяцев не просидел, а ты уже знаешь, когда у него день рождения! — иронически усмехаясь, сказал Сергей Аркадьевич, поиграв авторучкой и делая при этом вид, что он обдумывает размер подписной суммы.

— Да я знала все его даты на следующий день после того, как он к нам пришел! — с возмущением воскликнула Агнесса Евгеньевна. — Пиши, пиши, не жадничай!

И вдруг Сергея Аркадьевича осенило. Недаром товарищи называли его «оборотистым мужиком» Он положил на стол авторучку и сказал:

Слушай, Агнесса Евгеньевна, вот, понимаешь, какая у меня сейчас возникла мысль… даже. я бы сказал, идея! Ведь выбрать хороший подарок для такого человека, как Алексей Аполлонович, — дело не простое! Надо угадать и угодить. Так?

Агнесса Евгеньевна кивнула стриженной под мальчика головой.

— У меня дома стоит без дела чернильный прибор, — продолжал Сергей Аркадьевич, — такой, понимаешь, чугунный буйвол — во рога! — пьет из чернильницы. Жены моей, как раньше говорили, приданое. Мне он совершенно не нужен, стоит на полке, пылится. Ты собери деньги с сотрудников, я тоже подпишу рублей тридцать… сорок… И купи у меня для шефа этого буйвола Он человек культурный, ему понравится. Высокохудожественная вещь, даю тебе слово. Буйвол как живой. Даже по весу). Ты подумай над моим предложением!

Агнесса Евгеньевна подумали и сказала:

— Нельзя.

— Почему?

— Мы не можем у частного лица покупать буйволов!

— Какое же я частное лицо?! — возмутился Сергей Аркадьевич.

— Я бы со всей душой! — сказала секретарь, поднимаясь. Она одернула свой пиджачок и закончила — Да ведь знаешь, какие люди у нас. Узнают, что мы купили буйвола для управляющего конторой у его заместителя, скажут — неэтично. Еще в стенгазету с тобой попадем, к нашим комсомольцам, в отдел юмора и сатиры «Кому что снится» Напишут, что нам с тобой снится крупный рогатый скот. А хорошо ли это? Вот если бы Василий Павлович тебя поддержал, тогда другая музыка! А я одна не могу на себя такую ответственность принять!

— С Василием Павловичем я согласую! обрадовался заместитель управляющего. — Ты иди, я с ним сейчас договорюсь и дам тебе знать.

…Василий Павлович, тихий, аккуратный блондин с кротким красным лицом завзятого рыболова-подледника, узнав суть дела, помрачнел и сказал неопределенно:

— Ты знаешь, Сергей Аркадьевич, ты, того, обожди! Я по этому вопросу посоветуюсь наверху кое с кем!

— Да ты что, милый, очумел?! — испугался Сергей Аркадьевич. — Подарок надо завтра вручить, а ты советоваться! Сунешься, а тебе всыплют за несамостоятельность.

Василий Павлович еще больше помрачнел

— Вопрос, брат, непростой. Если с одной стороны поглядеть — нам неэтично покупать у тебя буйвола, а с другой стороны — почему бы и не купить у тебя буйвола? Давай все-таки обождем, а?!

Сергей Аркадьевич взорвался:

— Заладил: «С одной стороны, с другой стороны» Я мог лично мне принадлежащего буйвола сдать в комиссионный магазин? Мог! Агнесса поедет в комиссионку, оценит его, рогатого дьявола, и привезет тебе письменную справку с указанием цены. В конце концов, кроме тебя и Агнессы, никто не знает, что это мой буйвол!

Кроткий Василий Павлович подумал и… махнул рукой.

— Ладно! Действуйте!

…Утром на следующий день, когда управляющий сбытовой конторой Алексей Аполлонович, только что прибывший в учреждение, просматривал, сидя за своим столом, свежие газеты, в дверь почтительно постучали.

— Войдите! — сказал Алексей Аполлонович хорошо поставленным начальственным баритоном.

Двери эффектно распахнулись. Расторопный шофер Коля и экономист Кастырин, молодой человек богатырского телосложения, тяжелоатлет-любитель, торжественно, на вытянутых руках внесли в кабинет управляющего массивный письменный прибор, украшенный фигурой чугунного буйвола, пьющего из чернильницы. Вслед за ними в кабинет вошли Кокушев, кроткий Василий Павлович и принарядившаяся по случаю дня рождения начальства Агнесса Евгеньевна, от которой так и веяло одеколонными ароматами.

На полном, гладко выбритом лице Алексея Аполлоновича появилось выражение приятного удивления.

Рыболов-подледник деликатно кашлянул и начал:

— Дорогой Алексей Аполлонович, позвольте мне от имени…

Говорил он долго, гладко и очень глубокомысленно. Упомянул о задачах, не забыл про перспективы смягчения международной напряженности, пожелал доброго здоровья новорожденному и закончил свою речь так:

— Макая свое руководящее перо в данную чернильницу, дорогой Алексей Аполлонович, знайте, что этот скромный труженик — буйвол — является материальным воплощением той любви и уважения, которое вы заслужили у сотрудников за короткий срок вашего пребывания на вышке нашей конторы!

Растроганный Алексей Аполлонович расцеловался с Василием Павловичем, пожал руки остальным и произнес, слегка запинаясь от волнения:

— Мне очень приятно, дорогие товарищи!.. Спасибо! Не ожидал! И… тронут!.. Будем вместе бороться за план сбыта. Так сказать, одной семьей! Очень, очень приятно!.. И вещица, знаете, любопытная. У животного удивительно сознательное выражение на этой… на морде! Интересно, это какого же завода литье?

Поздравители посмотрели на Кокушева, но тот молча пожал плечами. Чуть покраснев, Агнесса Евгеньевна, улыбаясь, сказала:

— Я не справилась в магазине. Это моя ошибка, Алексей Аполлонович. Признаю, в порядке самокритики.

— А мы сейчас сами узнаем. На обратной стороне должно быть написано.

И с той же милой улыбкой, освещавшей приятным сиянием его симпатичное лицо, Алексей Аполлонович обратился к богатырю-экономисту:

— Переверните-ка его, так сказать, вверх тормашками, товарищ Кастырин!

Поднатужась, тяжелоатлет перевернул буйвола

Надев очки, управляющий сбытовой конторой наклонился и стал рассматривать тыльную часть преподнесенного ему чернильного прибора.

Рассматривал он ее долго (у Кастырина даже руки затекли), а когда наконец выпрямился, то все увидели, что лицо Алексея Аполлоновича уже не освещает милая улыбка, наоборот, лицо Алексея Аполлоновича было перекошено гримасой гнева и отвращения.

— При чем здесь, собственно, я! — овладев собой, наконец вымолвил управляющий сбытовой конторой. — Здесь имеется надпись насчет любви и уважения, но она относится к вам, товарищ Кокушев, а не ко мне. И даже подписи сотрудников поставлены. Какая-то Нина Зайчонок, какой-то Семен Плинтус!.. У нас в конторе даже и сотрудников нет таких!.. Считаю подобное отношение неуважением. И даже оскорблением!

Он замолчал и стал обиженно сопеть. Василий Павлович и Агнесса Евгеньевна обратили на Кокушева испепеляющие взоры. «Оборотистый мужик» в совершенной растерянности развел руками.

— У меня это была память от Кустпромснаба! Но, ей-богу, я понятия не имел! Даже и не предполагал, что они, дураки, на буйволе расписывались! Да и зачем туда заглядывать! Алексей Аполлонович, вы не волнуйтесь, подписи можно стереть. Отдам в граверную мастерскую — и порядок!

— Нет-с! — сказал оскорбленный до глубины души новорожденный. — И вообще… пора кончать с этим, подхалимством Да, да, дорогие товарищи, будем называть вещи своим именем. И вообще я вижу, что подбор кадров в вашей конторе… то есть в нашей конторе, так сказать, оставляет желать…

И пошел, и пошел! Скандал!