Тернистый путь

ЖИВАЯ ДУША

На улице они стоят и торгуют рядом.

У нее на рундуке — корзинка с крупными золотыми толстокорыми лимонами и несколько стеклянных консервных банок с какой-то болгарской овощной алой смесью.

У него — букинистические книги.

Она — молодая, с тугими розовыми щеками, голубыми глазами, как большая витринная кукла.

Он худ, желт, в очках. Неопределенного возраста, однако далеко еще не старик. Меховой воротник у пальто зябко поднят. На голове — помятая, в подтеках и пятнах фетровая шляпа неудачника.

Она звонко, весело, самозабвенно кричит — заливается на всю улицу:

— Покупайте лимончики, душистые лимончики, полезные лимончики, сплошной витамин за тридцать пять копеек!

Сделает паузу, наберет в легкие воздуху и снова — с той же удалостью, с тем же жаром, с той же артистической самоотдачей:

— А вот лимоны, один сплошной витамин за тридцать пять копеек — не жалейте денег, здоровье дороже!

У ее рундука непрерывно толкутся прохожие, золотая лимонная горка в корзине быстро тает.

Он сидит за своим столом, уставленным книгами, молча, отрешенный от шумной уличной жизни, чем-то чуждый и даже враждебный ей: уткнул бледный заострившийся нос в томик Фенимора Купера и читает.

Она вдруг обращается к нему, говорит жалобно:

— Аркадий Семенович, миленький, присмотрите за моим товаром, наоралась до того, что кушать хочется — сил нет терпеть. Побегу к Дашке за угол за пирожками. Вам взять?

Он изысканно вежлив:

— Благодарю вас, Стеша, не беспокойтесь. Когда вернетесь, я схожу в диетическую столовую, а вы присмотрите тогда за моими фолиантами. Услуга за услугу. Идет?

— Идет, Аркадий Семенович. Я мигом.

Улыбнулась ему без кокетства и побежала на красный свет напрямик через улицу, ловко увертываясь от несущихся машин.

Вскоре вернулась. Сытая, ублаготворенная, с еще жующим ртом.

— Ну, пирожки у Дашки! Объедение! Я пять штук без оглядки уничтожила. Ступайте в диетку, Аркадий Семенович, со спокойным сердцем, я присмотрю за вашей библиотекой, все будет в полном аккурате.

Он уходит. Она смотрит на его сутулую узкую спину, и в ее глазах появляется бабья терпкая жалость. Перевела взгляд на сиротский его стол с книгами и вдруг, когда его уже не стало видно, так же звонко и радостно завопила на всю улицу.

Книги, книги! Покупайте интересные книги, кто не читает тот не растет культурно!

Сделала паузу, набрала воздух в легкие — и снова Покупайте книги, не жалейте денег на культурные витамины!

Насупленный дядька в шапке с ушами, подвязанными под подбородком, взял со стола потрепанную книжку, взглянул мельком на заглавие, спросил строго:

— «Князь Серебряный» Толстого Это кто же такой будет — князь Серебряный?

Она ответила не моргнув глазом:

— Брат Анны Карениной

Кто-то из прохожих остановился у стола, сказал с серьезной миной:

— Странно! У Толстого почему-то написано, что брата Анны Карениной звали Стивой Облонским.

Она не растерялась.

— То родного, а этот двоюродный!

Дядька в ушанке сказал:

— Я тогда, пожалуй, возьму… двоюродного!

Другой прохожий спросил:

— Скажите, а Гончарова «Обрыв» — это о чем?

— «Обрыв»? О том, как оборвалась одна любовь. Берите, не пожалеете.

И тут же — к старухе, перебирающей книжки на столе:

— Если любите поплакать над книжкой, берите вот эту, бабушка, — «Хижина дяди Тома». Про негров. Я когда читала — обревелась вся.

Еще и еще спрашивают про книги, про писателей, она несет в ответ немыслимый вздор, но никто не обижается и не сердится на нее за это. Книги начинают раскупать.

Когда он наконец вернулся к своему столу, она показала ему на груду серебряных монет и бумажных рублей и сказала, гордясь своей удачей:

— Вам бы, Аркадий Семенович, еще немного задержаться над своей размазней, я бы вам все ваши фолианты вместе со столом предала!