Тернистый путь

КАПРИЗ СЛАВЫ

Однажды утром к пенсионерке Марии Игнатьевне Трушиной, пожилой, грузной, интеллигентной вдове, постучался ее сосед по комнате, молодой, подающий надежды киноактер Яша Суренский.

На его настойчивый стук первым отозвался Степка, маленький песик с живыми черными глазками, общий баловень и любимец всей квартиры. Он громко и не по своим размерам басисто залаял, предупреждая: «Если вы с дурными намерениями, то я вас разорву на мелкие кусочки!»

Вдова отворила дверь и впустила Яшу в комнату. Узнав актера, Степка умолк и энергично заработал куцым хвостиком. Он частенько получал от него то кусочек сахару, то печеньице и питал к молодому таланту симпатию не совсем бескорыстную.

Увидев радостно-возбужденное Яшино лицо, опытная вдова сразу сообразила, что сосед пришел не затем, чтобы перехватить «до получки». Что-то с ним случилось большое, хорошее. Но что именно?

Сгорая от любопытства, она спросила:

— Что это вы, Яшенька, сияете как именинник?

— А у меня, Мария Игнатьевна, действительно именины! — напыщенно ответил киноактер. — Только именины сердца, как говорил Манилов у Гоголя. — Может быть, это говорил и сам Павел Иванович Чичиков, не помню. Но дело не в Чичикове! Одолжите мне, Мария Игнатьевна, пожалуйста, вашего Степку минут на двадцать, от силы на полчаса.

— Господи помилуй, зачем вам Степка понадобился?! Если для киносъемок, то не дам. Он — собака с повышенной моторностью. И вообще очень нервный. Его ваши режиссеры могут до сумасшествия довести!

— Успокойтесь, Мария Игнатьевна, не для киносъемки. Видите ли… меня сейчас придут фотографировать для одного журнала. И я хочу сняться со Степкой на руках.

— Почему именно со Степкой? — удивилась вдова.

— Ну не вас же мне держать на руках, Мария Игнатьевна, милая! — усмехнулся Яша.

Он сел на диван рядом со Степкой и небрежно погрузил свою ладонь в его белоснежную шелковистую шерстку.

— Я, Мария Игнатьевна, считаю, что наш брат молодой киноактер должен быть прежде всего организатором. Что такое успех? Это сначала организация, а потом уже талант и все прочее. Если у тебя нет организаторской жилки, то так и пропадешь в безвестности, как последняя собака. Но меня, Мария Игнатьевна, на козе не объедешь!.. Понимаете? То-то и оно!

— Да, но Степка-то мой при-чем тут?

— Мадам Слава, Мария Игнатьевна, это оч-чень капризная дама. И если уж я заставил ее обратить на меня — по-настоящему в первый раз, заметьте! свое благосклонное внимание, значит, я должен, так сказать, закрепить его как следует. Просто так сняться — скучно и неинтересно. Таких снимков сотни. Они мелькают, но не впечатляют, не остаются в памяти у благодарных современников… На Западе, Мария Игнатьевна, кинозвезды это хорошо учитывают. Взгляните на их снимки. Всегда найдете какую-нибудь впечатляющую деталь. Какого-нибудь там ребеночка, собачку, кошечку, попугайчика. Они утепляют снимок и обостряют его восприятие. Снимок не входит, а как бы вонзается в сознание читателя. Психология рекламы, Мария Игнатьевна, — великое дело. Я это хорошо понимаю, меня на козе не объедешь!.. Так я возьму Степку! На двадцать минут, с гарантией?

— Ну… берите!

— Ого, уже звонят. Пошли, Степан!

Киноактер подхватил покорного Степку поперек

тугого пуза и выбежал из комнаты.

…Цветной снимок в журнале получился просто великолепный. Яша Суренский со снисходительной улыбкой юного гения смотрит куда-то вдаль. А у него на коленях важно сидит шарообразный белый, как пена морская, Степка и тоже улыбается, нахально вывалив наружу длинный красный язык. На продувной Степкиной морде написано: «Я хоть и собака, но меня тоже на козе не объедешь!»

Снимок произвел должное впечатление. Яшу поздравляли, Яшу обнимали, Яше звонили по телефону Казалось, долгожданный успех был налицо. И только одно огорчало и даже бесило тщеславного Яшу Суренского поздравлявшие, обнимавшие и звонившие почему-то больше говорили о Степке, чем о нем. Комплименты расточались главным образом в Степкин адрес. Яше приходилось буквально выворачиваться наизнанку, чтобы при встрече с поздравителями направлять разговор в нужную ему сторону.

— Видел твой снимочек. Удивительно физиономия симпатичная… у твоей собачки.

— А подпись под снимком читал? Хвалят меня, знаешь ли!

— Да, да! Читал! Сколько лет?

— Мне? Двадцать три.

— Нет, собачке.

— Собачке три года. Очень строгий критик, между прочим, подпись написал.

— Как зовут?

— Критика?

— Нет, собачку.

— Собачку зовут Степкой. В общем… вот… отмечен!

— А на снимке отметин не видно. Он весь такой беленький, пушистый, как игрушечный. Кланяйся ему!

…Как-то вечером Мария Игнатьевна, Степкина хозяйка, позвала Яшу Суренского к коммунальному телефону. Актер снял трубку и услышал низкое контральто, почти бас.

— Вы киноактер Суренский?

— Да! Кто это говорит?

— Говорит… Софья Павловна Петрушинская. Я только что увидела ваш снимок в журнале. Товарищ Суренский, это судьба. Приезжайте сейчас же ко мне, я вас умоляю!..

— Простите… зачем?

— Я уверена… сердце мне подсказывает, что мы… будем взаимно счастливы. Запишите адрес!

Через полчаса побритый, надушенный, в новеньком костюме и свежем галстуке Яша Суренский уже катил в такси на край города. Сердце его сильно билось, в голове порхали самые соблазнительные мысли.

Большой старый дом с колоннами. Одним духом киноактер взлетел на третий этаж. Позвонил два раза, как было условлено.

Дверь отворилась, и перед Яшей предстала… ужасная помесь старой графини из «Пиковой дамы» с гоголевской Коробочкой. На руках у этого жалкого созданья сидела маленькая несчастная белая собачонка с тухлыми глазами.

— Не убивайте меня! — страстным контральто сказало созданье. — Скажите, что я не ошиблась в своем предчувствии. Он мальчик?

— Кто… он?

— Ваш песик — мальчик, жених?

— Да, он кобе… то есть это… мальчик, так сказать.

— Боже мой, какое счастье! Ведь я пять лет не могу найти достойного жениха для моей девочки. Давайте породнимся, товарищ Суренский. Посмотрите на нее. Ведь правда — прелесть!

Она поднесла невесту с тухлыми глазами к самому Яшиному носу. Ошеломленный киноактер посмотрел на ко всему равнодушную белую собачонку — по всем признакам она была одних лет со своей хозяйкой — и взорвался.

— Послушайте, это… безобразие, в конце концов! Я тринадцать рублей на такси истратил.

Опомнился он уже на улице. Шел мокрый снег. До ближайшей остановки троллейбуса пришлось тащиться пешком три квартала.