Территория сердца

28

— Лучик! Лучик! — голос доносился откуда-то издалека, словно из-под воды или земли. — Ради бога, Лучик, открой глаза. Лучик, пожалуйста.

Я медленно начала осознавать своё тело, и первым, что пришло, была боль. Острая, режущая боль в ушах, словно кто-то вонзил в них иглы, заставляя меня морщиться даже без осознания происходящего. Всё тело ныло, и каждый вдох отдавался тупой, но сильной болью в груди. Я попробовала пошевелиться, но что-то мешало — ремень безопасности впился в меня, не давая сделать ни малейшего движения.

— Лучик, открой глаза! — Саша. Его голос становился всё чётче, как будто я медленно возвращалась из глубин какого-то кошмара.

Я с трудом приоткрыла веки. Вокруг было размыто, словно кто-то растянул мир в длинную, неестественную полоску. Сначала я увидела лицо Саши — бледное, залитое кровью, которая капала и на меня. Он смотрел на меня с такой тревогой, что моё сердце замерло.

— Вот так, родная… давай… — его рука мягко касалась моего лица, словно боялся сделать мне больно.

— Саша… — попыталась я сказать, но голос вышел хриплым, почти неслышным, и меня тут же захлестнула волна головокружения.

— Не двигайся, — приказал он, его руки начали осторожно расстёгивать ремень безопасности, который держал меня на месте. — Ты жива, всё будет хорошо, мы справимся, — голос был спокойным, но уверенности не было.

— Саша…. — я приподнялась на локтях, осматриваясь. Вертолет лежал на боку, вокруг торчали сломанные деревья, куски металла и обломки. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять — мы упали.

— Сиди спокойно, — он справился с ремнем и застонал. Сначала я думала, что он что-то увидел, но потом сообразила — он стонал от боли. Его правая рука почти не слушалась и повисла плетью. Как он сумел отцепить меня — не поддавалось пониманию.

— Саша… — выдохнула, сморгнув слезы, застилавшие глаза.

— Тихо, солнышко мое, тихо, — прошептал он сквозь зубы. — Все в порядке.

— Ты ранен… — я с трудом протянула руку, пытаясь прикоснуться к его плечу, где висела пострадавшая рука.

— Главное, что ты цела, — сказал он тихо, но решительно. — Я разберусь. Как ты сама, Лучик? Где болит? — его глаза внимательно осматривали меня, не обращая внимания на его собственную боль.

— Уши… голова… но думаю, я в порядке, — пробормотала, вслушиваясь в ощущения. Да, не считая синяков и ссадин, похоже серьезных ранений я не получила.

Встала на ноги, быстро моргая и пытаясь осмыслить произошедшее.

Все, что осталось от передней части вертолета больше походило на мясорубку. Тела пилотов были искорёжены, смяты почти в фарш. От этого зрелища меня едва не вывернуло наизнанку.

Внимание привлек плач, который с каждым мгновением становился все громче.

Я обернулась и на мгновение застыла, глядя на мальчишку, который, кажется, полностью потерял контроль. Он сидел на корточках, раскачиваясь взад-вперед, и его плач всё больше походил на дикий вой, разрывающий окружающую тишину.

— Эй… — позвала я его неуверенно, пытаясь вернуть его в реальность. — Ты ранен? Нам нужно выбраться отсюда.

Он даже не поднял головы, продолжая бессмысленно раскачиваться и всхлипывать. Казалось, он погружен в шок и не слышит меня. Моё сердце гулко стучало в груди, когда я повернулась обратно к Саше, который, несмотря на свою раненую руку, пытался сориентироваться в ситуации.

— Он в шоке, — выдавила я, глядя на Сашу, и тут обнаружила то, что заставило меня оцепенеть от ужаса. Моя голова вдруг загудела, когда восприняла всю ужасающую картину: его рука безвольно висела, на голове сияла огромная ссадина, заливая кровью лицо, а нога была вывернута в таком неестественном положении, что у меня внутри всё сжалось. Но что заставило меня по-настоящему похолодеть, так это острый металлический штырь, глубоко вонзившийся в его плечо. Каждое его движение, каждый вздох, казалось, приносили ему невыносимую боль, но он сдерживал стон, не показывая, насколько плохо ему на самом деле.

— Пиздец, полетали, — раздался откуда-то сбоку почти спокойный голос.

Я резко развернулась и обнаружила Михаила Борисовича, лежащего на полу. Его ноги были придавлены массивным винтом. Сам он, приподнявшийся на локтях, был мертвенно бледным.

— Охуенно полетали, — повторил он, скривившись в слабой усмешке и бессильно падая на пол.

Я ощутила, как меня накрывает волна паники. Всё происходящее казалось кошмаром. Но времени на панику не было — нужно было действовать, и быстро.

— Саша, я… я найду аптечку, — прошептала, пытаясь подавить страх.

Быстро осмотрелась и увидела сумку, зажатую между обломками вертолёта. Руки дрожали, когда я выдернула ее из-под обломков, открыла и нашла аптечку.

— Сейчас… сейчас… — пробормотала я, направляясь обратно к Саше.

— Лучик, — прошептал он, его голос был слабым, но спокойным. — Сначала… Михаила… У него ноги…

Я почувствовала, как холод прошёл по телу, но кивнула, понимая, что он прав. Моя голова гудела от напряжения, но я заставила себя сосредоточиться.

— Михаил Борисович, я сейчас помогу, — сказала, подойдя к нему и пытаясь понять, смогу ли я освободить его ноги.

Если они у него раздроблены — ему пиздец. Если у него открытые переломы — ему пиздец. Если откроется внутреннее кровотечение… ну все понятно. Короче, шансов…. Маловато.

Я осмотрела упавший винт и выдохнула с облегчением — ноги сломаны в нескольких местах, но открытого перелома нет. Видать сильный у мужика ангел-хранитель.

— Эй! — громко крикнула я снова, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева. — Помоги! Нам нужно освободить его, ты же не будешь сидеть здесь и выть до конца⁈

Парень не отреагировал. Его глаза оставались пустыми, а руки продолжали сжимать плечи. Он казался полностью поглощённым собственным ужасом, словно запертым в ловушке собственного сознания.

Я сжала зубы, чувствуя, как меня охватывает ярость. Времени на уговоры не было, и Михаилу Борисовичу нужно было помочь как можно быстрее.

— Ах ты, сука! — я подошла к парню и сжала его горло крепким захватом, чувствуя, как напряглись мышцы рук. Москвич сразу задёргался, его глаза расширились от страха, и он начал хрипеть, пытаясь избавиться от меня.

— Слушай, тварь, если ты сейчас решил сдохнуть — я тебе помогу, три минуты, и ты труп, а мне одной ношей меньше. Ты понял, скотина? Если хочешь жить, приди в себя и мне помоги, гандон московский! — он хрипел и дрыгался, но глаза оживали. Я чуть ослабила хватку.

Он кивнул, захлебываясь воздухом, и я отпустила его полностью. Парень, кашляя, обхватил шею руками, но в его взгляде больше не было той пустоты, что раньше.

— Поднимайся, — приказала я, показывая ему на Михаила Борисовича. — И помогай.

Парень с трудом поднялся, всё ещё тяжело дыша, но теперь хотя бы двигаясь осмысленно.

— Сука, — прохрипел он мне.

— Еще какая, — подтвердила я, — помоги.

— Он все равно труп, — оскалился парень, но не посмел ослушаться.

Вместе мы передвинули винт, помогая геологу освободить ноги. Невероятным усилием воли Михаил Борисович самостоятельно подтянулся на руках и смог освободиться из ловушки.

Я вытерла пот со лба. Не смотря на мороз мне было жарко. Но Саша — его губы посинели, лицо побледнело, и каждый вздох давался ему с трудом. Вертолет был на боку, и холод снаружи проникал внутрь, превращая в ледяную ловушку. Открытые раны и металлический штырь в плече — всё это делало ситуацию намного хуже.

— Саш, — я села перед ним, — нужно обработать голову, вытащить штырь и уходить с открытого места.

— Делай, родная.

— Эй ты, мудень, — обратилась к парню, — жить хочешь? Тогда пока я вытаскиваю эту хрень, ты пойдешь к пилотам и вытрясешь все, что от них осталось из одежды. Переоденешься сам и поможешь одеться Михаилу Борисовичу. Быстро и аккуратно. Понял?

— Что? — побелел он. — Я не стану…. Это….

— Тогда ты сдохнешь, только и всего. В своих брючках и пальтишке ты эту ночь не переживешь. Их я заберу — нам пригодятся. Выбор за тобой, — больше я времени терять не стала, вставая перед Сашей на колени и внимательно осматривая раны.

— Сань, — тихо спросил Михаил, — где таких баб берут, а?

— Там где брал, уже нет, — ответил Саша, с нежностью глядя на меня.

Невольно улыбнувшись, я приготовила марлевые тампоны, спирт и скотч, скрутила в жгут обрывок веревки. Если пробита артерия — Саша не жилец, но об этом я старалась не думать. В конце концов мы тут все потенциальные смертники. Мы не продержимся на морозе в вертолете несколько часов — это точно.

Сначала быстро обработала голову, понимая, что рана хоть и глубокая, но не смертельная — содрана была часть кожи, вместе с волосами, но череп не пострадал. Вернулась к плечу.

— Готов? — давая в зубы веревку и поливая рану спиртом, спросила я

— На счет три, — я глубоко вздохнула и взялась за штырь. Мои руки слегка дрожали, но я подавила этот страх. Я должна быть быстрой и точной. Никаких ошибок. — Раз! — и одним резким движением вырвала эту дрянь из плеча, тут же зажав рану тампонами.

Саша заматерился и повалился на бок, кровь хлынула из раны.

— Нет, нет…. — шептала я, придерживая его. Только не артерия, нет….

Моя голова вдруг загудела от страха, но я продолжала давить на рану марлевыми тампонами, прижимая их с такой силой, будто от этого зависела вся наша жизнь.

— Нет… нет, не сейчас, — шептала я, словно пытаясь убедить не только его, но и себя.

Михаил Борисович наблюдал за нами, лежа неподалеку, его лицо оставалось бледным, но в глазах читалась тревога. Парень, наконец-то закончив с поиском одежды, вернулся к нам, держа в руках окровавленные, но пригодные к использованию спецовки. Лицо было зеленым, его явно рвало.

— Он выживет? — голос Михаила прозвучал неожиданно тихо, но в нем было достаточно твердости, чтобы задать этот вопрос вслух.

Я прикусила губу, не позволяя себе лишних эмоций, но с облегчением замечая, что поток крови стал меньше.

— Живой, значит выживет, — ответила я резко, не поднимая глаз от Саши. Вряд ли это была артерия, и я позволила себе выдохнуть с облегчением. — Но нужно согреть его и нас всех. Мы не продержимся здесь на морозе долго. Саш, пожалуйста, постарайся больше в обморок не падать, иначе я лягу рядом с тобой, — я примотала тампон скотчем к плечу.

— Я постараюсь, — хрипло ответил Саша, его голос был слабым, но он пытался держаться. На лице мелькнула тень улыбки, несмотря на боль.

— Эй, как тебя там? — я пощелкала пальцами парню.

— Павел, — выдохнул он белыми губами.

— Чего стоишь, живо одевайся, иначе все отморозишь. Потом помоги мне.

Я встала и осмотрелась.

Вертолет упал на довольно большой поляне, что с одной стороны было не плохо — нас увидят, когда будут искать. С другой стороны, на открытой местности нам долго не продержаться — нас просто заметет снегом, если не дай бог поднимется метель.

— Так, Паша, я не поняла, третья спецовка где? — обернулась я к нему.

— Я думал… — он позеленел, представляя, что придется вытаскивать еще один труп.

— Мудак, — раздраженно бросила я и сама отправилась в кабину пилотов, точнее то, что от нее осталось.

Справедливости ради, нужно отметить, что меня вывернуло сразу, как только я посмотрела, что осталось от техника, но выбор был не велик. Быстро вытряхнув останки, я вернулась с третьим комплектом теплой одежды.

— Держись, — прошептала я Саше, практически наматывая на него дополнительную теплую одежду, и отмечая, что кровь, вроде шла значительно медленнее., но он все равно потерял ее довольно много.

Павел, теперь одетый в комплект пилотской формы, посмотрел на меня с легким отвращением, но не сказал ничего. Похоже, урок с захватом горла все-таки его немного привёл в чувство. Он помогал мне, как мог, хотя его движения были нервными и неловкими.

— Паша, — я старалась говорить спокойно. — Мы с тобой сейчас выйдем отсюда и дойдем до леса. Тут не далеко метров 100, — зимой по снегу — очень далеко, но ему об этом знать не обязательно. — Мне одной не справиться, а нам нужно укрытие и огонь, понимаешь? Повезло, что упали утром, световой день наш, но к ночи мы должны укрыться. На ногах только ты и я, Александр Юрьевич и Михаил Борисович…. Сам видишь. Наша задача — выжить и спасти их. Нас будут искать…. Часа через три…. Когда мы не прилетим на точку.

— Они все равно мертвы… — прошептал парень бледными губами, — оставить…

Я посмотрела на него долгим взглядом, а потом сделала то, чему меня учили. Врезала ему так, что он не устоял на ногах. Не дожидаясь, пока придет в себя — перевернула на живот и вывернула руку.

— Еще раз что-то подобное скажешь — сломаю руку тебе и оставлю здесь. Понял?

Он хрипло задышал, пытаясь осознать происходящее, а затем быстро закивал, глядя на меня с полным испуга выражением.

— Понял, — пробормотал он, не отводя взгляда от меня.

Я медленно отпустила его руку и помогла ему встать. Павел не посмел больше ничего сказать, только тяжело дышал, всё ещё переваривая случившееся.

— Теперь двигайся, — холодно произнесла я. — Ты — наша главная сила сейчас. Сможем выйти к лесу, сможем развести огонь, и тогда у нас появятся шансы. А пока — слушай меня и не думай о смерти, иначе ты просто ускоришь её приход.

Павел кивнул, и, хоть его лицо оставалось бледным, я видела, что он начал собираться с силами.

Я взяла из вертолета несколько веревок, вытащила из-под завалов лопату и топорик, которые лежали в разбитом ящике позади нас, мысленно возблагодарив все силы, что никому это в голову не прилетело. Нашла большую зажигалку.

— Саш, мы до леса и обратно, за вами. Держи аптечку под рукой. Постараемся максимально быстро.

Мы выпрыгнули из вертолета и пошли к темнеющему лесу. Я правильно определила расстояние −100 метров. К счастью, к нашем невероятному счастью и везению, снега было не так и много, примерно чуть выше колена. На опушке остановилась, прикидывая направление ветра и высматривая самое удобное место для стоянки.

— Что ты хочешь сделать, костер?

— Для начала, Паш, нужно расчистить снег. Диаметром…. Два на два, понял? — мы прошли чуть в глубь леса, и я вручила ему лопату. — Чисти до земли, от этого зависит наша жизнь. Снег бросай по бокам, создавая дополнительную защиту. Понял?

Он побледнел, но спорить не стал, понимая, что я, видимо, знаю, что делать.

Я углубилась в лес, собирая сухой валежник, нижние сухие ветки елок и подтаскивая его к работающему Паше. Валежника нужно было невероятно много, я постоянно пускала в ход топор, а мысли были с теми, кто остался в вертолете.

Когда Паша расчистил небольшой участок, метр на метр, я разложила валежник и максимально быстро разожгла костер — благо дрова были сухими и взялись почти сразу.

— Паша, нам нужно перевести сюда раненых. Им нужно тепло и горячая вода. Пока останавливаемся с раскопками, пошли за ними.

Павел кивнул, все ещё немного ошеломлённый, но теперь уже явно собранный и готовый к действию. Мы начали продвигаться обратно к вертолёту, и я мысленно перечисляла все шаги, которые нам нужно было выполнить, чтобы увеличить шансы на выживание.

— Двигайся осторожно, не торопись, — предупредила я, чувствуя, как ноги утопают в снегу.

Когда мы добрались до вертолета, я снова увидела, что Саша сидит белый, но живой и даже смог выпрямить вывернутую ногу. А вот Михаил лежал почти не шевелясь. Похоже последние силы его покинули.

— Саш, нам нужно идти, родной мой… — я присела перед ним и поцеловала в холодные губы, растирая замершие щеки.

— Миша… похоже все совсем плохо…. Лучик… идите без нас.

— Сейчас как дам по башке, совсем не соображаешь, что говоришь? — в носу защипало, но я сдержала слезы — на морозе это хуже всего. — Паша, что с Михаилом?

— Вроде дышит.

Я поднялась, судорожно соображая. Нам нужны носилки или волокушки. Чехлы! Вертолетные чехлы!

— Саш… я принесла… палку. Нужно сделать тебе шину. Вас двоих нам за раз не дотащить…

Он посмотрел на меня, его взгляд был усталым, но всё ещё полным решимости.

— Делай, — тихо сказал он, сквозь боль. — Но не трать слишком много времени, я смогу дойти, если дашь опору.

Я кивнула, пытаясь успокоиться. Мы с Пашей нашли вертолётные чехлы, которые можно было использовать как импровизированные носилки. Вытащили и положили на них Михаила, я быстро собрала шину для Сашиной ноги, действуя, как меня учил отец. Всё, что я знала о выживании, всплыло на поверхность. Руки работали отдельно от головы, на автомате. Спасибо, мама, папа!

— Паш, мы готовы, помоги выйти! — крикнула я.

Павел был рядом, почти взвалил на себя Сашу и вытащил на улицу.

Мы двигались медленно, шаг за шагом, через этот заснеженный ад, заливаемый ярким солнцем. Каждое движение Саши отдавало болью, и я это знала, чувствовала. Его тяжесть на моём плече становилась всё ощутимее, но он не сдавался, шагал вперёд, стиснув зубы и не проронив ни звука. Паша, хоть и выглядел растерянным и измотанным, тащил Михаила, застревая в снегу, но не останавливался, будто весь его страх и паника растворились в сознании о необходимости выжить.

— Ещё немного, Паш, — крикнула я, поддерживая его. — Нам нужно дойти, мы почти!

Я видела огонь костра впереди. Это было наше спасение, маленькая точка тепла в бескрайнем холоде.

Около костра я почти упала на колени. Саша тяжело осел рядом.

— Это вы сделали? — только и спросил он.

Я фыркнула.

Паша тяжело упал рядом с нами, устроив Михаила на свободном кусочке земли у самого огня.

Отдышавшись несколько минут, я подняла голову.

— Паш, хватит сидеть, давай, разгребай дальше, иначе за ночь отморозим себе…. Все. Нужна площадь два на два, тогда разместимся все.

— Ну ты и сука все-таки…. — выдохнул он, тяжело поднимаясь.

— А то! — ухмыльнулась я, через силу — шевели жопой, кобелек! Разгребай, Паш…. Иначе нам пиздец.

Саша покачал головой.

— Помою тебе рот с мылом, когда вернемся.

Я рассмеялась, хотя смех был нервным и немного вымученным, близкий к истерическому — ситуация, мягко говоря, не располагала к шуткам, но это была наша защита от страха и отчаяния.

Паша работал молча, но довольно быстро. Разгреб даже больше, чем было нужно, но это было очень хорошо. Я накидала еще валежника на большую площадь и подожгла — нам нужно было прогреть и высушить землю, на которой мы будем спать. Огонь полыхал так жарко, что скоро Паша скинул куртку, а Саша переместился чуть дальше.

Я снова, снова и снова ходила в лес, принося охапки лапника в огромных количествах.

Три раза сходила до вертолета, протоптав к нему приличную дорожку, принесла веревки, аптечку, всю свободную одежду и кружки пилотов, справедливо полагая, что им они больше не понадобятся, сигнальные ракеты.

— Паш… — выдохнула и опустилась на землю, почти теплую от огромного кострища. Силы были на исходе. Ужасно хотелось есть…. — ты не знаешь…. Никто еду не брал? Ничего подобного не везли на буровую?

— Увы, Зара…. — он упал рядом. — везли оборудование… чертовски дорогое….

— Ебать оно нам щас поможет, — вырвалось у меня, но тихо, чтоб не услышал Саша. Было все-таки немного стыдно за свой язык. — Так, пока есть силы, пошли за мной.

Я потащила его в лес. Нам нужны были две сосны, желательно довольно толстые. Или одна, но длинная, чтоб разбить на две части.

— Что ты собираешься делать? — тихо спросил парень.

— Нодью, — ответила я коротко. — И экраны. Иначе ночью нам пи…. Будет плохо.

— Ничего не понял, но уже верю.

Выбрали две подходящие сосны в полтора метра длиной и перетащили их к стоянке. После еще несколько палок для экранов. Как учил отец быстро собрала конструкцию для костра, и после мы разгребли то, что осталось от большого костерища. На улице быстро темнело, поэтому я в первую очередь установила нодью, разведя новый живительный огонь.

На прогретую землю набросала лапника, застелив его вертолетными чехлами. Белый как мел Саша, тем временем, присматривал за Михаилом, который то приходил в себя, то снова терял сознание. Вдвоем с Пашей мы перенесли его на лежбище.

— Паш… — я посмотрела в гаснущее небо, — у нас мало времени, нужно делать экраны. Смотри, что я делаю и делай тоже самое.

Я быстро связала между собой несколько палок, натянув между ними веревки. Прикрутила экраны к стоящим рядом деревьям так, чтобы они были вдоль уложенных в костер сосен. А после набросала на них максимальное количество лапника. Получился экран, который тот час начал отражать тепло нодьи.

Паша молча смотрел, как я собираю экран, а затем начал делать то же самое, хоть и медленнее. Его руки дрожали от усталости, но он не останавливался. В лесу уже почти стемнело, и каждый звук ветра или скрип снега заставлял меня напрягаться ещё больше. Время поджимало, и нам нужно было закончить работу как можно быстрее.

Наконец, и второй экран был готов и установлен. Тепло от костра стало значительно ощутимее, и это давало надежду. Лапник, на котором лежали Саша и Михаил, тоже прогрелся.

— Сколько у нас времени? — спросил Паша, присаживаясь рядом со мной, его лицо было напряжённым.

— Не знаю точно, часов на 12 хватит, — мне казалось в теле нет ни одной мышцы, которая бы не болела, голова кружилась от голода.

Я легла рядом с Сашей, чувствуя его тепло. Он открыл глаза и едва приподнялся на локтях.

— Я подвел тебя, мышонок…. — тихо сказал он.

Я замерла, услышав его тихие слова. Внутри всё сжалось от их смысла. Саша, всегда такой сильный и уверенный, лежал рядом, слабый и раненый, и казалось, что он потерял не только силы, но и веру в себя.

— Саш, — тихо начала я, чувствуя, как мой голос дрожит от усталости и эмоций. — Ты никого не подвёл. Мы живы. Мы держимся. Это самое главное. Нас должны уже искать…. Паша… Паша, скотина, ты уснул что ли?

— Не дергай его, Лучик, — тихо попросил Саша, — поспи сама, я подежурю. Все равно никакого толку от меня больше нет…

Я прижалась ближе к нему, чувствуя, как его рука слабо лежит на моей. Его слова резали, наполненные горечью, но я знала, что он просто не может смириться с ситуацией, когда не может контролировать все вокруг, как обычно.

— Ты мне нужен, Саш…. Просто нужен, понимаешь. Если я…. если с тобой…. Я жить не смогу, — слова вырвались сами собой, понеслись вперед головы. — И не захочу, понимаешь ты это? Там, в вертолете, когда я думала, что у тебя перебита артерия… я умирала вместе с тобой! Думала, что если ты… я лягу рядом и больше не встану. Смерть от мороза — она легкая….

Саша смотрел на меня с широко раскрытыми глазами, его дыхание стало тяжёлым, словно он пытался осмыслить мои слова. Лицо его побледнело ещё больше, если это вообще было возможно. Он медленно потянулся ко мне, сжал мою руку крепче, и я чувствовала, как его пальцы дрожат.

— Нет, Лучик, — прошептал он, его голос звучал глухо, пропитан болью. — Не говори так, пожалуйста. Смерть… — он с трудом сглотнул, — это не выход. Ты сильная, ты всегда была сильной. Если меня не станет… — он замолчал, явно борясь с собственной болью. — Если меня не станет, ты должна продолжать жить.

— Да хрен-то там я кому-то что-то должна! Если моя судьба терять тех, кого люблю — да к херам такую жизнь! — я почти кричала шёпотом, впрочем, могла бы и во все горло — никого бы не потревожила.

— Значит, все-таки любишь? — вдруг спросил Саша, натужно улыбаясь.

Слова Саши будто ударили меня в самое сердце. Я замерла, его слабая, натужная улыбка, даже в этой ситуации, вызывала во мне столько эмоций, что я не могла сдержаться. Слёзы текли по моим щекам, и я даже не пыталась их вытереть.

— Да, — выдохнула я, едва дыша от переполняющих меня чувств. — Люблю… Твою чертову уверенность, твою силу… и твою слабость тоже, когда ты её показываешь. Люблю твою гордость и твою деликатность, твое терпение и даже твое похмелье люблю.

— Ну, мышка, выбора ты мне не оставила — придется выжить.

— Саня…. — раздался тихий голос от костра, — если ты, шалопай, по возвращении на этой женщине не женишься, на ней женюсь я. Зара, у меня тоже своя компания. Нефтяная, если что.

На миг я замерла, а потом из меня вырвался смех — громкий, истерический, который невозможно было сдержать. Смех, который вырывался из самой глубины, ломая последние остатки самообладания. Мы, посреди дикой, морозной тайги, а двое полумёртвых мужчин решают, кто из них на мне женится.

— Вы бы лучше это…. Нефтяник… пожрать с собой взяли…. На кой черт мне ваша компания…. Здесь.

Я задыхалась от смеха, понимая, что возможно, это последний раз, когда я смеюсь рядом с Сашей. Если нас не найдут в течении ближайших трех суток — нам точно крышка. Всем.

— В смысле, не взял. Там…. — Михаил с трудом перевел дыхание, — позади вас в вертолете…. Ящик с…. Рыбка красная, икры немного…. Окорок…. Не много, чисто стол за Новый год накрыть….

— Что⁈ — я подскочила как ошпаренная, ругая себя за то, что не додумалась осмотреть весь вертолет. — Черт, а сказать по раньше не судьба была???

— Так ты и не спрашивала, — невозмутимо прошептал Михаил, и, несмотря на его слабость, в голосе слышалась лёгкая ирония. Он был явно на пределе сил.

Сон как рукой сняло. Я резко встала, чувствуя, как во мне закипает решимость. Тайга может убить нас, если мы будем медлить, но не сегодня. Не в эту ночь.

— Ладно, нефть — нефтью, а вот еду я найду, — произнесла я вслух.

— Куда ты собралась ночью? — Саша подскочил на лежаке и тут же побелел от боли.

— За едой.

— Лучик, — он стал почти прозрачно-синим, — ты сейчас не пойдешь. Дождешься, когда рассветет.

— Саш, — я посмотрела прямо ему в глаза. — Я пойду сейчас, пока ясно. Ты лучше меня знаешь, что, если поднимется метель или поземка — я в 100 метрах вертолет не найду. Пока я вас вижу, пока не поднялся ветер… иначе мы рискуем не выжить.

— Лучик…. Возьми этого оболтуса.

— Нет. Саш, если…. Он ваши руки и ноги. Нам нельзя уходить вместе. Он станет вашим единственным шансом выжить.

— Лучик…. Если…. У нас шансов нет…. Никаких вообще, — он обнял меня, не смотря на жгучую боль, которая отразилась в черных глазах. — Я не дам тебе…. Только не снова, Лучик. Я не переживу….

Я знала, о чем он говорит, знала, что отпустить меня для него почти невозможно. Знала, что, если погибну — это станет последней каплей, которая сломает его.

— Саша, — я поцеловала его. — Я вернусь. Ночь ясная, я увижу костер с поляны, тропинка протоптана. Ждать до утра — слишком большой риск. Я лучше всех вас приспособлена к такой прогулке.

— Нет, Лучик, нет, — в его глазах была паника.

Я пыталась улыбнуться, скрывая свой собственный страх за спокойным видом.

— Саш, — с легкой усмешкой сказала я, — я ведь могу и вырубить тебя, если понадобится…

— Только попробуй, мышка, — прошипел он, и в его тоне появилось что-то яростное, — и клянусь, я надеру тебе задницу, даже если после этого потеряю сознание.

Я рассмеялась, несмотря на ужас ситуации, чувствуя, как на мгновение страх отступает. Это был его способ показать, что он всё ещё борется, всё ещё пытается контролировать ситуацию хотя бы словами, если не действиями.

— Я люблю тебя, Александр Юрьевич.

— Я люблю тебя, мой маленький мышь.

Я встала, взяла одну из толстых веток, окунула ее в костер. Подобрала еще несколько и шагнула в темноту ночи.

Ночь в тайге — полная темнота. Я не видела даже в паре метров от себя, ориентируясь только на протоптанную тропинку. Через пару метров, выйдя на поляну, воткнула в снег первый факел, осветивший путь на несколько метров. Пройдя еще метров десять — поставила второй. Еще 10–15 — третий. Шла молясь только об одном — чтобы за эти минуты не поменялась погода, которая очень любила преподносить сюрпризы. Если подует ветер, поднимется поземка — мне конец. Это в городе 100 метров не расстояние, здесь в этих 100 метрах можно было сгинуть навсегда.

Я не боялась волков или других зверей — они могли напасть только в полной темноте, меня же окружало сияние огня. Пятый факел.

По моим прикидкам до вертолета еще метров 40–50. Я напрягала глаза, но разглядеть его не могла.

Шестой факел.

Ускорилась, боясь, что импровизированная дорожка прогорит очень быстро.

Седьмой.

Неужели прошла мимо? Такого не может быть — тропинка здесь одна. Это просто мои страхи и сомнения играют в свои игры. Мне кажется или поднимается ветер?

Я почти бежала, чувствуя нарастающий страх. Шаг, другой. Быстро обернулась — цепочка огней за мной была отчетливо видна, но кое-где огоньки моргали.

Ветер дул сильнее.

На вертолет я почти налетела в полной темноте, освещаемой узкой полоской горящей ветки. Не глядя на покореженный метал и кровь, быстро забралась внутрь и осмотрелась.

Миша сказал, что ящик был позади нас с Павлом. Но тут было много ящиков и относительно целых и разбитых, откуда вылетели осколки оборудования.

Не то, не то, снова не то….

На хрена мне твоя нефтяная компания!!! Дай мне найти еду. Куда ж ты ее запихнул, собака сутулая?.

Порыв ветра, взвывший снаружи, заставил меня похолодеть. Быстрее, еще быстрее…… и снова не то.

Что-то хрустнуло под ногой. Да ладно…. Неужели так просто.

Ящик лежал чуть поодаль от других, был не самым большим, но и не маленьким. Открыв его, я едва не рассмеялась — смех боролся со слезами, которые накатывали от неожиданного облегчения, смешанного с абсурдом. Внутри ящика лежали изысканные деликатесы, предназначенные для праздничного стола, а не для сурового выживания в холодных лесах. Икра — небольшие стеклянные баночки с чёрными и красными бусинками, сверкающими, как драгоценные камни. Рядом аккуратно лежали тонкие ломтики копчёной рыбы, их яркий алый цвет казался неуместно ярким в этой мрачной реальности. Буженина, тщательно упакованная, с прослойками сала, выглядела аппетитно, но её роскошный вид только подчёркивал всю абсурдность момента.

Вдоль одного края ящика был сложен твёрдый сыр, головки которого сияли жёлтыми боками, словно предназначенные для богатого застолья. А ещё дальше — окорок, завернутый в фольгу, слишком сочный и праздничный для нашего положения. И даже хлеб здесь оказался — не обычный чёрствый или простой, а какой-то элитный, с кусочками зёрен, как будто испечённый для утончённых гурманов.

Сука…. Это будет самый роскошный прощальный ужин в тайге!

Впрочем, все лучше, чем ничего. Тем более я заметила, что в ящике был не большой кусок сала.

Пора было уходить, но я все никак не могла сделать шаг назад. А если все-таки…. Если посмотреть еще. Всего одну минуту, осмотреть ящики до конца. Может пилоты везли личную посылку бурильщикам, или у них с собой хоть сухпайки были….

Руки работали быстрее головы, разбирая завалы. Я прислушивалась к ветру и приглядывалась в темноту салона, искренне надеясь на чудо. Ну блин, мы выжили, неужели сейчас просто загнёмся без еды. Я-то ладно, маленькая, хотя никогда не страдала отсутствием аппетита, но трое взрослых мужиков, двое из которых серьезно ранены.

Бряц. Мне на голову свалилось что-то твердое и тяжелое. Я повертела вещь в руках и едва не заорала — на меня свалилась банка тушенки. Самой простой, дешёвой тушенки.

Быстро посмотрела откуда упало сие богатство и обнаружила сумку, маленькую, но набитую едой: доширак, тушенка, пара банок со шпротами, сгущенка!!!

На глаза навернулись слезы счастья — наши шансы остаться в живых резко поднялись.

Не теряя больше ни секунды, я перекинула сумку через плечо, вытащила ящик с деликатесами наружу и спрыгнула следом. Ветер ударил в лицо, обжигая холодом. Я оглянулась на свою вереницу огней — огоньки факелов догорали, один за другим гасли, оставляя только слабые искры в темноте.

Интуиция меня не обманула — ветер усиливался, начиная заметать тропинку. Я почти бежала по ней, настолько быстро, насколько это было возможно. Глаза выхватывали гаснущие огоньки, намечая путь обратно. Их оставалось совсем не много — две или три штуки. Если не успею, придется полагаться на заметаемую тропинку и удачу. Погас еще один, самый дальний. Это было плохо, очень плохо.

Двигалась быстро, придерживая свои находки. По прикидкам прошла уже половину пути, когда погас уже мой факел.

Очень плохо. Прям совсем плохо — теперь я видела только одну точки и бежала к ней. А она моргала мне их последних сил.

«Спокойно, Зорька, — услышала голос отца в памяти, — тайга не любит суеты. Успокойся и делай, что должна». Он прозвучал в памяти настолько отчетливо, что я внезапно успокоилась, даже перевела дыхание. Выхватила глазами красный уголек и больше не сводила с него глаз, фиксируя направление. Он погас когда оставалось шагов десять. Я выдохнула и по инерции дошла до него.

Снова выдохнула, успокаиваясь и унимая панику. Тропинка еще угадывалась, хоть и едва заметно — ветер сделал свое дело. Не останавливаться. До опушки метров 30 не больше, значит через десяток шагов я увижу их свет.

И точно… вот они впереди, красные отблески. Я шла уже спокойнее, чувствуя нарастающую вьюгу. Но меня она почти не пугала. С каждым шагом свет становился сильнее и ярче. Я поняла, что кто-то идет мне на встречу.

— Ты совсем спятил? — вырвалось у меня, когда я подбежала к шатающемуся Саше, в руках которого горел новый, яркий факел. Именно его свет я увидела на тропинке. — Идиот ты клинический!

Саша едва держался на ногах, его лицо было белым, почти безжизненным, но в глазах полыхала тревога, перемешанная с упрямством.

— Тебя не было слишком долго… — прошептал он хриплым голосом, и рухнул на тропу, словно больше не мог бороться с собственным телом.

— Саша! — Я бросилась к нему, удерживая его голову. Ветер усиливался, снежинки хлестали по лицу, но сейчас это не имело значения.