Территория сердца

5

Но спросить не успела. В тишине ночного офиса раздались тяжелые шаги и хлопнула дверь приемной. Я только и успела, что встать с дивана и попробовать поправить рубашку Влада, надетую на меня, когда распахнулись и двери кабинета.

Александр не просто зашел, он влетел в кабинет как ураган, сметающий все на своем пути. Я могла лишь молиться, чтобы он как можно позже обратил на меня внимание.

Но первым делом этот человек шагнул к дивану и упал на него рядом с сыном.

— Влад…. — произнёс он, и в этом единственном слове было столько заботы и… любви, что у меня перехватило дыхание. Это был не тот холодный и властный человек, которого я боялась, а отец, который переживал за своего сына, искренне и глубоко.

Я стояла, не зная, что делать, чувствуя себя лишней в этом моменте. Казалось, что весь мир вокруг меня замер, отступив перед этой картиной — отец и сын, разделённые огромной пропастью, но всё же связанные чем-то неразрывным. Казалось, что всё, что я видела и знала о них до этого момента, было поверхностным и неважным, не отражающим настоящую суть их отношений.

— Я в порядке, — тихо ответил Владислав, его голос звучал слабо, но в нём уже не было того страха и отчаяния, которые я слышала раньше. Он открыл глаза и посмотрел на отца, в его взгляде было что-то такое, что я не могла понять — смесь упрямства и усталости, будто он хотел показать, что не нуждается в помощи, но знал, что это ложь.

Александр смотрел на сына, крепко сжимая зубы, но молчал, не желая не оскорблять того жалостью, не унижать обвинениями. А после лишь коротко кивнул.

— Нужно забрать тебя домой, — произнес он коротко и отстраненно. — Сам идти сможешь?

— Дай мне еще десять минут, отец, — кивнул Влад.

Я отвела глаза — понимая, что он слишком слаб, но боясь вставить хоть слово. Больше всего мне вообще хотелось оказаться где-нибудь на дальней сопке, а не мучительно ждать пока внимание страшного мужчины переключится на меня.

Чуда не произошло. Я почувствовала, как холодок пробежал по спине, когда его взгляд переместился на меня. Александр осматривал медленно, прищурившись, словно оценивая каждую деталь. Растрепанная причёска, рубашка Влада, которая на мне висела, как на вешалке, красные следы на шее, оставленные его губами… Сердце билось где-то в горле, и я чувствовала себя оголённой, словно этот человек видел больше, чем я готова была показать.

— Ты пил, Влад? — зло спросил он, и его голос, наполненный ледяной яростью, ударил меня, словно хлыст. Он не смотрел на меня больше, его глаза прожигали сына. — Ты опять пил?

Я замерла, не зная, что делать. Сказать правду? Вмешаться? Или просто молчать, дать им разобраться самим? Каждое слово казалось потенциальной катастрофой, каждый жест — поводом для новой вспышки гнева. Я чувствовала себя словно мышь, загнанная в угол, где хищник — слишком опасен, чтобы хоть как-то реагировать.

Владислав открыл глаза и посмотрел на отца. Его взгляд был пустым и уставшим, но я видела, как в глубине блеснула тень гнева, возможно, даже вызова. Он слегка приподнялся, как будто ему стоило усилий просто сесть ровно.

— Он не пил! — вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать. — И в рот не брал, — радуясь, что при нашей схватке стакан закатился под диван.

Александр резко повернул голову ко мне, его глаза сузились, и я почувствовала, как меня словно придавило этим тяжёлым, холодным взглядом. Его недоверие было почти осязаемым, и я понимала, что каждое моё слово сейчас имеет значение. Я должна была объясниться, и я должна была сделать это быстро и чётко.

— Когда я принесла презентацию, Владислав Александрович выглядел уставшим, но был трезв, — выпалила я, чувствуя, как голос дрожит. — А потом… ему стало плохо, он упал. Рубашку я сняла, когда… когда засунула её ему в рот, чтобы он не прикусил язык. А волосы… — я судорожно сглотнула, чувствуя, как всё моё тело дрожит, — растрепались, когда я держала его голову.

Александр поднялся и сделал шаг ко мне, внимательно глядя в глаза. От его взгляда: холодного, тяжелого, мурашки прошли по всему позвоночнику.

Внезапно он поднял руку и пальцами задел мою шею. Едва ощутимо, но чувствительно. Осторожно, но так, словно ошпарил огнем.

— А это, — он обвёл пальцами красный след на моей шее, — это кто тебе оставил?

— Вчера… друг… — прошептала я, и мой голос дрожал, едва слышен, словно я не могла произнести слова из-за сковывающего горло страха. Ложь была глупой и топорной, и я знала это, но ничего не могла с собой поделать. Эти прикосновения, эти его пальцы, касающиеся моей кожи, забирали все мои мысли, все разумные доводы.

Он не убрал руку, продолжая медленно поглаживать мою шею, его прикосновения были почти ласковыми, но в этой нежности скрывалось нечто такое, что заставляло меня дрожать от холода и жара одновременно. Лёд и огонь. Я чувствовала, как внутри всё сжимается от этого противоречия, от невозможности понять, что именно он хочет сделать.

— Друг, говоришь? — протянул он тихо, его голос был едва слышен, но в нём чувствовалась скрытая угроза. Рука скользнула чуть ниже шеи к ключице, откровенно лаская и поглаживая, но я вздрогнула как от удара, дернулась всем телом.

— Хватит! — резко перехватила его за запястье и оттолкнула от себя.

Это движение было инстинктивным, внезапным, я сама не осознавала, что делаю, пока не почувствовала, как его рука выскользнула из моей. От неожиданности он слегка отшатнулся, его глаза сузились, и в них мелькнула тень раздражения и что-то ещё, что я не могла понять.

— Перестань, отец! — рявкнул и бледный Влад.

Александр насмешливо фыркнул, снова поворачиваясь к сыну.

— Хочешь, чтобы я перестал? — рыкнул он. — Вы оба лжете мне в глаза и хотите, чтобы я спустил это? Я по-вашему совсем дебил? Думаете не отличу свежие засосы от старых? Что, Влад, опять за свое? Опять тащишь в постель кого попало, стоит только девке в твою сторону глазками хлопнуть?

Я стояла в оцепенении, не в силах пошевелиться, чувствуя, как его слова бьют по мне, как ледяные осколки. Александр смотрел на сына с яростью, которая, казалось, готова была разорвать пространство вокруг нас. В его глазах полыхала злость и разочарование, и каждое слово, произнесённое им, казалось ударом, нацеленным не только на Влада, но и на меня.

Владислав, едва держась на ногах, попытался выпрямиться, его лицо исказилось болью и усталостью, но он не отвёл взгляда от отца.

— Она здесь ни при чём! — выкрикнул он, и его голос дрожал от гнева и слабости. — Ты всегда думаешь только самое худшее, но это не так, отец! Хватит винить всех, кроме меня!

Александр прищурился, его взгляд стал ещё более ледяным, и он сделал шаг вперёд, будто желая задать сыну ещё один удар.

— Ах, ни при чём? — его голос был пропитан сарказмом. — Ты тащишь в постель очередную девчонку, а потом прикрываешь её? Это твоё решение, да? Всё как всегда, Влад? Ты когда-нибудь возьмёшь ответственность за свою жизнь?

— Я едва не изнасиловал ее, отец! — заорал Влад. — Я действительно сорвался! И тащил ее на диван, но она этого не хотела! И осталась на работе не потому, что заигрывала со мной, а потому что делала презентацию! Сам глянь, на столе!

— Что ты мне заливаешь! Какую презентацию она делала, ту, которую прислали наши ребята?

— Сам глянь, — устало повторил Влад. Я только и могла удивленно мотать головой — он ведь даже папку не открывал…. — Тебе должна была Алла переслать новую версию. Сегодня, около половины десятого.

Я стояла, не в силах двинуться, чувствуя, как весь мир словно застыл вокруг нас. Слова Влада эхом отдавались в голове, звуча как удар за ударом. Он признался. Признался в том, что произошло, и я видела, как это признание ударило Александра, как резкий порыв ветра, сбивающий с ног.

Александр остановился, его лицо исказилось от ярости и боли. В глазах сверкнул холодный гнев, но он всё же повернул голову к столу, на котором лежала папка с документами. Я чувствовала, как внутри всё сжимается от страха и напряжения. Он молча подошёл к столу и, схватив папку, быстро открыл её, доставая документы.

Его пальцы нервно перелистывали страницы, взгляд метался по тексту. Сначала в его глазах промелькнуло недоумение, затем удивление, а потом нечто похожее на… уважение. Он поднял взгляд на меня, и я почувствовала, как дыхание перехватило.

— Это что такое? — выдавил он наконец, и в его голосе больше не было прежнего сарказма. — Это твоя работа?

— Да, — даже это слово далось мне с невероятным трудом. Внутри клокотал вулкан из обиды, ярости и злости. — Я… я просто сделала так, чтобы всё выглядело лучше, чтобы это было понятно даже тем, кто не знает наших проектов. Это была моя идея, я думала, что… это может помочь.

Он долго смотрел на меня, его взгляд был тяжёлым, пронизывающим, и я не могла понять, что именно он думает. Его лицо оставалось бесстрастным, но я видела, как в глубине его глаз что-то меняется.

— И ты осталась ради этого? — тихо спросил он, и в его голосе уже не было прежней агрессии, только скрытое удивление. — Ради этой работы?

— Я несколько раз выходил в приемную, — вместо меня ответил Влад, — она даже не заметила этого, поглощенная работой. А когда закончила, отдала Алле и занесла мне….

— Знаешь, сынок, — очень медленно сказал он, продолжая смотреть на меня, — что я с тобой сделаю, когда тебе станет лучше?

От этой угрозы мне стало очень холодно.

— То, — твердо ответил Влад, — что я заслужил.

— Тогда поднимайся, придурок, и поехали домой! — он одним движением помог Владу встать, и они вместе направились к выходу, покидая кабинет и приёмную, оставляя меня в полном одиночестве.

Пройдя к своему столу, я обессиленно опустилась на стул, стараясь собрать мысли в кучу. Я сделала всё, что могла, показала свою работу, помогла справиться с приступом, выдержала этот страшный разговор, но почему-то это не приносило облегчения. От обиды и гнева, от страха и усталости я положила руки на стол, сложила на них голову и заплакала. Заплакала, потому что почувствовала себя вещью — ненужной и неудобной, девочкой по вызову, предметом мебели. Это было настолько больно, что я даже не ожидала подобного от себя, думая, что готова к любым испытаниям.

Часы пробили половину второго ночи. Москва за окном все еще не спала — гуляла и веселилась, а мне только и оставалось, что закутаться в чужую рубашку и стараться придумать, как добраться до своей маленькой съемной комнаты на окраине этого грозного, безжалостного города.

Внезапно, я почувствовала, как кто-то осторожно задел меня рукой за плечо. Резко вздрогнула и подняла голову. Напротив, меня молча стоял Александр Юрьевич, сложив руки на груди.

Сердце на мгновение замерло, а потом бешено заколотилось, словно пытаясь вырваться из груди. Я замерла, не в силах вымолвить ни слова, только смотрела на него, чувствуя, как страх сковывает тело. Как давно он здесь стоит? И почему вернулся?

Александр Юрьевич внимательно рассматривал меня, его взгляд был тяжёлым, пронизывающим, словно он пытался прочитать мои мысли. На его лице не было ни гнева, ни презрения, только непроницаемое выражение, которое заставляло меня чувствовать себя маленькой и беззащитной.

— Этот дебил сейчас в машине, в безопасности. А ты, мышка, почему еще здесь?

— Вызываю такси, — ответила я, даже не пытаясь вытереть глаза, чтоб не выглядеть совсем дурой. — А вы за ким чертом тут? — и снова мой не сдержанный язык дал о себе знать.

Александр Юрьевич прищурился, и в его глазах мелькнуло нечто, похожее на удивление. Он не привык, что с ним так разговаривают, особенно в такой момент. Я почувствовала, как холодный страх пробегает по спине, но, видимо, что-то в моём усталом, вымотанном состоянии вызвало у него не гнев, а скорее интерес.

— Зачем я здесь? — протянул он, его голос звучал мягко, почти лениво, но в этой мягкости чувствовалась скрытая угроза. — Ну, знаешь, иногда нужно убедиться, что последствия твоих действий не вышли из-под контроля.

Я замерла, вслушиваясь в его слова. В них была какая-то загадка, что-то, что я не могла сразу понять. Он подошёл ближе, его тень легла на меня, и я почувствовала себя ещё меньше и уязвимее.

— Последствия? — переспросила я, стараясь сохранить ровный голос, хотя сердце бешено колотилось. — Вы хотите сказать, что беспокоитесь обо мне?

Он усмехнулся, и его улыбка была такой хищной, что меня бросило в дрожь.

— О тебе? — его голос был полон насмешки. — Я беспокоюсь о том, что может случиться, если ты вздумаешь что-то сделать, чего не стоит делать. Или сказать кому-то то, что не следует говорить.

Я глубоко вдохнула, набирая воздух. И…

И тут Остапа понесло:

— А не пойти бы вам, Александр Юрьевич, по известному всем маршруту? А? — выпалила я.

Слова сорвались с языка прежде, чем я успела понять, что сказала. Как только я произнесла это, в тишине кабинета, казалось, даже воздух замер. Я сразу почувствовала, как похолодели руки, и сердце на мгновение остановилось, а затем бешено заколотилось, заглушая всё вокруг.

— Что ты сейчас сказала? — его голос был тихим, но в этой тишине звучала такая угроза, что я невольно сжалась, понимая, что перешла черту.

— То, что вы прекрасно услышали, — отчеканила я, глядя прямо в некрасивое, злое лицо. — Или вас завтра к отоларингологу записать?

Его глаза сузились, и я увидела, как его челюсти напряглись. Он сделал шаг вперёд, так что между нами осталась лишь пара шагов. От него веяло холодной яростью, как от зимнего ветра, и я почувствовала, как волосы на затылке встали дыбом.

Внезапно он рассмеялся. От души. Громко и хрипло, но от души. Его смех эхом разлетелся по пустому офису, и я невольно вздрогнула, не зная, как реагировать. Это было настолько неожиданно и неестественно — видеть, как он смеётся, причём искренне, почти весело. Я стояла, как вкопанная, пытаясь разобраться в своих чувствах. Страх и удивление смешались в нечто такое, что я не могла описать словами.

— Да, девочка, ты умеешь удивить. Давно меня никто никуда не посылал. Бодрит, знаешь ли. Времени почти два, нам всем стоит немного выдохнуть, не находишь?

— Такси будет через пару минут, — буркнула я, украдкой переводя дыхание.

— Никаких такси. Мой идиот в моей машине, его водитель свободен. Увезет тебя куда скажешь.

— Не нужно, — ответила я на автомате, чувствуя, как страх медленно отступает, но остаётся настороженность. — Я сама доеду. Не хочу никому доставлять лишних хлопот.

Александр Юрьевич пристально посмотрел на меня, его улыбка поблекла, и взгляд снова стал серьёзным. Он больше не смеялся, но что-то в его лице говорило о том, что он всё ещё не отпустил ситуацию. Я понимала, что, несмотря на его показное веселье, он внимательно следит за каждым моим движением, как хищник, оценивающий добычу.

— Хлопоты, говоришь? — медленно произнёс он, и его голос снова стал тихим, но в нём слышалось нечто опасное. — Ты уже доставила мне столько хлопот, мышонок. И я не привык, чтобы мне возражали. Поэтому сядешь в машину и поедешь домой. Поняла?

Я молча кивнула, понимая, что он не отступит. Спорить дальше было бесполезно и, возможно, даже опасно. В конце концов, пусть он думает, что победил. Иногда нужно уметь отступить, чтобы не потерять больше.

— Хорошо, — сказала я, стараясь говорить как можно ровнее. — Поеду с вашим водителем.

Он кивнул, и его лицо снова стало серьёзным, словно это был деловой вопрос, а не спор о том, как мне добраться домой.

— Вот и славно, — бросил он. — Он ждёт на парковке. И не пытайся убегать, я всё равно узнаю.

Я хотела ответить что-то саркастичное, но сдержалась, понимая, что это может только усугубить ситуацию. Вместо этого молча направилась к выходу, чувствуя на себе его взгляд. Спускаясь вниз, я мысленно ругала себя за собственное упрямство. Почему я не могла просто сказать «спасибо» и уйти? Почему всегда должна была идти наперекор?

Когда я вышла на парковку, машина уже ждала. Я огляделась, надеясь, что он не последует за мной, и почувствовала облегчение, когда не увидела его. Водитель вышел из машины и, открыв дверь, пригласил меня внутрь. Я вздохнула и, тяжело опустившись на заднее сиденье, тихо произнесла адрес своей съёмной квартиры.