Том 9

XXI. Смерть Чаки

На следующий день, часа за два до полудня, Чака вышел из хижины, где просидел всю ночь, и перешел в небольшой крааль, окруженный рвом, шагах в пятидесяти от хижины. На мне лежала обязанность день за днем выбирать место, где король будет заседать, чтобы выслушивать мнение своих индун и вершить суд над теми, кого он желал умертвить; сегодня же я избрал это место. Чака шел от своей хижины до крааля один, и по некоторым соображениям я пошел за ним. На ходу король оглянулся на меня и тихо спросил:

— Все ли готово, Мбопа?

— Все готово, Черный! — отвечал я. — Полк Убийц будет здесь в полдень!

— Где принцы, Мбопа? — снова спросил король.

— Принцы сидят в домах своих женщин со своими женами, король, — отвечал я, — они пьют пиво и спят на коленях своих жен!

Чака мрачно улыбнулся.

— В последний раз, Мбопа!

— В последний раз, король!

Мы дошли до крааля, и Чака сел в тени тростниковой изгороди, на воловьи кожи. Около него стояла девушка, держа тыквенную бутыль с пивом, здесь же находился старый военачальник Нгвазона, брат Нанди, Матери Небес, и вождь Мксамама, которого любил Чака. Вскоре после того как мы пришли в крааль, вошли люди, несшие журавлиные перья. Король посылал их собирать эти перья в местах, лежащих очень далеко от крааля Дукуза, и людей немедленно допустили к королю. Они долго не возвращались, и король гневался на них. Предводителем этого отряда был старый вождь, который участвовал во многих битвах под начальством Чаки и больше не мог воевать, потому что ему топором отрубили правую руку. Это был человек большого роста и очень храбрый.

Чака спросил его, почему он так долго не приносил перьев; тот отвечал, что птицы улетели из тех мест, куда его посылали, и ему пришлось ждать их возвращения.

— Ты должен был отправиться в погоню за журавлями, даже если бы они пролетели сквозь солнечный закат, непослушная собака, — возразил король. — Уведите его и всех тех, кто был с ним!

Некоторые из воинов стали молить о пощаде, но вождь их только отдал честь королю, называя его «Отцом» и прося о милости перед смертью.

— Отец мой, — сказал начальник, — я хочу просить тебя о двух милостях. Я много раз сражался в битвах рядом с тобой, когда оба мы были молоды, и никогда не поворачивался спиной к врагу. Удар, отрубивший эту руку, был направлен в твою голову, король, я остановил его голой рукой. Все это пустяки, по твоей воле я живу и по твоей умираю. Мне ли оспаривать повеление короля? Но я прошу тебя, чтобы ты снял с себя плащ, о король, для того чтобы в последний раз глаза мои могли насладиться видом того, кого я люблю больше всех людей!

— Ты многоречив! — сказал король. — Что еще?

— Еще позволь мне, отец мой, проститься с сыном, он маленький ребенок, не выше моего колена, король! — И вождь тронул себя рукой немного выше колена.

— Твое первое желание я исполню! — отвечал король, спуская плащ с плеч и показывая мощную грудь. — Вторая просьба будет также исполнена, не хочу я добровольно разлучать отца с сыном. Приведите мальчика, ты простишься с ним, а затем убьешь его своей собственной рукой, после чего убьют и тебя самого, мы же посмотрим на это зрелище!

Человек этот с черной кожей стал серым и слегка задрожал, но прошептал:

— Воля короля — приказ для его слуги. Приведите ребенка!

Я взглянул на Чаку и увидел, что слезы текли по его лицу и что словами своими хотел он только испытать старого вождя, любившего его до конца.

— Отпустите его, — сказал король, — его и бывших с ним!

И они ушли с радостью в сердце и прославляли имя короля.

Я рассказал тебе об этом, отец, хотя это не касается моей повести, потому что только в тот день был я свидетелем того, как Чака помиловал осужденного им на смерть.

В то время как начальник со своим отрядом выходил из ворот крааля, королю доложили на ухо, что какой-то человек желает его видеть. Он вполз на коленях. Я узнал Мезило, которому Чака дал поручение к Булалио-Убийце, правящему племенем Секиры. Да, то был Мезило, но он утратил свою полноту и сильно похудел от долгих странствий, кроме того, на спине у него виднелись следы палок, едва начинающие заживать.

— Кто ты? — спросил Чака.

— Я Мезило из племени Секиры, которому ты приказал отправиться к Булалио-Убийце, их вождю, и вернуться на тридцатый день. Король, я вернулся, но в печальном состоянии!

— Это видно! — заметил король, громко смеясь. — Теперь я вспомнил, говори, Мезило Худой, бывший Мезило Толстый, что скажешь ты об Убийце? Явится ли он сюда со своим народом и передаст ли в мои руки Секиру?

— Нет, король, он не придет. Он выслушал меня с презрением и с презрением выгнал из своего крааля. Кроме того, меня схватили слуги Зиниты, той, которую я сватал, но которая стала женой Убийцы, они разложили меня на земле и жестоко избили, пока Зинита считала удары!

— А что сказал этот щенок?

— Вот его слова, король: «Булалио-Убийца, сидящий в тени горы Призраков, Булалио-Убийце, сидящему в краале Дукуза. Тебе я не стану платить дани; если желаешь получить нашу Секиру, приходи к горе Призраков и возьми ее. Я же обещаю: здесь ты увидишь лицо, знакомое тебе, ибо есть человек, который хочет отомстить за кровь убитого Мбопы!»

Пока говорил Мезило, я заметил две вещи: во-первых, небольшая палочка просунулась сквозь тростник изгороди, а во-вторых, полк Пчел собирался на холме против крааля, повинуясь приказанию, посланному ему от имени Мхланганы. Палочка означала, что за изгородью скрывались принцы в ожидании установленного сигнала, а приближение войск — что наступало время действовать.

Когда Мезило кончил свой рассказ, Чака в гневе вскочил с места. Его глаза бешено бегали, лицо исказилось, пена показалась на губах — с тех пор как он стал королем, подобные слова еще никогда не оскорбляла его слух; если бы Мезило больше знал Чаку, он никогда бы не осмелился произнести их.

С минуту король задыхался, потрясая своим маленьким ассегаем, и от волнения не мог вымолвить ни слова. Наконец он заговорил.

— Собака, — прошипел он, — собака смеет плевать мне в лицо! Слушайте все! Приказываю вам, чтобы этого Убийцу разорвали на куски, его и все его племя. Как осмелился ты передать мне речь этого горного хорька? Мбопа, и твое имя упоминается в ней. Впрочем, с тобой я поговорю позже. Мксамама, слуга мой, убей этого рабского гонца, выбей ему палкой мозги. Скорей! Скорей!

Тогда старый вождь Мксамама кинулся вперед по приказанию короля, но старость уменьшила его силы, и кончилось тем, что Мезило, обезумев от ужаса, убил Мксамаму, а не Мксамама его. Нгвазона, брат Нанди, напал на Мезило и покончил с ним, но сам был ранен в борьбе. Я взглянул на Чаку, который продолжал потрясать маленьким красным ассегаем, и немедленно решился действовать.

— Помогите! — закричал я. — Короля убивают!

При моих словах тростниковая изгородь раздалась, и сквозь нее ворвались принцы Мхлангана и Дингаан, как проскакивают быки сквозь чащу леса.

Своей иссохшей рукой я указал на Чаку, говоря:

— Вот ваш король!

Тогда из-под своих плащей принцы вытащили по небольшому копью и поразили ими Чаку. Мхлангана ударил его в левое плечо, Дингаан — в правый бок. Чака уронил свой маленький ассегай, вделанный в алое дерево, и оглянулся: его движение было так величественно, что братья смутились и отступили от него.

Дважды взглянул он на каждого из них, потом сказал:

— Неужели вы убиваете меня, домашние собаки, которых я выкормил? Неужели вы убиваете меня, думая завладеть и управлять страной? Но я говорю вам, владеть вы будете недолго. Я слышу топот бегущих ног, ног великого белого народа. Они вас затопчут, дети моего отца! Они будут управлять страной, которую я покорил, и вы, и ваш народ станете их рабами!

Так говорил Чака, пока кровь текла из его ран на землю, потом он снова величественно взглянул на них, как загнанный олень.

— Кончайте, если хотите быть королями! — вскричал я, но робость охватила их сердца и они не решались, Тогда я, Мбопа, выскочил вперед и поднял с земли маленький ассегай, вправленный в дерево вождей, тот самый ассегай, которым Чака убил свою мать Нанди и сына моего Мусу, и высоко поднял его; пока я поднимал копье, отец мой, снова, как в дни моей молодости, красная пелена заколебалась перед моими глазами.

— Почему хочешь ты убить меня, Мбопа? — спросил король.

— Чтоб отомстить за Балеку, сестру мою, которой я в том поклялся, и за всех моих родных! — вскричал я и пронзил его копьем. Он, умирающий, упал на мятые воловьи кожи. Еще раз заговорил он, но только и сказал:

— Жаль, что я не послушался совета Нобелы, которая предостерегала меня против тебя, собака!

Затем он замолк навеки. Но я стал рядом с ним на колени и твердил ему в ухо имена всех тех моих близких, которые умерли от его руки: имена Македамы, отца моего, моей матери, моей жены Ананди, моего сына Мусы и всех остальных моих жен и детей, наконец, имя Балеки, сестры моей. Глаза и уши его были открыты, и я думаю, отец мой, что он видел и понимал; я думаю также, что ненависть на моем лице, когда я потрясал своей иссохшей рукой перед его глазами, была для него страшнее ужаса смерти. Наконец он отвернулся, закрыл глаза и застонал. Вскоре глаза его открылись сами, он умер.

Таким образом, отец мой, погиб король Чака, самый великий человек, когда-либо живший в Земле Зулу, и самый жестокий; погиб он от моей руки и ушел в те краали Инкосазаны, где нет сна. Он умер, как жил, в крови; пловца в конце концов всегда уносит течение. Он ушел по той тропинке, которую гладко проторили для него ноги убитых им, многочисленные, как трава на склоне гор, но лгут те, которые говорят, что он умер как трус, моля о пощаде. Чака умер, как и жил, мужественно. Да, отец мой, я хорошо это знаю, эти глаза видели его, а эта рука лишила его жизни.

И вот король лежал мертвым, а полк Пчел приближался, и я беспокоился о том, как он отнесется к происшедшему; хотя принц Мхлангана и считался их начальником, но все же воины любили короля за то, что он был велик в битве, а подарки раздавал не считая. Я оглянулся: принцы стояли в недоумении, девушка убежала, вождь Мксамама был убит Мезило, который также лежал мертвым, а старый вождь Нгвазона, убивший Мезило, стоял раненый, никого другого не было в краале.

— Проснитесь, короли! — закричал я братьям. — Войска у ворот! Скорее заколите этого человека! — И я указал на старого вождя. — Остальное же предоставьте мне.

Дингаан тогда подскочил к Нгвазоне, брату Нанди, и сильным ударом копья поразил его; тот свалился, не испустив даже крика. Но принцы опять остановились, молчаливые и недоумевающие.

Между женщинами, слышавшими крики и видевшими взмахи копий над изгородью, распространилась весть об убийствах, от них она перешла к полку Пчел, который с песнями подходил к воротам крааля. Внезапно воины перестали петь и бегом кинулись к хижине, перед которой мы стояли.

Я бросился к ним навстречу, испуская крики печали, держа в руке маленький ассегай короля, еще окрашенный его кровью, и обратился к вождям их:

— Плачьте, вожди и воины, плачьте и рыдайте, нет больше вашего отца! Король умер! Небо соединится с землей от ужаса, ибо король умер!

— Каким образом, Мбопа? — спросил предводитель Пчел. — Каким образом умер наш отец?

— Он умер от руки злого бродяги по имени Мезило, который, услыхав от короля повеление умереть, выхватил из его рук этот ассегай и заколол его, потом, прежде чем кто-либо из нас мог его удержать, он убил вождей Нгвазону и Мксамаму. Подойдите и взгляните на того, кто был королем; по приказанию королей Дингаана и Мхланганы подойдите и взгляните на того, кто был королем, чтобы весть о гибели от руки Мезило разошлась по всей стране.

— Ты лучше умеешь делать королей, Мбопа, чем защищать от удара бродяги того, кто был твоим королем! — сказал предводитель Пчел, смотря на меня с подозрением.

Но слов его никто не услышал: некоторые из вождей прошли вперед, чтобы взглянуть на умершего великого короля, а другие с толпой воинов стали бегать взад и вперед, крича в ужасе, что теперь земля и небо соединятся и род человеческий прекратится, потому что король Чака умер.

Как поведать тебе, отец мой, о том, что случилось после смерти Чаки? Рассказ об этих событиях наполнил бы много книг белых людей, а может быть, многое уже об этом написано в них. Потому-то я стараюсь говорить кратко и рассказал тебе только некоторые события из царствования Чаки; предмет же моего повествования не царствование Чаки, а жизнеописание людей, живших в те дни, из которых только Умслопогас и я живы — если только Умслопогас, сын Чаки, еще не умер. Поэтому в немногих словах расскажу о том, что случилось после кончины Чаки, до того времени, как король Дингаан послал меня к тому, кого звали Убийцей и кто правил племенем Секиры. Если бы я знал, что Умслопогас жив, Дингаан скоро бы последовал за Чакой вместе с Мхланганой, и Умслопогас стал бы править как король в Земле Зулу. Но увы! Мудрость покинула меня. Я не обратил внимания на голос сердца, твердившего мне, что угрозы Чаке и желание отомстить за смерть Мбопы шли от Умслопогаса. Узнал я истину слишком поздно. Тогда же мне казалось, что речь шла о каком-нибудь другом Мбопе. Таким образом, отец мой, судьба играет нами. Мы воображаем, что управляем ею, а на деле судьба управляет нами, и ничто не случается без ее воли. Весь мир составляет большой узор, отец мой, разрисованный рукой Всемогущего на чаше, из которой Он пьет воды премудрости; наши жизни, то, что мы делаем и чего не делаем, — крохотные части узора, такого огромного, что только очи того, кто живет наверху, в силах видеть его целиком. Даже Чака, палач людей, и все убитые им составляют крохотную песчинку на пространстве этого узора. Как нам быть мудрыми, отец мой, когда мы только орудия мудрости? Как нам строить, когда мы только камешки в стене? Как нам даровать жизнь, когда мы младенцы во чреве судьбы? Или как нам убивать, когда мы только копья в руках убийцы?

Вот что случилось, отец мой! Сперва все шло гладко в стране после смерти Чаки. Люди говорили, что чужеземец Мезило заколол короля, но вскоре все узнали, что Мбопа, мудрец, врач и приближенный короля, убил его и что оба брата короля Мхлангана и Дингаан, дети Сензангаконы, также подняли копья против него. Но он умер, а земля и небо не соединились от ужаса, так не все ли равно? Кроме того, новые короли обещали править народом кротко и облегчить ярмо, надетое Чакой, а люди в беде всегда готовы верить в лучшие времена. Благодаря этому единственными врагами, грозившими принцам, были они сами, и Нгвади, сын Нанди, любимый единоутробный брат Чаки. Я же, Мбопа, ставший после королей первым человеком в стране, перестал быть врачом, а стал вождем. Во главе полков Пчел и Убийц я пошел на Нгвади и убил его среди его краалей. Битва была отчаянная, но в конце концов я победил его и его племя: Нгвади убил восемь человек, пока не подоспел я и не заколол его. Я вернулся в свои краали с немногими оставшимися в живых.

Братья-короли стали все чаще ссориться, а я мысленно взвешивал их на своих весах, чтоб узнать, который из них более расположен ко мне. Я убедился, что оба боятся меня, но что Мхлангана решил убить меня, если одержит верх, а Дингаану мысль эта еще не приходила в голову. Тогда я опустил чашу весов Мхланганы и поднял чашу Дингаана, усыпляя опасения Мхланганы, пока мне не удалось окружить его хижину. Тогда Мхлангана последовал за своим братом Чакой по дороге, которую открывает ассегай, и на время править стал один Дингаан. Вот что случается с земными князьями, отец мой. Я человек маленький, и участь моя скромна; несмотря на это, мне выпало послужить причиной смерти всех трех братьев, двое из них пали от моей руки.

Через две недели после смерти принца Мхланганы вернулся назад в печальном состоянии наш большой отряд, посланный в болота Лимпопо; половина его перемерла от лихорадки и стычек с неприятелем, остальные же умирали от голода. Великое счастье для оставшихся, что Чаки не было более в живых, а то воины наши быстро последовали бы за товарищами, умершими в пути: за последние годы не случалось зулусским войскам возвращаться побежденными и без отбитого у врага скота. Потому-то они с радостью признали короля, который щадил их жизнь, и до того времени как судьба изменила ему, Дингаан царствовал без помех.

Дингаан был, правду сказать, одной крови с Чакой, подобно Чаке, он был величествен на вид и жесток сердцем, но он не обладал силой и умом Чаки. Кроме того, он был лжив и вероломен, слишком любил женщин и проводил с ними время, которое следовало бы посвящать государству. Несмотря на все это, он царствовал много лет. Дингаану очень хотелось убить своего брата Мпанде, чтобы окончательно уничтожить все потомство Сензангаконы, своего отца. Мпанде был человеком с кротким сердцем, не любившим войны, и за это его считали слабоумным, я же любил Мпанде, и когда стал вопрос о том, чтобы умертвить его, я и вождь Мапита стали просить за него, убеждая короля, что нечего опасаться такого глупца. Тогда Дингаан уступил.

Мпанде назначили управителем королевских стад. В конце концов слова Дингаана оправдались, потому что Мпанде скоро сверг его с престола; только, если Мпанде был собакой, укусившей его, я был человеком, который натравил собаку.