Томас Мюнцер

Город Мюльгаузен

В Мюльгаузене Мюнцер опубликовал свое новое произведение «Разоблачение ложной веры безбожного мира» — настоящий революционный манифест, в котором религиозные вопросы отступают на второй план перед требованием коренных социальных преобразований.

В заглавии этой книги он именует себя «Мюнцер с молотом» и выступает в полном сознании своей исключительной миссии освободителя. Он требует повиновения себе, как пророку, о котором в библии сказано: «Не говорит ли господь, что слово его как огонь и как молот, разбивающий скалы». В качестве эпиграфа к своему сочинению он берет изречение пророка Иеремии: «Знай, что я вложил свои слова в уста твои, я поставил тебя ныне над людьми и над царствами, дабы ты искоренял, разбивал, рассеивал и опустошал, созидал и насаждал».

Вторая часть эпиграфа говорит о чаяниях народа и о вере Мюнцера в неизбежную победу своего дела: «воздвигнута железная стена между царями, князьями, жрецами и народом. Пусть воюют они — победа чудесно обратится на погибель сильных, безбожных тиранов».

Теперь Мюнцер смело выходит из сферы теологических споров в широкую область политической борьбы. Вопрос о «борьбе с безбожием», об утверждении «истинной веры» в его высказываниях сливается с требованием восстания против властей и всех вообще угнетателей.

Разоблачая «безбожных господ», Мюнцер уже понимает под этим термином не тех князей и помещиков, которые противятся церковным нововведениям реформации, а всех угнетателей: «В наши времена угнетатели по-настоящему терзают, истязают, тиранят и грабят свой народ и угрожают этим всему христианству, они безжалостно мучают и избивают своих и чужих, так что бог, видя борьбу своих избранников, не захочет и не сможет дальше взирать на этот ужас».

В то время как Лютер смиренно склоняется перед феодалами и учит народ повиноваться светской власти, Мюнцер смело развенчивает ее. Он говорит о временном характере этой власти, ссылаясь на слова пророка Самуила: «Бог дал миру в своем гневе господ и князей, он и уберет их». Срывая покров святости с учреждений светской власти, он открывает дорогу к восстанию против них. День справедливой расправы близок, ибо власти — это враги народа: «Они не что иное, как палачи и тюремщики, — в этом их единственное ремесло».

Оппозиция Мюнцера принимает ярко выраженный революционный характер, между нею и умеренной оппозицией Лютера вырыта пропасть. Томас Мюнцер об’являет об этом во всеуслышание: «Всем ясно, что они [священники] стремятся лишь к почестям и богатству. Поэтому ты, простой человек, должен сам просветить себя, чтобы они больше не обманывали тебя». Одновременно он отмежевывается от Лютера и «иже с ним, ибо они также продались господам и погрязли в плотской жизни».

Непосредственно к Лютеру обращены следующие его обличительные слова: «Почему так раздражительны и злобны «брат неженка» и «отец тихоход» [Лютер]? Кто домогается почестей и богатств, тот навсегда будет обречен богом на бесплодие. Поэтому все насильники, гордецы и безбожники должны быть низвергнуты со своих мест».

Линии фронта четко очерчены: с одной стороны угнетенный народ, к которому направлено обращение Мюнцера, с другой — феодалы, их приспешники и верные слуги. Борьба должна начаться, и вера в победу должна воодушевлять всех.

«Да, множеству людей кажется это лишь великой несбыточной грезой. Они не могут себе представить, как начнется и завершится такое дело, в результате которого безбожники будут свергнуты с престолов, а униженные и простые — возвышены».

Вера в светлое будущее необходима, как источник сил и энергии, но сейчас самое главное — решимость и борьба. К борьбе зовет Мюнцер, заканчивая свою книгу словами: «Поистине, многие должны быть пробуждены от сна, чтобы с величайшим рвением и пылом приняться за очистку христианства от безбожных правителей».

Неудивительно, что такое опасное сочинение вышло из печати не в Альтштедте, а в Мюльгаузене, где в эти дни развертывалась ожесточенная внутренняя борьба. В нем обитало свыше шести тысяч жителей — очень много для средневекового города. В Германии того времени города с количеством свыше десяти тысяч жителей составляли редкое исключение, их было едва ли больше десятка. Городов с населением свыше пяти тысяч также было немного.

Мюльгаузен господствовал над округом в 220 квадратных километров с двадцатью местечками и деревнями. Город был хорошо укреплен и богат — в нем процветали ткачество и торговля. Особенно много вырабатывалось сукон, которые вывозились и в другие, восточные страны. Кроме того Мюльгаузен являлся одним из немногих имперских городов Тюрингии, сохранивших еще независимость от саксонских князей.

В городе в эти годы шла ожесточенная политическая борьба. В Мюльгаузене насчитывалось не более 96 человек по-настоящему полноправных. Это были члены Городского совета, который пополнялся только из богатейших купеческих родов (патрициев) по выбору самих же членов совета.

Зажиточные граждане, не принадлежавшие к знатным семьям, имели мало прав и были беззащитны перед деспотическим правлением Совета. Многочисленные кадры мелких ремесленников и подмастерьев совсем не имели прав в городском управлении и поэтому выступали в борьбе против городских заправил наиболее решительно. Население предместий и зависимых от города окрестных деревень также не могло оставаться в стороне от этой борьбы.

Реформация оживила политическую борьбу горожан. Совет и патриции являлись защитниками ортодоксальной католической религии, остальные же слои населения тяготели к евангелическому движению, начатому Лютером. Первым евангелическим проповедником в Мюльгаузене явился Генрих Пфейфер, которому суждено было сыграть там выдающуюся роль в последующих революционных событиях.

Он родился и вырос в этом городе и стал потом монахом. Но монастырская жизнь не удовлетворяла его. Монастырское начальство скоро обнаружило вольнодумство молодого человека; недаром в стенах обители его считали «худшим монахом».

Реформационные идеи быстро захватили Пфейфера, и он в 1521 году покинул стены монастыря, чтобы посвятить себя проповеди евангелия. Сначала он поступил на службу к рыцарю Энценбергу, сделался капелланом в его замке Шерфенштейн в Эйхсфельде и нроповедывал евангелие крестьянам близлежащих деревень. Одаренный красноречием капеллан быстро привлек к себе сердца простого люда. «Появился новый проповедник, который проповедует истину», — говорили о нем. Однако деятельность Пфейфера в Эйхсфельде вскоре прервалась. Против него выступил комиссар архиепископа Майнцского и добился изгнания. В начале 1523 года Пфейфер возвратился в родной Мюльгаузен. Первую публичную проповедь он произнес 1 февраля. Хроника рассказывает об этом так: «В воскресенье, в мясоед, когда обносили крест вокруг церкви, как это было тогда принято, на возвышенье перед дверями церкви св. Марии взошел разносчик, предлагавший вино и пиво. После него поднялся монах в светской одежде и, сказав: «Слушайте, дорогие люди, я хочу вам предложить другое пиво», начал с этого возвышения проповедывать евангелие». Содержанием проповеди было обычное для того времени разоблачение католического духовенства и монахов.

Вскоре Пфейфер занял место проповедника в церкви св. девы Марии. С его легкой руки евангелическое учение в этом строго католическом городе стало делать быстрые успехи. Радикальные слои бюргерства целиком стали на сторону Пфейфера. Магистрат сначала предпринял некоторые попытки пресечь деятельность Пфейфера, но решительные меры применить остерегся. Сторонники установившегося в Мюльгаузене правопорядка крепко держались за старую веру; все недовольные патрицианским правлением поддерживали новое евангелическое учение. В городе возникла и быстро укрепилась евангелическая община. Она избрала свой представительный орган из восьми человек — «восьмерку», которая в дальнейшем начала вмешиваться в дела управления городом.

Но параллельно с этим религиозным движением и независимо от него в городе усиливалось движение горожан против патрицианского магистрата. Горожане добивались утверждения прав общины, ее контроля над Советом.

Политическая борьба развивалась быстрыми темпами и принимала все более острые формы. В мае община пред’явила магистрату требование реформы городского управления и изменения порядков в городе. Магистрат воспротивился требованиям общины. Вспыхнул мятеж, в котором видную роль играл плебс и подмастерья. Католические монастыри и церкви подверглись нападениям. Многие духовные лица и монахи бежали.

Магистрат пошел на ряд уступок, но в то же время добился от общины изгнания Пфейфера из города.

Неожиданно у Пфейфера нашелся сильный защитник. За него вступился герцог Иоанн Саксонский, который предложил Совету возвратить проповедника в город. Герцогу было выгодно поддерживать внутренние смуты в имперском городе — так легче было овладеть им. В конце 1 523 года Пфейфер снова проповедывал в Мюльгаузене.

Есть основания предполагать, что Пфейфер во время своего изгнания был в курфюршестве саксонском, там встретился с Мюнцером и подпал под его влияние. Во всяком случае, он возвратился в Мюльгаузен обновленным и воодушевленным более радикальными идеями. Он отрицает авторитет священного писания и считает, что истинная вера насаждается через живое слово господне. Пфейфер выступает противником почитания икон и сторонником вторичного крещения. Если раньше его критика распространялась лишь ка католическое духовенство, то теперь он выступает с критикой лютеровских положений: «От головы до пят нет ничего хорошего в их учении».

В речах Пфейфера резче выступают политические моменты. Пфейфер, подобно Мюнцеру, призывает к насильственному осуществлению царства божия на земле. Современники утверждали, что он «добивался убийств, мятежа и свержения властей и хотел сделать из духовного царства христова мирское царство, которое управлялось бы не словом божиим, а мечом и насилием».

Оставаясь вождем буржуазных и мелкобуржуазных слоев бюргерства, Пфейфер сумел привлечь симпатии и низших слоев мюльгаузенского населения, того самого плебса, который своим участием всегда обеспечивал горожанам победу над Городским советом.

Деятельность Пфейфера вскоре дала свои плоды. В марте в городе и окрестностях опять произошло несколько нападений на католических попов и монахов, громили церкви, уничтожали священные изображения и церковное имущество. Подавить это движение Городской совет не мог. Князья — покровители города — курфюрст Фридрих, ландграф гессенский Филипп и саксонский герцог Георг отказывали в помощи, так как давно пытались Прибрать к рукам свободный имперский город и помогать Совету было не в их интересах.

В это бурное время, когда внутренние противоречия в городе были доведены до крайности, в августе 1524 года в Мюльгаузене появился Томас Мюнцер.

Как только Лютеру стадо известно, что его враг перебрался в Мюльгаузен, «брат неженка» заволновался. Он поспешил состряпать новый донос на Мюнцера. Свое послание Лютер адресовал жителям Мюльгаузена, в первую очередь, конечно, патрицианской знати.

Лютер хорошо знал, чем можно напугать знать и богатых бюргеров города: «Этот человек уже доказал во многих местах, особенно в Цвиккау и за последнее время в Альтштедте, что от его деятельности нельзя ожидать иных плодов, кроме убийства, восстания и кровопролития». Но, очевидно, понимая, что расправа с Мюнцером будет не легка, так как городские низы поддержат его, опытный демагог подсказывает заправилам Мюльгаузена путь к дискредитации Мюнцера в глазах народа: «Если он скажет, что послан богом и святым духом, как апостолы, то заставьте его доказать это знамениями и чудесами; без этого не позволяйте ему проповедывать, говорите, что когда бог желает изменить установленный порядок, он всегда свидетельствует об этом чудесными знамениями».

Мюнцеру не пришлось сделаться чудотворцем. Знамения, предвещавшие революционную грозу, и без того были ясно видны. Речь идет не о знамениях, отмеченных летописцами: чудесных знаках на небе и вторичном цветении роз и деревьев поздней осенью 1523 года. Произошло нечто гораздо более существенное и угрожающее.

Весной 1524 года в Тюрингии начались крестьянские восстания — непосредственные предвестники Великой крестьянской войны. Это были только первые зарницы, и никто еще не мог сказать, как быстро приблизится гроза. Застрельщиком выступил город Форхгейм, принадлежавший епископу Бамбергскому, где бунт был поднят городскими низами. К ним присоединились крестьяне окрестных селений. Одновременно восстали крестьяне в области Нюрнберга. Движение грозило переброситься во Франконию. Однако быстрые военные приготовления маркграфа Казимира Анспахского и ловкие действия нюрнбергских властей прекратили мятеж. Не обошлось без казней и суровых наказаний.

В июле 1524 года на с’езде в Кицингене образовался Франконский союз владетелей и городов «не для подавления союза божьего, но потому, что теперь во многих местах, особенно во Франконии, часто случаются преступные, злостные и бесчестные восстания подданных против властей, не из рвения к слову божию, а, напротив, из своекорыстной злобы». Господа понимали, что «оmnes» — «множество», так называл народ Лютер, — проснулось и надо ожидать бед. Характерно, что говорить прямо о подавлении крайних евангелистов они не решались. Это показывает силу движения.

Страх господ передавался и их прислужникам: астрологи в эти годы писали, что 1524 год является прологом, за которым должен произойти неслыханный дотоле переворот. Народная поговорка гласила: «Кто в 1523 году не умрет, в 1524 году не утонет, а в 1525 году не будет убит, — скажет, что с ним случилось чудо».

Оказавшись в Мюльгаузене, Мюнцер и здесь намеревался ввести немецкое богослужение по альтштедтскому образцу. 15 августа он затребовал из Альтштедта необходимые служебные книги.

Пфейфер также продолжал оставаться в Мюльгаузене и, опираясь на своих многочисленных друзей и последователей, успешно выступал как общепризнанный вождь местной политической и религиозной бюргерской оппозиции. Мюнцер же сделался вождем плебса, любимым вождем пролетариев и обедневших крестьян. Это хорошо понимали княжеские чиновники и шпионы, внимательно следившие за внутренними событиями в Мюльгаузене. Один из них, амтман Лангезальца Зиттих фон Берлепш, доносил герцогу саксонскому Георгу: «Безумный поп из Альтштедта научает мюльгаузенцев, что они не должны повиноваться властям, не платить никому процентов и налогов, и их долг — преследовать и истреблять духовенство».

Хроники сообщают, что к 20 сентября «были общиною во всех церквах и монастырях алтари разгромлены, столы и покровы убраны и реликвии, буде где были найдены, вынуты и позорному обращению подвергнуты. Потом население стало отказываться вносить подати и ренты как своим собственным священникам, так и соборной церкви и духовенству в Гейлигенштадте и в Анненродских монастырях».

Результаты деятельности Мюнцера и Пфейфера не замедлили сказаться. Католическое духовенство и монахи были почти совсем изгнаны из города, права и привилегии церкви были повсюду нарушены.

Но все же в течение почти целого месяца после прихода Мюнцера город жил сравнительно спокойно, — предсказанных Лютером восстаний и кровопролитий не было. Давно накоплявшееся недовольство вырвалось наружу внезапно, казалось, по совершенно ничтожному поводу, и сразу приняло острые формы.

В обязательствах, принятых Городским советом под давлением народных масс, значился пункт, гарантировавший личную неприкосновенность, которой гордилась оппозиционная партия. 19 сентября в доме одного бюргера праздновалась свадьба. Много лакомых блюд было с’едено за свадебным столом, много выпито вина и пива. Подвыпившие гости затеяли спор на животрепещущие темы. Спор перешел в ссору. Псаломщик Каспар нанес оскорбление бургомистру Родеману. Мстительный Родеман тут же приказал страже схватить обидчика и посадить его для вразумления «в большой подвал».

Молва об аресте на пиру быстро распространилась. Правящая верхушка евангелической общины — «восьмерка», как ее все называли, — решила использовать инцидент в своих политических целях. Сторонники «восьмерки» направились к месту заключения, освободили Каспара и с торжеством повели его обратно на свадьбу. Родемана, нарушителя городских законов, принудили отправиться вместе с ними в ратушу. По дороге быстро собралась толпа, слышались угрозы по адресу ненавистного магистрата. И если бы один из членов «восьмерки», Михаил Кох, не увещевал толпу, то несчастный Родеман поплатился бы жизнью за свой поступок.

О дальнейшем хроника говорит: «Также побежали они, вооруженные, к дверям бургомистра Виттиха, вызвали его и заявили, что хотят с ним говорить: если он хочет выйти к ним добром, то тем лучше для него, если же он этого не сделает, то придется ему уже итти не по-добру, ибо дело касается общины. Тогда он вышел, и они принудили его также направиться с собой в ратушу. Там оба (бургомистра) должны были дать членам «восьмерки» обещание, что они завтра снова явятся (для разбора дела)»… Но рано утром Родеман и Витгих выехали в Зальц. Вечером вооруженные толпы недовольных собрались у городских ворот, сторонники же Совета сошлись в ратуше, но До столкновения дело не дошло.

Эти события произошли стихийно, мероприятия же следующего дня были подготовлены не без участия Мюнцера и Пфейфера. Совету были пред’явлены требования устранить всякое угнетение горожан властями, окончательно изгнать католическое духовенство из города и отменить уплату налогов и податей.

Городской совет, конечно, не мог пойти на удовлетворение этих требований. Его положение осложнилось провокационными действиями князей, которых, очевидно, быстро осведомляли о событиях, происходящих в городе. Ландграф Филипп Гессенский и амтман Зиттих фон Берлейн от имени саксонского герцога Георга потребовали от города: во-первых, вернуть священника из Амиоры, изгнанного мюльгаузенскими горожанами (24–25 марта), и дать ему удовлетворение за причиненные обиды, во-вторых, восстановить выплату духовенству издавна установленных налогов и податей.

Десять членов Городского совета из патрицианской партии почли за благо последовать примеру бургомистров и бежали из города.

Пользуясь нерешительностью и бездействием власти, Мюнцер убедил Пфейфера и его партию выступить с более радикальными требованиями. Совместно с Пфейфером они составили программу. В ней было одиннадцать статей:

1 Должен быть образован новый Совет.

2. Последнему надлежит править согласно библии и слову божьему и, в соответствии с этим, блюсти правосудие и закон.

3. Избранный Совет должен оставаться у власти не на определенный срок, а навсегда.

4. Он обязан под страхом строгого наказания и смерти устанавливать справедливость и избегать неправды.

5. Никто не должен быть принуждаем к участию в управлении.

6. Чтобы отнять почву для взяточничества со стороны членов Совета, их нужды должны удовлетворяться (т. е. они должны получать жалованье).

7. Вместо городских регалий, унесенных с собой бежавшими бургомистрами, должны быть изготовлены новые.

8. Если члены старого Совета не захотят подчиняться новому порядку, то надлежит установить и записать на бумаге, какие коварные поступки за последние двадцать лет ими совершены против общественной пользы и в чем ими город обманут; все?то напечатать, чтобы все видели, что это за люди.

9. Если эти статьи не будут проведены в жизнь согласно божьему слову, не должно иметь с ним никакого общения.

10. Если же образование нового Совета будет замедлено действиями противников, то «с них это все взыщется».

11. Прежде всего должно поступать по божьему слову, «по правде и без всякого колебания» и без всяких промедлений.

В заключении к этим статьям говорится: «Все дела и поступки должны совершаться сообразно с предписаниями божественных заповедей и божественной справедливостью, не обращая внимания на людей… Лучше иметь бога — другом и людей — врагами, чем бога — врагом и людей — друзьями».

На следующий день эти одиннадцать статей получили широкое распространение в городе и были разосланы по окрестным селениям. На основе этих требований Мюнцер стремился организовать движение широкой массы городских низов и крестьянства.

Ближайшие мероприятия Городского совета способствовали замыслам оппозиции. Обескураженный магистрат, не зная, как ему поступить дальше, решил обратиться за советом к горожанам. Правда, он мог рассчитывать, что большинство поддержит его: из четырех кварталов города только один (св. Якова) стоял за партию Пфейфера и Мюнцера. Оппозиционеров поддерживали еще предместья св. Николая, св. Георгия и св. Маргариты, граничившие с этим кварталом.

Обращение Совета обсуждалось на собраниях кварталов и цехов. Одиннадцать статей программы распространялись среди участников собраний. На их защиту решительно стали жители квартала св. Якова и мятежных пригородов. На собрании цеха ткачей явились Мюнцер и Пфейфер. Их программа получила там большинство голосов.

Понятно, что магистрат и его партия не собирались выполнять требований, изложенных в одиннадцати статьях. 22 сентября Мюнцер выпустил письмо, обращенное к мюльгаузенским цехам, в котором пред’являл магистрату тяжелые обвинения и призывал граждан к его свержению.

Спор могла решить только борьба, и обе стороны готовились к ней. Расстановка сил в городе была уже ясна — обе партии стремились привлечь на свою сторону крестьян, ибо от их позиции, в конечном счете, зависела победа.

Оппозиция делала все, чтобы обеспечить себе этих союзников: в деревни были направлены агитаторы, они собирали крестьянские сходы, раз’ясняли положение в городе и суть одиннадцати статей. Появилось письмо за подписью Пфейфера и Видемюллера — одного из членов «восьмерки», призывавшее крестьян поддерживать правое дело.

Сторонники Совета также не дремали. На этот раз их агитация оказалась более успешной. 24 сентября состоялся сход крестьян из ряда деревень. Знакомый уже нам амтман Зит «тих фон Берлейн с удовлетворением писал: «Они об'единились и заявили мюльгаузенской евангелической общине, что их нехристианское предприятие для них несносно; если они не изменят его, должны они (крестьяне) подумать о другой власти, ибо без этого будут доведены до погибели». Совет заручился также обещаниями помощи со стороны находившихся с ним в союзе городов Эрфурта, Гослара и Гордгаузена. На совещании с представителями этих городов было в частности решено выслать Мюнцера и Пфейфера как главных зачинщиков мюльгаузенских неурядиц. Князья поняли, что дело зашло слишком далеко. Перед лицом революционной опасности ландграф Филипп и Георг Саксонский решили прекратить двойную игру и поддержать законную власть города.

Мюнцер и Пфейфер не могли не знать об угрожающих обстоятельствах. У них оставалась единственная надежда — добиться своего решительностью и внезапностью. План, разработанный их партией, заключался в том, чтобы отвлечь из города часть сил, преданных Совету, и потом, напав врасплох на оставшихся сторонников магистрата, захватить власть в свои руки. Решающие события должны были произойти 26 сентября.

В ночь с 25 на 26 сентября в большой деревне Больштедте, расположенной к востоку от Мюльгаузена, вспыхнул пожар. В городе об этом стало известно около шести часов утра. Совет уже собирался послать на помощь охваченной пламенем деревне своих людей, но кто-то в последний момент выдал планы мятежников и предупредил Совет о готовящемся перевороте.

Немедленно был отдан приказ запереть и крепко охранять все городские ворота. По улицам раздался клич: «Кто стоит за господ, должен собраться к ратуше». Посланные Совета поскакали в дерев-ни созывать крестьян на выручку. Вскоре около двухсот вооруженных крестьян прибыло в город для поддержания порядка.

Восставшим удалось захватить ворота, соединяющие квартал св. Якова с мятежными предместьями. Поборники одиннадцати статей собрались у этих ворот в предместье св. Николая. Но их силы значительно уступали вооруженным отрядам, собранным Советом после прибытия крестьянских подкреплений. Повстанцы должны были очистить свой единственный выгодный пункт у Фельхтских ворот.

Восстание потерпело неудачу. Уже на следующий день Совет привел к присяге непокорных горожан и добился от общины изгнания главных зачинщиков бунта — Мюнцера и Пфейфера. «И многие горожане ушли вместе с ними», — говорит городская хроника.