Томас Мюнцер

Мюнцер — вождь

Почти полгода Мюнцера не было в Мюльгаузене. Но разбуженные его революционной проповедью мятежные силы продолжали свою работу. Недолго Пфейфер ел горький хлеб изгнания. Уже в середине декабря 1524 года оппозиция принудила Совет согласиться на его возвращение в город. Мюнцер также мог бы в это время вернуться в Мюльгаузен — почва для этого была подготовлена его ближайшими сторонниками, возглавлял которых скорняк Роте, — но он находился далеко, на юго-западе Германии. Когда же верхне-швабские крестьяне взялись за оружие и стало ясно, что неотвратимо близится день всеобщего восстания, Мюнцер поспешил в Мюльгаузен.

Оппозиционная мюльгаузенская партия крепла и росла в повседневных мелких стычках с городской властью и патрициями. К началу 1525 года авторитет Совета окончательно пал, он перестал быть хозяином в собственном городе. Община ни в чем не доверяла верховной городской власти. Без согласия общины Совет ничего не в силах был предпринять. «Восьмерка» добилась даже того, что запасные ключи от городских ворот очутились в ее руках. Патриции почувствовали, что опасность угрожает им и за городскими стенами. Оппозиция могла в любой момент призвать к себе на помощь малоимущих жителей предместий и крестьян, открыв им доступ в город. Несмотря на свои явные симпатии к старой церкви, Совет оказался не в силах бороться с растущим движением масс. Хроники рассказывают о многочисленных случаях преследования католического духовенства, ограбления и уничтожения имущества церквей и монастырей.

Совет вынужден был еще в конце 1 524 года запретить католическим монахам совершать богослужение. Монахов выгоняли из монастырей и принуждали снимать свое монашеское платье; тех же, кто не шел на это, высылали из пределов города. Земельные владения мюльгаузенских монастырей подвергались конфискации, а принадлежавшие им дароносицы, чаши и прочие драгоценности изымались и хранились по описи в Совете или в общественных хранилищах. Привилегии, которыми раньше пользовалось духовенство, фактически были отменены, церковным учреждениям не уплачивали налогов, податей и процентов. В этом, в первую очередь, видна направляющая рука Генриха Пфейфера.

В отсутствие Мюнцера жена его, по свидетельству источников того времени, «подстрекала, насмехалась, собирала сходки», ходила с женщинами по монастырем и церквам Мюльгаузена и вела горячую пропаганду за введение нового богослужения.

Мюльгаузенский совет пытался получить поддержку от имперского правительства для подавления беспорядков в городе. Тайком от общины был отправлен посланец в Нюрнберг к эрцгерцогу Фердинанду, находившемуся там на очередном заседании сейма. Из этой затеи ничего не вышло, так как эрцгерцог успел покинуть Нюрнберг раньше, чем прибыл мюльгаузенский гонец.

Князья, которым принадлежали права надзора за имперским городом, непрерывно получали все новые и новые жалобы мюльгаузенских властей на действия революционных горожан.

Жалобы бесплодно ходили по княжеским канцеляриям, так как князья остерегались применить насилие по отношению к имперскому городу, — слишком Сильны были массы, а реакция еще не накопила сил для их разгрома. После неудачных попыток помочь духовенству восстановить свои попранные права и навести в Мюльгаузене обычный порядок герцоги Георг и Иоанн Саксонские решили вызвать в Зондергаузен представителей от Совета и общины Мюльгаузена. Там собирались судить мюльгаузенцев за ограбление доминиканского монастыря и смещение бургомистров, за пропаганду, которая велась в их городе, «по наставлению некоего, кто называет себя Мюнцером и раньше был в Альтштедте», и вызывала волнения в соседних городах и селениях, принадлежащих князьям.

Но этому зондергаузенскому судилищу так и не суждено было состояться. Раньше чем наступил назначенный для него день, началась крестьянская война в Тюрингии.

Князей в первую очередь беспокоило влияние мюльгаузенских проповедников на массы, тот пример революционного действия, который оказывал этот город на их собственные владения. Еще в марте они издали запрещение своим подданным посещать Мюльгаузен и поддерживать с ним какие-либо сношения. Мюльгаузен все больше и больше чувствовал себя осажденной крепостью и готовился к борьбе. В это время, как рассказывают хроники, в Мюльгаузен стекалась масса чужеземцев-беглецов, изгнанников и авантюристов — людей, пострадавших, недовольных существующими порядками и готовых принять участие в любом мятеже. Многие из них смыкались с революционной партией и увеличивали ее силы. Озлобленные, голодные и полунищие, они с восторгом слушали проповедь о великой борьбе против всех феодалов и богатеев, за всеобщее равенство, и готовились к этой борьбе.

Эти люди находили в Мюльгаузене приют и поддержку, прежде всего благодаря Мюнцеру, который в середине февраля возвратился в город.

Мюнцер сильно изменился за это полугодие: ушел из Мюльгаузена молодой, пламенный искатель высшей социальной правды, а возвратился грозный. пророк революции, непоколебимо верующий в близкое наступление великих революционных битв.

Всеобщая война низов против крепостников отодвигала все другие вопросы на задний план. Могучая энергия Мюнцера отныне направлена на достижение единственной цели, вое он оценивает с точки зрения пользы для дела начавшейся народной революции. Он уже ощущал ее первое дыхание во время своих прежних странствований. Теперь Германия была в огне гражданской войны.

Огромное влияние идей и проповеди Мюнцера на революционные настроения масс, то обстоятельство, что члены созданного им тайного союза во многих местах являлись зачинщиками и руководителями движения, — все это высоко поднимало авторитет Мюнцера среди широких масс крестьянства. К нему обращались с разных сторон за помощью, указаниями и советами. Его ученики и последователи — члены союза — прислушивались к каждому его слову.

Под тяжестью этой ноши Мюнцер казался постаревшим. В его выступлениях исчезает прежний юношеский юмор. Его речи стали суровы, грозны, они гремят, как речи ветхозаветных пророков. Еще в «Твердо обоснованной защитительной речи» к народу обращался не только агитатор, но и спокойный мыслитель, с замечательной ясностью и простотой разоблачавший своих врагов холодным оружием критики. Теперь в речах революционного пророка доминируют слова, разжигающие революционные страсти и вселяющие ненависть к поработителям, — он обращается не к разуму, а к чувству. Он приходит к твердому убеждению, что пора менять «оружие критики на критику оружием».

Сейчас же после возвращения Мюнцера его сторонники обеспечили ему место проповедника в церкви св. девы Марии. Совет пытался воспротивиться этому, но безуспешно. Католическое духовенство было окончательно изгнано из города, и Мюнцеру было предоставлено жилище в подворье разогнанного ордена иоахимитов. Здесь было не только жилище проповедника, но и штаб вождя.

Мюнцер предвидел, что скоро революционный долг призовет его на поле битвы, и лихорадочно готовился к войне. Прежде всего было заключено соглашение о взаимной помощи с отрядами восставших крестьян. Мюнцер был духовным лицом и политическим агитатором. Военное дело ему не было знакомо, но значение военных знаний и необходимость обучения и вооружения масс для революционных действий он прекрасно сознавал. В подворье иоахимитов он организовал отливку пушек, которыми были впоследствии вооружены крестьяне под Франкенгаузеном. По его инициативе в Мюльгаузене создали городское ополчение и приступили к военному обучению горожан. Зачем готовилось мюльгаузенское войско — хранилось в строгом секрете. В целях конспирации Мюнцер и Пфейфер заверяли, что они вооружают горожан по призыву князей. На самом же деле Мюнцер стремился создать хорошо обученный, преданный революции отряд, который мог бы по своим качествам соперничать с княжескими войсками и в дальнейшем явиться стойким ядром крестьянского войска. Военные упражнения происходили на поле между городом и селением Аммара под руководством пяти опытных в военном деле ландскнехтов.

Девятого марта на поле шло обучение наскоро собранного мюльгаузенского ополчения. Мюнцер, стоя в отдалении, внимательно следил за военными упражнениями и радовался достигнутым успехам. Наконец утомленные ополченцы расположились на отдых. В этой массе вооруженных людей были члены тайного союза, были верные Мюнцеру люди. Но каково настроение отряда в целом? Пойдет ли отряд за ним в решающие дни, когда он откроет истинную причину этих спешных приготовлений? Эти вопросы не выходили из головы Мюнцера. Он сел на коня, под’ехал к отдыхавшим людям и произнес речь.

Вначале он говорил о том, что в равной мере могло затронуть всех горожан, независимо от их социального и имущественного положения. Он сообщил им, что имперское правительство, находившееся в Эслингене, прислало приказ с требованием возвратить в Мюльгаузен всех изгнанных монахов и возместить им протори и убытки, причиненные мюльгаузенцами. Справедлив ли такой приказ властей?

Это сообщение вызвало удивление, гнев и возмущение слушателей. Из рядов раздавались угрожающие выкрики, многие потрясали своим оружием.

Довольный началом, Мюнцер продолжал. Он обличал императора и князей — заклятых противников евангелия, возбуждал и ободрял своих слушателей тем, что скоро эти угнетатели будут свергнуты и изгнаны своими собственными подданными.

И среди наступившей тишины он потребовал от горожан, чтобы те из них, которые готовы умереть за слово божие и принести в этом клятву, подняли бы палец кверху. Малодушные же пусть выйдут вон из круга.

В толпе воцарилось замешательство. Несомненно, многие горожане вовсе не сочувствовали столь решительным взглядам, многие боялись даже подумать о восстании против князей и императора. Горячая и неожиданная речь Мюнцера смутила их. Его сторонники убеждали колеблющихся и угрожали тем, кто пытался возражать. Момент был решительный. Вдруг заговорил городской старшина Эбергард фон Бодунген. Он не выступил открыто против Мюнцера — это было слишком опасно, — а новел речь хитро и осторожно. Бодунген заявил, что нет необходимости приносить такую клятву, ибо никто из мюльгаузенцев не будет столь неразумен, чтобы не встать на защиту божьего слова. В ответ на протест Мюнцера старшина насмешливо воскликнул: «Дорогие сограждане, если вы недостаточно давали клятв и обетов, то пусть каждый из вас принесет их еще с целый короб и повесит его на шею. Дело же Мюнцера — проповедывать в церкви, а не в поле». В настроении толпы произошел перелом. Люди разошлись, хотя и с неохотой. Призыв Мюнцера встать на защиту угнетенных и эксплоа-тируемых — остался без ответа. Мюльгаузенские ремесленники готовы были до конца драться за свержение местной власти патрицианской партии, но подняться во имя общих целей движения — в этом они не видели никакого интереса.

Вечером того же дня в городе произошли новые революционные выступления, закончившиеся разгромом и ограблением монастыря, что у городского моста. На этот раз не помогли уговоры старшины Эбергарда фон Ёодунгена — его никто не хотел слушать.

Через несколько дней старый Совет вынужден был сложить свои полномочия. 17 марта 1525 года городом стал управлять новый, так называемый «Вечный совет», в подавляющем большинстве состоявший из сторонников партии Пфейфера. О «Вечном совете» Зиттих фон Берлепш презрительно говорил, что «все. его члены вместе взятые не имеют имущества и на три тысячи флоринов».

Мюнцер и Пфейфер не входили в состав Совета, но это нисколько не уменьшало их влияния на городские дела. Пфейфер являлся бесспорным главой победившей партии, поэтому с ним должны были считаться. За Мюнцером же шли наиболее радикальные городские элементы.

Враги Мюнцера позднее пытались приписать ему роль полновластного хозяина в городе. Лютер говорил; «Мюнцер царь и повелитель Мюльгаузена». На самом же деле эго было вовсе не так.

Недавно еще, когда шла борьба за власть, Пфейфер был послушным учеником и последователем Мюнцера; выступая тогда с проповедью, он порицал порок любостяжательства и стоял за отказ от земных благ. Амтман Зиттих фон Берлепш доносил герцогу Георгу: «Они учат, что для достижения вечного блаженства необходимо уничтожить идолов в собственных жилищах, особенно богатую посуду на стенах, драгоценные украшения, серебряные вещи, и отдать накопленные деньги». Это производило сильное впечатление на беднейшую часть населения.

Когда же Пфейфер захватил власть, он не мог и не хотел итти в своих преобразовательных мероприятиях так далеко, как требовал Мюнцер. Пфейфер был только поборником буржуазной местной городской революции, и не больше. Средневековая ограниченность, нежелание выйти за пределы своего района, города, — черты, характерные для людей той эпохи и участников крестьянского восстания, — особенно отличали Пфейфера. Мюнцер же был не только носителем идей предпролетарских слоев Мюльгаузена, но в первую очередь боролся за революцию в общегерманском масштабе.

Все это неизбежно определяло крайнюю запутанность и двойственность социального порядка и взаимоотношений, которые в дальнейшем воцарились в городе. Эти., противоречия не были разрешены, так как общегерманские события заставили Мюнцера и его наиболее преданных последователей вскоре покинуть город для смертельной схватки с феодалами.

Генрих Цейс в эти дни писал: «В Мюльгаузене происходят странные вещи». Действительно, странные вещи творились в городе.

Меланхтон, глубоко ненавидевший Мюнцера и его учение, написал книгу о своем враге и так говорил в ней о новом строе в Мюльгаузене: «Это было началом нового христианского управления. После этого они изгнали монахов, упразднили монастыри и их имущества;-там, между прочим, иоахимиты имели большое подворье и крупные доходы. Подворьем этим завладел Томас… Он учил также, что все имущество должно быть общим, как написано в Деяниях апостольских, где рассказывается, что апостолы соединили свои имущества. Благодаря этому чернь сделалась так дерзка, что не желала больше работать. Когда кому-либо нужен был хлеб или сукно, он шел к одному из богачей и требовал, чтобы ему дали нужное, основываясь на праве христианина, ибо Христос учил, что надо делиться с нуждающимися. А когда богач не давал добровольно, что у него требовали, то требуемое отнималось силою. Это случалось часто; так поступали и те, которые жили у Томаса в подворье иоахимитов».

Конечно, в — этом описании мюльгаузенских событий Меланхтон уклоняется от истины. Ему нужны были преувеличения, чтобы сделать имя Мюнцера страшным и ненавистным не только князьям, дворянству и богачам, но и всем людям, владеющим мелкой собственностью.

В иоахимитском подворье была организована коммуна из трехсот человек. Она существовала не только от трудов своих членов, но и за счет церквей и монастырей, имущества которых в эти дни представляли ничейное достояние. Мюнцеровская коммуна просуществовала около двух месяцев. Для бедняков были отведены земли духовенства, была провозглашена общность имущества, обязанность всех работать и упразднение всякого начальства. Но такая организация общества не распространялась на весь город. Главою бюргерского большинства был Пфейфер, который не разделял мюнцеровских «еретических» идей. «В действительности же Мюльгаузен остался республиканским имперским городом, с несколько демократизированной конституцией, с избираемым всеобщей подачей голосов и находящимся под контролем народного собрания сенатом и с наспех импровизированной организацией натурального обеспечения бедных. Общественный переворот, казавшийся протестантским буржуазным современникам столь ужасным, в действительности никогда не выходил за рамки слабой и бессознательной попытки преждевременного установления позднейшего буржуазного общества»[12].

Сам Мюнцер видел, конечно, какая пропасть лежит между его коммунистическими стремлениями и реальной действительностью. Поэтому он, хотя и уделял внимание коммунистической общине, центр тяжести всей своей деятельности направил на борьбу с феодалами и крепостниками. В письменных воззваниях к восставшим крестьянам Мюнцер почти ничего не говорит о коммунизме, а обращается с такими словами и лозунгами, которые лучше всего и скорее могут их двинуть на беспощадную борьбу с феодалами. Пребывание Мюнцера в Мюльгаузене сделало этот город центром тюрингенского восстания.

Всего полгода назад крестьяне предали революционное движение в Мюльгаузене. Теперь возникшие в Швабии волны крестьянского мятежа докатились до севера Тюрингии. Крестьянство в ближайших к Мюльгаузену районах было вовлечено в революцию. Сведения, получаемые гессенскими и саксонскими князьями о положении в их владениях, делались все более и более тревожными.

Жители деревни Нидеридорга, что вблизи Мюльгаузена, отказали гессенскому амтману Христиану Шмальштиц в уплате податей и налогов. На повторные требования амтмана они ответили, что только бог их господин и никакому другому господину они не желают быть послушными. Рыцарь Ганс фон Берлепш доносил герцогу Георгу о революционных волнениях в Зеебахе. Совет Нордгаузена жаловался шварцбургокому графу на его подданных, наносящих ущерб городу. Эрфуртцы были обеспокоены «восстанием крестьян и неповиновением многих горожан».

Двадцать третьего апреля 1525 года большие толпы крестьян собрались в местечке Кронберг, в нескольких милях от Мюльгаузена, а 25-го вспыхнуло восстание и в Лангельзальце. Мюнцеровские эмиссары бродили по стране, они разносили его письма как в близлежащие города и селения, так и в отдаленные местности страны.

Существуют свидетельства, подтверждающие его непрерывную письменную связь с отдаленной Швабией. В. Циммерман в своей «Истории крестьянской войны в Германии» сообщает: «Хотя его [Мюнцера] не было в этой местности [Клетгау] и он отправился в Тюрингию, где жил в Мюльгаузене, он все-таки писал сюда письма своим доверенным и непрестанно разжигал беспокойных людей и восстановлял их против их господ и начальников. А незадолго до вспышки крестьянского восстания в ландграфстве и в окрестных странах он разослал туда нарочных с письмами и чертежами, на которых была изображена величина ядра и калибр тех орудий, которые были уже отлиты для целей восстания в Мюльгаузене. Этим он успокаивал и ободрял сомневающихся».

В эти дни внимание Мюнцера было сосредоточено главным образом на организации восстания в родной Тюрингии. Нужна была поистине титаническая энергия, чтобы поднять крестьянские массы Тюрингии. разжечь в них боевой дух и научить их с оружием в руках отстаивать свои интересы. В. Циммерман говорит об этом так: «Он превосходно знал большую часть своих тюрингенцев: то были не швабы, следовавшие с самой юности за знаменем и выросшие среди войн, то были не франконцы, составлявшие черную рать Флориана Гейера, не стрелки из Альп и Эльзаса. Их постоянным делом было с трудом вымогать у скудной почвы жалкое пропитание, единственными привычными орудиями их были лопаты и заступ»…

Письма Мюнцера к крестьянам, находившимся в лагере под Эйзенахом, говорят о том, как слабо теплилось в умах крестьян осознание их классовых интересов и каких трудов стоило Мюнцеру преодолеть нерешительность и страх крестьян перед господами и найти точку опоры, чтобы сбросить власть тюрингенских угнетателей.

Взоры Мюнцера обратились к северо-востоку. Там в горах жили суровые и вольнолюбивые рудокопы. Эти люди давно разуверились в справедливости и доброте своих господ. Они по собственному опыту знали, что вырвать у них какие-либо уступки можно только силой и что сила прежде всего в единении. Привычные к оружию, они не боялись борьбы и умели постоять за свои интересы. Присоединение горнорабочих к восставшим массам крестьян и плебеев могло иметь решающее значение для успеха движения в Тюрингии.

У Мюнцера складывается ясный план революционной борьбы. Главная задача теперь — поднять восстание в горных округах и создать из горнорабочих головной отряд революции.

Призыв Мюнцера к горнорабочим звучит, как набатный колокол. Вот что пишет он своим единомышленникам в Мансфельдском округе — Варфоломею, Балтазару и другим, повелевая передать это письмо их «товарищам — горцам»:

«Дорогие братья, как давно вы уже спите. Вы забыли волю божию, говоря, что бог забыл вас. Но разве не учил я вас много раз, что так и должно быть… Вы сами должны бить стойки. В противном случае напрасны все ваши раздирающие сердце жертвы. Вы должны будете претерпеть еще страдания. Если не захотите пострадать по божьей воле, то пострадаете по воле дьявола. Опасайтесь этого. Не унывайте, будьте добры! Не льстите безумным мечтателям и безбожным злодеям. Боритесь за дело и выходите на борьбу. Время настало… Вся Германия, Франция и Италия уже поднялись. На святой неделе разрушены четыре монастырских церкви на Фульде. Крестьяне Клетгау, Гeгaу и Шварцвальда восстали в числе 30 тысяч, и рать их прибывает с каждым днем. Я боюсь только, чтобы глупых людей не увлекли — фальшивыми договорами, в которых они не разглядят злого умысла. Так за дело! За дело! Пора, злодеи струсили, как псы. Возбуждайте ваших братьев к согласию и уговаривайте их снаряжаться. Давно, слишком давно пора, скорей же, скорей за дело, за дело! Не поддавайтесь, если даже враги будут обращаться к вам с добрым словом. Не трогайтесь бедствиями безбожников. Они будут молить вас и плакать перед вами, как дети, но не жалейте их. Возбуждайте села и города, в особенности же горцев и других добрых людей. Мы не должны более спать. Смотрите, пока я писал эти слова, ко мне пришло известие из Зальца, что народ хотел выбросить из замка амтмана герцога Георга за то, что он замышлял тайно погубить троих. Крестьяне Эйхсфельда справились со своими дворянами, они не хотят жить их милостью. (о всех сторон перед вами много примеров, принимайтесь газа дело. Нора, Балтазар и Бартель! Крумпф, Фельтен и Вишоф, беритесь каждый за свою работу. Передайте это письмо вашим товарищам горцам. Хотел бы так наставить всех братьев, чтобы их мужество было тверже всех замков безбожных злодеев во всей стране. За дело! За дело! Железо горячо, куйте его! Пусть ваши мечи не остывают от теплой крови! Пока злодеи живы, вы не освободитесь от человеческого страха. Вам нельзя говорить о боге, покуда нами управляют. Итак, за дело, покуда еще не ушло время. Вами предводительствует бог, следуйте за ним… Не ваша идет война, а господня. Не страшитесь же и вы людей, а веруйте, крепко веруйте в бога, — он подкрепит вас. Томас Мюнцер, божий воин против безбожников».

Зов Мюнцера был услышан. Его письмо оказало сильное влияние на мансфельдцев. Вскоре в мансфельдском графстве начались волнения. Революционное движение перекинулось в горные округа Мейсена. В рудных горах в апреле горнорабочие бунтовали вместе с крестьянами.

Но пока эти восстания носили еще местный, ограниченный характер. Вопрос же шел о том, чтобы горнорабочие почувствовали свою кровную связь со всеми угнетенными, восставшими против эксплоататоров, слились воедино с крестьянской и городской повстанческой массой и бросили свои силы на решающие боевые участки.