Томас Мюнцер

Накануне великих событий

Из Мюльгаузена Томас Мюнцер направился в Нюрнберг, но оставаться в этом городе он не предполагал. Известия, приходившие с разных сторон, убеждали Мюнцера, что близок день народной революции. Нюрнберг являлся только первым пунктом пропагандистской поездки Мюнцера.

Со страхом наблюдали враги за деятельностью неутомимого агитатора, приобретавшего все большее и большее влияние на движение народных низов. Лютер, узнав о появлении Мюнцера в Нюрнберге, воскликнул: «Тут бродит сатана, дух из Альтштедта».

Мюнцер пришел в этот город не случайно; у него, была важнця цель: здесь он хотел издать свое новое сочинение. Об этом Мюнцер писал в Эйслебен другу своему Христофору Н.: «Я мог бы сыграть хорошую штуку в Нюрнберге, если бы хотел, как меня обвиняют, вызвать восстание; но я докажу всем своим противникам, что это неправда, и они не смогут возражать мне. Многие из нюрнбержцев советовали мне проповедывать, но я ответил им, что пришел не для этого, а чтобы ответить печатно».

Новое произведение Мюнцер назвал: «Тверди обоснованная защитительная речь». Но, вопреки названию, содержание ее являлось скорее жестким нападением на княжескую власть и на того, кто был ее оруженосцем, — на Лютера. В цитированном выше письме сказано, что, когда власти узнали о книге, «у них зашумело в головах. Им нравится хорошая жизнь, пот ремесленников сладок; но сладость эта может сделаться горькой, как желчь. Тут не помогут никакие размышления, никакие увертки, истина должна открыться; им не поможет, что они цитируют строки из евангелия; когда люди голодны, они должны есть».

В этом произведении Мюнцер подвергает резкой критике систему феодализма.

«Самое ужасное на земле то, — пишет он, — что никто не хочет помочь несчастной бедноте, сильные делают, что хотят… Посмотрите. Главной поддержкой ростовщичества, воровства и грабительства являются наши владыки и князья. Они присвоили себе в собственность все живущее. Рыбы в воде, птицы в воздухе, растения на земле — все принадлежит им. А потом они распространяют среди бедных заповедь господню и говорят: «бог сказал — не укради», но они сами не следуют этому. Таким образом они притесняют всех людей, они грабят всех живущих бедных земледельцев и ремесленников. Но когда простой человек берет самую ничтожную вещь, его вешают за это, а доктор Люгнер [лгун, — намек на Лютера] приговаривает при этом: «аминь». Эти господа сами восстанавливают против себя бедных людей, — они не хотят устранить причину возмущения, и поэтому продолжительное спокойствие невозможно. За эти слова меня называют бунтовщиком, и пусть!»

Мюнцер восстает против неограниченности княжеской власти и противопоставляет ей общину как истинную носительницу демократической власти.

«Я ясно изложил князьям, что целая община имеет власть поднять меч и обладает ключом к разрешению грехов… что князья не владыки, а слуги меча [общественной власти], они не должны делать так, как им хочется, но поступать по справедливости. Поэтому, по старому хорошему обычаю, народ должен присутствовать, когда кого-либо судят по закону божию. Для чего это? Для того, что если бы власти захотели вынести неправильный приговор, то присутствующие христиане должны не признавать его и не допускать его выполнения, ибо бог потребует отчета в неповинной крови».

Но борьба против феодалов невозможна без разоблачения того, кто пытается отвратить гнев народа от князей. Мюнцер с яростью нападает на Лютера и показывает народу истинное лицо этого ренегата. С поразительной для своего времени ясностью критической мысли он вскрывает истинные мотивы выступлений и действий Лютера и обнаруживает классовую сущность происходящей борьбы. Он издевается над противником, спрашивая его: «Почему ты называешь князей светлейшими? Это звание принадлежит не им, а Христу. Почему ты зовешь их высокодержавными? Так не подобает говорить христианину». И шаг за шагом он разоблачает Лютера. «Бедные монахи, попы и торговцы не в состоянии обороняться, потому-то ты и можешь их вволю бранить. Но безбожных правителей, по-твоему, никто не смеет трогать, хотя бы они попирали Христа ногами». Лютер только рисуется своим бесстрашием, на самом же деле он хитрый лицемер. В Лейпциге и Вормсе он выступал с смелыми речами только потому, что рассчитывал спрятаться за широкие спины князей, которым его проповеди обещали монастыри и церковные владения.

Религия, которую проповедует Лютер, — лжива и вредна своей бездеятельностью. В предпочтении, которое он отдает вере перед делами, таится стремление отвлечь народ от революционных мыслей и предать его в полную власть князьям. «Ты слеп, и, слепой, хочешь руководить миром… Своим затуманенным умом ты вынес из учения любимого тобой Августина поистине позорное отношение к свободной воле, бесстыдное презрение к людям. Ты смешал христианство с ложной верой и не можешь судить о нем, когда настал час».

Лютер — завистник, он преследует Мюнцера потому, что он раньше него ввел в Альтштедте богослужение на немецком языке. Лютер — трус, он боится Мюнцера и всячески стремится заткнуть ему рот. Лицемерно говорит он, что «борется не с альтштедтским духом [учением Мюнцера], но лишь с его кулаком».

И грозно пророчит Мюнцер гибель Лютеру вместе с его господами: «О, доктор лжи, о, предательская лиса, своими словами ты опечалил сердца праведников, которых возлюбил сам господь, и укрепил безбожных злодеев, дав им силу остаться иа прежних местах. Поэтому с тобой произойдет то же, что с пойманной лисой. Народ освободится, и бог один будет властвовать над ним».

Лютер так никогда и не ответил на этот злой и острый памфлет, — он предпочел замолчать его.

«Типограф в Нюрнберге, — сообщает летописец того времени Иоанн Мюльнер, — осмелился напечатать книжечку Томаса Мюнцера. Городской совет отнял у него все издание и заключил подмастерье, который напечатал книгу без ведома Лютера, в тюрьму». Но тщетно пытался Совет уничтожить это сочинение. Ему удалось завладеть далеко не всеми экземплярами этой книги. Многие из них разошлись среди почитателей Мюнцера. Некоторые экземпляры сохранились даже до нашего времени, несмотря па свирепые преследования всех революционных сочинений после Крестьянской войны.

За тайный выпуск этой книги Мюнцеру грозили серьезные неприятности, но тронуть его опять побоялись.

Мюнцер в это время был всецело захвачен политической борьбой и подготовкой восстания, ничто другое не интересовало его. Даже когда Мюнцера известили о рождении ребенка, он остался безучастным. И когда его стали порицать за это, он сказал: «Вы видите, — меня ничто не трогает, я оторван от природы».

Стоически переносил он нищету и лишения. И если положение делалось уж слишком тяжелым, он писал другу: «Если вы можете, то помогите мне чем-нибудь; но если это вас затрудняет, то я не хочу ни гроша».

«Защитительная речь» принесла достаточно хлопот и неприятностей нюрнбергскому магистру. В начале ноября 1524 года решено было изгнать Мюнцера из города. Мюнцер покидал город без сожаления; цели своей он достиг — книга была напечатана, а больше ему нечего было здесь делать.

Еще раньше (29 октября) по приказанию властей удалился из Нюрнберга и Пфейфер. Современник, свидетельствуя о причинах изгнания Пфейфера, говорит: «Известно всюду, что он учинял одни беспорядки в Мюльгаузене в Тюрингии, рядом с Томасом Мюнцером. Поэтому надлежит ему проедать свои деньги где-нибудь в другом месте».

Несколько месяцев Мюнцер странствовал по югу Германии.

Сначала мюльгаузенский изгнанник направился в Швейцарию и ненадолго остановился в Базеле. Его учение нашло отклик и сочувствие у швейцарских анабаптистов. С их руководителями он вел переписку еще будучи в Альтштедте. Большинство швейцарских анабаптистов вербовалось Из неимущего люда, среди которого евангельско-коммунистические идеи и вера в близкое пришествие «царства божия на земле» получили сильное распространение. Понятно, что мюнцеровская проповедь пользовалась у них особенным успехом. В его сочинениях и проповедях анабаптисты' находили близкие их сердцу мысли.

Среди друзей Мюнцера было много немецких анабаптистов, — ведь еще в Цвиккау он покровительствовал секте Шторха. После своего ухода из Мюльгаузена, проходя через Биберау, Мюнцер был принят в доме анабаптиста Иоанна Гута из Гайка, что близ Швейнфурта.

Гут, «очень ученый и ловкий малый», как говорили про него, раньше был священнослужителем в Биберау, а потом переселился в Нюрнберг, где открыл торговлю книгами, водкой и разными мелочными товарами. Он и оказал содействие Мюнцеру в Нюрнберге в опубликовании его «Защитительной речи». Известна и внешность Гута: «Белокурый, с зачесанными вверх волосами, с рыжеватой бородкой, высокого роста, он носил черный кафтан, серые штаны и широкую серую шляпу, — полная противоположность невысокому, черноволосому Мюнцеру». Позднее Гут играл не последнюю роль в крестьянском восстании в Вюрцбургской области. И не один Гут, несомненно, был членом тайного союза и эмиссаром Мюнцера во Франконии.

Швейцарские анабаптисты принадлежали к умеренному направлению этой секты. Это об’ясняется тем, что в земледельческой Швейцарии классовые противоречия в это время были развиты значительно слабее, чем в промышленной Германии. Поэтому цюрихские братья, с которыми был связан Мюнцер, хотя и считали его «чистейшим провозвестником божественной истины», все же пугались решительных политических выводов Мюнцера. Они высказывались против насильственного социального переворота, проповедуемого им. «Не следует защищать евангелия и его приверженцев мечом, — писали они ему. — Истинные христиане не берут в руки оружия и не ведут войны, ибо убийство им совершенно чуждо».

Но, Несмотря на непротивленчество анабаптистов, Мюнцер имел в их лице верных друзей. Громовое выступление Лютера против «альтштедтской фурии» не испугало швейцарских братьев. Наоборот, они называли этот донос «позорной книжкой». Но они не преминули снова попытаться отклонить Мюнцера от ложного, по их мнению, пути и привлечь окончательно на свою сторону: «Ты проповедывал против князей и говорил, что на них нужно пойти силой… Заклинаем тебя общим для всех нас благом отказаться от этого намерения и оставить эти помыслы впредь. Тогда ты будешь совершенно чистым, ты, который во всем остальном нравишься нам больше, чем кто-либо иной в немецких, а также в других странах». Мюнцер не мог рассчитывать на их участие в предстоящей вооруженной борьбе, но он нашел у них теплый прием и пристанище, а главное, Тми были нужны ему для установления связей с анабаптистами Швабии, Эльзаса и Шварцвальда. Он стремился в эти области Германии. Здесь были еще живы славные традиции «Башмака» и «Бедного Конрада», и уже в середине 1524 года крестьяне снова перешли в наступление на феодалов.

Базель Мюнцер посетил мимоходом. Он избрал районом своей деятельности Клетгау и Тегау — пограничные с Швейцарией германские области, штаб-квартира его находилась в Клетгау, в деревне Гриссен. Позднее Мюнцер так говорил об этом времени: «В Клетгау и Гегау возле Базеля я указал некоторые тезисы из евангелия для руководства, как следует поступать; из этих иные люди вывели другие тезисы[7]. Они охотно оставили бы меня у себя, но я отказался; восстания я там не вызывал, ибо оно началось раньше моего прихода. Экламиадиус и Гуго Вальдус предложили мне проповедывать народу, я и сделал это».

С весны 1524 года отдельные мелкие вспышки крестьянского неповиновения в верхней Швабии и Шварцвальде следовали одна за другой. Но первое крупное восстание, явившееся началом Крестьянской войны, зародилось в июне, в ландграфстве Штюлинген.

Ландграф Сигизмунд фон Лупфен и его жена, вероятно, были не лучше и не хуже множества других мелких территориальных властителей. Они весьма добросовестно выколачивали из своих подданных все, что могли. Доведенный до отчаяния народ повсюду начинал открыто толковать: «Откуда дьявол нанес столько повинностей, десятин и налогов?» Крестьяне заявляли, что помимо многих тягот, лежащих на них, «они не только не имеют ни праздника, ни отдыха, но принуждены в праздничные дни и во время жатвы искать для графини раковины улиток и наматывать на них пряжу, собирать землянику, терновые ягоды и прочее». Эти улитки и переполнили чашу крестьянского терпения.

Об’единившиеся крестьянские общины заявили, что они не желают нести барщину, платить подушную подать, соблюдать вассальные обязанности и признавать дворянские права. Не надеясь на мирное разрешение, крестьяне образовали вооруженный отряд более чем в тысячу человек. Начальство над этим отрядом принял бывший ландскнехт Ганс Мюллер из Бульгенбаха. Он хорошо знал военное дело, был красноречив и хитер. Предводительствовал он своим войском, одетый в красный плащ, в красном берете с перьями, верхом на хорошем коне. Ганс Мюллер не был вождем, до конца преданным идее крестьянского освобождения. Это был типичный ландскнехт, военный профессионал, более всего ищущий славы и наживы. Но благодаря ему штюлингенское крестьянское ополчение сразу приняло вид военного отряда. Члены отряда выбрали полковников, офицеров, фельдфебелей и всех прочих чинов и сделали бело-красно-черное знамя.

Войско было слишком малочисленным, чтобы рассчитывать на успех в борьбе с господином. Крестьяне понимали, что их ландграф в этой борьбе найдет помощников среди князей. Поэтому и восставшие искали союзников.

В это время в городе Вальдсгуте, расположенном недалеко от швейцарской границы, также происходили волнения. Горожане давно склонялись к евангелическому вероучению, но правительство Австрии запретило евангелическую проповедь и потребовало изгнания из города популярного проповедника Балтазара Губмайера. Горожане воспротивились этому. Губмайер сам покинул город, однако австрийское правительство продолжало грозить городу тяжелыми карами. Вальдсгут стал готовиться к отпору.

Штюлингенские бунтовщики могли пригодиться горожанам для борьбы с австрийцами. Ганс Мюллер со своим войском был впущен в Вальдсгут. Кроме того город обратился за помощью к швейцарцам. Цюрих прислал им триста человек. Губмайер возвратился в город. Его встретили торжественно — с трубами, барабанным боем.

В Вальдсгуте организовалось евангелическое братство — союз, провозгласивший уничтожение феодального господства, разрушение всех замков и монастырей и устранение всех господ, кроме императора. Была образована союзная касса и введен еженедельный налог в размере трех крейцеров.

Уже тогда в развитии движения начинало чувствоваться влияние идей Мюнцера и его направляющая рука.

Мюнцер, еще до ухода из Нюрнберга, послал своих учеников в южные немецкие земли. Он сам говорил, что избрал эту страну потому, что хотел узнать тамошнее положение дел, воспользоваться оберландским восстанием и распространить свою агитацию и на другие области. Балтазар Губмайер был связан с учеником Мюнцера Вильгельмом Реблингом из Роттенбурга на Неккаре и разделял мюнцеровские религиозно-политические воззрения. Во время пребывания Мюнцера в Оберланде между Мюнцером и Гумбайером установились близкие личные отношения. Есть сведения, что магистр Томас посещал Вальдсгут.

Восстание быстро разрасталось. Эрцгерцогу Фердинанду, брату императора, доносили: «Тяжело смотреть на все, что здесь делается, и можно опасаться, что дело дойдет до земской [гражданской] войны. Здесь очень дико, страшно и тревожно». Дворянство Оберланда взывало о помощи, со страхом наблюдая рост' мятежа. Оно следило за бродящими по стране грозными крестьянскими отрядами, которые шли, «как летают вороны в воздухе, — туда, куда их посылает воля божия, дух и необходимость».

Эрцгерцог вынужден был вступить в переговоры с крестьянами и обещать разбор их жалоб. А сам тем временем старался собрать войско. Начальником об’единенного войска, на которое возлагалось подавление мятежа в Оберланде, был назначен Георг Трухзесс фон Вальдбург. Восстание распространилось так широко, что для подавления его предстояло вести настоящую войну, а военных сил было вначале недостаточно.

Швабский союз, в который входили князья, дворянство и имперские города юго-западной Германии, был бессилен подавить беспорядки. Главные его военные силы были в это время в походе с императором, ведшим в Италии войну с французским королем.

В октябре под трехцветным знаменем Ганса Мюллера стояло уже около 4 500 человек. В ноябре волнения распространились по Гогенбергскому округу, в Вюртемберге, в окрестностях Виллингена и Тутлингена. Требования крестьян были изложены в шестнадцати статьях. Они были очень умеренны: «Упразднение права охоты, барщины, тяжких налогов и вообще господских привилегий, защита против произвольных арестов и пристрастных, выносящих произвольные решения судов». Крестьянам был обещан разбор статей в штоккахском суде. Но эрцгерцог и Швабский союз не думали серьезно об удовлетворении крестьянских нужд; они вели переговоры лишь затем, чтобы выиграть время. Эрцгерцог писал: «Пусть Трухзесс переговаривается с крестьянами мирно, пока не соберут войска».

Заседание штоккахского суда, назначенное на 27 декабря, не состоялось: крестьяне не захотели предстать перед судом, в состав которого входили исключительно дворяне. Заседание перенесли на 6 января, но на этот раз его сорвали дворяне.

За это время эрцгерцог успел получить крупный заем у ростовщиков Вельзеров в Аугсбурге. Раздобыв средства для войны, он заговорил с мятежниками другим языком. В половине января эрцгерцог писал в Штокках своим комиссарам: «Конница должна напасть на мятежных, непослушных крестьян и Подданных. Следует, где только можно, хватать их, поднимать на дыбу и пытать иными способами, допрашивая, кто их начальники, коноводы и зачинщики, велики ли их силы, чего они хотят и против кого замышляют действовать, и по допросе должно их закалывать или удавливать, или иначе строго наказывать, не давая никакой пощады; но в особенности должно стараться тщательно выслеживать их предводителей, военачальников и других вождей, разузнавать, где они чаще всего бывают, и тайком, неожиданно, в ночную пору забирать по домам и трактирам, порознь или всех вместе, и затем губить их, как найдете удобнее. Если же до ареста они успеют убежать в леса или укрыться где-нибудь, то следует без милосердия опустошать, разрушать и жечь их дома, имения и имущества, а у беглых зачинщиков мятежа, не ограничиваясь истреблением имущества, выгонять и изгонять из страны жен и детей».

В эти дни Мюнцер проповедывал вблизи швейцарской границы. Речи его оказывали огромное влияние на слушателей. «Да, да, — говорил один крестьянин другому, вот это так истинное евангелие. Видишь ли, как старые-то попы лгали и обманывали; нужно бы им, мошенникам, свернуть башки за то, что они так славно нас надували». Мюнцер и здесь, как в Мюльгаузене, вел тайную организационную работу Когда он в начале февраля покидал Оберланд, в этих местах уже существовала небольшая, но крепкая революционная партия.

Сделав все возможное для под’ема революционного движения на юге, Мюнцер поспешил к оставленным им на время тюрингенским последователям. Здесь надо было также поднять движение масс и руководить ими. Это произошло в первых числах февраля, а 1 5-го главнокомандующий Трухзесс фон Вальдбург, выполняя директивы эрцгерцога, об’явил мятежным крестьянам Гегау, что «если они не отстанут от людей и подданных, принадлежащих его великокняжской австрийской светлости, а именно от мятежников мюльгаузенских [речь идет о Мюльгаузене в Эльзасе], их накажут грабежом, огнем и мечом; пускай они подумают об этих условиях». Так начиналась открытая война. В это же время (9 февраля) в защищенном болотами лагере в Бальтрингене образовался второй большой крестьянский отряд, в десять-двенадцать тысяч человек. Новым отрядом предводительствовал Ульрих Шмидт. Теперь Ганс Мюллер Бульгенбахский не был одинок, и правительственным войскам приходилось делить внимание и силы между двумя большими вооруженными крестьянскими отрядами.