День третий
Всё утро я носился между площадками как угорелый, боясь не успеть выполнить план, который по результатам первого дня съёмок я себе наметил — три серии в день. А это значило, что одну серию нужно было снимать где-то за два с половиной часа.
— Снято! — сказал я в мегафон и посмотрел на часы. — 11:27. Гм, неплохо.
Удовлетворённо улыбнулся, осознав, что явно поставил мировой рекорд, пожал руку Сегурко, объявил десятиминутный перерыв и вытащил из наплечной сумки папку со сценарием восьмой серии.
Подбежал Сева и доложил, что меня ожидает Кравцов.
— И сильно ожидает? — поинтересовался я, прочитывая сценарий следующей серии.
— Да. Говорит — дело не терпит отлагательств.
— А чего он сам не пришёл, раз это так срочно? — не отрываясь от текста, произнёс я, а потом посмотрел по сторонам и спросил: — Где он ожидает?
— Он на связи.
— Я тоже, как ты видишь.
— Он ожидает тебя у рации.
— У нашей? И вообще, он же сейчас в Гаване, — неожиданно вспомнил я, а затем предположил: — Или он уже приехал?
— Нет. Он оттуда и вышел на связь через свою рацию, — наконец всё разъяснил мой связист и, сообразив, что я начинаю вспоминать, о чём идёт речь, напомнил: — Нам их позавчера Рюмин дал. Вчера мы учились ими пользоваться и вот научились.
— Помню, — кивнул бывший пионер, боясь потерять мысль об увеличении количества крови при пытках Соерова, который якобы зажал лекарство от астмы.
— Идём? Рация у твоего шезлонга, — поторопил меня Сева.
— Конечно, — кивнул я, сделал запись: «Добавить крови и порезов на лице актёра», передал листок Сегурко и направился в своё логово.
Вчера, во второй день съёмок, мы, как и в первый день, сняли так же три серии. Сегодня с утра, за два с половиной часа, была снята седьмая серия. И вот сейчас, так как до обеда было ещё долго, я стал прикидывать, как нам лучше и быстрее отснять следующие сцены.
Выйдя к площадке №1, на краю которой были разбиты мой главный штаб и медпункт, увидел, что там суетятся врачи.
Когда подошли, оказалось, что они перематывают ступню одному из элитников.
Поинтересовался, что случилось?
Оказалось, что актёр зашёл по колено в море и, наступив там на острый камень, распорол себе ногу.
— Вновь ЧП, — вздохнул Великий Режиссёр и, ещё раз напомнив о бдительности, пошёл к своему рабочему месту, рядом с которым был установлен зонтик от солнца, столик и рация.
— Третий, это шестой, — поднёс к губам микрофон Сева, нажав пару рычажков. — Приём. Приём.
— Вас слышу. Шестой подошёл? — раздался голос Кравцова.
— Да. Даю трубку, — произнёс друг Савелий и, видя моё задумчивое лицо, передал наушники и микрофон. — Говори сюда... — показал он и повторил, тыкая пальцем: — Говори...
— Я? Там же какого-то шестого звали?
— Так это ты.
— Шестой? Я? Какого хрена?!?!? Это что, шутка?
— Нет! Они так обозначили твой позывной, — прошептал радист, не понимая моего гнева. — «Первый» — Лебедев. «Второй» — наше посольство в Гаване. «Третий» — Кравцов. «Четвёртый» — Рюмин. «Пятый» — площадка № 2. «Шестой» — ты, то есть — площадка № 1. «Седьмой» — площадка № 3.
— Кто придумал эту дичь? — офигел «шестой», задыхаясь и, схватив микрофон, заорал: — Это реальная фигня! Нахрена вы меня «шестым» записали?! Совсем, что ль, тронулись?!
— «Шестой», это ты? — невинно осведомились на том конце радиоэфира голосом Кравцова.
— Сам ты «шестой»! Вы головой, что ль, там ударились? Или на солнышке перегрелись?
— А что тебе не нравится? — продолжал бесить меня собеседник.
— Всё мне не нравится! Кто додумался такое стрёмное погоняло мне приклеить?! — негодовал я. — Что подумают люди?!
— Ничего они не подумают. Обычная нумерация.
— Ничего себе «обычная»! Мы снимаем картину мирового уровня! О её съёмках будут слагать легенды! А вы талантливого режиссёра на весь мир опозорить хотите, называя его шестёркой! Типа: «Васин — твой номер шесть и ты в пролёте!» Так вы хотите, чтобы сотрудники и актёры между собой говорили? Дискредитируете? Наши таланты дискредитируете?! У вас ум за разум, что ль, зашёл? — рычал талант. — И потом, к чему, вы эту «сантабарбару» с нумерацией устроили?! Зачем такая путаница? Что за бредятину вы тут напридумывали? В первую очередь мне рации нужны для работы — для съёмок, ибо это главное! А это значит, что на площадке №1, должна быть и рация, за которой закреплён позывной — №1. На второй — два, а на третьей — три! Четвёртой же рацией должен быть Рюмин, так как на нём висит всё снабжение нашей группировки. Остальные же три делите между собой как хотите!
— Ух, разошёлся ты, Васин, — прошипела рация. — Насчёт шестого, это собственно, я предложил. Думал, ты шутку оценишь. Ха-ха. Но у тебя, я смотрю, с чувством юмора так ничего и не изменилось. Как не было его, так и нет. Три раза ха-ха-ха. А раз нет, то тогда запоминай — нет тут у нас тут никаких позывных. Каждая рация закреплена за фамилией. Твоя за тобой, а значит твой позывной — Васин. Удивлён?
— Хорошо, пусть по фамилиям, но первые три пусть будут номерными, — не согласился я.
— Хорошо. Договорились. Я сегодня на вечернем заседании этот вопрос подниму, — пообещал полковник.
— Отлично! У Вас всё? Окей. Мне пора. У меня там съёмки! — обрадовался я, снимая с себя наушники и так и не поняв, зачем меня вообще приглашали поговорить.
«Если это была проверка связи, то могли бы обойтись и без меня».
— Стой, — прокричали в наушниках, не дав мне их снять до конца. А затем уточнили: — Алло. Шестой. Тьфу ты... Васин, ты тут?
— Тут. Что Вам надо, гражданин начальник? — стебанул его я за неприятную нумерацию.
— Слушай главное, главный режиссёр, — вновь хохотнул тот. — Через два-три часа за тобой приедет машина. Она отвезёт тебя в наше посольство — сюда в Гавану. Я буду ждать тебя тут.
— На хрена? Мне некогда! У меня план горит!!
— Дело государственной важности! — отрезал собеседник.
— А какая тема? — расстроено поинтересовался я, понимая, что по рации дела гостайны не обсуждаются.
И оказался прав.
— Нетелефонный разговор, — вполне ожидаемо ответил полковник и закончил общение казённой фразой: — Конец связи.
— Конец, — согласился я и, посмотрев на сценарий восьмой серии, нецензурно выругался.
Становилась очевидным, что этот день потерян, и больше сегодня я ничего не сниму.
Сева забрал у меня наушники и участливо спросил:
— Мне поехать с тобой?
— Как хочешь, — устало произнёс бывший пионер, а потом добавил: — Только вряд ли там будет что-то интересное. Нагрузят какой-нибудь фигнёй — вот и всё.
— Ну не просто так же тебя вызывают. Ведь сказали, что срочно.
— А я, думаю, что как раз просто так. И срочности там никакой нет.
— Тогда зачем зовут?
— А потому, мой друг Савелий, что им неохота самим сюда ехать, потому что у них там дела какие-то. Они наверняка получили какие-нибудь инструкции из Москвы и теперь обязаны проинструктировать меня. А раз обязаны, то вот и зовут. Так что я уверен — съезжу впустую.
— Но я всё равно с тобой хочу поехать. Просто на машине прокачусь, — улыбнулся радист. — И если можно, давай Юлю с собой возьмём. Ей тоже, наверное, захочется прокатиться вместе с нами в столицу Кубы и более детально её осмотреть.
— Возьмём, — кивнул я и поморщился, увидев, как к медпункту ведут держащегося за голову актёра.
Озадачено подошёл и через минуту узнал, что тому попала ветка в глаз.
К счастью оказалось, что ничего страшного не произошло — глаз на месте и поцарапано только веко.
— Приказываю! С этой минуты в джунгли заходить только в защитных очках! — рявкнул Великий Режиссер и дал поручение раненому элитнику после того, как ему будет оказана всесторонняя медицинская помощь, оповестить весь наш творческий коллектив о моём приказе.
— Это какая-то жесть — ни дня без геморроя, — риторически констатировал я, посмотрев на циферблат наручных часов.
— Угу, — согласился со мной радист.
Попросил его соединить со съёмочной площадкой №3. Связь установилась почти мгновенно. Я вновь посмотрел на часы и, решив, что до обеда ещё уйма времени, дал по рации необходимые указания, после чего не теряя больше ни секунды с криком: «Джунгли зовут!», вприпрыжку помчался в чащу тропического леса.
До обеда удалось снять лишь половину восьмой серии. В общем-то, это было вполне себе предсказуемо и даже в какой-то мере соответствовало плану, в соответствии с которым ещё полторы серии я собирался снять после обеда. Но, увы и ах, вмешалась Судьба и сегодня из-за предстоящей поездки все мои планы и надежды летели коту под хвост.
Ровно в 12:59 услышали бой колокола, что был подвешен в лагере и был призван оповещать всю округу о важных событиях: подъёме, приёме пищи, отбое. Выключили всю аппаратуру, оставили дежурного, который должен будет пообедать чуть позже, когда его сменят, и направились в столовую.
Но тут меня ждал облом: как только я, взяв обед, сел за стол на своё место, чтобы насладиться пищей, по закону подлости ко мне подошёл посыльный-водитель и сообщил, что за мной приехала машина.
Пришлось попросить шофёра чуть подождать, пока наша троица упакует обед с собой. Убрав еду и питьё в предложенную нам поварами коробку, оставил за главного Сегурко с Корневым и, сказав, что скоро буду, вместе с Юлей и Севой погрузились в автомобиль марки «УАЗ-469» и помчались в столицу Кубы.
За разговорами и несколько экстремальным приёмом пищи дорога заняла относительно короткое время, и уже через час мы входили в посольство СССР.
Там ребят попросили остаться подождать в холле первого этажа, а меня пригласили подняться на второй, в кабинет, в котором кроме Лебедева и Кравцова больше никого не оказалось.
— Наше вам с кисточкой, — поздоровался Великий с челядью и, вопросительно посмотрев на начальство, добавил: — Ну? И?
— Прекрати паясничать, — строго произнёс Лебедев и поздоровавшись в ответ спросил: — Знаешь, зачем мы тебя пригласили?
— Знал бы, если бы некто Михаил Алексеевич потрудился бы объяснить это по рации, — съязвил я.
— Почему — «некто»? — не понял Лебедев и покосился на Кравцова.
— Да чего вы внимание обращаете на то, что он говорит? — ухмыльнулся тот. — Опять, наверное, психический бзик поймал — вот и всё.
— Вы думаете?
— Уверен!
— Н-да… Хорошо, тогда давайте сейчас этот момент пока опустим и поговорим о более важном, — сразу же перешёл к сути мидовец. — Васин, мы тебя пригласили сюда, потому что сейчас нам позвонят из нашего посольства в Федеративной Республике Германия.
В большом кабинете, который больше походил на зал, мгновенно повисла зловещая тишина.
Наконец, спустя минуту, когда я полностью осознал услышанное, то задал единственно верный вопрос, который можно было задать в данной ситуации:
— На фига? И главное — зачем?!