ТОП сериал 1978

Глава 31

— Саша, ты зачем это сделал?! Ты меня предал! — произнесла Маша в который раз.

— Тяжёлый случай, но если даже это и так, то это вовсе не означает, что надо врываться без стука и двери выламывать! — напомнил я.

— Давай сделаем это прямо сейчас! — по-своему поняла она.

— Что сделаем? Успокойся, — попытался утихомирить однокурсник явно разъярённую однокурсницу.

Две минуты назад она буквально вломилась ко мне в комнату и сразу же устроила истерику.

Какие-то неясные не связанные между собой фразы, какие-то обвинения, претензии и даже угрозы. Всё это Маша вывалила на меня с такой скоростью что я и понять толком ничего не успел. И вот теперь она перешла к конкретике и стала обвинять в каком-то предательстве.

— Папа мне говорил, что ты скользкий тип, но что ты настолько скользкий и чёрствый я и представить себе не могла! — зарыдала девушка и вновь попыталась меня обнять.

— Да что случилось-то? — в очередной раз попробовал прояснить ситуацию я и, проанализировав услышанное и отойдя от неё на шаг, спросил: — Что-то с твоим папой?

— Нет! Не с папой! Со мной! Со мной случилось!

— Что конкретно?

— А ты не знаешь? Не знаешь?!

И тут я заметил в её руке лист бумаги, на котором был напечатан текст.

— Что это?

— Как ты мог?! Как тебе не стыдно?! За что ты это со мной сделал?! — и она кинула листок мне в лицо. — Зачем ты так?!?!

Это меня мгновенно вывело из себя.

— Чего за фигня? Хрен ли ты тут мусоришь? — зарычал я, поняв, что с меня хватит. — Вали на выход!

Схватил дебоширку за локоть и потащил к двери.

— Саша! Нет! Подожди! Извини! — закричала она. — Прошу — прости! Я не хотела.

— Не хотела, не кинула бы, — процедил я, но остановился и локоть отпустил.

Маша сразу же подняла листок с пола и, не переставая плакать, протянула мне его.

— Прочитай.

Я сделал пару шагов назад к окну и покачал головой.

— Прочти, — приблизилась она.

— Грязную писанину, найденную на полу, не читаю, — поморщился я, опершись рукой на подоконник. И хотя мне было очень интересно, что там написано такое, что её так взбесило, но я решил обуздать любопытство и держать себя с взбалмошной девицей показательно холодно. — Так что забирай свою бумажку и вали отсюда нафиг — свободна.

— Почитай. Это из Москвы. Мне этот лист товарищ Лебедев дал.

— Если он тебе его дал, то зачем его читать мне?

— Потому что он предназначен для тебя.

— Офигеть можно! — нахмурился я. — Если это информация для меня, то какого хрена читаешь её ты?

— Товарищ Лебедев попросил, чтобы я тебе этот листок передала, зная, что мы друзья.

— Передала, но не почитала!

— Так листок не запечатан был. Вот я и глянула, — вытерла она ладонью слёзы.

— И что там?

— Это часть текста статьи, что вчера вышла во всех наших передовицах. Её по телефону сообщили, и товарищ Лебедев часть текста приказал напечатать для тебя, — сказав это, Маша вновь горько заплакала.

— И что там тебя так расстроило? — удивился я, ничего не понимая. — Кто-то умер?

— Нет! Там о тебе пишут омерзительные вещи!

— Гадости? — поднял бровь Великий.

— Да! Присядь на кровать и прочти! — хлюпнула она носом, протягивая смятый листок.

И любопытство победило. На кровать — во избежание, я, разумеется, садиться не стал.

«Мало ли. Завалит сейчас меня… и всё».

Взял текст, и чуть повернувшись к окну, стал читать.

Выдержка из статьи, вышедшей во всех центральных газетах на последней полосе 20 марта 1978 года.

«... По заявлению Веры Сергеевной Васиной, всё детство Александр очень болел и заметно отставал в развитии как физиологическом, так и психическом от своих сверстников. Он значительно уступал им во всём. А это значило, что в свои восемь лет он в школу пойти не мог — его разум ещё дремал. Мама не знала, что делать и обратилась в Останкинский райком партии. Руководящие товарищи мгновенно вникли в суть проблемы и посчитали нужным для более эффективного решения вопроса подключить товарищей из МГК, а также некоторых профильных Министерств СССР. В результате своевременного и вполне обычного для нашей страны взаимодействия различных руководящих структур нашим советским учёным удалось разработать специальную программу подготовки маленького Саши к школе. Два долгих и тяжёлых года Саша с мамой под чутким руководством специалистов и неусыпным кураторством ответственных товарищей из МГК не покладая рук боролись с болезнью. И, в конце концов, они сумели её победить. Саша стал готов к тому, чтобы, как и многие другие советские школьники начать учиться. Но неожиданно возник другой вопрос — вопрос возраста. Учёные специалисты побоялись нанести ещё совсем юному Саше психологический вред, отдав его десятилетнего учиться с ребятами гораздо моложе себя. Ведь в первый класс дети идут в семи-восьмилетнем возрасте. Посоветовавшись с Верой Сергеевной, учёные написали письмо в Министерство образования СССР. В Министерстве давно знали о данной проблеме, следили за её развитием, поэтому сразу же включись в работу. Они согласились с выводами учёных и обратились в МВД СССР с просьбой о снижении возраста мальчика во всех метриках. Милиция, как и всегда, пришла на помощь своим гражданам и согласилась, учитывая все обстоятельства, изменить дату рождения мальчика. Таким образом, Александр Сергеевич Васин по документам стал на два года моложе, чем ему было на самом деле.

Сейчас же, когда болезнь отступила и Саша вошёл в большую жизнь, начиная раскрывать свой талант, скрывать его возраст больше не имеет смысла. Поэтому по ходатайству мамы юноши ему вновь вернули его настоящий биологический возраст. Таким образом, Александру теперь 18 лет, что его, как нам стал известно, очень радует. Дело в том, что в ближайшее время, возможно, Александр собирается жениться. Свою вторую половинку он нашёл в далёком ФРГ, когда был там на гастролях. Но не будем забегать вперёд. Главное, что теперь, когда Саша полностью здоров, мы можем рассказать гражданам нашей страны о необычном случае.

Эта удивительная история, в которую сложно поверить, происходила фактически на наших глазах, и все мы с вами, её современники, были невольными свидетелями торжества советской науки, которая благодаря неусыпной заботе о наших гражданах со стороны партии, правительства и лично...»

Дальше я читать не стал. Отложил листок в сторону, потёр руками лицо и, постаравшись придать голосу уверенность, сорвавшись на фальцет, произнёс:

— И что тебя так расстроило?

— То, что ты женишься на этой проклятой немке, а не на мне!

— С чего ты взяла?

— Да там так написано!

— Ну, мало ли что на заборе пишут, — задумчиво произнёс и, посмотрев на девушку, хмыкнул: — И кстати, а я разве обещал жениться на тебе?

— Нет, но я думала...

— Ясно. Ладно. Успокойся, — я постучал пальцами по подоконнику, размышляя, какими матерными словами мне лучше приветствовать товарища Лебедева, когда тот в следующий раз попадётся мне на глаза.

Но ещё нужно было что-то сказать здесь и сейчас. Что-то такое, чтобы разрядить обстановку. Мысли в голове путались, и я не знал с чего начать. Хотелось побыть одному. Хотелось всех послать далеко и надолго, и в первую очередь нужно было послать эту наглую девицу. Потому что именно она мешала мне сейчас сосредоточиться на анализе полученной информации.

О том, что в Москве явно охренели, я и так знал, но что настолько, что решили-таки без меня меня женить, я не подозревал. Хотелось рвать и метать! Хотелось прямо сейчас поехать в посольство, позвонить Мячикову и устроить грандиозный скандал.

И когда я собрался было это предпринять, я выдохнул и подумал:

«Какого чёрта? Действительно — мало ли чего там и где написано? Может, это вообще дезинформация? Пусть пишут что хотят. Жениться я всё равно не собираюсь, и хрен они меня заставят. И это главное».

— Что ты молчишь, — вывела меня из раздумий истеричка. — Скажи мне что-нибудь!

— Сказать? Хорошо, — набычился я, уже видя все формулировки недовольства прямо перед глазами.

«Да, меня не спросили! Да, мне незаконно увеличили возраст! Да, они это всё сделали без разрешения и не согласовав со мной. Всё — да! Но есть одно но! Все эти вопросы это моё дело! Это мои проблемы! Мои, мамины и начальства! Ты то тут какого хрена в это всё свой любопытный нос суёшь?! Любишь меня? Ну и чего? Теперь я должен под твои хотелки прыгать? Да хрен тебе по всей роже! Обнаглела, блин, вконец! Хочу этого, хочу того, а хрен тебе! Пошла нафиг отсюда, чтобы я тебя больше не видел!»

Я собрался было всё это ей высказать прямо в лицо, но увидев поникшую несчастную девушку, моментально выкинул гнев и, вздохнув, произнес, желая успокоить:

— Маша, неважно, что пишут в газетах. Главное — это то, что мы с тобой не пара. И я прошу тебя выкинуть меня из головы. Мы не подходим друг другу и нам не суждено быть вместе. Я тебя не…

Дальше я договорить не успел.

— Ах, ты сволочь! Предатель! Папа правильно говорил, что тебе лишь бы за границу побыстрее сбежать! К немке своей уехать хочешь? Не пущу!

С этими словами она выхватила из-за под блузки огромный столовый нож и закричала:

— Я сейчас не знаю, что с собой сделаю!

— Успокойся, Маша, — обалдел я, понимая, что детский сад не только не закончился, а ещё и перешёл на более взрослый уровень. — Порежешься ещё.

«Чёрт, неужели вены вскрывать собралась? И у меня в комнате... Во дела... Крыша, по ходу дела, у девицы точно поехала. Может, весна? Обострение? Просто жесть!.. И зачем я её с собой взял?!?!? Дурак я дурак!!!».

— Ты женишься на мне? Отвечай! — тем временем закричала та.

— Давай мы об этом поговорим позже. А сейчас просто убери нож, — предложил я, прикидывая, как лучше выбить оружие из руки девушки.

— Я тебе сказала: отвечай! — потребовала Маша.

— Да я отвечаю, — попытался запутать её я и покосился на открытую дверь, в проёме которой показались силуэты Лебедева и Кравцова. — Убери, пожалуйста, эту саблю, и давай спокойно поговорим.

— Не уберу! Отвечай: женишься на мне или нет? — заплакала она, закатывая рукав кофточки.

— Маша, мы это обсудим позже, — предложил я и протянул свою руку. — А сейчас успокойся и отдай нож мне.

— Тебе? — она перестала плакать. — Тебе нужно нож? — приблизилась ко мне, а затем неожиданно закричав: — Не будешь моим — не будешь ничей! — прыгнула в мою сторону, держа кухонный тесак перед собой. — Умри, сволочь!

Хорошо, что сработала реакция, и я сумел за мгновение увернуться в сторону, а то была бы во мне небольшая сквозная 5-сантиметровая дырка в животе.

Но вот увернуться-то я увернулся, а на большее скорости не хватило.

И Маша со всего маха воткнула нож в оконное стекло, которое, разбившись, со звоном опустилось ей на руки.

Она ещё не поняла, что произошло, а в комнату уже влетели мидовец с комитетчиком.

— Откуда вы тут? — не обращая внимания на крики упавшей на пол Маши, спросил я полковника, вытаскивая из-под кровати чемодан, в котором лежала аптечка первой помощи.

— Вернулся с пляжа. Вижу, она бежит к тебе. Решил посмотреть, что ей надо, — пояснил Кравцов, перематывая жгутом руку полной дуры. — А тут уже и товарищ Лебедев подошёл, — потуже перетянул руки и добавил: — Вроде нормально, — посмотрел на меня. — Надо за медиками сбегать.

— Конечно, — вздохнул я и убежал в дом, где жили врачи.

Через пятнадцать минут наш доктор, Кравцов, Рюмин и Маша уехали вместе с вызванной скорой помощью в больницу — будут спасать руку. Девушка не только умудрилась порезать вены битым стеклом, но и повредить сухожилия. Работы медикам предстояло много.

Посмотрев вслед машине, мысленно пожелал удачи и, обернувшись к народу, который вышел из своих жилищ, напомнил, что уже отбой, что пора спать, и что завтра нам предстоит работа.

Ко мне подошёл Лебедев, отвёл чуть в сторону в сторону и негромко произнёс:

— Что это сейчас было? Что ты ей сделал?

— Ни хрена я ей не делал. У неё явно крыша поехала. Вы ж видели, как всё было.

— Видел. Но из-за чего это было? Не просто же так она на тебя с ножом бросилась. О чём вы говорили?

— Да особо ни о чём. До этого она всё приставала, мол, люблю. Но я отвечал, как вы меня учили.

— В смысле?

— Ну, что мол, не до этого мне. Что, мол, я ещё молод. А она не отставала. Просто надоедала и всё, а вот сегодня устроила вот этот спектакль. — А с чего всё началось?

— Да ни с чего. Она словно бешеная прибежала. Размахивала листком и орала. Потом мне его дала почитать.

— Листком? Каким? Полученной радиограммой, в которой вырезка из газеты?

— Да. Откуда она его взяла?

— Я ей дал. Когда ехали обратно. Чтобы скоротать время, решил обрадовать твою однокурсницу хорошей новостью о тебе. И зачитал отрывок. Она так запереживала. Сказала, что очень рада за тебя и захотела сама передать тебе этот текст. Я был не против, — вздохнул Лебедев. — Кто ж знал, что так получится.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Удружили. Теперь ещё этот геморрой разгуливать надо.

— Что делать. Разрулим, — сосредоточился мидовец и уточнил: — Так значит, про нож не рассказываем и действуем, как посоветовал товарищ Кравцов?

— Конечно. Ему уж точно видней, — согласился я.

Товарищ Кравцов же ещё до приезда медиков объяснил нам всем, в том числе и Маше, как всё было на самом деле.

Маша пришла к режиссёру отрепетировать не получившийся фрагмент её роли. При показе миниатюры она не рассчитала расстояние и, случайно махнув рукой, разбила стекло. О наличии ножа и действий с этим столовым инструментом всем нам предлагалось крепко-накрепко забыть.

«Поверьте, мальчишки и девчонки, это в общих наших интересах», — сказал тот и, в общем-то, никто с ним спорить не стал.

Такого рода скандал был бы нам совсем ни к чему. Я уж не говорю, что после того, как правда стала бы известна, на карьере Маши можно было бы смело ставить крест. Да и не только на карьере, ведь попытка, пусть даже неосознанная, посягательства на жизнь и здоровье гражданина — это уже как минимум уголовная статья.

Одним словом, решили это забыть, но я поставил категорическое условие — чтобы больше эта девица мне на глаза никогда и ни при каких обстоятельствах не попадалась!

Все заинтересованные лица, включая ревущую девушку, подтвердили этот договор, и мы вызвали скорую.

— Что скажешь про статью? — перешёл к теме Лебедев и сразу же высказал своё мнение: — Мне кажется, товарищи всё правильно написали.

— Чего? Вы тоже туда же? Совсем что ль? — стал заводиться я.

— А что тебя не устроило?

— Да всё!

— А конкретней.

— В первую очередь — свадьба. Я никакого согласия на такую фигню не давал.

— Так там напрямую и не сказано, что ты жениться будешь. Просто высказано предположение. Неужели ты не понял, что статья — фикция, которая призвана успокоить иностранных коллег. И она их успокоит. Пусть не переживают и продолжают исполнять контракты.

— Ну а то, что из меня дурака сделали в детстве? Это вы тоже считаете нормальным?

— А как бы ещё можно было объяснить твой возраст? — пожал плечами мидовец. — Мне кажется, что такое придуманное объяснение было более чем удачным.

— Может и так, но мама расстроится, — констатировал очевидный факт прилежный сын.

— А вот чтобы мама не расстраивалась, мы сейчас с тобой пойдём к ней. Покажем статью и проведём беседу, объяснив необходимость таких шагов. Она у тебя женщина умная и понимает, на каком уровне сейчас работает её сын. Уверен она поймёт. И чтобы всё прошло, как ты говоришь, чикибамбини, нужно, чтобы ты помог маме всё разъяснить.

— Чикибамбони. — Машинально поправил я Лебедева. — А бабушка? Она-то о том, что её внуку восемнадцать лет и что он больной дистрофик, не знает, — прилежный внук.

— Не волнуйся. С ней уже наши товарищи провели беседу. Она всё поняла и будет действовать согласно общей легенде, — пояснил мидовец и, увидев, что я встревожился, добавил: — Саша, общавшиеся с ней сотрудники были крайне корректны, так что с твоей бабушкой всё в порядке — не переживай.

— Я надеюсь, что это так.

— Это так.

— Идём к маме? — повернулся я в сторону домиков.

— Да. Сейчас пойдём. Только ещё один вопрос решим, — кашлянул мидовец и из папки, которую держал в руках, достал ещё один листок с текстом.

Я устало вздохнул и спросил:

— А нож когда вы достанете?

— Тут обойдёмся без него, — крякнул мидовец и напомнил: — И хватит о ножах. Договорились же — забыли навсегда!

— Извиняюсь. Забыли, — подтвердил я, глядя как Лебедев, всматривается в листок, вероятно, пытаясь в темноте разобрать буквы. — Может, под фонарь отойдём?

— Да чего отходить, я и так помню. На, это тебе, — сказал он и передав мне бумагу. — В комнате у себя почитаешь.

— А что здесь?

— Это результаты конкурса.

— И... — поторопил я замявшегося собеседника.

— Крепись. Жюри конкурса режиссёров присудило твоему фильму четвёртое место, а это значит, что...

— ... что павильона в новой строящейся киностудии мне не видать, как своих ушей, — закончил я за Лебедева, подняв голову к небу, медленно произнёс: — Офигеть можно. Хотел бы я увидеть те шедевры, что оказались лучше, чем мой фильм.

— Аналогично, — вздохнул Лебедев и тоже посмотрел на бескрайнее звёздное небо.