Тот ещё подарочек

Глава 7

Гри

Белые лёгкие облака проплывали по голубому небу, гонимые ветром на юг. Тёплая погода обещала к полудню разрастись в зной. Лето в столице Яшаме редко мучило своих жителей пеклом. Обычно температура воздуха прогревалась в среднем до тридцати. Нырнув в кристально чистую воду открытого бассейна, Гри смотрел на ровные синие плиты, уложенные на дне, но мыслями был рядом с янарой. Вчерашний день принёс очень много милых моментов. Манипуляции по привязке новоманской красотки давали свои плоды. Многие заметили странное поведение Марии, тем приятнее, что причина была именно в нём, в Буреле. Ему нравилось играть с ней, заодно мстить зарвавшемуся телохранителю. Наместник здорово отчитал того за прогул смены, не помогло даже заступничество начальника охраны. В конце концов, не склад овощной охраняет, а самое драгоценное, что вообще существует в Галактике, янару!

Вызов на поединок так и не последовал, хотя Гри надеялся, что Мартан не стерпит, но, видимо, тот понял, с кем решил тягаться, и дорогу Бурелю лучше не переходить. Мария не для таких, как Мартан. Он просто не создан для неё.

Доплыв до края бассейна, Гри легко поднялся на руках на бортик, а затем выбрался полностью. Вода ласковым потоком облизала его тело, стекая вниз, оставляя мокрые следы. Бурель взял полотенце с лежака и, стряхнув с волос воду, энергично стал вытирать их. Забавно было бы, если бы Мария пришла сюда, но для неё слишком рано. В шесть милая малышка ещё спит, укутанная в розовое одеяло. Облизав губы, Гри вспоминал их поцелуй, согревая своё сердце драгоценными минутами счастья. Девушка оказалась сладкой, даже слаще, чем он себе представлял, и чувственная, не как шиянарки. Это открытие поразило сильнее, чем сам факт поцелуя. Мария отзывалась в его руках, трепетала, и он чувствовал власть над ней. Запредельно запретное наслаждение. Мужчина не должен властвовать над женщиной, он должен быть ведомым, исполнительным. Но это на Шиянаре, не здесь.

В своей новой жизни на Новомане альбинос многое открывал для себя, порой поражаясь и даже пугаясь. Здесь мужчины могли указывать женщине, и она слушалась. Здесь, как в зазеркалье, роли менялись и… Бурель запрещал себе думать об этом. Настанет день, когда ему придётся вернуться в ту прошлую жизнь, оставив здесь все новые знания. Безысходность пропитывала его существование день за днём. Он знал своё предназначение, но влюблялся в эту свободную жизнь в резиденции. Он видел, как на него смотрел наместник, словно ждал от него чего-то. Он никогда не разговаривал с ним о шиямате после того как принял присягу. Верность семье наместника стала смыслом жизни для Гри, но только лишь потому, что Мария должна стать следующей шияматой. Пусть наместник и дал дочери иллюзию выбора. Ничего не изменить.

Тяжело вздохнув, Бурель накинул полотенце на шею и направился в раздевалку. Хотелось бы ему хоть что-то изменить в судьбе Марии, ведь он знал, какая жизнь ей предстоит на Шиянаре. И он готов служить ей до самой смерти, оберегать, подсказывать, но не дать избежать участи шияматы, потому что от хрупкой новоманской красавицы зависели судьбы миллионов подданных.

Гри в течение дня любовался янарой издали, лишь в обед позволил себе присутствовать в столовой. Он видел, как нервничала Мария, чувствуя его взгляд. Когда же она получила сообщение, и взгляд Буреля зацепился за золотое пятно на чёрном фоне, то напрягся. Ведь он проследил, чтобы не было ни одного снимка со станции. Он быстро ретировался из столовой в кабинет охраны, радуясь, что телохранители стояли в коридоре и не знали что произошло. Приказав начальнику охраны показать последнее сообщение, пришедшее на коммуникатор янары, выпроводил из комнаты наблюдения всех, чтобы в одиночестве на пару минут выпасть из реальности. То, что он увидел, было чудовищно притягательным, младшая Дорош поразительно умела рисовать изнанку бытия. Хрупкая роза, убегающая от тянувшихся к ней рук с длинными, костлявыми пальцами. Гри посмотрел на свои, усмехнулся. Шиямата часто говорила, что у Буреля пальцы аристократа, прямые, точёные. Он всегда следил за ними, зная, как женщины придирчивы к внешнему виду своих подопечных. Он должен быть безупречным во всём, чтобы соответствовать янаре. И даже на картине Дорош он казался себе дьявольски красивым.

Удалив все записи, Бурель вышел из комнаты наблюдения очень задумчивым. Впервые он подумывал купить картину, вот только куда её такую повесить? В спальню?

Стемп

Горечь поражения за сутки притупилась, но выволочку, что устроил ему начальник, Мартан перенёс с трудом. Стыд оглушил его, когда он понял, что с ним сделал дворецкий. Стемп считал себя быстрым, но Бурель доказал обратное. Всего один размытый шаг, и острая игла с наконечником из манны проткнула практически неуязвимую кожу. Доза снотворного свалила его сразу, мир перед глазами померк. Осознание, что дворецкий всегда притворялся, пугало до дрожи. Даже поединок уже не казался панацеей для поднятия духа. Мартан привык жить среди свободных шиянарцев, освобождённых самим наместником и первой волной прибывших на Новоман. Бурель же всего пару лет как считался свободным, всю жизнь до этого провёл на Шиянаре, и что там с ним делали, чему обучали вообще под грифом «Совершенно секретно». Такие, как Бурель, особенные даже среди своих. Теперь Стемп на себе это испытал, но не струсил, просто затаился, чтобы подумать.

Пошли вторые сутки как они вернулись со станции, Чия очень переживал за друга, и всячески поддерживал, порой откровенно надоедая своей болтовнёй. Но время обеда и нужно стоять в коридоре, охранять покой семьи наместника вместе с остальной охраной. Остан как раз рассказывал об очередной выходке своей жены-землянки, как вдруг мимо них пробежал Бурель. Стемп хотел было проследить за ним, да только через десяток секунд из столовой выпорхнула янара, и им с Останом пришлось следовать за ней. Она была чем-то весьма взволнована, но, не проронив ни слова, влетела в двери своих апартаментов. Мартан переглянулся с Чия, тот пожал плечами. Чуть подождав, Стемп предложил зайти к янаре чтобы убедиться, что с ней всё хорошо. Решение напарнику не показалось чем-то неправильным и вскоре оба были в розовой гостиной, призывая янару из спальни. Та вышла, улыбаясь им как родным, спокойная и довольная.

— Всё хорошо, моя янара? — уточнил Чия.

Мария кивнула и, глядя на Стемпа, попросила его остаться.

— У меня есть к вам личный разговор, ши Мартан. Надеюсь, вы, ши Чия, не будете против?

Напарник ретировался в коридор, охранять покои. А Стемп пытался унять радостную дрожь во всём теле. Алчное предвкушение завладело мужчиной, и он даже не думал, о чём хотела поговорить с ним янара, главное она осталась с ним один на один. Словно мечты сбываются.

Мария

Я сильно нервничала, не зная как начать разговор, поэтому и попросила прежде Стемпа сесть на диван, сама же встала перед ним, затем села на подлокотник мягкого кресла. Забавно телохранитель смотрелся на фоне персикового плюшевого пледа, перекинутого на спинку дивана. Серьёзный и собранный альбинос в чёрном костюме тройке сидел, подавшись вперёд, сложив руки перед собой в замок. И мне стало ещё сложнее подобрать слова.

— Стемп, у меня личная просьба, которая может показаться вам оскорблением, но я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Вы не думайте, я не испытываю к вам… — осеклась, когда заметила, как похолодели глаза Стемпа. Не с того я начала. — Вы мой друг, которому я могу доверить очень многое.

Мимика телохранителя не изменилась, и я стала нервничать.

— Стемп, мне не к кому больше обратиться, чтобы это не всплыло где-то потом и не опорочило моё имя. Я не знаю, у кого еще попросить. Вы единственный, понимаете?

Стемп кивнул, я пересела в кресло, поправляя подол платья, нервно его разглаживая.

— Я хочу попросить вас научить меня целоваться. Это не просьба стать покровителем и тем более не намёк на фаворитство, нет. Просто поцелуй. Я думала над словами Буреля про первый поцелуй и в чём-то с ним согласна. Я боюсь оказаться зависимой от романтики момента первого поцелуя. Но и не хочу ранить ваши чувства, поэтому вы подумайте. Я не тороплю. Если откажетесь, я пойму.

Стемп опустил голову, я видела, как сильно он сжал пальцы, они у него немного дрожали.

— Научить? — Тихий надломленный голос поразил меня, во мне проснулись сомнения в своём решение.

— Если это не оскорбит вас, — напомнила я условия.

— Вы хотите научиться, потому что кого-то выбрали себе? — ещё более холодным и чужим голосом спросил меня телохранитель, и я совсем отчаялась.

— Да нет же, — чуть не взвыла. Зажмурилась, тяжело дыша как перед прыжком. — Я ведь могу поделиться с вами тайной, которая останется только между нами?

Когда я открыла глаза, то встретилась с очень решительным взглядом Стемпа. Между нами был лишь угол журнального столика, а казалось, что мы вообще словно висим в вакууме, до того я от натянутых нервов уже оглохла.

Мартан кивнул, а я очередной раз протяжно вздохнула и призналась:

— Я хочу стереть воспоминание о первом поцелуе. Мне нельзя быть зависимой от этих романтических бредней, понимаете? Они сводят с ума. Я злюсь на себя, что ничего не могу с собой поделать.

— Он поцеловал вас?! — Стемп выглядел потрясённо. — Когда?

— Эх, — выдохнула, осознавая свою очередную ошибку. Кто он и дураку было ясно — Бурель. Опять выдала себя с потрохами! — Всё, забудьте о просьбе и приказываю забыть вообще об этом разговоре, сама справлюсь.

— Постойте. — Мартан упал на колени передо мной и схватил за руки, не давая встать с кресла. — Я клянусь, никому ничего не скажу. Я помогу.

Замерев, я сглотнула, ощущая себя совсем глупо. Но телохранитель не дал сдать назад, с таким нежным трепетом обхватил моё лицо рукам, с таким обожанием смотрел прямо в глаза, что стало жарко и неуютно. Я думала, это будет без чувств. Как-то по-другому, не столь приятно. Губы у Стемпа лёгкими крылышками бабочки порхали, едва касаясь моих. Прикрыла глаза, чтобы не смущаться, а просто сконцентрироваться на ощущениях. Я должна была забыть о поцелуе Буреля, даже приоткрыла губы, чтобы поцелуй был более цельным. Вздрогнула, когда Мартан принял приглашение и его язык проник внутрь. Вцепилась руками в запястья Стемпа, не понимая, что не так. Приятная волна растекалась по телу, но не приносила наслаждение, не было расслабленности, наоборот, меня словно всё больше сковывало до болезненной тяги в груди. Я хотела остановить телохранителя, пока не вспомнила слова Буреля. Все последующие поцелуи лишь сравнения. Обидно стало до слёз. Неужели для меня всё кончено? И нет никакого спасения? Я что теперь буду зависима от дворецкого? Мои земные гены взяли надо мной верх? Что вообще происходит? Почему такая несправедливость?

Мартан отстранился, но не убрал рук, ласково гладил по мокрым щекам, а мне было стыдно открыть глаза. Я вся словно горела в пламени своего позора. Как можно было так оступиться, ещё и втянула в это Стемпа.

— Прости, — прошептала, так и не открыв глаз.

— Это вы простите, моя янара. Я не справился. Я смертельно виноват перед вами.

Я, открыв глаза, прижала руку к его губам, не в силах слушать этот пафос с привкусом боли.

— Стемп, давай не будем. Лучше забыть, чем причинять друг другу эту боль.

Встав, прошлась до кухонной зоны и налила себе и Стемпу воды.

— Всё равно так просто я не сдамся. А поцелуй — это всего лишь поцелуй. Не конец света.

Хотя кого я обманывала! От поцелуя Буреля я плавилась и таяла, а со Стемпом было неловко, словно делала что-то запрещённое. Не те эмоции.

Стыдливо поглядывала на Мартана, пытаясь понять, насколько ему было противно? Он выглядел очень подавленно. Очередной раз я совершила глупость. Как теперь её исправить ума не приложу. Извиняться точно не стоило. Все акценты были сразу расставлены, но легче не становилось. Я чувствовала что на грани.

— А вы не думали о настоящем побеге? О настоящей свободе от всего этого? — Стемп обвёл рукой мои апартаменты, намекая на моё происхождение и статус.

— И куда? Я везде буду чувствовать себя в клетке. Не хочу вечно прятаться.

Стемп кивнул и, поставив нетронутый стакан на стол, вышел в коридор. Я же перевела дыхание. Ощущение, что я сорвалась со скалы и неслась по наклонной, тяготело надо мной. Ведь на долю секунды удариться в бега мне показалось чудесной идеей. Вот только моя золотая клетка на самом деле самое безопасное место во всей Галактике. Под крылом у папы я чувствовал себя как у Бога за пазухой. К нему и пошла, подавленная и униженная.

Всё сложно и непонятно с этими чувствами. Я уже полчаса сидела в отцовском кабинете совершенно одна, наслаждаясь его тишиной и проникаясь особенным запахом этого места. Забравшись с ногами на широкий стол, пила его коллекционный коньяк совсем не как положено янаре. Мне нравилось раскачивать в руках пузатый бокал, наблюдая, как плещется по стенкам пахучая янтарная жидкость, в мыслях жалеть себя. Слёз не было. В душе словно выжженное поле. Я не понимала себя и своего состояния. Я поцеловалась уже с двумя мужчинами, а не любила ни одного. Я словно испачкалась и злилась на себя за это. И кто бы мне объяснил, когда всё понеслось куда-то не туда. Почему моя размеренная жизнь вдруг сделала головокружительный кульбит.

Дверь наконец открылась и явила мне отца, за его спиной заметила лицо ненавистного Буреля, которого отец остановил одним мановением руки, а сам заблокировал дверь и позвонил маме, не отрывая от меня глаз. Наверное, я выгляжу ужасно, но мне было безразлично. Выпила залпом коньяк, чуть поморщилась от терпкого вкуса.

— Да, пирожок, — ласково заговорил папа, не глядя на маму, которой меня не было видно, — нашлась наша девочка у меня в кабинете. И знаешь, ты не могла бы нам принести закуски? Да и сама присоединиться?

Папа достался бокал для себя, сам налил мне коньяка.

— Чувствую себя обманутой. Пью и не пьянею, — показала я бокал отцу, грустно улыбаясь. Обманутой я чувствовала себя не только из-за напитка. Вся моя жизнь кажется сплошной липой. Искусственный мирок, как тот ботанический сад на "Астрее".

— Отчего же обманутой? Вкус ты чувствуешь настоящий, так же, как и все остальные расы. Твои рецепторы работают как надо, просто алкоголь не всасывается в кровь и только.

Как странно. Поцелуи я тоже чувствую как все остальные расы? Просто любовь не всасывается в кровь? Может, Дашка права, и любовь это яд, на который у нас есть противоядие — наша иммунная система. Я горько рассмеялась своим мыслям. Как же мне хотелось испить этого яда, чтобы почувствовать себя любимой и счастливой, но ничего кроме разочарования в моей душе не было.

— Машунь, ты можешь объяснить что с тобой? — тихо спросил отец, присаживаясь прямо на стол. — Мама говорит, ты странно себя ведёшь. Ты не влюбилась часом?

— Если бы, — буркнула расстроенно и глотнула горький, но по-своему вкусный напиток. Затем подняла на отца взгляд и прямо спросила: — Скажи, у меня вообще есть выбор кем быть?

— Почему ты сомневаешься? — удивлённо приподнял брови отец, но глаза оставались серьёзными.

— Что, если я не хочу быть шияматой, что, если я хочу жить простой жизнью обычного обывателя.

— Живи, — отозвался отец без каких-либо пререканий.

— И кто мне даст? — усмехнулась, прекрасно понимая, что этому никогда не бывать.

— Если ты хочешь что-то поменять в своей жизни, то прежде ты должна что-то поменять в себе. Ты хочешь жить как простой обыватель, но, Маша, посмотри правде в глаза, сможешь? Обыватели, по большей своей части, подчиняются правилам, которые, по секрету скажу тебе, устанавливаем мы. Я так точно, — подняв бокал, папа отпил из него, коварно этак улыбаясь, а у меня в голове что-то щёлкнуло и лампочка зажглась.

— Вот как живут обыватели, Маш, — в привычной для себя ехидной манере стал разъяснять мне папа, а я ловить каждое его слово. — Встают утром, идут на работу, потом обед по расписанию, потом опять поработать до конца смены и домой. По дороге заскочить в магазин, купить что-то для своих родных и подопечных. Всё строго по режиму, отдых в строго отведённые дни. Порой, конечно, срываются обыватели, так как сложно выдержать психологически монотонность серых будней. Они устраивают себе внеплановые отпуска, вечеринки, а кто-то просто уходит в отрыв, чтобы потом опять вернуться в рамки обыденной жизни. Если хотят изменений, то должны изучить правила, добиться успехов в работе, подняться по карьерной лестнице и так всю жизнь.

Мама же мне всегда говорила, что до встречи с отцом словно и не жила. Это сейчас она делала что хотела, к чему лежала душа, полностью отдавая себя любви к отцу, воспитывая меня. И она счастлива, вырвавшись из той системы.

Я опустила голову, призадумавшись.

— Если бы ты хотела такой жизни, Машуня, ты бы на лекциях не сидела, не старалась получить моё одобрение и шияматы. Но ты создана для другого.

Для чего я там создана, я не получила ответа, потому что раздался звонок, и отец с коммуникатора разблокировал дверь. В кабинет вошла мама с подносом в руках, да так и застыла на пороге с открытым от изумления ртом. Наверное, весьма живописную картину увидела: отец и дочь пьют, сидя на рабочем столе.

— Я тут огурчики взяла и немного тортика, — пробормотала она, приближаясь к нам.

Папа отодвинул для неё кресло, налил коньяк, но совсем чуть-чуть, на самом дне. Какие же они совершенно разные. Высокий, статный альбинос и невысокая пухленькая шатенка. Как мамин любимый зефир в шоколаде.

— Спасибо, сладкая, тортик именно то, что сейчас Машуне и нужно.

Я удивлённо моргнула, не понимая, почему именно мне он так нужен. По сути, со мной всё хорошо, просто тяжко на душе как-то.

— А что случилось? — спросила у меня мама, я вздохнула, не зная как и признаться.

— Наша дочь впала в уныние, потому что не знает кем хочет стать. Вроде и простой обыватель из неё не выйдет, но и шияматой страшновато. А всё почему, Машуня? Ты же изучаешь уклад Шиянара. Думаешь, не потянешь? А я на что у тебя, а мама? Мы же всегда поддержим.

— Да просто не нравится мне всё как там устроено, — вырвалось у меня, когда мысль сформировалась в голове. — Как-то всё не так, неправильно!

— О, — мама махнула рукой и пригубила коньяк, подтягивая к себе на блюдечке маленький кусочек торта. — Милая моя, это как зайти на чужую кухню, всё не так, не по — людски. А потом под себя подстроишь, положишь так, как тебе удобно и нравится, и работа станет в радость. Я почему и боялась, что Кош потащит меня домой к свекрови, потому что придётся с ней кухню делить. В доме должна быть одна хозяйка, запомни это, доченька. Только одна, — погрозила мне пальчиком явно уже захмелевшая мамуля.

— Правильно, мой сладкий пирожок. Ты самая мудрая женщина.

Отец потянулся к ней за поцелуем, а я, совершенно потрясённая, смотрела на ту, что подарила мне жизнь и опять стыдилась. И с чего я всегда считала маму, ну… не совсем чтоб глупой, но и не восхищалась её блистательным умом. А ведь она права, и отец тоже прав. Простая жизнь мне наскучит. Я тоже люблю устанавливать свои правила. И если я возьму власть в свои руки, то…

— А куда тогда бабулю? — тихо шепнула, на что отец мне подмигнул.

— Найдём ей занятие, чтобы не мешала тебе на кухне и не устраивала свои порядки. В конце концов, ты же не прямо сейчас решила перенять у неё власть?

— Нет конечно, — фыркнула в ответ, ужаснувшись такой перспективе.

— Я наработал небольшие правки в законодательство Шиянара, изучишь, внесёшь изменения в реформы. Чтобы менять мир, нужно подготовиться.

— И всё же я боюсь, — призналась родителям. — Я совершенно не вижу своего будущего, не знаю.

— Я тоже не знала, — призналась мама.

— А я знал и изменил своё будущее, так что не бойся перемен, не бойся совершать ошибки, набивать шишки, просто учись. У тебя еще есть время передумать.

— Спасибо, — от чистого сердца поблагодарила родителей, обняла каждого, поцеловала. А потом спросила: — А что если я стану следующим наместником Новомана?

— Тоже хорошо, но ты должна понимать, что эта должность не наследная, и тебе предстоит выиграть выборы. Вот тут может быть всё не так радужно, потому что Линда Махтан давно метит на моё место.

— Кош, ну что ты такое говоришь! — возмутилась мама, защищая свою подругу.

— Что есть, то и говорю, сама не сядет — Викрама посадит. Она же спит и видит, как меня снять с должности наместника.

Я подумала и решила:

— А ведь Лиза скоро закончит учиться и получит диплом посла.

— Если с ней бороться за власть будешь, то справишься, только имей в виду: дружбы промеж вас уже не будет никогда.

— Ну, Кош, что за ужасы ты говоришь опять? Девочки так мило дружат, а ты рассорить их хочешь.

Я допила бокал, соглашаясь с мамой, ради нашей дружбы с Лизой я готова уступить ей должность наместника, тогда уже пора принимать решения по поводу Шиянара и браться за него вплотную. Не знаю, на что рассчитывала бабуля, но на своей кухне я буду хозяйка.

Снова поцеловала маму и обняла её. Как же я люблю своих родителей! Они всегда поддержат, всегда помогут советом.

— Машунечка, ты у меня такая хорошая. Ты с Лизой-то не ссорься. Не слушай, что говорят, будто женской дружбы не бывает. Бывает. Держитесь друг дружки, как мы с Линдой.

— Ой, только не так, как вы с Линдой, — тут же ревниво взвился папа, а я рассмеялась. Кто-то опять наступил ему на больную мозоль. — Махтан очень плохо на тебя влияет, Томочка. Порой придушить её хочется.

Я спрыгнула со стола и отчалила к себе в апартаменты, оставив родителей спорить. На самом деле прав каждый из них. Но прав по-своему.

В коридоре столкнулась нос к носу с дворецким. Как всегда изыскан, педантичен, в строгом светло-сером костюме, но хмур. Это вызвало улыбку. Телохранители плотной стеной прикрывали вход в кабинет отца, и я, замерев на миг, поджала губы, а затем игриво провела пальчиками по плечу Стемпа, глядя прямо в алые глаза Гри, ласково шепнула телохранителю чуть ли не в ушко «спасибо». Забота Мартана грела душу, а то, что дворецкий не получил чего так хотел, и вовсе развеселило.

— Янара, — позвал меня дворецкий, но я лишь приподняла брови, всё ещё стоя за спинами охраны, даже не пытаясь выйти вперёд.

— У вас всё хорошо? — беспокойство его тоже веселило.

Я рассмеялась, чем взволновала даже телохранителей, которые оглянулись на меня.

— Всё! — протянула я, прячась от Гри за Стемпом. — Абсолютно всё у меня замечательно. Ещё бы вы с дороги ушли, и вообще всё было бы мегазвёздно.

— Я хотел бы поговорить с вами по поводу… — начал Гри, но я остановила его, покачала головой, ехидно улыбаясь.

— Я не хочу с вами разговаривать. И не надо придумывать поводов, ши дворецкий.

Секундная заминка, перестрелка взглядами и глаза Гри сощурились, но он улыбался.

— Не смею вас задерживать, моя янара. — Отошёл в сторону, а я проскользнула между телохранителями вперёд и, оглядываясь через плечо, самодовольно хихикая, направилась к себе.

Детскую выходку мне спустили с рук, но я знала, что если Гри хотел поговорить, никуда ты от него не денешься, поговоришь. Он сумеет поймать тогда, когда расслабишься и пискнуть не успеешь, так уже было и не раз, тем интригующей была игра. Потому что… О чём он там со мной хотел поговорить? Интересно же. Просто распирало от любопытства, но я шла и улыбалась своим мыслям.

Уже у себя переоделась и решила отправиться к подругам, точнее, в гости к Даше, где меня поджидала Лиза, потому что картина уже дорисована и пора решать её Судьбу! Для похода в гости выбрала простенькое замшевое, молочного цвета платье до колена с чёрными оборками. Так я не сильно выделялась на фоне остальных альбиносов. Попросила телохранителей подать скайт к главному ходу через четверть часа, сама пока накрасилась и позвонила Лизе, доложила, что вылетаю. Шла по коридору, внутренне готовая встретиться с дворецким, но он как в воду канул, нигде его не было видно. Странно, обиделся, что ли? Оглянулась на крыльце, прежде чем спуститься к скайту и забраться в салон.

Стемп пристегнул ремнями безопасности, сел рядом. Чия привычно занял место первого пилота, и скайт взмыл ввысь, пронзая лёгкие облака. Полёт до дома Дорош занял всего пару минут. Их дом стоял на первой береговой линии небольшого пригорода столицы. На этой же улице располагался особняк Махтан, так что Лиза недалеко и сбежала из дома. Так, через квартал.

Я, вообще-то, редкий гость у Дарьи, поэтому и замерла от удивления возле крыльца, глядя на родителей юного дарования, расположившихся на террасе. Огромный альбинос, сидя в раскачивающемся кресле, держал хрупкую в его объятиях спящую красавицу-жену. Но не это повергло меня в лёгкий шок. Она была беременна! Натали Дорош беременна, причём срок был приличным, судя по огромному животу! Как так? Почему Даша никому и словом не обмолвилась? Лиза тоже хороша, могла бы намекнуть!

— Приветствую вас, янара. — Тихий бархатный голос отца Даши вернул меня в действительность.

Я оторвала взгляд от живота его жены, которая заворочалась, но не проснулась, лишь уткнулась ему носом в шею. Как же мило она смотрелась, укутанная в тёплый цветастый плед, обласканная мужем и светом Тариона, убаюканная лёгким шелестом волн и мерным качанием кресла.

— Если вы к девочкам, они у Даши в спальне, — не соблюдая правил, даже не попытавшись встать при моём появлении, выдал великан. Задорная улыбка исказила его суровое лицо, получилась злорадная какая-то маска. Я смутилась, совершенно не понимая, почему неожиданно неуютно мне стало от свидетельства чужого счастья.

Кивнув, осторожно поднялась по ступенькам, и лишь когда за телохранителями закрылась дверь, тихо спросила их.

— Вы знали, что мать Даши беременна?

Мужчины покачали головами, а я решительно поднялась на второй этаж, чтобы безошибочно найти подруг в мастерской Дарьи, а не в её спальне. Лиза крутилась на табурете позади Дарьи, а та всё еще дорисовывала картину с золотой розой. Я оставила телохранителей в коридоре, заблокировала замок.

— Я, конечно, понимаю, что не отношусь к близким родственникам, но мне казалось, что я, Дарья, для тебя подруга. Так почему ты даже не поделилась радостной вестью, что твоя мать беременна? — решила спросить с порога, а Лиза замерла, вылупившись на меня изумлённо.

— Тётя беременна?

— А ты её разве не видела на террасе?

— Нет, я через кухню зашла, — пробормотала Махтан.

Даша убрала кисть и палитру на рабочий столик, обернулась к нам и тихо спросила:

— А кто сказал, что это радостная весть? Я похожа на счастливого человека? Думаешь, я рада, что у меня мать превратилась в мегеру и доводит меня до белого каления своими придирками и капризами?

Мы с Лизой переглянулись, потрясённые горечью младшей подруги, которая, тряхнув шоколадными волосами, отвернулась от нас и потянулась за кистью и тряпкой.

— Отец запретил кому-либо говорить. Беременность протекает очень тяжело. Слишком много манны для одной полуунжирки. Она после моего рождения долго приходила в себя из-за остаточного содержания в организме, так ещё добавил своими сперматозоидами. Тут даже вопрос не в том, выносит мама или нет сестрёнку, а в том, сможет ли выжить после родов. Отец обещает её спасти, вот только что-то не верится.

— Дашик, прости, — выдохнула Лиза и бросилась обнимать сестру, а я заняла её насиженное место, всё еще не отойдя от шока.

Молча смотрела на подруг и с трудом могла сглотнуть вставший ком в горле. Да, мы прекрасно знали, каких трудов стоило нам родиться, и почему наши родители не решались на второй заход. Но всё равно правда просто ужасающая.

Манна — проклятие и дар манаукцев. Она даровала модифицированным невероятную силу и выносливость, но у незащищённых рас отнимала жизнь.

— Я уверена, всё разрешится в наилучшем виде. Твой отец очень умный.

— Дед пытается помочь, — прошептала Дашка. — Говорит, он готовил её к этому. Моя мама его самый удачный эксперимент. Даже дядя Паскаль не котируется.

Младший брат Натали Дорош родился типичным полуунжирцем, практически наш сверстник, увлекался медициной и учился под бдительным руководством своего дедушки, прадеда Дашки и Лизы, противного унжирца, который не признавал своих правнучек.

— Лиза, ты маме своей не говори. Взрослые потом сами разберутся. Сама знаешь, если твоя узнает, что начнётся. А отцу и так тяжело, чтобы еще и твою мать успокаивать.

— Хорошо, сделаю вид что не знаю. В конце концов, я ведь и не видела тётю своими собственными глазами, — пообещала Лиза, а я лишь кивнула Даше, когда та взглянула на меня, ожидая ответа.

— А вы чего прилетели? — совсем не гостеприимно спросило нас юное дарование, а я кивнула на картину.

— Ты зачем её нарисовала?

— Да так. Захотелось, — пожала плечами та, убирая свои инструменты в специальную коробку и вставая.

Лиза подошла ко мне, мы вдвоём оценили труды Даши. Всё же она талантище. Картина просто захватывающе мрачная. Гри было не узнать, и бедненькая роза с худенькими ножками жалобно выглядела в цепких пальцах альбиноса.

— Эта картина нас может выдать! — сделала замечание Лиза, а Дорош подошла к нам посмотреть на полотно со стороны.

— Думаете? — удивилась она, словно впервые увидела то, что нарисовала. — И чем?

— Если кто-то видел танец Маши и Гри на станции.

— То что? — не хотела признавать очевидного Даша, надменно оглядываясь на нас. — У Маши эксклюзивное право носить золотые платья? Или что, все, глядя на золотую розу, решают, что под ней подразумевается наша золотая наследница наместника? Что?

Я растерянно воззрилась на Лизу, потому как не была готова к нападкам Дашки, да и после того, что она нам поведала про свою маму, мне казалось кощунством настаивать на уничтожении картины. У Лизы, кажется, были те же мысли, потому что она молча кусала губы в раздумьях что ответить.

— Возможно, ты права, — призналась я, что у нас уже массовая паранойя на фоне небольшой истерии. — И никто не увидит в этой розе меня, но ты же не собираешься её никому показывать?

— На всеобщее обозрение я её точно не планировала выставлять. Да и мне она здесь не нужна. Хочешь, тебе подарю, — предложила мне Даша, а я замотала головой.

Только этого мне не хватало — ежедневного напоминания о побеге до “Астреи” и обратно. Если совсем уж быть честной с собой, то картина мне больше напоминала о Гри и его поцелуе!

— Тогда продам для частной коллекции, — опять пожав плечами, заявила Даша, и я не могла ничего ей возразить. Картины Дашки дорого стоят, и отказываться от кредиток юное дарование не приучено. Деловая хватка у них с Лизой — это семейное, на всём наварятся.

— Но только для частной, так и оговори, чтобы в контракте был пункт о запрете перепродажи и дарения третьим лицам, — наставительно закончила Лиза, а я вздохнула.

— Может ко мне? — предложила девчонкам, а то атмосфера в доме у Дорош была слишком давящая.