Трое, которых пятеро

ТОГДА

Игнорируя всякий этикет и устоявшиеся традиции, Кащей называл государя на ты, чего себе не позволяла даже Василиса. И царю кащеева смелость даже нравилась, однако, в напарниках Бессмертного он сомневался.

– Уж не знаю, как у вас получилось кабана этого по всему периметру головы больного одолеть, но смотрю я на напарников твоих, и в мыслях одно только слово крутится, – царь пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить, но не смог.

– Паноптикум?

– Во! Он самый.

Кащей бросил взгляд на Горыныча, выдыхающего сноп огня в ночное небо, и визжащих от восторга ребятишек. Перевел глаза на начальника стражи, отнекивающегося от старушки-Яги в костюме амазонки. Та требовала немедленного спаринга и одновременно жевала пирожок.

– На ратный бой! – задорно визжала бабка с набитым ртом. – Один на один!

– Ну, да, – согласился Бессмертный с царем. – Есть такое. Но, ты ж знаешь, первое впечатление не всегда верное.

– Так это и не первое! И даже не второе.

– Да хоть десятое. С поставленными задачами мы справляемся? – спросил Кащей и сам ответил на вопрос: – Справляемся. Дочь твоя за нас ручается? Ручается. Каких гарантий еще надобно?

– Так-то оно так, – задумчиво проговорил царь, поглаживая жиденькую бородку, – однако и Василиса ошибаться может. Взять того же Ваньку Дурака, к примеру. Щебетала что, мол, люблю, хороший, ласковый, герой… А в брачную ночь он ее из окошка выронил.

– Да ты б сомнениями себя не терзал, а сказал, чего тебе надобно. Не просто так же ты нас позвал?

– Не просто, – признал царь.

– Ну, так и ставь задачу-то, а не ходи вокруг да около.

– Дерзкий ты, потому, видать, некоторое доверие к тебе питаю, – погрозил пальцем Кащею государь и, наконец, перешел к делу: – бардак у меня во владениях творится. Порядка хочу.

– А поточнее? – спросил Бессмертный, уловив краем глаза, как Яга провела обманный удар и таки вырубила начальника стражи.

Тот упал, гулко хлопнувшись оземь, а Яга, изобразив неприличный жест, который неискушенный наблюдатель мог истолковать, как приглашение прокатиться на лыжах, подошла к одному из фуршетных столов, расставленных во дворе по заморской моде, и цапнула с блюда еще несколько пирожков.

– Происходит всякое. А я хочу, чтобы не происходило.

– Расплывчатая постановка задачи, – пробормотал Кащей. – А поконкретнее?

– Есть тут неподалеку несколько мест… как же ж их дочка называет… ароматных… аморальных… – царь вновь защелкал пальцами, вспоминая слово.

– Аномальных?

– Во! Точно! Аномальных мест, в которых происходит странное. В колодце пересохшем, который на краю села, нечисть какая-то завывает. Из-под церкви старой пламя по ночам вырывается. И нора на краю леса, под деревом.

– Ну, допустим, нора под деревом – явление распространенное.

– Не скажи. Туда зайчик постоянно бегает, – доверительным шепотом сообщил царь.

– Может, там его гнездо?

– В костюмчике, с хронометром и говорящий, – округлил глаза самодержец.

– Точно зайчик? – ухмыльнулся Кащей. – Не белочка?

– Господь с тобой! – перекрестился государь. – Когда белочка приходит, она – чертик, а тут именно зайчик. Хотя, может быть, и кролик. Но то, что с часами – это факт.

Кащей быстро-быстро заморгал, пытаясь понять ход мыслей самодержца. Но государь вдруг внезапно подвел итог:

– Вот так вот. Наведете порядок – в долгу не останусь.

– А ежели нет?

– А ежели нет… – замолчал царь, задумавшись.

Кащей начал лихорадочно перебирать в уме варианты ответа на вероятный ультиматум царствующей особы. Но ни одна из язвительных фраз, зависших на кончике языка и готовых превратиться в слова, не пригодилась.

– А ежели нет, – сообщил царь, – то буду еще кого-то искать, кто справится.

«Адекватный царь?» – подумал Бессмертный, но следующей фразой глава Тридевятого царства развеял его предположение:

– После того, как вас на кол пересажаю.

– Почему я не удивлен? – спросил Кащей куда-то в воздух и поспешно добавил: – Вопрос риторический. Отвечать на него необязательно.

– Так что? Когда результата ждать?

– Мы, – Кащей еще раз посмотрел на пышущего в небо огнем Горыныча и на запасающуюся пирожками Ягу, – троица на подъем легкая, сейчас перекусим, пару фейерверков запустим и сразу же приступим.

Перекусывать старушка прекратила на рассвете. Тогда же округу перестали озарять огненные всполохи – у Горыныча закончилось топливо.

СЕЙЧАС

Каждый раз, когда Яга отдавала предпочтение мухоморам вместо алкоголя, на нее нападал жор вкупе с немотивированным желанием поспаринговаться. И если среди противников не находилось того, кто мог лишить ее сознания, то заканчивалось все уложенными в штабель добрыми молодцами и попавшими под горячую бабкину руку красными девицами. Когда противники заканчивались, старушка начинала налегать на еду, закидывая в себя все съестное, до чего могла дотянуться. А когда наступал отходняк, Яга, обычно, вертясь перед зеркалом, разглядывала прибавившую в объеме фигуру, стараясь прогнать из воспоминаний вчерашние хуки, апперкоты, подсечки, запрещенные удары промеж ног и прочие атрибуты мухоморного берсерк-режима.

Нынешнее утро отличалось лишь тем, что вместо зеркала у старушки было отверстие старого колодца, в котором она застряла.

– Чем глубже нора, тем интереснее в нее падать. Главное, не есть слишком много пирожков с незнакомых столиков, – бормотала Яга, пытаясь протиснуть свое раздобревшее туловище в жерло колодца.

Получалось очень медленно, и она возмущалась себе под нос, дергая ногами в такт каждому слову.

– Гребаный. Мать. Его. Метаболизм. Нельзя. Было. До. Вечера. Подожда-а-а-а-а-а-ать… – заорала она, набирая скорость.

Вопль закончился беззлобным матом, обозначившим момент соприкосновения с дном.

Яга встала и огляделась. Прямо перед ней начинался ничем не подсвеченный, выложенный камнем проход. Старушка хмыкнула и шагнула в сырую темноту тоннеля. Прошаркав на ощупь пару десятков шагов, она, наконец-то, догадалась отцепить от пояса перемотанную промасленной тряпкой ветку и чиркнуть над ней несколько раз огнивом.

Факел занялся сразу же, высветив сырые камни тоннеля, очертания трех дверей метрах в двадцати впереди и три пары отражающих свет пятнышек, судя по всему, чьих-то глаз. Яга пожала плечами, двинулась вперед, и вскоре факел осветил обладателя отражающих факел зрачков. Точнее, обладательницу.

– Надо было Горыныча сюда отправлять, – усмехнулась старушка, разглядывая трехглавую собаку. – Вы с ним как-то гармоничнее смотрелись бы.

– И тебе здравствовать, – ответила средняя голова собаки-мутанта.

– Ты как здесь оказалась, Цербера? – делая ударение на второй слог имени, поинтересовалась Яга.

– Лето, сезон отпусков, – пояснила левая голова, – подменяю вот.

– За троих, значит, работаешь? Надоело, небось?

– Аж вою с тоски в темноте да сырости. А тут еще блохи. Кто их только выдумал? – зверюга принялась чесать задней лапой затылок левой головы. – Короче говоря, после адского пламени, знаешь ли, не сахар.

– Кстати, сахар! – воскликнула Яга и достала из кармашка кубик рафинада, чудом уцелевший из всего, что она собирала вчера со стола. – Будешь?

– Буду, – облизнулась средняя морда, а вся Цербера радостно завиляла хвостом.

– Но только у меня один кусочек всего. Кого угощать?

– Меня, – хором отозвались все три головы.

– А чего это сразу вас? – возмутилась средняя. – У меня ж спросили…

– Да какая разница, – перебила ее левая голова, – желудок-то один. Мне давай.

– А ты думаешь, нам вкусовых ощущений испытать не хочется? – возразила правая.

– А ты что, особенная какая-то? – оскалилась левая. – Не мешала б средняя, я б тебя точно укусила.

– Слышишь, ты! – негодующе перебила средняя. – Кому это я тут мешаю? Да я самая полезная! Потому и сахар мой!

– С чего это вдруг ты самая полезная? – ехидно поинтересовалась правая голова.

– С того, что восемьдесят процентов атак на меня приходится, и кусаю я первая! Значит, и сахар мой.

– Ой, да когда последний раз нам кусать кого-то приходилось? Все на старых заслугах выехать пытаешься!

– Ага! Как жрать, так тебе удобнее всего, потому что ты по центру. И удовольствие от еды ты получаешь, а как за гигиеной следить, так левая или правая, потому что нам, видите ли, ближе…

– Но я действительно не могу дотянуться!

– Короче, сахар мне! – заявила правая. – Потому что я за гигиеной слежу и мне этот вкус перебить надо.

– А чего это тебе? – возразила левая. – Раз уж на то пошло, то за гигиеной мы обе следим. Я по четным, а ты по нечетным числам.

– В том то и дело, что я по нечетным. В году несколько месяцев тридцать первого заканчиваются. А после него сразу первое. И получается, что я вылизываюсь чаще! Вот разве я не права? Давай хоть у Яги спросим!

– Чего скажешь, бабка? – дуэтом поинтересовались левая и правая головы.

– Скажу, – ухмыльнулась Яга, – что будете так тявкать да скулить, сменщиков не дождетесь из отпуска.

– Чего это?

– Я, по-вашему, в колодец от нечего делать полезла?

– О, кстати! – осенило левую голову. – А чего это ты сюда приперлась?

– Шумно тут у вас, вот и приперлась. Скулеж ваш из колодца за версту слышно. Люди стороной обходят, да царю-батюшке жалуются: страшно, мол. Он хотел колодец засыпать к чертовой матери. Говорит, мол, все равно сухой лет пятьдесят уже. Да мы втроем отговорили.

– Кто «мы»?

– Я, да Кащей…

– Кащей? – Цербера вновь принялась чесаться. – Это которого братец родной из окошка полетать отправил?

– А ты откуда знаешь? – удивилась Яга.

– Ну как же! – принялась объяснять средняя голова, пока левая и правая пытались выгрызть насекомых из шерсти. – Он у нас недолго побыл, да пользы принес много. Башковитый по части химии да физики! Систему зеркал нам сделал. Да так хитро их расставил, что от одной свечки в подземном царстве светло, словно на земле в рассветный час, становится. Аид теперь непослушных мертвых электричеством бьет. Радуется, как ребенок. Все потому, что Кащей этих… как их… аккумуляторов из металлов разных наделал.

– Этот может, – довольно прокомментировала Яга.

– Словом, когда предписание пришло отпустить Кащея вашего, Аид его лично через Стикс перевез. На том берегу руку жал и обещал теплое местечко, когда тот умирать надумает.

– Долго ждать придется, – ухмыльнулась Баба Яга, вспоминая заветную Кащееву иголку.

– А кто третий отговаривал? – теперь собака-мутант пыталась почесать задней лапой среднюю шею. Получалось плохо.

– Горыныч.

– Это кто такой?

– Вы б с ним общий язык нашли, – ухмыльнулась Яга, перекладывая факел в другую руку. – Такой же, как и ты, трехголовый. Только рептилия.

– А чего ж ты, а не он пришел, раз общий язык нашли бы?

– Не пролез бы, – хмуро ответила Яга. – Слушай, я, собственно, чего пришла-то. Не могли бы вы тут прекратить завывать в три горла?

– Да мы и не выли, – раздосадовано ответила левая голова.

– Пока блох не подцепили, – добавила средняя.

– Всякие наказания у Аида видели, но блохи – это за гранью добра и зла, – подвела итог правая.

– А ежели докучать насекомые не будут, тихо додежурите?

И, пока Цербера энергично кивала всеми тремя головами, Яга достала откуда-то из складок юбки мешочек с четырьмя вышитыми на нем буквами – «ДУСТ».

ПОСЛЕ

– Блохами животное маялось, от того и выло, – закончила свой рассказ Баба Яга. – Теперь к тебе вопрос, Кащеюшка: почему ты именно к Аиду попал после того, как тебя братец из окошка выкинул?

– Есть такая теория, что каждый попадает после смерти в то место, в которое верил. И, видимо, она рабочая. Потому что мне ближе всего античная мифология.

– Батюшки-святы! – прижала ладони к щекам Яга. – Это ж надо подготовиться! Местечко покомфортнее себе придумать и поверить в него успеть.

– Придумай, – усмехнулся Кащей, поглаживая воткнутую в ворот камзола иголку. – А я, кажется, себе все придумал уже.

– А нас после смерти просто не станет, – флегматично сообщил Горыныч. И пояснил, в ответ на удивленные взгляды: – атеисты мы.

– Ну, так-то оно, конечно, логично, – согласилась Яга. – Но мой тебе совет: определился бы ты, пока не поздно. Глядишь, с единорожками по радуге еще побегал бы, после смерти-то.

– Мне тяжело во что-то верить. Я помню ночное небо еще с двумя лунами, – пояснил свою позицию Горыныч и перевел разговор в другое русло: – трехголовая, говоришь?

– Ну а чего ж, одному тебе с тремя головами красоваться?

– Эх, надо было мне колодец выбирать, – мечтательно произнесли головы Горыныча хором.

– Я сначала тоже так подумала, но нет, – возразила Яга.

– Это почему?

– Нечего химер плодить! Извращенец чешуйчатый. Она – собака, ты – змей. А дети кто получатся? Змеебаки?

– Трехголовые змеебаки, – уточнил Кащей. – Я до сих пор не понимаю, как ты в нору под дубом проскользнул. С колодцем бы так не прокатило. Яга, вон, и то еле пролезла.

– По правде говоря, если б не пирожки, то дело двигалось бы гораздо быстрее, – призналась бабка.

– Хм, – задумчиво хмыкнула левая голова Горыныча, – у меня дело двигалось быстрее как раз благодаря пирожкам.

СЕЙЧАС

– О боже! Я опаздываю! Королева будет недовольна! – пропищал кролик, пряча часы на цепочке в карман и прыгая в нору.

Но вместо того, чтобы исчезнуть под землей, зверек завис в воздухе, удерживаемый за куцый хвостик когтями трехглавого змея.

– Знал бы ты, как я недоволен, – сообщил кролику Горыныч, разглядывая зверька. – Меня впервые за очень много лет пригласили на общественное мероприятие. Мне радовались дети. Мне не пытались отрубить головы или завязать шеи в узел. С моих анекдотов смеялись. Но выяснилось, что второго дня праздника не будет. А знаешь почему?

– П-п-п-почему? – заикаясь, спросил кролик.

– Потому что ты по норкам прыгаешь.

– Я н-н-не виноват.

– А потихоньку можно было? А? Незаметненько, а? – поинтересовался Горыныч, встряхивая кролика с каждым вопросом. – Чтоб людей не смущать? А я теперь, голодный, должен выяснять, что происходит?

Будто в ответ на последний вопрос откуда-то из карманов кроличьего жилета выпал пирожок. Змей прекратил встряхивать кролика и стоя на одной лапе, протянул вторую к еде. Сверху, на корке, чуть более припеченный слой образовывал слова.

– «Съешь меня», – прочитал Горыныч и откусил маленький кусочек одной из пастей.

– Не на-до! – заверещал кролик.

Но было поздно. Проглотив кусочек непрожеванным, гигантская трехголовая рептилия принялась уменьшаться до тех пор, пока сама не стала размером с кролика.

Но, даже потеряв в размерах, агрессивности Горыныч не утратил. Теперь он схватил кролика за горло. Только уже не кончиками когтей, а всей лапой. Удерживая остатки пирожка в зубах средней пастью, змей прорычал:

– Ты что со мной сделал, пушистый? Возвращай все назад!

– Не-не-не могу, – вновь начал заикаться зверек. – У меня жид-жид-жидкости нет для роста.

– И где ее взять? – сдавил Горыныч горло кролику чуть сильнее.

– Та-та-там, – показал тот лапкой куда-то вглубь норы.

– И, я так понимаю, выбора у меня нет?

Кролик отрицательно помотал головой, подтверждая, что выбора нет. Горыныч сказал:

– Поехали! – и, не отпуская ни шею, ни пирожок, махнул крылом и сиганул в нору.

В полете выругался, перехватив кролика поудобнее, чтобы не свернуть ему шею и, расправив крылья, стал планировать, снижаясь по спирали. Нора была вертикальной и очень глубокой. Но, в конце концов, Змей и кролик приземлились в круглом зале с множеством одинаковых дверей. В центре стоял огромный стеклянный стол с флаконом, этикетка которого гласила «Выпей меня».

– Оно? – спросил Горыныч у кролика.

Тот коротко кивнул.

– Не уходи никуда, – сказал Змей и, взмахнув крыльями, взлетел на стеклянную поверхность.

Взял флакон в лапу, вцепился в пробку зубами и не успел сделать глоток, как тут же стал увеличиваться в размерах. В какой-то момент поверхность стола не выдержала, и предмет мебели рассыпался дождем осколков. Кролик испуганно рванулся в сторону и, в очередной раз прокричав, что опаздывает, скрылся за одной из дверей.

– Хм. А удобная штука, – улыбнулся Горыныч, переводя взгляд с недоеденного пирожка на флакон. – Значит, что там у нас?

И потопал к той двери, за которой скрылся говорящий кролик.

– Есть кто живой? – спросил он, просунув голову в открывшийся проем.

Комната представляла собой длинный обеденный стол, заставленный чашками и чайниками.

– Новенький! Заходи! – обрадовано пригласил сидящий во главе стола мужчина в странной шляпе. – Наливай себе чай.

Змей подошел к столу, переложил флакон и недоеденный пирожок в одну лапу и взял освободившейся чайник, попытавшись наполнить ближайшую чашку. Оттуда ничего не лилось.

– Но он же пустой! – заметил Горыныч.

– В том-то и дело.

– Тогда зачем предлагать то, чего нет.

– Из гостеприимства, – уверенно ответил мужчина в шляпе.

– Времени у нас целое ведро, – сообщил дремавший на стуле комок серой шерсти и в подтверждение своих слов постучал лапкой по стоявшему на столе ведру.

Горыныч вытянул левую шею и заглянул в посудину.

– Я в недоумении, – сообщила левая голова, разглядывая содержимое ведра. Внутри лежали часы разных моделей: с кукушкой, наручные, карманные, настенные, настольные и даже несколько песочных.

– А чего непонятного? – вновь подал голос серый комок.

Горыныч пригляделся внимательнее и угадал в очертаниях шерстяных изгибов мышь-переростка.

– Все непонятно.

– Хорошо же, когда в запасе есть немного времени, – буркнула мышь. – А теперь будь добр, заткнись. Я посплю, пока у меня есть время.

– Время до чего?

– До суда.

– Суда?

– Ну да! Туда-сюда и до суда! – вклинился мужик в шляпе и отпил из своей чашки.

– Ребят, вы тут в своем уме? – настороженно спросила средняя голова.

– Иног-ног-да, – послышался знакомый голос с другого края стола.

– Кролик? Ты же опаздывал!

– Ну да, – согласился белый кролик и кивнул на спящую мышь, – но, слава богу, у Сони есть ли-ли-лишнее время.

– Дурдом, – констатировала правая голова.

– Но безобидный, – согласилась средняя.

– Идем дальше? – спросила левая голова Горыныча.

– Ага, – дуэтом согласились правая и средняя.

И гигантская рептилия покинула помещение.

– Здрасьте, – поздоровался Змей, просунув левую голову в следующую дверь и с любопытством оглядывая подобие судебного зала.

Судя по всему, здесь только что разбили гигантское зеркало, потому что осколки еще отскакивали от пола, когда он сюда заглянул.

– Стража! – заверещала злобная женщина, восседающая за судейским столом. – Отрубите хотя бы эту голову!

– Я извиняюсь, – Горыныч протиснулся в двери целиком, – но с какой это стати?

– Три! – захлопала в ладоши женщина, – втройне веселее! Рубите все!

К змею заковыляли прямоугольные человечки, до боли напоминающие игральные карты. В руках у них были топоры. Кащей пригляделся внимательнее – это и вправду были карты. Только ожившие.

– Дурдом, – констатировала правая голова.

– Потенциально опасный, – подтвердила средняя.

– Приготовиться к дезинфекции! – скомандовала левая.

Все три набрали в грудь воздуха и одновременно выдохнули.

Карты вспыхнули, разъедаемые пламенем, их стало корежить под воздействием высокой температуры. Горыныч же вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. И столкнулся с кроликом.

– Мне на суд! – сообщил кролик.

– Амнистия, – сообщил Горыныч и зашагал к следующей двери.

ПОСЛЕ

– Сгорело все. Ну, кроме комнатки с чифирщиками. Я потом пирожок доел, из норы вылетел и жижу допил, чтоб нормальный размер принять.

– А чифирщиков за какие-такие заслуги в живых оставил?

– Не знаю. Они прикольные, – улыбнулась левая голова змея.

– Царь-то убивать всех под корень не просил. Ему надо было, чтобы кролик не бегал. Ну так он и не будет, – подхватила средняя голова.

– Суд-то отменили, – сказала правая, и все трое заржали.

– А с церковью что?

– Да мало половин… тьфу ты! – понимая, что говорит что-то не то, выругался Кащей и поправился. – В смысле, я был не один.

СЕЙЧАС

Кащей, стараясь максимально сочетать скорость и бесшумность, шел вперед. Эхо, гуляющее по многочисленным коридорам, извивающимся во всех мыслимых направлениях, дезориентировало. Разбросанные тут и там кости, не всегда человеческие, цепляясь за ноги, раздражали. Запах чадящих факелов вызывал ощущение легкой тошноты.

Спертый воздух подземного лабиринта становился с каждым шагом теплее, но Кащей не останавливался, ориентируясь на мешанину звуков, постепенно становящихся громче и разборчивее. Бессмертный уже четко различал отдельные части звукового пазла. Лязг и скрежет железа, агрессивное рычание, треск дерева. Отдельной нотой в этой какофонии звучала беззлобная, почти восторженная ругань.

Очередной поворот вывел его к распахнутой, а точнее, выбитой массивной двери. Из-за нее, собственно, и доносился шум, который теперь, когда Кащей достиг его источника, логичнее было назвать грохотом. Осторожно выглянув из-за едва держащегося на петле куска двери, Бессмертный увидел двух добрых молодцев, измывающихся над какой-то крупногабаритной краснокожей образиной, утыканной по всему телу рогами разной величины и изогнутости.

Демон, а это был именно демон, плакал, шмыгал носом, просил развязать и отпустить. Но парочка была непреклонна. Одного Кащей узнал сразу. Личность второго была ему незнакома.

– Не работают твои приемчики, Балда, – отметил незнакомый.

– Странно, – пожал плечами Балда, разглядывая ладонь и в очередной раз складывая пальцы для щелбана. – Раньше всегда срабатывало.

– Может, раньше не такие крепкие попадались? – предположил второй.

– Может, – пожал плечами Балда и вновь щелкнул громадного беса по лбу.

– Ребятушки, ну прекратите, пожалуйста. У меня от ваших щелбанов песня в голове. И она мне не нравится, – причитая, попросил демон.

– Какая?

– Мало половин, мало-мало половин, – плаксиво напел тот.

– Где черевички, супостат?! – грозно спросил второй, поднося кулак к широким демонским ноздрям.

– Да хрен с ними, с черевичками, Вакула, – осадил его Балда. – Мы, вон, сейчас камешек драгоценный изо лба у него выбьем, на деньги сменяем, сколько хочешь черевичек купишь. Да таких, что и царице не снилось, а уж Оксане твоей, так и подавно.

– Не надо выколупывать, – взмолился демон.

– Да как ты его выбьешь, – проигнорировал просьбу Вакула, – ежели кристалл – одно целое с черепом?! Уже и ножом ковыряли и огнем жгли, а ему хоть бы что...

– Может, под углом определенным надобно? – задумчиво спросил сам себя Балда, согнул пальцы и вновь щелкнул демона по лбу.

– Ай! – взвизгнул тот. – Опять заиграла!

– Та же самая? – заинтересованно спросил Балда.

– Мало половин, мало половин, – грустно запел демон, одновременно пуская слезу и кривляясь. – Мало половин, мало-мало половин… Я открываю мир других мужчин…

­– Срамота какая! – сплюнул в сторону Балда.

– Нда, набил ты ему головушку, – пробормотал Вакула. – Мне его почему-то жалко становится.

– А за что его жалеть-то, врага рода человеческого? – задорно поинтересовался Балда, уже в который раз щелкнув демона по лбу. И попросил: – Не бузи!

– Не бузю, – согласился демон, – хотя мне от этой мелодии в голове очень бузово. Мало половин…

Балда ударил по кристаллу еще раз, и демон, отчаянно взвизгнув «Мало половин», с радостью потерял сознание.

– Ну вот, – расстроился Вакула, – теперь точно не узнаем, где черевички взять.

– Да на кой тебе те сапожки? Ты ж вроде бы выпрашивал одну пару.

– Да понимаешь, – замялся Вакула, – со свадьбы-то не один годок прошел.

– Сшорхала, что ль? – засмеялся Балда.

– Да не.

– А чего тогда?

– Чувства у нас притупились… – отводя взгляд, сообщил Вакула.

– И?

– Ну, сапоги теперь надо…

– Да что я из тебя по одному словечку вытягиваю-то?

– А, так его раз так! – махнул рукой Вакула и принялся рассказывать: – Проела мне плешь моя Оксана. Мол, близость у нас не та, остываю я, мол, к ней. А как тут не остыть? Ты пойди-ка, помаши кувалдой, да меха горна покачай. Но не хочет ненаглядная слышать. На свой счет все принимает. А тут у Солохи книжку углядела срамную, в которой повествуется, как через это самое… ну того…

– Через поебаться? – простодушно подсказал Балда.

– Ну, да. Вот через разнообразие в этом самом огонек страсти снова разжечь.

– А сапоги то-тут причем? – не понял Балда.

– Ну дык наряд такой.

– Она их на себя надеть собирается?

Вакула кивнул.

– И чего помимо сапог ей надобно? Долго мы на чертей под церквями охотиться будем?

– Ну… – по интонациям Вакулы и тому, как он прячет в пол глаза, было понятно, что от обсуждаемой темы парню не по себе. – Плетку я ей кожаную, как она просила, сплел. А больше ничего и не надо.

– Во дела! Чего только люди не придумают, чтоб по-человечески не ебстись-то! Истину говорю тебе, Вакула, ведьма твоя Оксана. Нормальная баба сапоги с дьявольской ноги надеть не решилась бы, а эта, наоборот, кроме них надевать ничего не собирается! – изумился Балда. Затем, посерьезнев, предложил Вакуле: – Так может я лучше Оксане твоей щелбана дам, дурь из нее выбью?

– Не можно, – тоскливо проговорил Вакула. – Люблю я ее.

– Ой, чувствую я, приведут тебя бабские затеи к печальной участи.

– Мало половин, мало-мало половин! – бодро начал пришедший в себя демон, но Балда, не отвлекаясь от разговора, отпустил ему очередной щелбан и адское порождение вновь утухло.

Его напарник почесал затылок, обошел красную, усеянную шипами разной величины тушу и спросил, показывая характерный жест пальцем вдоль шеи:

– Может, мы этот камень вместе с головой на поверхность поднимем?

– Да он же твердый, как кирпич. Чем ее от тела отделять?

– А камешек, говоришь, не отколупывается?

– Бесполезно, – махнул рукой Балда, – намертво в череп врос.

– Ну так и на кой он тебе нужен? Мы, вообще-то, за черевичками сюда полезли, а не за камнем.

– И черевички поищем. Но камешек из башки у этого дурня сколупнуть все ж таки хотелось бы. Уж больно красивая вещица.

Слушая беззлобный диалог напарников, Кащей так увлекся, что не заметил усиливающегося запаха серы. Точнее, заметил, но было уже поздно. Реальность стала трескаться, будто яичная скорлупа, и в образовывающиеся огненные расщелины посыпались черти. А спеленатый по рукам и ногам красный гигант жизнерадостно сообщил:

– Я открываю мир других! – и снова запел: – Мало половин, мало-мало половин…

Теперь слова мотивчика звучали, словно издевательски-угрожающий намек, под который и завязалось побоище.

Поначалу дело у парочки шло споро, и визжащие противными голосами черти, разлетаясь в разные стороны и ударяясь оземь, рассыпались дымными облачками пыли. Но на смену развоплощенным тварям из пышущих жаром щелей в пространстве лезли новые. Количество мелких бесов не уменьшалось. И когда черти стали наседать совсем плотно, а Вакула, отбиваясь от них, матом спрашивать сам себя «зачем ему такая Оксана?», Кащей с криком:

– Держитесь, мужики! – выскочил из своего укрытия.

– Коша! – радостно воскликнул Балда, раздавая щелбаны налево и направо. – Пришел в себя!?

Кащей не ответил, но метнулся к пышущему жаром разлому реальности, доставая на ходу медный медальон с вычурным узором и вынимая из ворота куртки заветную иглу.

– Куда ты?! – закричал на него Балда. – Помогай давай!

– Я и помогаю, – огрызнулся Бессмертный, прикасаясь к одному из ответвлений разлома медальоном и начиная выписывать вокруг узоры иглой. Разлом в месте Кащеевых манипуляций затягивался.

– Ты!!? – заорал связанный демон. – Опять?!

– Не опять, а снова, – не отвлекаясь от своего занятия, парировал Кащей.

Балда и Вакула, не забывая раздавать щелбаны и крестить набегающих бесов, удивленно выпучив глаза, следили за развивающимся между Кащеем и демоном диалогом.

– Опять все портишь!

– Не порчу, а исправляю, – возразил Бессмертный, начиная сращивать следующий разлом.

Когда все дыры в реальность были закрыты, черти превращены в пыль, а связанный красный демон охрип от извергаемых проклятий, Кащей спрятал медальон, прикрепил иглу к вороту камзола и обратился к Вакуле с Балдой:

– Парни, мне кажется, я знаю, как решить обе ваши проблемы.

– Погоди, а откуда ты знаешь этого? – кивнул Вакула на связанного демона.

– Конкурирующая с Аидом фирма, – пожал Бессмертный плечами. – Недобросовестной рекламой умерших в свою версию ада переманивал.

– Вот те раз! – удивился Вакула. – Ад, значит, не один?

– Не один. И у некоторых даже свой собственный, – подтвердил Кащей. – Так вот. Камешек я вам помогу достать. И сапожки, каких Оксана твоя в самых откровенных фантазиях представить не могла, тоже предоставлю.

– Так ты слышал, о чем мы разговаривали? – настороженно поинтересовался кузнец.

– Слышал, – кивнул Бессмертный, – но тут же забыл. Слово джентльмена. Что у вас в спальне происходит, меня не касается.

– Тогда от чего ж помочь стремишься? Какая твоя выгода в этом?

Кащей устало вздохнул, рассказал о том, как его компанию пригласили на бал под предлогом амнистии. И о том, как эта самая амнистия плавно перетекла в просьбу навести в окрестных подземельях порядок, чтобы простой люд не смущать.

– А когда спустился, выяснять что происходит, смотрю – вы уже здесь, и половина работы сделана. Так отчего бы не помочь тем, кто помог мне?

– Звучит правдиво. Так как, говоришь, нам камень из головы у чудища вынуть? – перешел к делу Балда.

– Не смей! Не смей им помогать! – закричал демон.

– Извини, Дьябло, ничего личного, – развел руками Бессмертный. И обращаясь к Балде: – Ты с основами физики знаком?

– С кем?

– Такое выражение как «кинетическая энергия», тебе о чем-нибудь говорит?

ПОСЛЕ

– Щелбаны, конечно, Балда знатно раздает, – констатировал Бессмертный, – но сила без знания втрое меньше пользы приносит.

– И что ж, достали драгоценность из черепа? – поинтересовалась одна из голов Горыныча.

– Достали, – кивнул Кащей. – Уперли башкой в камень, чтоб та часть головы, в которой кристалл, свободной была, Балда его в затылок тюкнул, камешек и вылетел.

– А сапожки Оксане тоже нашли?

– Ну... – замялся Кащей, – почти.

– Как это, почти?

– Да они покрасивше демонских будут, – начал оправдываться Бессмертный. – Тоже высокие, каменьями шитые. Кто б ни надел, опять же, в пору по размеру становятся...

– Ребяты! – подала из избушки голос Баба Яга. – Сапоги-скороходы никто не видел? Запропастились куда-то.

Кащей сделал вид, что не слышит вопроса и, видя это, Змей шепотом спросил:

– Что, правда? Скороходы для постельных игрищ?

Кащей кивнул, и Горыныч захохотал в три глотки.

– Разнообразил ты им семейный быт, – заговорили головы, перебивая друг друга.

– Так и представляю, как она голая в одних только этих сапогах…

– Шаг сделала к любимому…

– И за околицей деревни оказалась...

– Н-да... Не приживется на Руси садо-мазо...

Еще какое-то время головы хихикали, а старушка, наконец понявшая, куда ушли ее сапоги, злобно материлась, обзывая Кащея барыгой, идиотом и почему-то коммунистом. На вопрос: «почему коммунист?» Яга объяснила, что именно они распоряжаются чужими вещами, как своими собственными.

– Кристалл-то хоть себе забрал? – спросила старушка, устав ругаться.

– Не-а, – помотал головой Кащей и принялся объяснять с оправдательной интонацией: – Балда, знаешь, как его по затылку долбанул! Камень куда-то вглубь пещер и улетел. Искали-искали, так и не нашли.

– Тьфу, – сплюнула бабка в окошко, – коммунист, барыга, идиот, да еще и раззява.

И вновь скрылась в избушке.

– Слушай, а ведь и вправду, въедливый мотивчик, – подала голос левая голова Горыныча, после чего все нестройно запели:

– Мало половин, мало-мало половин.

В КОНЦЕ КОНЦОВ

Вечерело. Василиса и Кащей сидели на дворцовых ступеньках. Царь, довольный отчетом, только-только покинул крыльцо, отправившись куда-то в недра замка и напевая прилипший мотивчик про половины, которых мало. Бессмертный рассказывал:

– Когда кристалл у демона изо лба выбили, сам он ссыхаться начал и прямо-таки на глазах мумией стал. Видимость там, при факелах, не ахти была, но сдается мне, что это все-таки когда-то была баба. Почему еще так думаю, потому что шептало оно одну и ту же фразу. Эти олухи не разобрали, но я ближе всех стоял.

– И что ж за фраза? – спросила Василиса.

– Весь мир пожалеет, когда я вернусь.

– Откуда вернется? Из ада? – предположила Василиса. – И почему она туда попала? Может, с ней плохо поступили? И от этого она стала вместилищем демонической силы?

– Не парься, – посоветовал Кащей. – Со временем, может быть, не мы, а наши потомки, поколений через двадцать-тридцать, поймут значение того, что сказала эта несчастная, порабощенная потусторонними силами. Главное, что артефакт здесь.

И Бессмертный положил на ступеньку между собой и Василисой тот самый бесовской кристалл.

– Ко лбу только никому не прикладывай, – посоветовал он. – Мир еще не готов ко второму пришествию такого демона. Так что, пусть он у тебя до этого самого пришествия и полежит. И будем надеяться, оно никогда не наступит.