Трофей для Хищника

24

Я рада отсрочке, но знаю, что дальнейшего разбора полетов не избежать. Мне страшно и стыдно. Стыдно за то, что мне нравится, желание Игоря Михайловича узнать про Марка. Он единственный, кто встал на мою защиту. А страшно, потому что рассказ про мужа-абьюзера может показать меня как бесхребетную амебу и еще сильнее утвердить Игоря Михайловича в том, что меня можно присвоить как трофей.

Сережа остается в машине, а Игорь Михайлович ведет меня в дом. Нажимает кнопку звонка, на удивление. Вскоре дверь открывает женщина лет пятидесяти, немногим моложе моей мамы. Собранные в пучок темные волосы, очки для чтения, утонченные запястья выдают в ней интеллигентную особу, но одета она, как прислуга — в темную водолазку и юбку, поверх которых надет белый передник с кружевами.

— Добрый день, Игорь Михайлович, — добродушно кудахчет она. — Рада, что вы заехали!

— Привет, Алла. Как он сегодня? — спрашивает Игорь Михайлович с порога.

— Ворчит, — женщина и правда напоминает заботливую маму. — Но меня узнал. Проходите, пожалуйста.

Мы входим в дом, и Алла закрывает за нами дверь, а потом заглядывает Игорю Михайловичу в лицо и спрашивает.

— Ой, что это с вами? Лед принести? — в голосе слышу настоящую озабоченность. — Может, пластырь?

Игорь Михайлович отмахивается и направляется к лестнице на второй этаж.

— Пластырь, если несложно, пожалуйста, — говорю ей вполголоса.

Алла жестом призывает меня за собой на кухню и открывает один из шкафчиков. Чего тут только нет! Собственную аптеку можно открывать. И все разложено аккуратно по назначениям препаратов.

Она вытаскивает с одной из полок упаковку бактерицидных пластырей и добавляет к ним блистер с тонкими, похожими на перемычки. Самое то для раны Игоря Михайловича. Благодарно принимаю, прячу выданное в сумку и обещаю вернуть в следующий приезд, подтверждая тем, что я работаю на Игоря Михайловича.

Затем догоняю его наверху. Он стоит перед одной из дверей, будто не решается войти, а заметив меня, толкает ее и перешагивает порог.

Вхожу следом. Огромное пространство комнаты поделено пополам стоящей по центру больничной каталкой, рядом с которой стоит медицинское оборудование, высокий крутящийся стул, этажерка для препаратов, а чуть поодаль — кресло-качалка, накрытая покрывалом ручной работы.

На каталке, укрытый по грудь, лежит морщинистый сухой старикан с седыми жидкими волосами. Игорь Михайлович подходит ближе, и я замечаю их сходство. Тот же нос, брови… похоже, они — отец и сын. У меня возникает жгучее ощущение, что Игорю Михайловичу почти физически больно смотреть на своего отца в таком состоянии. Он с сожалением глядит на осунувшегося старика и произносит, обращаясь явно ко мне:

— Сначала родители заботятся о нас, как могут, а потом мы заботимся о них так, как они заслужили, — звучит невероятно задумчиво и загадочно. — Знакомься, Михаил Павлович, мой отец.

Тот вдруг будто спохватывается, начинает вертеть головой и вскоре останавливает взгляд на сыне.

— Что? Кто здесь? Это ты? Уйди, я не хочу тебя видеть! — каркает надтреснутым голосом. — Уйди, Олег! Убирайся!

Игорь Михайлович вздыхает.

— Это я, Игорь, — поправляет отцу подушку. — Твой сын. Помнишь меня, пап?

На этой фразе голос почему-то рычит металлом. Наверное, тяжело любить человека, который принимает тебя за другого и за что-то ненавидит.

— Алла! Алла! — вдруг начинает вопить Михаил Павлович. — Убери отсюда посторонних!

Игорь Михайлович досадливо цыкает и кивает мне на дверь. Кажется, он чего-то хотел от отца, но не добился и теперь злится. Нам навстречу в комнату вбегает Алла и сразу направляется к каталке. Начинает успокаивать Михаила Павловича, а мы выходим из комнаты и идем на выход.

Игорь Михайлович велит Сереже везти нас домой и устало упирает голову в спинку сиденья, всем видом показывая, что сейчас не расположен к разговору. Ну вот и славно. Может, и не придется мне распространяться про Марка? Да плевать на Марка, сейчас меня больше беспокоит ссадина у Игоря Михайловича на щеке. Она широкая и глубокая. Кровь уже запеклась, но если бросить так, кожа срастется плохо! Красивое лицо Игоря Михайловича дополнит уродливый шрам.

Внутри возникает противоестественное желание не дать этому случиться. Сама не знаю, почему. Мне должно быть плевать, но не получается. То ли из благодарности, то ли из просто человеческой доброты, а может, из медицинского долга я хочу обработать и скрепить пластырем края раны, чтобы кожа схватилась правильно.

Вскоре Сережа уже заводит машину за высокие кованые ворота особняка.

— Игорь Михайлович, — начинаю аккуратно, когда мы заходим в дом, а следом Сережа заносит сумку с моими вещами. — Я знаю, что мне первой разговор начинать нельзя, но вы же сами о себе не позаботитесь… Позвольте, пожалуйста, обработать рану на лице?

Он пронзает меня таким тяжелым взглядом, что меня буквально пригвождает к стене. Нет уж. Я так просто не отступлюсь. Не струшу.

— Иначе шрам будет, — произношу назидательно. — Я этого не хочу, потому что… — все-таки тушуюсь по его черным взглядом и добавляю что первое приходит на ум: — мне нравится ваше лицо.

Опускаю голову, чтобы уйти от зрительного контакта, но Игорь Михайлович вдруг ласково тянет меня за подбородок. Заставляет снова посмотреть на себя.

— Ну раз так… — мурлычет, как кот, и улыбается уголками губ. — Аптечка в кухне, возьмешь все необходимое — приходи ко мне в спальню. Я пока приму душ.