Труп на балетной сцене

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

— Умер? — Джульет выронила трубку радиотелефона, и та закатилась под подушку, на которую она облокачивалась. Порывшись, она извлекла ее. — Что ты несешь?

— Антон умер, — повторила Рут. — Час назад, в палате интенсивной терапии. Только что позвонил Грег. У него был сильный жар, невероятный. Температуру так и не сумели сбить. Он буквально сварился.

— Господи помилуй! — Джульет, пытаясь обрести самообладание, скосила глаза на часы: двенадцать минут седьмого. — Что сказали доктора? Его накачали наркотиками?

— Накачали? — эхом отозвалась хореограф, выделив голосом слово. — Нет, сказали, что он принимал экстази.

— Что принимал?

— Экстази. Эк-ста-зи. Распространенный уличный наркотик. В каком монастыре ты обитаешь?

Джульет выпрямилась в постели.

— Это что, смертельный яд? Или передозировка?

— Нет, конечно, не яд. От него у людей возникает волшебное чувство. — Рут помолчала, потом заговорила спокойнее: — А еще врачи полагают, что никакой передозировки не было. Они не могут объяснить, откуда такая реакция. Антон танцевал, в зале было жарко, возможно, произошло резкое обезвоживание организма, — вот все, что было сказано. Но он умер. Как это могло произойти? Джульет, что мне теперь делать?

Осознав, хотя и немного поздно, что поспать больше не удастся, Джульет встала и направилась на кухню.

— Слушай, Рут, — спросила она, спускаясь по лестнице, — ты когда-нибудь замечала, чтобы Антон принимал наркотики?

— Нет, а что?

— А вообще-то танцовщики ими балуются?

— Еще как. Особенно «химией» и кокаином.

— Вот как? — искренне удивилась Джульет. А такие бесподобные фигуры. Она добралась до кухни и, прижимая телефон плечом к уху, взяла чайник. — Рут, вчера ты что-то шептала на ухо Антону. Сразу после сцены с апельсинами. Что ты говорила?

— Не помню. Кажется, спрашивала, не тревожит ли его лодыжка и…

— И как? — перебила ее подруга, задерживаясь у раковины и наливая воду.

— Сказал, что нет. Жаловался на легкое головокружение. А так ничего особенного. Я посоветовала быть сдержаннее и не выпендриваться.

— Да, он был из тех, кто любил повыпендриваться. — Только тут до Джульет стало доходить, что Антона Мора больше нет, что он умер. — Почему он тебе улыбнулся и похлопал по руке?

— Понятия не имею. Наверное, уже поплыл. Как он мог это сделать перед самым прогоном?..

Пока Рут продолжала стенать, Джульет выглянула в переднюю убедиться, что рюкзачок Антона все еще там.

— Джульет! — Рут перешла ко второй части беседы, принялась договариваться о встрече. — Ты меня слышишь? Можешь подъехать?

— Извини. Подъехать куда?

— В студию. Поддержишь меня сегодня? Грег объявит о том, что случилось, а мне следует подумать об изменении в составе исполнителей. Да что там думать, надо менять солистов. Ну, хватит болтать. — И, не дождавшись ответа, повесила трубку.

— Хорошо, приеду, — буркнула Джульет в мертвый телефон, заварила кипятком пакетик чая в кружке и отправилась в туалет. Но при этом все время думала, как и почему Антону Мору выпало умереть таким молодым. Мысли путались, печаль сменяли прагматически-практичные соображения. Когда вчера она расхваливала немца после обеда с Патриком, тот был абсолютно трезв и немного не в духе. Во всяком случае, не в настроении ликовать и резвиться. Ее собственный опыт баловства наркотиками растворился во мраке времен, но Джульет смутно помнила, что между приемом дозы и наступлением реакции существовал период напряженного ожидания, повышенного внимания к любому внутреннему ощущению, к самой шальной мысли — не это ли начало блаженного улета? — и стремления скрыть свое состояние от окружающих. Ничего подобного она не заметила в Антоне.

Как ни было рано, но день начался. Солнечный луч высветил хрусталь окна в ванной. Джульет плеснула водой на лицо, причесалась и спустилась на кухню глотнуть в необычном утреннем освещении чаю. Охватив ладонями кружку, она позволила себе вернуться мыслями к собственным делам и с удовольствием вспомнила шесть страниц, которые вечером удалось произвести на свет, прежде чем ее сморил сон. Теперь лорд Саффилд со дня на день сделает предложение Кэролин Кастингэм, и с этого момента «Лондонская кадриль» покатится своим чередом.

Джульет успела принять душ, одеться и сидела за письменным столом, когда вскоре после девяти раздался звонок консьержа. Ответила Эймс; она направлялась в свой маленький кабинет забить сотворенную вчера порцию романа в компьютер и теперь заглянула в соседнюю комнату, где Джульет в поисках имен листала «Реестр пэров» издания 1807 года. Леди Портер давала вечеринку и ждала немало гостей. К тому же «Реестр пэров» был неплохим противоядием от грустных мыслей после вчерашних событий.

— В холле детектив Мюррей Лэндис, — сообщила Эймс, ее интонация явно содержала вопрос.

Джульет подняла глаза. В ее голове были сплошные Августы, Фредерики и Джемаймы.

— Мюррей? — с сомнением переспросила она, словно Эймс предлагала ей еще одно имя для «Лондонской кадрили».

— Из полицейского участка Западной Семьдесят четвертой, — добавила помощница. — Желает видеть вас.

— О, это, видимо, по поводу Антона Мора. — Джульет встала из-за стола, но вдруг замерла. — Мюррей Лэндис? Я знавала одного Мюррея Лэндиса в Редклиффе. Студента Гарварда. С факультета искусств.

— Не исключено, что это другой, доктор Бодин, — предположила Эймс и старательно состроила непроницаемое лицо. Она упорно называла так Джульет и упорно надевала на работу костюм и чулки. Джульет иногда разбирало любопытство: какой она была девочкой? Наверное, точно такой же, какой суждено было стать через пятьдесят лет: высокой, бледной, сосредоточенной, наблюдательной и абсолютно компетентной. Эймс не мучилась рефлексией и была из тех детей, которые рано ушли в себя; без тени улыбки выдавала даже самые умненькие суждения. Веселой и экспансивной Эймс никогда не была и уже никогда не станет, но она отличалась верностью, что, наверное, превыше обычной дружбы. У Эймс было своеобразное — тонкое, сдержанное, словно бы подсушенное, — чувство юмора. Не исключено, что на свой манер она и в эту минуту хохотала над своей работодательницей.

— Сказать, чтобы его пропустили наверх? — спросила она.

— Да, да, разумеется, — ответила Джульет, — проводите его в библиотеку, — и сама направилась туда. Мысли трепыхались в голове, как мышь в мышеловке. Разве принято, чтобы детективы являлись домой? И почему сначала к ней, а не к Грегу или Максу? Неужели полиция в самом деле полагает, что это она опоила Антона Мора? А что сталось с тем Мюрреем Лэндисом? Они познакомились, когда он еще на первом курсе начал встречаться с ее соседкой по комнате в общежитии, Моной. С этой Моной они с тех пор не виделись. Джульет слышала, что она вышла замуж за дипломата и уехала в Норвегию, и…

— Мисс Бодин? — На пороге библиотеки появился высокий, худощавый мужчина с темными глазами, длинным, крючковатым носом и на удивление плоскими скулами. У него были смуглая кожа, короткие вьющиеся волосы. Джульет показалось, что сломана переносица. Она машинально отступила на шаг. Одно дело — смотреть на выцветшие фотографии родителей и смеяться над их потешными костюмами и прическами, и совсем другое, — взглянуть на лицо, которое вы привыкли видеть молодым, но вдруг оно мгновенно состарилось и уже принадлежало человеку среднего возраста. Это стресс. Но в конце концов (хотя привычка мирит нас с худшими из спецэффектов), каждый из нас Дориан Грей.

Джульет уставилась на полицейского, на ее лице отразились радость, смущение, испуг. Мюррей за прошедшие годы вырос и изменился. Сутулость в зачаточном состоянии была заметна и в девятнадцать лет. Оливковая кожа задубела, жесткие курчавые волосы подернула седина. Нос словно еще больше загнулся вниз. Но маленькие темные глаза все так же блестели, и острый взгляд производил впечатление совершенной мужественности. Его свободные брюки цвета хаки сильно потерлись внизу, от куртки отрывалась пуговица. Но одежда хорошо сидела на долговязой фигуре.

Он тоже узнал ее — Джульет поняла это по глазам. И, когда подошел пожать руку, она вспомнила студента-скульптора, с плечами, покрытыми перхотью, который отовсюду притаскивал всякую рухлядь — старые машины и игрушки, детали мебели и столовое серебро. Он был подвижен и напорист, словно наэлектризован энергией. Из тех мальчишек (Джульет в те годы еще думала о них как о «мальчишках»), которые постоянно звенят монетами в кармане, расхаживают по комнате, а при разговоре машут руками или качают ногой. Много раз Джульет уходила из общежития, чтобы оставить Мюррея и Мону наедине, и, когда, сонная, возвращалась под утро, заставала их вместе в постели. Она не помнила, что послужило причиной их разрыва. Ревность? Какие-то сексуальные неурядицы? Обычная беда беззаботной, любвеобильной Моны. Джульет всегда помнила Мюррея (как помнят людей за подобные вещи) — ведь это именно он первым процитировал ей сетования Э. М. Форстера,[7] который утверждал, что невозможно «обратиться лицом к фактам», ибо факты — все равно что стены комнаты: поворачиваешься к одной, но три другие остаются за спиной. Вот таким и был этот человек — открытым, любопытным, полным необыкновенного энтузиазма и неожиданным в суждениях. И еще он был добрым, отзывчивым, терпеливым — а как иначе удалось бы поладить с Моной? И (по мнению Джульет) — талантливым. Глядя на него, Джульет подумала: наверное, есть менее подходящие кандидатуры на роль полицейских Нью-Йоркского управления, но сразу ей в голову никто не пришел.

— Джульет Бодин? Полагаю, это вы?

Джульет не замечала за ним такого сильного бруклинского выговора. Но внезапно вспомнила, что отец Мюррея, а может быть, и дядя были копами. Он учился в Гарварде на стипендию и, если задуматься, это в какой-то мере спровоцировало их разлад с Моной. Задиристый Мюррей подозревал, что дочка богатея из пригородов, у которой выправлены зубы и заново слеплен нос, видит в нем не личность, а социальный курьез.

— Ничего, если я сяду? — спросил полицейский, пока Джульет стоя предавалась воспоминаниям.

— Конечно, пожалуйста.

Она вернулась в настоящее, усадила Мюррея в удобное кожаное кресло, предложила кофе и спросила, как он поживал все это время.

— Нормально поживал. А ты хорошо выглядишь. Хотя прошло столько лет…

В голове пронеслась ужасная мысль — она сильно изменилась.

— Да, столько лет. — Ее слова прозвучали негромким эхом.

— Смотрю, ты процветаешь. — Полицейский обвел глазами дорогое жилище: тяжелые шторы на окнах, стеллажи с книгами по стенам и видневшуюся в открытую дверь лестницу на второй этаж. У Джульет слегка екнуло сердце — они вернулись к той самой теме, которую обсуждали в давние времена: деньги, престиж; у кого они есть и у кого их нет.

— Повезло, — просто ответила она. — Книги хорошо расходятся.

— Ты писательница?

— Исторические романы. Сочиняю под псевдонимом.

— Ты всегда была смышленой.

— А что сталось с твоим искусством?

— По-прежнему занимаюсь. Сейчас работаю над тенями. Свет и тени. Если хочешь, как-нибудь покажу. Это трудно объяснить.

— С удовольствием.

— Кстати, тебе нечего смущаться денежной темы. — Вспышками проницательности Мюррей отличался и в прошлом. — Я это в себе преодолел.

— Поздравляю.

— Женился на деньгах, — рассмеялся он. — Потом развелся с деньгами.

— Сочувствую.

— Давняя история. А теперь послушай, зачем я пришел. — Мюррей подался вперед, и его лицо посерьезнело. Джульет заметила, что исчезла юношеская болтливая суетливость, но напористость осталась прежней. И еще он пах, как раньше: мылом «Слоновая кость», кофе, мужским дезодорантом с прослойкой собственного мужского запаха. Должно быть, половой аттрактант, подумала Джульет. Пробило даже сквозь насморк. Как славно снова повидаться. Она вспомнила жуткий час, когда в общежитии они ждали Мону. Ничего не произошло, но их явно потянуло друг к другу. — Этот парень, который умер сегодня утром, Антон Мор, он был твоим другом? — спросил полицейский.

Джульет объяснила, как оказалась в студии Янча. Она подумала, что Мюррей может вспомнить и Рут по учебе, но он не вспомнил.

— Так ты считаешь, кто-то подсыпал мистеру Мору наркотик? — продолжал детектив. — Именно так я прочитал в рапорте.

— Не знаю, — покачала головой Джульет, отметив про себя официальное «мистеру Мору». Как странно слышать такое от прежнего мальчишки. — Просто пришло в голову. Кстати, у меня здесь его вчерашние вещи, в том числе бутылка колы, из которой он пил. Взяла домой, думала, утром отвезу в больницу. — При мысли о том, что теперь казалось вчерашней наивностью, на глаза навернулись слезы, но Джульет пересилила себя и не расплакалась.

Зато брови Мюррея поползли вверх.

— Хочешь сказать, что его рюкзак оставался у тебя всю ночь? — По его тону можно было понять, что Джульет совершила нечто безрассудное, даже преступное. Неужели Мюррей подумал, что она решила присвоить рюкзак?

— Да.

— Ты слышала когда-нибудь о цепной ответственности за судебную улику?

— Нет, а зачем это мне?

— Жаль. Это документ, который определяет, когда и в чьем распоряжении находилась та или иная вещественная улика. Если бы ты вчера отдала рюкзак офицеру Пелтцу, мне не пришлось бы интересоваться, что с ним происходило за последние шестнадцать часов. Доходит? Так почему ты не отдала его офицеру полиции?

Джульет выпрямилась в кресле. Она понимала, что, даже изображая верх достоинства, не производит особого впечатления, но разве от нее убудет, если взять да и выпрямиться? Что нашло на этого типа? Забыл, сколько раз она сматывалась из собственной комнаты, чтобы он спокойно забавлялся с Моной? Минуту назад она обрадовалась, увидев Мюррея, но оказалось, что тот предпочитает строго официальные отношения.

— Потому что я понятия не имела, что Антон умрет, — отозвалась Джульет как можно спокойнее. — Вещи принадлежали Антону. И я собиралась вернуть их ему. Кстати, почему офицер Пелтц не взял их сам? Я сказала ему, что Антон пил из бутылки. Почему он не спросил о ней?

— М-м-м… — протянул Лэндис. — Я хочу понять, почему ты высказала предположение, что в питье мистера Мора могли что-то всыпать?

— Ничего подобного я не предполагала. — Джульет понимала, что ее тон стал язвительным. Но в конце концов, это не ее вина. Пусть Лэндис пеняет на собственную безапелляционность. — Мне вообще не следовало в это встревать, — раздраженно продолжала она. — Я заявила офицеру Пелтцу только то, что Антон пил колу, но не заметила, чтобы кто-то крутился возле его бутылки. И пыталась объяснить, что Антон не похож на человека, который принимает наркотики. Тем более сомнительно, чтобы он сознательно решил рисковать таким ответственным представлением. Ты, видимо, не понимаешь, насколько важен прогон.

Она в нескольких словах объяснила суть вчерашнего события: как много ключевых фигур студии впервые смотрели постановку и какое это имело значение для труппы. Потом описала обычно сдержанную манеру Мора и то, как во время прогона менялось его поведение, пока не наступила подобная взрыву развязка.

Лэндис не перебивал. Он достал из внутреннего кармана маленькую записную книжицу и с таинственными паузами вписывал в нее слово-другое. Сначала Джульет решила, что он заносит сообщаемые ею детали. Но постепенно поняла: все не так просто.

— Прости, — перебил ее полицейский, — я до сих пор не вполне понимаю. У тебя были серьезные основания подозревать, что кто-то хочет насолить мистеру Мору? — Он порывисто подался к ней, темные глаза сузились. Джульет испытала физическое потрясение, когда поняла, что в ней видят не свидетеля, а подозреваемую. Что он там писал? Отмечал несоответствия в ее показаниях, возможные мотивы, что-нибудь насчет ее невольных жестов?

Но с другой стороны, вопросы свидетельствовали, что он понятия не имел о ловушке недельной давности в ящике с канифолью. Иначе не был бы таким неверующим, несообразительным. Джульет поспешила прояснить ситуацию:

— Да, основания были. Надо было с самого начала тебе рассказать. — И она, улыбаясь, как можно короче описала падение Антона и его травму. — Я уверена, что тальк всыпали в конце общей репетиции. Все видели расписание и знали, что потом в зале останется один Антон. Значит, ловушка была расставлена на него.

Детектив Лэндис кивнул. Но, против ее ожиданий, не смягчился и шевельнул ноздрей, словно пытался сдержать усмешку.

— Порошок талька в качестве грозного оружия. Что-то новенькое. Но тем не менее — уголовное преступление. Ты сообщила об этом Пелтцу?

— Как-то не пришло в голову.

— Понятно. — Джульет показалось, что Мюррей произнес это достаточно зловеще. — А что последовало за тем, как ты проинформировала о тальке администрацию студии?

Она рассказала, как Грег разослал сотрудникам письма. Слушая себя, Джульет сама удивлялась, почему Флитвуд не принял серьезных мер, чтобы оградить от опасности своего протеже и бывшего любовника. Разве ничего нельзя было предпринять?

— Кто-нибудь откликнулся? — спросил Лэндис.

— Нет.

— Нет, — подхватил Мюррей, и его глаза сузились. — Мор не называл Флитвуду возможного злоумышленника?

— Не знаю, — ощетинилась Джульет. Ей было неприятно, что все время приходится защищаться. — Спроси его самого. Но поскольку никто не откликнулся, я решила ближе познакомиться с исполнителями «Больших надежд».

— Присматривалась?..

— Присматривалась, прислушивалась и задавала вопросы, — нехотя согласилась Джульет.

— Строила из себя частного сыщика?

— Так и знала, что ты это скажешь!

— Ты в курсе, что в штате Нью-Йорк, чтобы заниматься частным сыском, необходима лицензия? Мисс Ренсвик тебе платила за услуги, которые ты ей оказывала в студии Янча?

— Естественно, нет, — отрезала Джульет. — Мне даже в голову не приходило, что я изображаю частного детектива! — «Интересно, — подумала она, — если бы я была мужчиной, Мюррей бы тоже взял со мной такой тон?» — Я вообще ничего не изображала, — добавила она.

Взгляд полицейского стал откровенно скептическим.

— Кстати, — поинтересовался он, — разнюхивая, что и как, ты, случайно, не спросила у Мора, не подозревает ли он кого-нибудь?

— Не спросила.

— Не спросила, — повторил он и глянул так, словно получил очередное доказательство ее злого умысла. Но правда состояла в том, что Джульет ни в коем случае не собиралась показывать, что ей известно о ловушке в ящике с канифолью, в которую попался танцовщик. Она считала это внутренним делом студии Янча и не собиралась обсуждать происшествие даже с жертвой. Кроме того, Джульет понимала: Грег и Рут беспокоятся о своей звезде и отвергают всякие предположения, что выпад совершен специально против него.

Но, взглянув на детектива Лэндиса, она решила, что эти аргументы не убедят полицейского.

— Таким образом, твое весьма тесное общение со студией Янча было целиком и полностью альтруистическим?

Джульет наконец потеряла терпение.

— Неужели тебе взбрело в голову, что это я устроила так, что Антон поскользнулся? — взорвалась она. — Или вчера уморила его?

— С моей точки зрения, ты была в центре и того и другого события, — ответил Мюррей.

— Господи!

Да кто он такой, чтобы ее судить? Джульет столько лет даже не вспоминала о нем.

Мюррей некоторое время смотрел на нее, затем круто поменял манеру разговора — потеплел, демонстративно отложил записную книжку, положил длинную ногу на ногу и улыбнулся.

— Ну, и что мы накопали? — Теперь тон стал очень дружелюбным. — Вычислила плохого парня? Думаешь, Мор кому-то засел в печенках?

Джульет колебалась. Минуту назад она бы использовала все, что угодно, только бы отвести подозрения от себя. Но она не поверила внезапной перемене в поведении полицейского. И ей не светило подставлять других.

— Понимаю, никому не охота наговаривать на людей. — Мюррей прочел сомнение на ее лице. — Но все-таки скажи, о ком ты думаешь? Ты же там все вынюхивала. Кого подозреваешь? Дай мне наводку.

Джульет смущенно поерзала.

— Я не пришла к определенному выводу. — Слушая себя, она понимала, что мямлит. — Только выяснила, что у Мора были связи с несколькими коллегами.

— То есть?

— Ну… с балериной Олимпией Андреадес… — по мере того как Джульет произносила имена, ее лицо краснело все сильнее, — с другой… Лили Бедиант и с самим Грегом Флитвудом. Может быть, с кем-нибудь еще, но мне не сказали.

Она совсем расстроилась, когда Мюррей взял записную книжку и принялся заносить фамилии. Но когда он поднял глаза, не заметила в них никакого интереса.

— Кто-нибудь из этих людей состоит в браке?

— Нет… я по крайней мере не знаю.

— В таком случае их нельзя считать подозреваемыми.

Джульет собиралась возразить, но следующий вопрос полицейского отвлек ее внимание:

— А ты сама?

— Хочешь спросить, замужем я или нет?

— Именно.

— Нет, не замужем. Неужели подозреваешь меня?

— Просто спрашиваю. Так это ты сделала?

— Разумеется, нет. С какой стати?..

— Ты не любила Мора?

— Я его даже не знала.

— Знала достаточно хорошо, чтобы утверждать, что он не из тех людей, которые употребляют наркотики.

— Он произвел на меня такое впечатление. — Джульет снова начала раздражаться. — Послушай, если это я, зачем мне было обращаться к Пелтцу и?..

— Как обстояли дела с постановкой? — перебил ее полицейский. — Возникали трудности? Как исполнители относились к твоей подруге Рут?

В последние несколько лет, отчасти по воле случая, а отчасти — потому, что на его территории было много театров, концертных залов и музеев, подозрительные смерти деятелей искусств стали чем-то вроде специализации детектива Лэндиса. Он распутывал самоубийство в Музее национальной истории и еще одно — известного покровителя американского фольклора. Он знал хитросплетения отношений в Нью-Йоркском историческом обществе, систему безопасности «Метрополитен-опера» и схему руководства несколькими не бродвейскими театрами. Балет оказался для него новой сферой. Но Мюррей не сомневался, что во всяком творческом коллективе есть трения.

— Все относились к ней вполне нормально, — пробормотала Джульет.

— Давай колись. Я не собираюсь выдвигать обвинение в убийстве только потому, что у хореографа были трудности с труппой. В таком случае убили бы ее. Расскажи, что она за человек?

Джульет вздохнула. Была не была, сказала она себе. Если хочешь помочь, надо говорить откровенно.

— Рут ужасна… то есть танцовщики без ума от ее работы, уважают ее, так и рвутся получить партию в «Больших надеждах», но она… как бы получше выразиться, чтобы стало ясно, как к ней относятся другие… у нее мозги с вывертом. Рут груба, требовательна, несговорчива, раздражительна. Я сама бы ее убила!

— Но вряд ли Антона Мора убили, только чтобы насолить ей.

— Мне кажется, его вообще не собирались убивать. С какой стати ему умирать, если он принял всего лишь экстази?

Мюррей кивнул, соглашаясь с ее логикой.

— Судебно-медицинский эксперт еще не сказал своего слова. Вскрытие скоро состоится. Но такие случаи бывали — пару десятков раз во время оргий в Англии. Человек принимал экстази, часами танцевал в душном помещении и не пил достаточно жидкости. Происходило нечто вроде перегрева — некоторые выживали, другие нет. Но тогда танцевали часами. — Полицейский развел руками. — В нашем случае несколько иная ситуация.

— Совершенно верно. Вот что я думаю: кто-то решил насолить Рут, выставив ее идиоткой перед спонсорами и коллегами, и для этого опоил Антона. Прогон — миг ее триумфа, возможность показать, чего она стоит. А вместо этого — фиаско. Вот, например, балерина Лили Бедиант — ты уже записывал ее фамилию, — она хотела танцевать Эстеллу, но Рут дала ей партию мисс Хэвишем. Ты читал «Большие надежды»?

— Конечно. Ты о той свихнувшейся старухе?

— Именно. По нынешним понятиям, свихнувшаяся — дама среднего возраста. Лили — девушка с характером. Я думаю, это ее возмутило.

— С характером — в смысле способная на насилие?

— Увы, не знаю… но то, что ершистая и запоминающая обиды, — точно.

— Кто тебе сказал, что она недовольна?

Джульет объяснила.

— И ты веришь этой Тери Малоун?

— Да.

— А может, у нее свой камень за пазухой?

— Насколько мне известно, нет.

— Скажи, кому ты еще доверяешь? Рут?

— На все сто. Она — личность. Никак не меньше. Только… только у нее немного с людьми не складывается.

— А с тобой? Тебе она нравится? Ты ей желаешь добра?

— Со мной? Я же тебе говорила, она моя лучшая подруга.

— А ты, случайно, не собиралась вставить ей палку в колесо? — криво ухмыльнулся полицейский. — Не стесняйся, скажи. Я сам художник — пойму. Знаешь, как говорят: человеку мало успеха — хочется, чтобы друг споткнулся.

У Джульет пропало все возмущение.

— Что с тобой, черт побери? Ты ничему не веришь?

— Не особенно, — спокойно ответил Мюррей. — Я полицейский и занимаюсь расследованием.

— Вижу, ты принимаешь свою работу всерьез, — с жаром проговорила Джульет.

— А ты бы хотела, чтобы я относился к предполагаемому убийству с юморком?

— Разумеется, нет, — остыла она. — Только не понимаю, почему со мной надо разговаривать так, словно я Джеффри Дамер!

У Мюррея снова дернулась ноздря, но он сказал только:

— Давай вернемся к нашему делу. О ком ты мне могла бы еще рассказать? Что за Виктория — женщина, которая поехала с ним в «скорой помощи»?

— Не Виктория, а Викторин. Старший наставник по танцам. Жесткая дамочка, но сомневаюсь, чтобы она задумала подобную гадость. Хотя Тери говорила, что она сильно разозлилась из-за Бедиант. Лили — ее протеже.

— Что ж, это мотив.

Джульет пожала плечами:

— Рут сказала, что Викторин сама хотела ставить этот проект. Но я не вижу ее в роли отравительницы Антона. Викторин живет танцем и в начале своей великолепной карьеры сама прекрасно танцевала. И к тому же она не преступный тип.

— А кто преступный?

Она ничего не ответила, только смутилась, и это не укрылось от Мюррея. Он снял ногу с ноги и снова подался вперед:

— Слушай, Джульет, если ты в самом деле считаешь, что совершено преступление, и хочешь, чтобы его раскрыли, то должна мне помочь. Произойдет что-нибудь новенькое: ограбление, изнасилование, и мне придется переключаться. Так всегда бывает. Поэтому время играет ключевую роль.

— Хорошо, — нехотя ответила она. — Я не знаю, зачем ему вредить Антону или Рут. Это Мэгвич, то есть тот, кто его исполняет: Райдер Кенсингтон. Из кордебалета. Он муж Электры Андреадес, одной из звезд, она танцует Эстеллу во втором составе. Олимпия — ее сестра. Райдер — крупный мужчина диковатого вида. Мне кажется, в нем чувствуется нечто дурное. Олимпия сказала, — Джульет замялась, — что он груб, даже жесток с женой. Трудно себе представить. Никак не могу.

— Это тебе сообщила его свояченица?

— Да, у меня сложилось впечатление, что они довольно откровенны между собой…

— Завели шуры-муры?

— Никогда не приходило в голову!

— Неужто? Выходит, у тебя не голова, а поляна в солнечных пятнах. Ну, продолжай. Значит, Антон был звездой. А кто теперь займет его место?

— Пока неизвестно. Рут решает сегодня утром.

— А твое мнение?

— Самый логичный выбор — Харт Хейден. Он второй Пип, Пип второго состава.

— Он был в зале, когда Мор упал?

— Мы все были. Вся труппа находилась в репетиционной.

— А этот Харт Хейден хорош?

— Великолепен.

— В таком случае почему он не стал звездой номер один?

— Мне надоело говорить «не знаю», — тряхнула головой Джульет. — Помощник Рут признался, что Харт не тот типаж, который она хотела. Недостаточно приземленный, слишком воспаренный или вроде того.

— Но сейчас, по-твоему, он получит партию?

— Не вижу никого другого.

— А раньше, когда ему не досталась роль в первом составе, он злился или нет?

Мюррей откинулся на спинку кресла и снова положил ногу на ногу. Левая нога на правом колене принялась покачиваться. Джульет пришло в голову, что он, наверное, специально сохранил свой бруклинский выговор. Этот выговор обезоруживал и служил хорошую службу в общении со многими людьми. И, как потом оказалось, Мюррей мог в любую минуту с ним распрощаться и говорить так, как хотелось. Что же касалось выговора, он был своего рода «билингвом». Напомнил Джульет ее приятельницу-пуэрториканку, которая могла в середине фразы переходить с испанского на английский.

Дружелюбие Мюррея последних нескольких минут было как будто неподдельным, но Джульет не могла поверить, что он оставил все подозрения. Ей впервые пришло в голову, что хороший детектив должен быть хорошим актером.

Джульет снова помотала головой:

— В самом деле без понятия. Однако не вижу причины. В этом сезоне Харт исполнял заглавные партии в нескольких балетах и был прекрасным учителем Антона.

— Он учил Мора?

— Существовали такие вещи, которые Харт знал, как делать, а Антон — не знал. У Мора нет… то есть не было такой основательной, как у Харта, классической школы. И вообще, Харт необыкновенно образован. Поэтому Рут иногда просила его преподать Антону уроки: как выполнять поддержку, сколько шагов сделать в том или ином эпизоде.

— И он справлялся?

— Абсолютно. Был очень терпелив и… деликатен.

— Деликатен, потому что Антон был обидчив?

— Любой творческий человек обижается, когда ему на людях указывают, что и как. А ты разве нет?

Наступила очередь Мюррея пожимать плечами.

— А тебе самой Антон нравился? — Полицейский подался вперед и так пристально посмотрел в глаза Джульет, что той сделалось неловко.

— Я уже упоминала, что едва знала его. — Она изо всех сил старалась выдержать взгляд.

— Когда-нибудь оставалась с ним наедине?

— Нет… то есть да, — поправилась она. — На несколько минут в тот самый день, когда мы познакомились. Он пытался со мной заигрывать. Во всяком случае, я так поняла.

— Неужели? И в чем это проявлялось?

Джульет невольно улыбнулась:

— Не в очень многом, если учесть, что я была с ним всего несколько минут.

— Ты с ним спала?

Джульет отвела глаза и откровенно рассмеялась:

— Мюррей, мы оставались вдвоем не больше двух минут. И только что познакомились.

— И это все?

— Все.

— М-м-м… — Полицейский покачал головой, словно соединяя воедино различные детали. — М-м-м… — Он посмотрел на наручные часы, хотя часы на камине ясно показывали без пятнадцати десять. — Эксперт начнет вскрытие в половине одиннадцатого. Поеду посмотрю. А потом заскочу в студию.

— О! — вскочила на ноги Джульет. — Тогда не забудь забрать его вещи. — Она бросилась в переднюю и вернулась с полотняным рюкзачком немца. — Вот барахло Антона. Бутылка внутри. Обязательно отдай ее на проверку.

— Ты серьезно считаешь, что его опоили?

— Не могу представить ничего иного. В начале репетиции он был в полном порядке.

— Но он вполне мог сам проглотить экстази. Еще до прихода в студию. Согласна?

— Не думаю, — твердо ответила Джульет, продолжая стоять. — Он слишком заботился о своей карьере. Непременно отдай на анализ.

Полицейский фыркнул, словно стараясь подавить смешок.

— Я вижу, ты всерьез убедила себя, что ему что-то подмешали в бутылку.

Взгляд Джульет стал холодным и твердым. Ее перестал развлекать разговор с детективом Лэндисом.

— До вчерашнего дня я знать не знала, что слово «подмешать» все еще употребляется в английском языке, — съязвила она. — Я гражданка, я свидетель. И считаю, что напиток необходимо проверить. Я своими глазами видела, как не менее полудюжины человек приближались к бутылке и по крайней мере трое прикасались к ней.

— Вот как? Кто такие?

— Лили Бедиант, Райдер Кенсингтон и Харт Хейден, — выпалила без колебаний Джульет. — И еще Электра Андреадес, Викторин Вэлланкур и Грегори Флитвуд подходили к ней. Каждый их них мог это сделать. Я не смотрела на Антона каждую секунду.

— А из тех, кто прикасался к бутылке, кто-нибудь ее поднимал, сыпал что-нибудь внутрь?

— Нет, — нехотя признала она. — Просто передвигали с места на место, чтобы не свалить. Я сама ее чуть не сшибла, когда подошла похвалить Антона.

— И ты тоже? — Полицейский насмешливо изогнул бровь. — Я слышал, на вчерашнем сборище подавали шампанское. Скажи, ты много пила?

— Прости, не поняла.

— Я спросил: ты пила вчера шампанское в студии перед прогоном?

— Один маленький бокал.

Мюррей оценивающе посмотрел на нее:

— А до этого что-нибудь ела? Или приняла на голодный желудок?

Джульет с досадой почувствовала, как щеки опять вспыхнули.

— Перекусывала.

— С пивком?

— Нет, со стаканом шардонне. Но это ничуть не нарушило мою способность замечать, что творится вокруг.

— Разумеется. — Интонацией и бруклинским выговором Мюррей ясно дал понять, что очень в этом сомневается. Но тем не менее кивнул и взял рюкзак Антона. — Отвезу в лабораторию. Тебе прислать копию отчета?

— Я бы не отказалась. — Она изо всех сил пыталась побороть смущение. — В том случае, если в напитке что-нибудь обнаружат.

— Хорошо, — кивнул детектив и как бы между прочим спросил: — Ты, случайно, не открывала пробку после того, как завинтила ее в студии?

— Конечно, нет!

— Вот и ладно. — Он наконец поднялся.

Но Джульет почувствовала, что полицейский ей не поверил, и, поддавшись внезапному порыву, взорвалась:

— Слушай, Мюррей, ты же не будешь утверждать, что это я пыталась навредить Антону? Или хотела подтасовать улики?

— Ни в коем случае. Предпочитаю размышлять, а не возводить на людей напраслину.

— И на том спасибо.

— Но учти, тот факт, что некто проживает в шикарной квартире, еще не избавляет его от подозрений в убийстве.

— Что такое? — взвизгнула Джульет. — Нет, я вижу, денежная тема все-таки не дает тебе покоя!

Полицейский рассмеялся, но негромко, словно бы про себя.

— Может, ты и права. Только не бери в голову: если бы я в самом деле считал тебя виновной, мы бы не беседовали tet-a-tet в твоей маленькой, уютной светелке. А сидели бы в полицейском участке с магнитофоном, и кто-нибудь из моих парней снимал бы официальный допрос.

Мюррей подхватил рюкзак и собрался уходить, но вдруг повернулся и ослепительно улыбнулся. Сверкнули белоснежные зубы, засияли глаза.

— Рад был повидаться. Только сделай мне одолжение — не уезжай никуда из города.