Туве Янссон: работай и люби

Кто этот смелый натуралист?

Туве и Ева Коникова обменивались письмами на протяжении двадцати с лишним лет. С течением времени поток писем ослабел, а язык подчас частично менялся на английский. В канун Рождества 1961 года Туве написала Еве, вспоминая все, что было между ними за эти годы. Местами тон письма дышит грустью: многие из общих друзей умерли, остальные просто ушли из жизни Туве. Печаль сквозит в строках этого письма. Рафаэль Гордин, обожаемый семейный доктор, советчик и друг, умер. Все контакты с Самом Ванни были утеряны. Тот успел развестись, жениться вновь и обзавестись сыном, имя которого, как смутно припоминала Туве, было не то Микаел, не то Даниел. На самом деле мальчика звали Микко. «Мы больше не видимся с Самом», — с горечью писала Туве. Уже целую вечность она не видела Тапсу, да и Атос тоже практически не появлялся в ее жизни. Правда, с Атосом они иногда сталкивались на улицах города. «Он не утратил своего блестящего шарма, но успел сильно поседеть и научился слушать», — писала Туве Еве. Время от времени Туве встречалась с бывшей женой Сама Ванни Майей Туве, которая работала переводчицей, жила где-то довольно далеко от центра Хельсинки и, по мнению Туве, чувствовала себя очень одинокой.

В этом же письме Туве описывает царившую в семье атмосферу предпраздничного покоя: экономка Импи готовит рождественский ужин, Хам спит, Лассе и его жена Нита тоже уже дома, а сама Туве играет с черной кошкой Псипсиной, что по-гречески означает «кошка». Туве рассказывает, что в эти черно-белые зимние месяцы она занималась иллюстрациями к будущей книге, сборнику рассказов «Дитя-невидимка». Книга вышла в 1962 году. После смерти Фаффана Хам переселилась к Лассе, но после женитьбы молодые, которые ждали своего первенца, переехали в дом на улице Мерикату. Туве беспокоилась за мать, ведь Хам в скором времени должно было исполниться восемьдесят лет и время от времени у нее были проблемы со здоровьем. Она по-прежнему жила в старой квартире Лассе, и за ней присматривала одна из бывших подруг Туве.

Туве и ее кошка Псипсина

В письме Туве также пустилась в воспоминания о годах, которые она провела, иллюстрируя комиксы, вспоминая, как ей было тяжело и как она была счастлива, когда контракт наконец-то закончился. Оглядываясь назад, она называла этот период «семилетней зубной болью», а саму работу сравнивала с изжившим себя браком. Никакой радости от работы над комиксами она уже давно не получала.

После потраченных на комиксы лет Туве была полна решимости вернуться к важнейшему для нее занятию в мире — живописи. Она радовалась вновь обретенной свободе и строила планы на дальнейшую жизнь. Наконец-то у нее снова появилась возможность заниматься тем, чем ей всегда хотелось, — обратиться к заброшенному мольберту и кистям. Однако будущее пугало и одновременно завораживало ее.

«Пауза была довольно длинной, и кажется, что ужасно сложно начинать все заново. Старая манера письма стала мне чужой, а нового направления я пока еще не выбрала. И больше никто не считает меня художником. Для всех я Муми-мама, и ничего более. Это тяжело — как и всегда, когда начинаешь что-то новое, как мне кажется».

Благодаря комиксам у Туве теперь были деньги, и ей не приходилось жить в ежеминутной тревоге из-за долгов и неуплаченной аренды. Опять же сейчас рядом с ней была опора — Тууликки Пиетиля, которая, сама будучи художником, хорошо понимала, насколько сильны давление и стресс, сопровождающие творческий процесс.

Начинать все сначала особенно сложно, если в прошлом у тебя великолепная карьера и любовь 20 миллионов читателей, от всего нужно отказаться — и сделать это совершенно добровольно. Причиной такого выбора была не охота за славой или признанием. Туве совершенно не рассчитывала на то, что ее картины принесут ей успех, подобный славе, которую снискали комиксы. Туве оказалась в положении жонглера, который пытался удержать в воздухе все шарики [одновременно], но это оказалось невозможным. Теперь она целенаправленно выпускала из рук самый желанный и ценный шарик, владение которым вызвало больше всего восхищения, — комиксы. Всю свою высвободившуюся творческую энергию она направила на то, что до сих пор получило меньше всего признания, — на живопись.

После долгого перерыва Туве чувствовала себя в художественном мире беспомощным новичком, человеком, снова оказавшимся на старте. Самым тяжелым для нее было выслушивать критику коллег-художников в адрес ее комиксов. «В то время главенствовала мысль, что писать картины достойно восхищения, а вот если художник рисует комиксы, значит, он непременно „продался“, положив душу на алтарь коммерции. Я до сих пор не могу поверить, что люди действительно названивали мне и обвиняли в том, что я продала себя. В конце концов мне пришлось убрать свой номер из телефонного справочника. Отец, кстати, так гордился моими комиксами, что захватил их как-то с собой в ресторан и там демонстрировал своим друзьям».

Можно предположить, что именно эти обвинения заставили Туве с еще большим упорством держаться за мысль о возможной карьере художника и пробудили в ней желание показать недоброжелателям, на что она способна. А возможно, в ее представлении графика тоже стояла в иерархии ниже, чем живопись. Как бы то ни было, Туве вернулась к краскам споро и с полной отдачей. За первые четыре месяца она создала больше картин, чем за предыдущие десять лет, как писала она в 1960 году в своей записной книжке.

Словно подчеркивая, что начался новый период в ее жизни, Туве стала подписывать свои работы фамилией, а не просто именем, как она делала это ранее. Так появилась художник «Янссон» взамен прежней «Туве». Как писательница она, естественно, подписывала свои книги именем и фамилией. Использование одной фамилии в качестве подписи на картинах было в представлении Туве признаком зрелости. Это придавало ее деятельности ценность и заставляло держаться заданного высокого уровня. А может быть, ей хотелось дать знать критикам, что теперь она совсем другой художник — старше, целеустремленнее и опытнее, нежели раньше.

В 1959 году на пороге новой жизни Туве написала автопортрет, который назвала «Новичок». На картине она в повседневной одежде, длинных брюках и свитере стоит, облокотившись на любимый и часто встречающийся на ее картинах венский стул. Выражение лица на портрете — безмятежное, но решительное, взгляд направлен на мольберт. Полотно сосредоточено на самом главном, автор избавился от деталей.

На стыке 1950–1960-х годов в Финляндии быстро росла популярность информализма, одного из течений абстрактного искусства, который стал увлечением многих. Это было некогда утерянное чувство, которое так долго искали, последняя новинка из Европы. Информализм однозначно запал финским художникам в душу. Работы утратили строгую композицию и форму, количество используемых цветов уменьшилось. Даже самые строгие критики абстракционизма, такие как Э. Й. Вехмас, и те были в восторге от информализма. Давление со стороны общества заставило одобрить это новое направление даже тех художников, которые вначале противились новому веянию. Сам Ванни тоже попал под влияние информализма. В течение нескольких лет картины Ванни частично утратили свои строгие формы, и на смену буйству красок пришла приглушенность палитры.

В 1961 году в Финляндии прошла крупная выставка Ars, посвященная информализму. Это была одна из первых независимых международных выставок в стране. Большая часть представленных в ее экспозиции полотен по своему стилю принадлежали к чистейшему информализму. Тому, какое подавляющее действие оказало на художников новое направление искусства, посвящена карикатура Олави Хурмеринты, опубликованная в газете «Ууси Суоми». На карикатуре, изображавшей ежегодную выставку Ассоциации художников Финляндии, все без исключения работы являются крупными информалистскими полотнами. Среди них затерялся только один маленький натюрморт, выполненный в жанре реализма. Его пристально разглядывает неряшливого вида бородатый молодой человек и удивленно спрашивает: «Кто этот смелый натуралист?»

На этой выставке Туве представила натюрморт в серых тонах. Скорее всего, под «смелым натуралистом» автор карикатуры подразумевал именно ее. На выставке ее работу повесили отдельно от остальных, уж слишком резко она выделялась из всей экспозиции. Все остальные картины как на подбор были абстракциями, как и на карикатуре Хурмеринты, и представляли в основном информализм. Натюрморт Туве повесили в небольшой зал с графическими работами, хотя для него картина была чересчур велика. Туве так описывала чувства, которые в ней пробудила отчасти спровоцированная ее живописью карикатура: «Все остальные были абстракционистами, а я все рисовала чертовы банки на столе. Я не понимала, чувствовать себя польщенной или смущенной».

Результатом общественного давления стало то, что Туве в итоге понемногу тоже попала под влияние новых веяний и ее сюжеты стали более абстрактными. В новелле «Восьмидесятилетие» она описывает атмосферу, царившую тогда в художественной среде. Несмотря на то что это не автобиографический рассказ, его тематика наверняка навеяна теми ощущениями и является отголоском того нажима, который испытывала как Туве, так и ее коллеги-художники. В бабушке из рассказа слишком много от самой Туве.

«— Знаешь ли ты, что именно тогда процветал повсюду формализм, все должны были делать все одинаково. — Поглядев на меня, он увидел, что я его не поняла. Он объяснил: — Формализм — это все равно что непонятно рисовать, один лишь цвет. Получилось так, что старые, очень хорошие художники затаились в своих мастерских и попытались рисовать точно так же, как молодые. Они были напуганы и пытались рисовать точь-в-точь как молодые. Кое у кого получалось кое-что, а кое-кто утратил самого себя и никогда так и не обрел вновь. Но твоя бабушка сохранила свой стиль, и он у нее остался, когда все рухнуло. Она была мужественна или, возможно, упряма.

Я сказала очень осторожно:

— Но возможно, она не могла работать ни в одном стиле, кроме своего собственного?»[44]

Была ли бабушка смела и упряма, или все дело было в том, что она не умела писать иначе? Этим же вопросом можно задаться при изучении работ самой Туве. Тяжело отказываться от уже усвоенных навыков, изменять своим ценностям и отвергать принципы, пусть даже все вокруг поступают именно так. С другой стороны, не менее тяжело и грустно чувствовать, что ты падаешь с вершины, отстаешь от всяческого развития и от самых близких тебе по духу собратьев-художников. Книги-картинки авторства Туве «Что дальше?» и «Кто утешит крошку Кнютта?» доказывают, что у нее было в достаточной мере мастерства и что ей были присущи ощущение пропорций и умение обращаться с цветом. У нее были все предпосылки и необходимый талант для того, чтобы стать одним из лучших абстракционистов в стране.

Старательный художник

Туве работала очень старательно и на протяжении 1960-х годов регулярно устраивала персональные выставки, несмотря на то что испытывала стресс и неуверенность в правильности выбранного ею творческого пути. И все же решение вернуться к живописи было принято раз и навсегда. Она старалась не на шутку, возможно, сильнее, чем когда-либо. В 1960 году прошла ее выставка в Хельсинки. Туве ушла от своего прежнего галериста в совсем новую галерею «Пинкс», которой исполнилось всего несколько лет. Это место пользовалось популярностью у молодых художников. Перемену галереи можно считать сознательным жестом Туве, демонстрировавшим решимость влиться в общество модернистов. Спустя два года она провела новую выставку, на этот раз в галерее «Фенестра». Оценки критиков были удовлетворительными, но дифирамбы ей не пели. Помимо прочего, в рецензиях была отмечена неуверенность, проглядывающая в некоторых картинах, а также много писалось про поиск автором собственного стиля. Следующие выставки собрали такой же скудный урожай отзывов. На следующий год Туве организовала выставку в Тампере, в галерее «Хуса», а во второй половине шестидесятых годов (1966, 1969) прошли еще две ее выставки все в той же галерее «Пинкс». Совместная выставка с Тууликки Пиетиля прошла в 1969 году в городе Ювяскюля в музее Алвара Аалто. В общей сложности за десять лет Туве успела организовать пять персональных выставок и одну совместную. Это потребовало от нее немалых усилий.

«Стул», 1968, масло

Достаточно долго Туве придерживалась традиционного фигуративного искусства, но в итоге стала понемногу вносить в свои работы абстракцию. Полотно под названием «Два стула», написанное в 1960 году, все еще является фигуративным, тем не менее фон произведения в своем минимализме уже сведен к абстракции. Понемногу абстракционизм в ее работах усилился. Туве освоила это направление, как и большинство финских художников, совершив плавный переход к нему и понемногу исключив из своей живописи сюжетность. Ее первые абстрактные полотна появились на свет на десять лет позже, чем подобные полотна того же Ванни, однако Туве была далеко не единственной, кто догонял новую волну. Большинство ее полотен того времени отличаются сильной цветовой палитрой и весьма внушительны по размерам. На полностью или частично абстрактном фоне зачастую лишь намеком узнается некий предмет, например, на картину «Стул» (1968) опять попал ее старый «любимец» — уже много раз изображенный ею венский стул. Работы этого периода выполнены сильными мазками, они красивы и по своему духу полностью отвечают принципам информализма. Зачастую для этих абстрактных полотен Туве выбирала очень конкретные названия, например, «Петушиные бои», «Воздушные змеи», «Суоменлинна», тем самым словно подталкивая зрителя к необходимости искать в полотне сюжетную историю, которая, однако, не всегда там присутствует.

«Скалы», 1960-е годы, масло

Зачастую Туве выбирала в высшей степени абстрактные сюжеты, которые даже при предельно натуралистическом воплощении выглядели бы абстракцией. Обычно они удавались ей лучше других. К таким работам можно отнести картины «Шторм» и «Ураган». Пейзажи, и в особенности море во всех его формах, были излюбленными объектами вдохновения для Туве. Полотно «Прибой» — это замечательное изображение бескрайнего морского простора и царящей на нем мертвой зыби. В свою очередь, на картине «Восемь баллов по шкале Бофорта» изображено обуреваемое штормом море, складывающее из волн причудливую мозаику, которая вся дышит силой. Полотно «Выветривание», написанное в 1965 году, — это пейзаж, на котором бело-серый остров поднимается из волн на фоне темного неба.

Хотя Туве и решила вновь заняться карьерой живописца, сосредоточиться исключительно на живописи у нее все равно не получалось. Она бралась за заказы по иллюстрированию книг, продолжала сочинять книги о муми-троллях, а также писала другие тексты. Особенно высоко ценили ее иллюстрации шведы, которые требовали от автора создавать нечто больше, нежели одних муми-троллей. В конце 1950-х годов Туве получила заказ из Швеции на иллюстрацию переиздания книги Льюиса Кэрролла «Охота на Снарка», а спустя несколько лет она начала работу над рисунками к книге Дж. Р. Р. Толкиена «Хоббит, или Туда и обратно». После этого Туве вновь принялась за Кэрролла: на очереди была «Алиса в стране чудес». Этот заказ потребовал от нее немалых усилий, но публика оценила результат этих усилий очень высоко. В начале следующего десятилетия Туве еще раз проиллюстрировала «Хоббита», на этот раз уже для финского издательства. Все эти заказы были весьма сложными и требовали от Туве много сил, отнимая время у живописи. Туве не обязательно было браться за все предложения, в конце концов, с денежными трудностями уже давно было покончено. Может, она просто настолько сильно привыкла к сопровождающему работу стрессу, что сознательно перегружала себя лишними заказами или же просто не могла никому отказать? Ее притягивала уникальность встававших перед ней творческих задач, а возможно, она просто хотела заниматься иллюстрациями. Рисунки Туве были великолепны, они несли на себе отпечаток ее индивидуальности, однако публика воспринимала их без ажиотажа. У читателей уже успели сложиться определенные образы тех или иных героев классических книг, и принять их в новом облике было достаточно сложно. В некоторых из иллюстраций прослеживается много общего с рисунками из муми-книг, однако все же в этот раз Туве не удалось добиться той многомерности, которая была присуща ее более ранним работам.

«Выветривание», 1965, масло

«Восемь баллов по шкале Бофорта», 1966, масло

Большую часть времени у Туве отнимала работа над теле- и радиопостановками, переводы и правка книг о муми-троллях, создание новых обложек, а также раздувшаяся до невероятных масштабов муми-индустрия. Писательство продолжало оставаться самым важным делом в ее жизни и в итоге, возможно, победило живопись. Все последующие выставки были для Туве праздничными событиями, во время которых ее чествовали как получившего международное признание автора и иллюстратора и, разумеется, как обожаемую всеми создательницу муми-троллей. И все же даже в 1969 году, давая в Швеции интервью о муми-троллях, Туве подчеркивала, что она в первую очередь художник.

Набросок к книге «Приключения Алисы в стране чудес», 1966

Однако в начале 1970-х годов ожившая было выставочная деятельность постепенно замерла, и мечты о карьере живописца стали понемногу изживать себя. Очевидно, приняв решение сосредоточиться на живописи, Туве стремилась отказаться от комиксов и не была готова отказаться от всего другого, что связано с муми-троллями. Телесериалы, снятые по ее книгам и шедшие за рубежом, сделали ее мировой знаменитостью. Разросшаяся не без их рекламы сувенирная индустрия год от года отнимала у Туве все больше сил и фантазии. У нее совершенно не было возможности сосредоточиться только на красках, а вкупе с отсутствием времени все эти творческие и бытовые неурядицы превратили ее страстное желание писать картины в нечто эфемерное и неосуществимое. К тому же люди все чаще воспринимали ее исключительно как создательницу муми-троллей, что прекрасно иллюстрирует заголовок одной из газет: «Муми-мама прежде всего художник!»

Но несмотря ни на что, Туве страстно хотела писать и считала роль художника наиглавнейшей в своей жизни. Почему же тогда она не жертвовала на это больше времени? Как разносторонне одаренному человеку ей слишком тяжело было сделать выбор. Небольшой намек на это можно найти в одной из последних написанных ею новелл.

«Я могла бы придумать ужасную историю про то, как нужно постоянно выбирать; найти кого-нибудь и заставить его в одно прекрасное утро осознать, вот так вдруг, что он навсегда обречен выбирать, вечно и непрерывно, в каждую секунду своей жизни. И никогда бы он не мог быть уверен, что сделал правильный выбор».

Туве боялась общества других художников и часто жаловалась на то, что, оказавшись в их компании, она обычно расстраивается. Скорее всего, она была не уверена в своих работах и в том, какой отклик они находят у окружающих. Женщине подчас было тяжело сохранить сколько-нибудь высокую самооценку, если эта женщина вращалась в артистических кругах, оккупированных преимущественно мужчинами. Туве куда лучше чувствовала себя в окружении писателей и театралов, всеми силами стараясь уклониться от участия в мероприятиях, организованных Ассоциацией художников Финляндии. Приняв решение вернуться к живописи, она всерьез пыталась избавиться от этих чувств и писала Вивике Бандлер: «Я захожу иногда в Ассоциацию художников, чтобы освободиться от моих фобий, и заметила, что больше не боюсь их, что они больше не могут меня расстроить. Если я продолжу бывать там, то, может быть, со временем они мне даже понравятся. И так это и должно быть, именно затем люди и встречаются с коллегами».

Остаться на вторых ролях, быть хуже, чем кто-то, — это для Туве наверняка было тяжелее всего. Об этом она писала в одном из своих последних эссе: «И сама я больше всего боюсь, что не умею проигрывать, что в чем-то я всего лишь вторая…» Самое отрицательное влияние на ее желание вернуться к живописи, на желание опять взять в руки кисть, вне всякого сомнения, оказало то, что она в числе последних приняла новые направления в изобразительном искусстве и в итоге получила неплохие, но не восторженные отзывы о своей работе. И это при том, что на другой чаше весов лежала и манила блеском уже достигнутого успеха карьера писателя и иллюстратора.

Набросок к обложке книги «Дитя-невидимка», 1962, гуашь

«Картина Шеллхара», 1960, масло

Туве и белка