Твердая порода

15

После обеда в лагере неожиданно появился Сапарбай. Он приехал на трубовозе, и, стараясь не показываться на глаза товарищам, пролез в палатку, откинув ее заднюю полость.

Ребята, к счастью, ушли на вахту. Сапарбай поставил чемодан и, не раздеваясь, зарылся с головой в одеяло. Он почувствовал себя ужасно одиноким, словно в необжитой бескрайней степи. Теперь у него никого нет и никто ему не нужен. Обманули Сапарбая. Коварный Суенбай оставил его в такой темной степи. А ведь Сапарбай знал Суенбая, не раз слышал о нем плохое. Покойный отец говорил: «Не верьте Суенбаю. Ему в рот плюнул шайтан».

Сапарбай раньше не понимал многого. Как еще при живом брате Суенбай-ака мог приглашать людей на похороны? Почему сразу после этого скот двух семей свел в один двор? И припомнилось, как Суенбай-ака, оставив при отаре Сапарбая, бывало, уезжал на базар, сунув в мешок колхозную овечку. Ничего этого он не понимал Сапарбай, наивное дитя.

Но тогда Сапарбай был мальчишкой. А вот почему, став взрослым, послушался Суенбая, ушел на заработки и посылал ему деньги? Почему он письма писал Суенбаю-ака, а не самой Райхане?

С юных лет в памяти Сапарбая сохранилось слово «завещание», то и дело повторяемое Суенбаем-ака. Он знал, что завещание отца свято и его нельзя не выполнить, вот в Память отца все это Сапарбай и делал…

После работы Фархутдин и Назип увидели на кровати Сапарбая человека укрытого с головой. Зашли в палатку, громко разговаривая, а тут разом замолкли.

— Сапарбай, что ли? — тревожно прошептал Фархутдин.

— Не может быть! Еще нет недели, как он уехал.

— Ну, конечно, Сапарбай! Спит, свернувшись, как котенок! — Фархутдин осторожно приподнял угол одеяла. — Клянусь аллахом, Сапарбай! Он.

Сапарбай приподнял голову, тяжко дыша и ничего не видя перед собой. Ему приснилось, будто пасет он лошадей в темной степи и к нему верхом на лошади приехало Завещание. Оно было похоже на Суенбая-ака — рот кривой, редкие, желтые зубы. Говорит: «Твоя Райхана у меня, догонишь — отдам». Сам носится галопом вокруг. Сапарбай проснулся, когда во сне догонял Завещание. Он был весь в поту.

Ну, хорошо ли доехал, Сапарбай?

Но тот был еще во власти сновиденья.

— Что, Сапарбай? Может, вернулся, не разыскав свою степь?

— Степь на месте…

Сапарбаю не хотелось никому рассказывать о своем горе. Разве кто-нибудь поймет его? Начнут смеяться и дразнить.

— Что с тобой, Сапарбай? Может, заболел?

— Йок, ничего, — сказал Сапарбай из темного угла палатки.

Фархутдин вроде обиделся.

— Не хочешь рассказывать — значит, не друг… А мы тут все думали о тебе, переживали…

— Чего переживали?

— Не говори так, Сапарбай, — положил ему на плечо руку Фархутдин. — Ты думаешь, твоя судьба, судьба твоей девушки — как ее звать-то — не интересует и не беспокоит нас? Вон Тин-Тиныч, прочитав книгу в стихах, сколько переживал за Онегина. А кто такой Онегин? Дворянский сынок, бездельник! А ты-то наш, трудяга!

— Ладно, скажу. У меня уже нет девушки, — вздохнул Сапарбай. — Кончилась для меня Райхана. Еще в поезде чуяло мое сердце — так болело и щемило. Нет, даже до этого, уже здесь мне стало казаться, что со мной сотворили какое-то нехорошее, злое дело…

Лежавший в постели Назип поднялся и присел на койку Сапарбая.

— Дальше, дальше…

— Сами видели — я, как дурак, посылал в кишлак столько денег. Иногда не оставлял и на еду. Все смеялись, дразнили, называли меня «копилкой». Терпел, все терпел… Ну, зачем я говорю вам об этом? Все равно вы ничего не поймете!

— Раз начал, досказывай…

Сапарбай глубоко вздохнул и продолжал дальше.

— А зачем я посылал деньги — никому из вас и в голову не приходило. Я их посылал на калым!

— А что такое калым? — спросил Назип.

— Говорю же — не знаете! У вас, нугаев, нет такого обряда. В Карал-Тубе была моя нареченная девушка. Звали ее Райхана. Вот на нее и собирал я деньги. Посылал их Суенбаю-ака, который остался мне вместо отца. А злодей Суенбай получал эти деньги и тратил! Ух, я бы этого гада!.. — Сапарбай схватился за голову, закричал: — Хотя бы раз съездил к Жаксыбаю, увидел Райхану! Йок! Даже не отдавал он ей мои письма! А сам всегда писал: «Райхана скучает, ждет тебя с нетерпением. Только денег на калым не хватает!» А я, дурак, все больше и больше денег посылаю!

— Да, здорово тебя, братец, надули!

— А невесту-то видел? — поинтересовался Фархутдин.

— Поехал я в Карал-Тубу, — по глухому голосу Сапарбая парни поняли, как ему тяжело. — Прямо в юрту вошел. Тихо. Пусто. Только в одном углу сидит грустный старик Жаксыбай… У меня будто сердце оборвалось. «Где Райхана?» — «У-у, Райхана уехала!» — говорит. «Куда уехала?» — «У-у, далеко уехала. Покинула нас. Зять увез ее в Алма-Ату!» — говорит. Вот так. Райхана ждала-ждала меня, потом, не дождавшись вести, год тому назад вышла за офицера, приехавшего в отпуск… Год назад еще…

— Вот тебе и калым! — воскликнул Назип.

В палатке стало тихо. Желая облегчить горе парня, Фархутдин стал неловко шутить:

— Глупый ты, Сапарбай! Сказал бы мне, нашел бы тебе даром отличную жену. Пол-литра — вот и все затраты…

— Перестань! Райхана же была моей нареченной…

— Мало ли на свете всяких договоренностей! Ах, бедняга! Я, бывало, за один вечер клялся нескольким девушкам. Если на всех жениться!..

Назип перебил его:

— Не все же такие, как ты! Однако, Сапарбай, не горюй. И правда, найдем тебе юную татарочку с глазками, как у газели.

— А я чем говорю?! — воскликнул Фархутдин и, соскочив с кровати, мигом присел к Сапарбаю. — Не вешай носа, брат Сапарбай, найдем даже с узкими глазами, если тебе такие нравятся! Между прочим, а чем не устраивает тебя Карима из Ика? Она же за тебя душу отдаст! Надо немедленно написать ей письмо! О-о, брат Сапарбай, если возьмешь Кариму, она сама даст тебе калым — девка бережливая, и всякое дело у нее в руках горит. Впрочем, зачем калым? Ты обратил внимание на то, что она кругом мягкая, как перина. Слушай меня, что я тебе скажу: Карима — она сама калым!

Сапарбай отвернулся, ему не хотелось ни разговаривать, ни слышать о женщинах.

— А где Тин-Тиныч? — Сапарбай только сейчас заметил отсутствие Валентина, которого уважал и любил.

— И он, друг, как ты, гонится за ветром. Поехал искать свою девушку. Говорит, где-то есть сокровище по имени Валя, — проговорил Фархутдин с издевкой. — За Тин-Тиныча работал Кадермат, а за тебя мы с Назипом отдувались. Так вахта и распалась…

— Ты, Фархутдин, зря говоришь, что Тин-Тиныч гонится за ветром. Ты не смейся! У него любовь от чистого сердца, от всей души. И я верю, что найдет он свою Валю. А далеко ли уехал Тин-Тиныч?

— Далеко.

Назип сладко захрапел. И у Фархутдина глаза уже слипались, но Сапарбай все задавал и задавал вопросы, будто не бывал здесь целый год. «Сергей здоров?.. Как Миргазиян?.. Еланский все еще бегает с гирями?.. Как настроение мастера?..»

И вдруг Сапарбай рывком вскочил:

— А Райсахан ничего обо мне не говорила?

Фархутдин понимал Сапарбая, который, конечно, беспокоился за деньги, занятые у Райсы. Думает, наверно, что все обо всем узнали, и опасается, что буровики будут над ним теперь издеваться.

— Нет, не говорила… Давай спать, что ли?

Фархутдин уже заснул, но Сапарбай разбудил его еще раз:

— Сколько метров прошли?

Этот вопрос почему-то отогнал сон Фархутдина. Это еще что за новость? Умереть можно — Сапарбай вдруг начал интересоваться метрами! Раньше он и рта не раскрывал об этом. Если буровая работала, интересовался: «На сколько рублей пробурили?» Если по какой-то причине простаивали, спрашивал: «Это сколько рублей будет?» Других вопросов Фархутдин не помнит.

— Теперь тебя только мастером назначить, Сапарбай! — сказал он и укрылся с головой.

«Утром рассчитаюсь с Райсахан и поблагодарю ее, — думал Сапарбай. — А что ей сказать о Райхане? Ой, Райсахан, не получилось же, не удалось! Не смог я привезти свою Райхану, не смог показать тебе, какая она красивая, хорошая! Нет, не Суенбай, а во всем виноват я! Я сам темный, овечья голова!..»