Твердая порода

6

Первая неделя в Язтургае выдалась хлопотливой — отладка оборудования, бытовое устройство, то да се. Но дело пошло. Были пройдены начальные сто метров к девонским пластам. Разведчики уже успели дать с глубины образцы пород и, если верить геологам, Язтургайская площадь обещала быть очень своеобразной, совсем непохожей на другие. Короче, ожидались плохие или хорошие чудеса. Разумеется, буровики-то надеялись на открытие больших запасов — на что еще в жизни может надеяться буровик?

Жизнь палаточного городка вошла в привычное русло. По проекту Кадермата была достроена земляная баня, а также сооружены прачечная и кухня. Буровики сделали между палатками дорожки, установили написанные на красной материи и фанере лозунги и плакаты. Теперь со всех сторон поляны кричали призывы: «Развернем борьбу за досрочное выполнение плана бурения!», «Будем бороться за бурение 7 тысяч метров горных пород в год!» И так далее. Все это изготовил признанный художник бригады Миргазиян.

Способность Миргазияна к рисованию выявилась в первые же дни прихода его в бригаду. На собраниях он доставал карандаш, блокнот и начинал что-то набрасывать. Посмотришь, уже через минуту блокнот пестрит какими-то крючками, диковинными домами, причудливыми пирамидами, куполами церквей и мечетей. Но вот он добирается до присутствующих. Тут и заснувшие, и худой, с выступающим, как у старухи, подбородком Зубаиров, и голова-тыква Мутгарая в тюбетейке, и соколиный нос Саакяна.

Излюбленная тема Миргазияна — вахта Валентина: уж больно все там подходят для шаржей! Тин-Тиныч своей кудрявой головой ушел в огромную бескозырку. На волнистых лентах надпись «Тихоокеанский флот». Рядом с ним восседает, показывая свои кабаньи зубы, Фархутдин, рот его, как всегда, до ушей. Чтобы нарисовать глаза Сапарбая, Миргазияну достаточно две черточки вразлет — получается вылитый Ускенбаев. Проще всего с верховым Назипом — он изображается вороной на вышке, только и делов.

Миргазиян в комсомоле не состоял, но все же однажды комсорг бригады Валентин пригласил его на собрание. «Хорошо знаем, что твои руки могут держать карандаш, — сказал он. — И ты не имеешь права разменивать свой талант на мелочи. Поручаем тебе оформление палаточного городка». С того дня Миргазиян числится художником стенной газеты буровиков.

С приходом в газету Миргазияна она неузнаваемо изменилась. Раньше это была обычная «Колючка» с примитивными карикатурами и заметками. Миргазиян стал делать в «Колючке» цветные рисунки, а подписи к ним сочинял сам Тин-Тиныч — был он большим мастером писать стихи на тему и мог даже складывать частушки.

Сегодня, запершись в вагончике буровой и не пуская туда даже самого мастера, Тин-Тиныч и Миргазиян занялись выпуском очередного номера. Рождение смешных и острых стишков сопровождалось знакомым дуэтом — Валентин вдруг взрывался громовым хохотом, а Миргазиян мелко хихикал, словно грыз сухари. Видимо, на этот раз они были особенно довольны своей работой.

Буровики стучались в дверь:

— Эй вы, черти полосатые! Оставьте и нам немного посмеяться.

Перед сменой вахты газету повесили. Бросив даже очень срочные дела, буровики собрались у вагона. Свежая газета всегда вызывала интерес, смотреть ее приходил даже Еланский, который знал одно развлечение — гири.

Да, это была не какая-нибудь там жалкая «колючка», а разветвленное колючее дерево, кактус в виде дуба. На огромном, как экран, листе, занимающем половину стены вагончика, в глаза бросались репинские «Бурлаки на Волге», точнее, миргазияновские буровики на нефтяной площадке, тянущие не баржу, а буровую вышку.

— Вот свиньи, так исказить Репина, — проворчал Зубаиров, узнав себя, и как ни старался скрыть улыбку, но сумел.

Зубаиров шел впереди всех, налегая телом на лямку. С его длинного подбородка обильно капал пот. Рядом с ним три его помощника. Вот длинный, усатый, с трубкой в зубах Кадермат. Тащится с усталым видом Тин-Тиныч, держа в руках драную бескозырку, и тут же носатый Саакян, придерживает лямку носом.

— И что вы пристали к моему носу! — возмутился Сергей, вызвав громкий смех.

— Посмотрите на Сапарбая, на Сапарбая!

— Гляньте на Мутгарая! Где сам Мутгарай?

— Фархутдин, братец, это же ты! Что-то лямка у тебя вроде провисла?

— Встретится еще мне этот художник в темном переулке!

Художнику в самом деле «бурлаки» удались. Каждый был запряжен с учетом его места на буровой, оценен по характеру и труду. Мутгарай, скажем, шагает с таким видом, что, мол, можно тянуть, а можно и не тянуть, перебьются. У Фархутдина вид напряженный, но лямка натянута слабовато. Сапарбай взялся сразу за две лямки, однако видно, что силенки у него на исходе, едва плетется сзади. Еланский с гирями в руках — они его до земли согнули. Миша Кубрак рот раскрыл и руку отвел — сейчас запоет, а Назип вверх смотрит, готовится взлететь, крыльями уж взмахнул.

Остальная часть «Колючки» состояла из тематических шаржей и стихов о людях и событиях. «Колючка» всем воздала по справедливости, никого не забыла. Правда, одних только царапнула, других чувствительнее кольнула, а некоторых исколола в кровь.

Вот на телеге Мутгарай. Видны только его тюбетейка и бутылка водки. Под карикатурой стихи:

— Хорошо сказано, черт возьми! — Еланский даже прищелкнул языком.

— А ты на себя-то посмотри, на себя!

Еланского подтолкнули вперед. На рисунке стоял чудо-богатырь Геннадий Еланский и поднимал одновременно семь двухпудовых гирь.

Еланский тихо удалился. Теперь уже буровики смеются над Фархутдином. Он изображен в виде лисы, которая с мешком на плечах возвращается на буровую. Из мешка выглядывают множество женских головок. Под рисунком значится: «Жертвы Фархутдина».

— Раздули! Это ложь! Мне и во сне не снилось одновременно столько женщин! — пытается оправдаться Фархутдин. — Ну, погоди, попадется мне этот незаконнорожденной сын шайтана!

В нижней части «Колючки», как обычно, — загадки. И тут же ответы. «Сам на буровой, глаза на деньгах. Кто это?» Внизу нарисован Сапарбай вверх ногами. Один его глаз смотрит на буровую, а другой в кассу. «И не лает, и не кусает, и не отпускает. Это кто?» «Это — мастер Зубаиров, который по два года не дает людям отпусков». «Буровая есть, а людей нет. Это что такое?» «Это вахта Кадермата, состоящая из трех человек». Там же и вопрос в лоб: «Когда же думаете, мастер, найти бурильщика?» Хотя Зубаирову этот раздел «Колючки» не особенно понравился, он остался доволен работой Тин-Тиныча и Миргазияна. Насмотрелись на стенную газету, насмеялись, разошлись по палаткам.

Кадермат прошлую ночь не мог заснуть — почему-то бредилось белорусскими лесами, где он когда-то погибал в топких болотах. С того все и пошло, завертелась жизнь, запуталась… Хоть часок соснуть днем. Вдруг у палатки загудела машина, и до его слуха донесся непривычный детский плач и женский голос, успокаивающий ребенка.

— Тихо, доченька, тихо. Мы уже доехали, видишь — доехали…

«Это же Райса!» — Кадермат по напевному говору узнал жену Зубаирова, быстро оделся и вышел из палатки. Незнакомый зеленый грузовик, в его кузове какой-то мужчина с большими чемоданами в руках. Женщина в желтой шапке, присевшая на подножку автомашины, чтобы покормить ребенка. Да, это Райса. Только чего эта она приехала так неожиданно, ничего не сообщив? Вся бы буровая подготовилась.

— Здравствуйте, Райса! — сказал Кадермат, приблизившись. — Хорошо ли доехали?

— Очень хорошо, очень хорошо, Кадермат, — запела Райса, стеснительно прикрывая грудь. — А где мастер?

Иногда она, как и буровики, называла Зубаирова «мастером».

— Мастер? На буровой, конечно! Где же ему быть? Сейчас придет. Только заслышит про ваш приезд, бегом прибежит. В последнее время он только и говорил, что о дочери и жене, — добавил уже от себя Кадермат.

— Может быть, все может быть! — Райса сузила глава. — Наверно, потому и приезжает раз в год!

— А как дочка? Дочка-то как? — спросил Кадермат, уводя Райсу от опасной темы. — Растет Ляля?

Райса взяла дочь на руки и стала подкидывать вверх.

— А что мне, скажи, дочка. Расту, мол, уже стала большой! На днях, мол, мне исполнится десять месяцев!.. А как дела у тебя, Кадермат?

— Хорошие у меня дела, Райса, — отвернулся Кадермат, как всегда.

Подошли буровики из других палаток. «Райса приехала, да, Райса приехала».

Пошли расспросы о здоровье, взялись передавать из рук в руки Лялю, несмотря на ее плач. Миргазиян побежал на буровую за мастером. Вахта Саакяна занялась вещами, размещением гостей. Кто-то разжег костер и повесил котел на тагане.

Райса застеснялась от такого внимания к себе. Ей даже подумалось, что это делается в угоду мастеру. Однако она знала, что ее тут уважали как единственную женщину, бывающую иногда на буровой. К тому же они побаивались ее врачебного контроля; даже в свои короткие наезды Райса наводит порядок в этом таборе.

Некоторые из ребят уже нырнули в палатки заправить койки, пересортировать содержимое тумбочек. Вон Мутгарай торопливо бреется. «Райса приехала, сейчас начнет вводить больничный режим», — говорили ребята.

Райса уже укладывала дочь спать, когда прибежал Зубаиров. С шумом ворвался он в палатку.

— Где моя дочь? Почему моя Ляля не выбегает навстречу и не кричит «папа!»?

Райса прижала палец к губам, скосила глаза на дочь. Отец умолк, на цыпочках приблизился к кровати, с восхищением разглядывая дочь. Обнял Райсу.

— Ну, жена, здравствуй! Приехала?

— Разве нельзя было, Фазыл?

— Да не ждал. Не сообщила же…

— Потому и приехала, что не ждал, — проговорила Райса обиженно. — Ты-то не приезжаешь…

— Видишь, Райса, — работа! Переезд. Налаживание буровой. На первой же неделе авария замучила. В небо глянуть некогда…

— И-и-и, Фазыл!..

Зубаиров не выдержал. Несмотря на возражения Райсы, он поднял с кровати спящую дочь и стал целовать ее личико, ручонки, розовые ножонки.