Твердая порода

33

Как только машина остановилась у ворот Сабирзяна, Райса вышла навстречу Вале. Ребят она решительно разогнала:

— Человек с дороги, а вы топчетесь вокруг. Марш по домам!

Дома она помогла Вале раздеться, достала полотенце из шкафа, протерла и без того чистое зеркало, когда Валя после умывания начала причесываться. Потом быстро накрыла стол, поставила самовар. И все это время, помогая Вале освоиться, приговаривала:

— Правильно сделала, что приехала. И не стесняйся, будь смелее. Между прочим, теперь время такое, что не парни должны нас искать, а мы их. Вот ты спрашиваешь, кто же такой Тин-Тиныч, хороший ли парень? Да я их всех давно знаю, но что это значит? Ты спроси лучше: «Райса, кто такой твой муж Фазыл Зубаиров?» И что же? Я не смогу ответить. Вот уже шесть лет живу с ним и, ей-богу, не знаю! Хвосты у этих разведчиков больно коротки — быстро их не поймаешь…

Валя засмеялась мило и непосредственно, а Райса продолжала:

— Однажды, после нескольких лет нашей совместно-раздельной жизни, решила я с тоски написать ему письмо позлей. Действительно — почему три месяца не приезжает, забыл, что ли, совсем, с кем он там? И так далее думаешь, ну, ты знаешь, что мы, женщины, думаем в таких ситуациях. Написала, но адреса его конторы не знаю. Только помню, что где-то у речки Ик они должны работать. Указала речку, район, а дальше написала, как у Чехова: «На деревню дедушке Зубаирову». И опустила в почтовый ящик. И что ты думаешь — он получил мое письмо! Оказывается, в тех местах все знали мастера Зубаирова, как облупленного! Вот ведь они какие, эти разведчики.

Валя звонко и красиво смеется, а Райса, все приглядываясь к ней, правит разговор на серьезный лад:

— Валя, милая, если любишь Тин-Тиныча — долго не думай, выходи за него замуж! Он-то тебя любит без памяти. Об этом мы знаем не первый год, а после вашего слета, наверно, все нефтяники страны узнали. Это же надо — прыгнуть к трибуне! И знай: человек не ангел — без недостатков людей не бывает. А мы им нужны. Кто приведет в порядок этот табун мужчин, если не мы? У них работа очень тяжелая, а ведь мужчина — он, как ребенок, любит ласку, внимание, воспитание… Если ты любишь Тин-Тиныча, Валя, — он — твое счастье. А за счастье надо бороться. Я своего Фазыла, например, уже ни за что из рук не выпущу! Нет, не выпущу!..

Райса говорила и говорила, а сама пекла чудесные ноздреватые блины. Валя хотела осторожно расспросить Райсу о здоровье буровиков, она врач, должна знать, но даже слова нельзя было вставить — Райса, видно, соскучилась тут без подруги, с которой можно было досыта наговориться.

— Ешь, ешь! Вот варенье… Мы, между прочим, с Фазылом долго не тянули. Представляешь, на третьем курсе поженились, никого не послушали! А ты в каком году институт закончила?.. Погоди, погоди! Фазыл идет, пойду встречу… Нет, показалось…

Когда Зубаиров пришел, Райса и Валя, оживленно болтая, пили чай с блинами. Фазыл снял у порога свои большие кирзовые сапоги, подошел, поздоровался с Валей.

— Вот еще раз встретились. — Посмотрел на стол. — Вижу, сидите довольно тоскливо…

— Да нет, что вы, — сказала задумчиво Валя.

— Где ребята? Где Тин-Тиныч? — Засыпала Райса мужа вопросами. — Когда он придет?

— Тин-Тиныч на своем посту, — сказала Зубаиров официально и ушел за печь переодеваться. — У него особая вахта.

И Райса, и Валя погрустнели.

— Даже на этот вечер нельзя было, что ли, его освободить? — взялась корить мужа Райса.

— Освободить Тин-Тиныча? — вроде удивился Зубаиров, стараясь перед Валей поднять цену парня. — Освободить Валентина Валентиновича, это, если хочешь знать, равносильно оставлению буровой без воды! Вот-вот должна ударить нефть, и кроме Валентина Валентиновича я в такой момент никому буровую не доверю!

— Так у тебя же есть правая рука — Кадермат!

— Что Кадермат? — отмахнулся Зубаиров. — Кадермат в возрасте, выдыхается, а мне нужен на эту смену молодой, полный сил руководитель вахты!

«И этот вслед за Фархутдином начал мастерски врать», — подумала Райса.

— Короче, сейчас придут ребята, — Фазыл огляделся по сторонам. — Где-то у нас должны быть поросята, да?

Зубаиров покопался в углу, выставил на стол несколько припасенных на этот случай бутылок шампанского, водки. Райса с Валей дружно взялись готовить закуску.

Вот на улице забренчала гитара, и вошли Саакян с Кубраком. Зубаиров встретил их у порога, за руки подвел к девушке.

— Познакомьтесь с этими ветеранами нашей разведки. Михаил Кубрак. С Украины. Скромняга, трудяга, певец. А этот парень из Армении. Сергей Саакян. Имеет трудовую медаль. Холост.

— Даже с медалью не женился? — рассмеялась Валя.

— Давно женился бы, но не найду девушку с таким звонким голосом!

Миргазиян, Габбас, Еланский пришли вместе. Двое, согласно указанию мастера, были в галстуках и шляпах, а. Миргазиян, следуя своему железному принципу, пришел в пролетарской кепке и черной рубашке с белыми пуговицами. Ничего, сойдет. И для этих гостей Зубаиров не пожалел хвалебных слов. Раздул заслуги, приписал несуществующие подвиги. Ребята остались очень довольны этим, а Еланский тот даже выпятил свою могучую грудь и важно засопел.

Постучался Кадермат.

— Проходи, проходи, родной! Вот знакомься, это и будет наша Валя, которую мы разыскивали чуть ли не пятилетку…

Кадермат снял плащ, подошел к столу.

— Так это ты и есть заочная невестка нашей бригады? — Он долго тряс руки девушки. — Тебе, Валя, от имени бригады строгий выговор!

— За что?

— Как за что? Во-первых, за то, что годами убегала от Тин-Тиныча. Во-вторых, убежала, когда тебя уже нашли.

— А что мне будет за этот приезд? — звонко рассмеялась Валя.

— А вот за это спасибо! Благодарность от имени всей бригады.

— Минус и плюс взаимно уничтожаются. Значит, вина моя искуплена?

Зубаиров отобрал у Вали белый передник и сам взялся помогать Райсе. Прибежал наконец Камиль и сообщил, что Мутгарая нет дома.

— Друзья! — застучал вилкой по тарелке Зубаиров. — Вы слышали, что Мутгарай опять пропал? Очень жаль! Но, как вам известно, хозяином этой комнаты являюсь я. Раз так, то прошу за стол и слушаться меня во всем! Кадермат, начинай!

Кадермат взял в руки рюмку.

— Я думаю, пусть от нашего имени тост скажет Сергей.

Все, кроме Вали, знали мастерство Сергея произносить тосты. Откуда только он набирал столько слов? Где он научился умению преподносить их так плавно и с таким глубоким значением? Застольные речи Саакяна никогда не повторялись и их можно было слушать, как песню.

Сергей, подняв руку, вспомнил пенистые реки, гору Арарат, с нее он воспарил в облака, оттуда перебрался на луну, а затем на самое солнце. Потом, в связи с горой Арарат, вспомнил зачем-то Ноев ковчег, несколько некстати упомянул Адама и Еву, и всем показалось, что связь его мыслей рвется, но как-то очень своевременно Сергей вернулся в прекрасную Араратскую долину, на землю.

Буровики всегда с удовольствием слушали ладные и длинные тосты Саакяна. Только один Миргазиян долго не выдерживал цветистых оборотов, с нетерпением начинал поглядывать на рюмку и в середине тоста вдруг перебивал:

— Давай выпьем за это!

Зубаиров и на этот раз опасался, что Миргазиян перебьет тост, испортит впечатление. А Сергей заливался соловьем. Он увидел в цветущей Араратской долине густые виноградники, висящие на них янтарные гроздья и предложил выпить за счастье Валентина и Вали это сладкое вино, дар горячего южного солнца, выпить за радость их встречи, за их верную дружбу и горячую любовь. Черт возьми, волей-неволей выпьешь!

— Друзья, давайте споем!..

Габбас принес от порога новый баян в футляре, бережно расчехлил его, тронул лады. То ли из желания угодить Вале, то ли демонстрируя свою музыкальную эрудицию, он заиграл старинную русскую народную песню. Несколько человек подтянули ему, но песня была грустной, не совсем к месту, и Габбас как-то уж чересчур старался, исполняя аккомпанемент.

— А вы сыграйте свои, татарские песни, — попросила Валя.

— Пожалуйста!

Татарские и башкирские мелодии Габбас играл легко и самозабвенно. И певцы обрадовались веселым переливам мелодий. Но вот Габбас заиграл «Не улетай, соловушка», и эту песню подхватили и украинец Кубрак, и армянин Саакян, потому что буровики-татары очень часто ее пели у летних костров.

Парни пели, глядя на Валю, Райса переводила гостье, и девушка вдруг почувствовала, что слова песни обращены к ней, и покраснела.

А «Сарманский вальс» будто специально был написан для Вали. И здесь приглашалась любимая и шла речь о верности в любви. Райса шептала на ухо Вале: «В этих краях есть прекрасная речка Сарман и цветущие луга. Вот девушка и спрашивает у парня, если она пожелает приехать туда, встретит ли он ее?»

Потом Миша Кубрак под гитару спел свою любимую «Бандуру». Валя, как зачарованная, слушала его приятный баритон чистого тембра и думала: «Это надо же собраться в одну бригаду таким способным парням!»

«Петь-то мы поем, но как там дела на буровой! — беспокоился Зубаиров и незаметно для других поглядывал на часы. — Нет, надо еще немного посидеть. Потом осторожно уйти с ночной вахтой на буровую… Валя свой человек, простит…»

Об этом он шепотом посоветовался с женой.

— Пожалуйста, дождись Тин-Тиныча, а то нехорошо, — попросила его Райса. — И чем-то ты очень обеспокоен, Фазыл? Повеселись хотя бы раз с людьми. Они у тебя хорошие… Выпей с ними…

Зубаиров не пил никогда и не курил. Сегодня чуть отпил из рюмки. А напитков на столе уже не было, с этим делом буровики управлялись быстро. Они развеселились, тем более что у Райсы оказался еще резерв. Все пели, плясали и шутили, кто как умел. Валя сидела счастливая, отвечая на улыбки и улыбаясь сама себе. Да, ребята открытые, дружные, простые. Не знают, как угодить гостье, даже и не умеющий — танцует, не поющий — поет, упрашивать себя не заставляют. Хорошо! Интересно, как выглядит в таком застолье Валентин?

Почувствовала она и твердую руку Зубаирова. Буровики по одному его взгляду понимают мастера. И здорово — те, что должны были идти на ночную вахту, даже не дотронулись до рюмок. «Если и на буровой они так хорошо друг друга понимают, то работа у них спорится», — подумала Валя и вдруг обнаружила, что ее жизнь станет пустой без Валентина и его друзей. Но не так-то просто решиться, и не верит она, не верит в любовь с первого взгляда! А может, она переросла и стала трусливо-рассудочной, как обыкновенная старая дева? Старая? Интересно, с какого возраста девушку начинают считать старой девой?

Испугавшись вдруг, что ее мысли подслушают, она вздрогнула, обвела глазами этих славных ребят. Вот они окружили ее и в один голос начали упрашивать остаться в Язтургае. Вознесли до небес буровую, расхвалили село. Потом взялись за Валентина: золотой парень Тин-Тиныч, душа человек Тин-Тиныч, Тин-Тиныч лучший бурильщик, в мечтах Тин-Тиныча только она, Валя, он столько лет мучился ожиданием и неизвестностью и не может без нее. «Если не верите, спросите у нашей уважаемой Райсы, у нашего пожилого бывшего бакинского стахановца Кадермата, у нашего главного товарища Зубаирова. За вас Тин-Тиныч, не задумываясь, бросится в Огонь и воду»…

Маленький татарин Миргазиян хмельно кричал, стараясь заглушить шум застолья:

— Я человек выше всех вас — я верховой! Верховный и верховой — это почти одно и то же! Я все знаю, мне сверху видно все: наш Тин-Тиныч редко встречающийся в истории разведки экземпляр!

Перед уходом к Вале подсел Зубаиров.

— Не понравилась наша вечеринка? Только откровенно…

— Понравилась! Очень понравилась! Ребята молодцы! Не ожидала. Думала, они грубее…

— Значит, не уедете от нас?

— Уеду, друг Зубаиров. Спасибо, но меня ждет работа.

— А Валентин?

— Мы по-прежнему будем переписываться. Будем ездить друг к другу в гости.

— Романтика, — отвернулся Зубаиров и вдруг воскликнул: — А вот и они!

Казалось, появление нарядных Валентина, Фархутдина и Сапарбая с Назипом оживит застолье, но этого не произошло. Виноват был сам Зубаиров. Парни не успели раздеться и сесть за стол, как он взялся расспрашивать у них о буровой, о поведении нефтеносного пласта. Тин-Тиныч отмалчивался, устало и ласково смотрел на Валю. Ответил за всех Назип, ответил с мрачной злостью.

— В этой Калиновой роще можно заложить не только наклонную, но и косую, кривую и крученую скважину, по нефти из нее не будет!

После этого уж ни штрафные стопки, ни шутки Фархутдина, ни новые стихи Тин-Тиныча, ни попытки Сапарбая сплясать не смогли улучшить настроения.

Желая хоть на часок оставить гостью с Валентином наедине, Райса предложила:

— Ночь прекрасная, подышим свежим воздухом!

Быстро оделись и гурьбой вышли на улицу. Засобирались и Валя с Валентином, хотя все их дружно уговаривали остаться в тепле. Ночь в самом деле была хорошей. На безоблачном небе сияла неполная луна, но светила она старательно, ярко, будто стремясь загладить свою ущербность, золотила соломенные крыши домов, углубляла тени.

Село спало, покой нарушался только редким лаем собак да петушиным разноголосьем. Словно боясь спугнуть эту тишину, все шагали неторопливо и молча.

Валентин заметил:

— Все же Язтургай наш красивый!

— Да, — задумчиво отозвалась Валя.

Райса прижалась к Зубаирову плечом. Тин-Тиныч вдруг начал читать стихи о Язтургае и речке Сагындык, о буровой, о костре и палатке…

Фархутдин сзади зло зашипел:

— Опять все испортит, дурак!

Райса шепнула мужу:

— У них любовь еще не созрела…

— А у нас с тобой тогда созрела?

— Они взрослее…

Пошли до околицы села. Неподалеку стояли золотые скирды соломы, а за ними в темной глубине полей мерцали огни буровой. Если приостановиться, можно услышать гул дизелей и даже звон труб. Работают ребятки…

— Ну вот, посмотрели и на буровую, которая так вдохновляет Валентина, — сказала Валя, давая понять, что пора назад.

Мысли Зубаирова давно были там, где стояло его шумное хозяйство, мерцая огнями. Нет, больше он ни на минуту не может остаться здесь, с гуляющими…

Зубаиров обнял за плечи парня и девушку:

— Простите, друзья, но мне прямо… Мало ли что может случиться?..

Остановился в темноте и крикнул:

— Поговорим завтра!

— Хоть бы переоделся, — сказала Райса, но Зубаиров уже не слышал.

Повернули в село, пошли узким проулком. Из-за угла навстречу вышли мужчина с женщиной. Чуть не столкнулись, остановились. Вдруг мужчина с ребенком на руках шарахнулся в сторону.

— Так это же Мутгарай! — крикнул Миргазиян, узнав его. — Что ты здесь делаешь?

Увидев на рассвете Райсу и товарищей-нефтяников, Мутгарай обомлел, не знал, как ответить.

— Да вот, от деда идем, — проговорил он растерянно. — А это моя жена Фарида…

— Гы!..

— То есть?

— Как это понимать?

Ребята не знали, что и подумать. Мутгарай женился! Стал, значит, семейным человеком. Выходит, сбылись пророчества, Мутгарай пошел в примаки? А откуда же ребенок? Ага, значит, жена Мутгарая имела и приданое…

Из неловкого положения всех вывела Райса:

— Надо же поздравить их, ребята, что это вы застыли? — Она подала руку Фариде, потом Мутгараю. — Очень, очень хорошо!.. Мы рады. Вот, ребята, берите пример!

Что-то невнятно бормоча, буровики протянули руки новобрачным. Фархутдин съязвил:

— А обряд бракосочетания прошли? Как это: «Уммати, хуммати, не лезь днем, лезь в темноте-е-е»…

Разошлись со смехом, обсуждая новость. Валентин и Валя пошли с Райсой.

— Молодец, Мутгарай! — говорила Райса. — Я-то знала, что этим у них кончится, они очень подходят друг к другу, а если начнешь плюсовать-минусовать, ничего не выйдет. Ну, Мутгарай, Мутгарай!

Райса оставила на улице Валю с Валентином — они решили гулять до восхода солнца. Но так уж получилось, что никто из них не проявил решительности. Валентин не мог твердо произнести: я люблю тебя и никуда не отпущу, оставайся, и все. Девушка же, в душе кляла свою гордость, убеждала себя: ее ждет работа, дело. Не договорились. Да, видимо, любовь, как плод, должна созреть, раньше времени падает больной плод…

Перед самым восходом солнца Валентин разбудил шофера буровой. Тин-Тиныч не спал уже больше суток, у него совсем слипались глаза, однако он решил проводить Валю до далекой Тышлярской площади.

И когда они уже забрались в кабину и тронулись, то увидели, что навстречу бежит запыхавшийся Габбас. Он был весь черный, на лице и руках — жирные пятна нефти.

— Тин-Тиныч, стой! Нефть ударила, нефть! — дико и весело орал он.

А это кто? Стоя в тарантасе, гремящем железными осями, бешено гнал лошадь в сторону Калиновой рощи председатель колхоза Галлям. А вот откуда-то с верхнего конца села верхом на лошади прошлепал мимо сельская голова Хафизов.

— Эй, люди, слышите — нефть пошла! Нефть! — громко кричал он. — В нашем Язтургае нефть!

Приостановился, обернулся к машине.

— Ах вы, черти! Ах, молодцы! Добрались до нефти! — Потом поскакал дальше, горланя: — Люди — нефть! На митинг! Люди! Не-е-ефть!

Его голос услышала Фарида, которая этой ночью получила благословение стариков и только что из горячих объятий выпустила своего мужа Мутгарая. Она шла за водой, но услышала новость, бросила ведра, коромысло и, плача, побежала домой к Мутгараю, который, наверно, сладко спал…

Распахнув и не закрыв за собой дверь, выскочила наружу Райса. Народ бежит, ребятня кричит. Смеясь, Райса наблюдала, как бежит по улице старик-суннатчи, словно спортсмен, работая локтями. «И этот туда же!»

Камиль торопливо натягивал на крыльце спецовку.

— Правда, дядя Габбас?

— Правда, правда!

— Говоришь, нефть? — выпрыгнул Тин-Тиныч из кабины. — Фонтан, говоришь?

— Да, да, нефть пошла! Эх, если бы ты видел, что там творится! Мы хотим прижать ее мешками — она бьет! Мы ее баритом давим, а она все бьет! Мастер в лучшем своем выходном костюме по шее в нефти ходит! Он приказал тебе сейчас же собрать всех и — на буровую!

«Наверх вы, товарищи, все по местам, — запел Валентин. — Последний парад наступа-а-ет!»

Валя смотрела на него смеющимися глазами.

В домах хлопали двери, скрипели ворота, улицы и переулки наполнились людьми. Поодиночке, попарно, по трое и целыми группами язтургайцы ринулись в сторону Калиновой рощи. Шли мужчины, женщины, дети, стар и млад. Бежали к буровой, к той железной вышке, что возвышалась у лесной опушки все лето и осень. Собственными глазами увидеть нефть, которая бьет фонтаном из их земли. Это ли не чудо!

Нефть! Нефть!! Нефть!!! Конечно, Валя не уедет, бросив такое торжество. Валентин немо смотрит на нее глазами, полными затаенной мольбы. Она понимает — он не может сейчас оставить буровую и поехать в Тышляр, провожать ее…

— На буровую! — азартно кричит она, захваченная общей радостью и волнением.

Валентин вспрыгивает на подножку, протягивает руки, через окно дверцы смятенно целует Валю, она его тоже, а машина уже мчит в Калиновую рощу. Напрямик, по полям, по жестким комьям земли.