Твердая порода

26

Когда пришла повестка о призыве в армию сына, Галлям-абзый задумал проводить свое единственное чадо с помпой. В тот же день он зарезал годовалого теленка, оставленного было на племя, демонстративно пронес через все село на спине ящик, в котором водочные бутылки вели свой тонкий разговор.

Дома, продегустировав одну из бутылок, Галлям-абзый открыл сундук, раскопал в нем отрез, давно купленный сыну на костюм, завернул его в газету и, слегка пошатываясь, направился на верхний конец села к Сабирзяну-трясуну.

Да, сын получил повестку в армию, а у него нет даже приличного костюма, чтоб показаться на людях. Не успел сшить Галлям, никак не выбрал времени, совсем замотали колхозные дела. Да, рано ушла из жизни хозяйка его дома, тихая, безответная Минлебика… И пусть хоть в последние дни парень покрасуется в настоящем костюме! Тем более что в армию он идет вместе с Камилем, сыном Сабирзяна. И пускай все село увидит, чей сын идет служить. Галляма сын! Говорите, что хотите, но до этого Галлям не подводил своего сына и сейчас не подведет!..

Галлям открыл тесовые ворота, но на него накинулась собака. Председатель ногой отшвырнул ее, взошел на крыльцо. И так всегда дрожащий, будто от хронического страха, Сабирзян, увидев в своем доме изрядно подвыпившего Галляма, совсем струсил. Он поспешно стал убирать отрезы со стола, спрятал большие портняжные ножницы.

— Проходи, проходи, Галлямутдин-ровесник, — проговорил он охрипшим вдруг голосом.

Галлям прошел к столу прямо в грязных сапогах, бросил сверток Сабирзяну.

— Даю тебе два дня сроку! — грубо сказал он. — Или ты за это время сошьешь моему сыну костюм, или я отправлю тебя туда, откуда еще никто не возвращался.

Сабирзян торопливо взял в руки сверток. Лихорадочно трясясь, спросил:

— Ты что, одногодок, женить, что ли, сына собираешься?

— Женить! В солдаты провожаю, в солдаты, понял? Вместе с твоим сыном!

— Там ведь вроде одевают?

Галлям выдернул сверток у Сабирзяна и кинул его на швейную машинку.

— Это знаем только мы, те, кто был в солдатах, понял? А ты не расспрашивай, начинай шить, и все!

Сабирзян хорошо знал привычки сумасброда Галляма, поэтому возражать не посмел, дрожащими руками стал разворачивать сверток. Ощупал черную, отливающую синевой ткань. До этого ему никогда не приходилось шить костюма из такого дорогого материала.

— Вот ты, ровесник, говоришь сшить за два дня… А ты хоть знаешь, что это за материал? Это называется бостон! Бостон! Столичная вещь!

Сабирзян хотел знанием своего дела поставить себя вровень с этим сумасшедшим Галлямом, но тот и ухом не повел:

— Ну и что? И очень хорошо! Галлямовы и должны носить такое! — Он взялся за ручку двери. — Вот так, Сабирзян! Наш род испокон веку давал солдат, а ты пока провожаешь первого!

Сабирзян по-женски упер руки в бока:

— Почему провожаю? Мой Камиль остается со мной!

Галляма словно по голове саданули большим камнем — широко открыв глаза, он остолбенел у двери.

— Как это — остается?

— А так! Не взяли его. Он здесь нужен.

— Как это — здесь нужен? И… не идет служить?!

— Не идет… Он нефти нужен.

— Постой, постой!..

Галлям попятился, открыл собой дверь и тут же натолкнулся на кровать в половине Зубаировых.

Зубаиров только пришел с работы, сел ужинать, а Райса возилась с посудой у печки, огороженной занавеской. Увидев Галляма с покрасневшими и расширенными от злости глазами, Зубаиров положил вилку.

— Что случилось?

— Это как же? — подступил к нему Галлям. — Как это? Значит, сын Сабирзяна Камиль не пойдет в армию?

— Не пойдет.

— Как не пойдет?!

— Дали отсрочку. Нефти нужны люди.

— Т-а-а-к, — протянул Галлям, расстегивая воротник. — У меня два сына погибли на фронте, сейчас идет служить третий, а у него один из всего ихнего рода призывной, и тот остается дома, да? Где правда?!

— Это, дядя, зависит не от нас. Не берут, — значит, нашли нужным…

— Нашли…

Совсем обессилев, Галлям сел на стул.

— Значит, мастер, говоришь, нашли нужным? А ты знаешь, что Сабирзян сбежал от мировой войны? Да, да, сбежал, предатель, сбежал, когда был призван вместе со мной. А что ты думаешь, сделал он в эту войну? Тоже сбежал!

— Ты в меру открывай рот, Галляметдин, — донесся голос Сабирзяна. — Я четыре года работал в стройбате. Так что ты…

Галлям вскочил, плотно прикрыл дверь. Потом снял фуражку, положил на колени и стал рассказывать Зубаирову историю, приключившуюся с пим и Сабирзяном.

Оказывается, вражда их ведется с давних пор, еще с мальчишеских лет. Жили они на разных концах села, но четыре года вместе проучились у гундосого сельского муллы. В те далекие времена все и началось. Ежегодно, как только сходил снег с полей, отцы обоих парнишек еще по грязи шли на поля с саженями в руках — делить землю. При этом почему-то между ними постоянно возникали ссоры. Доходило до того, что отцы хватали друг друга за грудки. Мирить их приходилось сельскому старосте. Он перемерял земли и забивал по меже колышки. И Сабирзян с Галлямом еще юнцами следовали по стопам отцов. Приезжавший затемно на пахоту Сабирзян переносил колышки на свою сторону, Галлям потом делал то же самое… Это противоборство продолжалось до тех пор, пока оба не стали парнями. И весть о начале германской войны Галлям и Сабирзян услышали в поле, на жатве. Верховой проскакал по полям с этим сообщением. Соседи уселись под суслоном. Отец Сабирзяна Нигматзян швырнул серп и проговорил: «Не нам, оказывается, этот хлеб!» Отец Галляма долго смотрел на далекий горизонт за рекой Сагындык и с горечью произнес: «Черт с ним, с хлебом, парней вот на войну заберут». А жадный Нигматзян даже и не вспомнил о своем сыне! Схватил серп, побежал в свой загон: «Нужно быстрее убрать и спрятать хлеб».

Через несколько дней забрили Сабирзяна, Галляма и еще нескольких язтургайских парней.

— Вы думаете, мастер, Сабирзян поехал в окопы? Даже хвоста его не видели! В ту же ночь сын Нигматзяна исчез в неизвестном направлении… Спустя месяц после комиссии нас, рекрутов, отправили на фронт. Перед самым сражением я получил письмо от отца, где он писал, что Сабирзяна так и не нашли, его отца Нигматзяна ежедневно требовали к старосте и пытались узнать, где скрывается сын. Потом в село приехал урядник, и Нигматзяна при всем честном народе выпороли. Из-за сына же лишили Нигматзяна земельного надела, и он был вынужден пойти с сумой. О том, что в буранную ночь он замерз у околицы дальнего села, я узнал уже после гражданской, когда вернулся в родные места…

А Сабирзян приехал в село пятнадцать лет спустя. Среди зимы, в пуржистый февраль. Этого человека в тюбетейке, ичигах и полосатом чапане, кроме сверстников, никто и не узнавал. Да и сам он не знал многих односельчан. Странным своим одеянием он вызывал интерес у взрослых и смех у мальчишек, приветствовал встречных и поперечных на смешанном татарско-узбекском языке, заходил к некоторым из старых знакомых. То ли никто не встретил его приветливо, то ли самому надоело дразнить собак да холодить уши на морозе, только Сабирзян вскоре заперся в полуразрушенной избушке отца. И по селу разнеслось: «Сабирзян не простой, оказывается, человек, он научился шить». Проходя мимо его низенькой избы, люди с любопытством прислушивались к стрекоту швейной машинки. Потом и заходить стали, чтобы своими глазами посмотреть на немецкую ножную машину. Скоро имя Сабирзяна стало известным во всей округе, заказы росли…

Все это Галлям рассказывал с такими интересными подробностями из жизни старого Язтургая, что Райса бросила на кухне посуду и пришла послушать.

— В тот год я работал секретарем сельсовета, — продолжал Галлям. — На наших глазах Сабирзян стал первым богачом села. Поставил просторный пятистенный дом, много надворных построек, стал держать чуть ли не стадо скота. За счет кого, спрашивается? За счет народа! Он был один портной на все село и с каждого заказчика брал в пятикратной мере! Прямо шкуру с людей сдирал!

Все это Галлям рассказывал с такой горечью и болью, словно произошло это вчера. Видимо, долгие годы человеческая память способна цепко удерживать плохое, и не может с ним смириться.

— В эту войну я мечтал поехать на фронт вместе с Сабирзяном и заставить его тоже понюхать пороха. Вы думаете, он пошел на войну? Нет, такие, как Сабирзян, не защищают Родину! В день общего призыва здоровый сорокапятилетний мужчина Сабирзян взял да и заболел. Стал эпилептиком — припадочным…

— Может, он раньше был больным? — спросила Райса.

— Нет, мы все потом узнали. Во время приступа болезни он проговорился: «Сам себя испортил — съел толченую смесь белены и чемерицы». Вот ведь на что идут люди, чтобы только не воевать!.. А сын его в нефтяники подался, сбежал из колхоза!

Галлям рассказывал все это, чтобы уравнять Сабирзяна и Камиля, убедить себя и других в том, что отец с сыном едут на одной телеге, что яблоко от яблони упало недалеко. Однако Зубаиров видел, что между отцом и сыном большая разница, даже, можно сказать, диаметральная противоположность.

— Нет, Камиль не Сабирзян, — проговорил он. — Камиль — настоящий советский человек…

Галлям резко поднялся.

— На его месте я бы добровольно пошел в армию! Из принципа!

— Так бы поступил и я. Но ведь не берут его, понимаешь, не берут!.. Он сам ко мне приходил чуть ли не с плачем!.. Нефть армии тоже нужна.

Видимо, Галлям не счел нужным дальше продолжать разговор, взялся за фуражку. Уходя, открыл дверь Сабирзяна и крикнул:

— Через два дня приду. Чтобы костюм был готов!

— Постой-ка, ровесник, объяснимся! — всполошился Сабирзян, но Галлям и слушать его не стал. Портной торопливо выбежал за ним и крикнул вслед:

— Ну, тогда пусть сын на примерку сейчас же придет!