Ты мой слэм-данк (СИ)

Глава 4

ЕЛИЗАВЕТА

Как только за моральным уродом закрывается дверь, мне дышать становится легче. Кто воспитывал этого гребаного Маугли? Впервые встречаю такое поведение. Когда я училась ничего подобного и близко не вытворяли. К педагогам всегда относились с уважением и пониманием, а тут…

— Ой, кажется, у меня живот прихватило, — скалится ехидно один из дружков сбежавшего имбецила, покидая кабинет.

— Виталь, меня подожди, — басит парень с коротким ежиком на голове и уматывает следом.

— Марат, — зовет самый адекватный, который извинился за опоздание. — Встретимся в зале через полчаса.

Впервые за все время работы хочу плакать. От бессилия. Ненавижу Лобанова еще больше. Он не мог не знать про хозяев жизни, которым плевать на учебу. Им зачеты ставят за их спортивные заслуги.

Расписываю составляющие бюджетирования, возвращаясь в родную стихию. В аудитории тихо. Те, кто хочет получить знания — на месте.

Борд-маркер легко скользит по белому глянцевому полотну. Поскрипывает. Мои мысли как воздушные шарики с надписями. Каждый из них мысленно приближаю, а потом отпускаю.

Голицын ростом выше своих оруженосцев. Ненамного, но все же. Глаза красивые… были бы, отразись в них чуть тепла. Модная стрижка на жестких с виду волосах. Широкие плечи. Сквозь рубашку отчетливо рисовалось рельефное спортивное тело. Красивый. И все же говнюк. Молодой, избалованный засранец. Бедная его девочка.

Поворачиваюсь к аудитории. Устно объясняю тему, вкладывая материал в буйные головы:

— Составляющими бюджетирования являются учет, контроль, анализ денежных потоков компании, а также оценка участия всех подразделений, проектов в общем деле, вклад каждого в достижение общих целей. На этом этапе всегда есть возможность контролировать и корректировать плановые показатели. А теперь рассмотрим более детально…

Со звонком медленно опускаюсь на стул. Ощущение, что вагон угля разгрузила. Не уверена, что продержусь месяц. Что-то похожее было на последнем году аспирантуры. После университета я еще три года грызла гранит науки очно. Можно было пойти дальше и получить ученую степень, но я попросту не выдержала. Очень тяжелый преподавательский состав. За пару часов общения нервы превращались в натянутые канаты.

Улыбаюсь студентам, прощаюсь. Всем видом показываю радушие и симпатию. Заглядываю в расписание: сейчас перерыв, а через два часа еще пара.

— Елизавета Андреевна, могу отвлечь вас на несколько минут? — возвышается надо мной адекватный друг раненых в голову баскетболистов. Какие же они высокие, мама дорогая…

— Конечно, — складываю губы на манер моей учительницы в третьем классе, которая запомнилась возрастом бабушки и пучком седых волос на макушке. Пальцами провожу по правому виску, приглаживая и без того зализанные пряди. Образ: “а-ля, говори, сынок, я внимаю”.

— Я Роман Стенин, — представляется парень, а я одобрительно киваю. Давай уже, вещай, спортсмен. — Извините моих друзей за сегодняшнюю выходку. Они нормальные парни, просто игра сорвалась. На нервах.

— М-м-м, — смотрю на него и не знаю, как поступить правильно. Хочется сказать, что мне параллельно, что у них накрылось медным тазом. Это не повод устраивать балаган на занятии и проявить неучтивость, но на деле произношу: — Ясно. Пусть попьют пустырничек. Помогает.

— Спасибо за заботу. Передам, — расплывается в широкой улыбке Роман. — А вы ничего такая… Прикольная.

Хмыкает и уходит, оставляя меня материться под нос. Нет. Невозможно работать с пятым курсом. Мне пока рано. Вот лет через десять — двадцать я уверенно войду в аудиторию и гаркну не своим голосом: “ А ну, мать вашу, разбрелись все по нарам!” И прочистив горло, начну вдалбливать азы менеджмента. Сладкая фантазия на израненное самолюбие. Понятно же, что никогда такого не ляпну, но помечтать и то в радость.

Спустя двадцать минут вхожу в приемную Лобанова.

— Лиз, у тебя вид такой, словно тобой вместо мяча играли, — Любочка отвлекается от компьютера, разворачиваясь ко мне корпусом.

Опускаю попу на стул рядом с ней и шумно вздыхаю. Ее сравнение меня совершенно не радует. В этом месте все помешаны на баскетболе, да? В свете последних часов это бесит.

— У себя? — киваю в сторону кабинета ректора.

— Да. Иди пока один.

— Если услышишь крики и звуки потасовки — не входи. Я его убиваю.

Поднимаюсь и шагаю к мечте вернуться в Западный корпус. Без вариантов. Не хочу я каждый день испытывать нервы на прочность. Становиться неврастеником к тридцати трем годам — перспектива ужасная. Мне не подходит. Я обязана быть спокойной, полной сил и с лимитом терпения. Для семьи, а не для работы.

— Полянская! Отлично выглядишь, — выбивает из меня дар речи Лобанов. Стебется же, понятное дело! — Тебе на пользу общение с последним курсом. Глаза вон как горят. Губы — малинка! Румянец на щеках.

— Владислав Тимофеевич, окститесь, — цежу, сдерживая негодование. Мне вообще не до шуток. — Глаза горят от бешенства. Губы покусаны, в борьбе с желанием убивать. А румянец нездоровый…

— Тебе все равно очень идет, — щерится, складывая руки на груди. — Зачем пришла?

— Влад, убирай меня от этих… — слова не находятся, только рычать хочу. — Отбитая баскетбольная команда меня раскатала. Сорвали половину лекции. Я против них ничего сделать не могу. Я даже ростом в два раза меньше. Влад, “в” два, а не “на” два…

— Демьян выеживался?

— Не напоминай, — фыркаю, наливая в стакан минералку из бутылки.

— Я с ним поговорю. Обещаю. Можешь на них вообще внимания не обращать. Я разберусь.

— Бедный Роботов, — залпом выпиваю полстакана. — Удивляюсь, что он только камнями в почках отделался. Ему молоко надо за вредность выдавать…

Лобанов поднимается со своего статусного кресла, подходит ко мне и садится на соседний стул. Рассматривает меня, будто впервые увидел. Что еще за новости?

— А давай я тебя в кафе свожу, а, Лиз? — тянет руку к моему лицу, а я шарахаюсь в сторону.

Мама дорогая, он с ума сошел? Что за непонятные знаки внимания.

— Откажусь, Лобанов, — от неожиданности у меня Голицын из головы выветривается. — Мне только твоих подкатов не хватает для полного счастья.

— Я ж по-дружески… Нам есть что вспомнить.

Совсем сдурел?! Смотрит на меня, а в глазах бегущей строкой похотливые мысли мелькают. Не раз было сказано, чтобы оставил свои кобелиные замашки для других, но вот… опять товарища прорвало.

— Ты мне не друг, Влад, — смотрю прямо в болотные глаза. — И то, что ты предлагаешь вспомнить, я бы предпочла забыть.

Касается своими пальцами моей руки. Желание скинуть неимоверное, но я ж не сопливая девочка. Главное дистанцию держит.

— Лиз, отпусти старые обиды, — глядит с мягкой улыбкой, поглаживая большим пальцем запястье правой руки.

— Есть такие обиды, Влад, которые нельзя отпустить, — медленно, не отрывая взгляда глаза в глаза, снимаю с себя его конечность.

— Тебе любви надо. Зачерствела… А я ведь помню, какой ты была… — ставит локоть на стол и подпирает щеку ладонью.

— Давай без ностальгии, Лобанов. И советы оставь при себе.

Поднимаюсь и стремительно выхожу из кабинета под обреченный вздох ректора. Зря я к нему пришла. Лучше не частить с общением. Каждый раз, когда смотрю на него, в душе волки воют. Вспомнить он хотел… Гад. Лучше бы я никогда его не знала, может, сложилось бы все иначе и я…

На миг прикрываю глаза ладонью, притормаживая в коридоре. Запрещаю себе возвращаться в прошлое. Категорически.

Пока идут занятия в здании тихо. Шагаю в направлении нужного кабинета, на ходу вытаскивая сотовый. Отмечаю, что в центральном корпусе очень много света. Лестницы шире, а над парадной потрясающий витраж. Нереально чисто, словно убирают каждую минуту.

— Оль, привет, — улыбаюсь, услышав короткое “але” подруги.

— Лизок, приветик. Как дела? Я тебе звонила на прошлой неделе, а ты не абонент была, — тараторит, с ходу забрасывая информацией. Умеет она быстро отвлечь.

Мы со школы дружим. Изредка теряемся на пару недель, но это не мешает оставаться близкими людьми. Оля развелась полтора года назад, так что мы обе в свободном плавании. А, нет! “В поиске”… Кто придумал эту ересь?

— Мои ж на дачу уехали на все лето. Каталась к ним. Отвозила вещи, — останавливаюсь у окна. Рассматриваю аллею перед университетом и парк с ровно посаженными деревьями. Как в Петергофе, только размах значительно попроще. — А там мобильная связь ни к черту, сама знаешь.

— Тогда понятно. Как твои? В порядке?

— Да, все хорошо. У тебя, что нового? — ставлю портфель на подоконник, а сама наваливаюсь животом, чуть расслабляя спину.

— Лиз, у меня все одно и то же: стрижки, покраски, химии и аналогично по прейскуранту. Тебе, кстати, не помешает зайти. Может, освежим кончики волос?

— Можно. Давай на следующей недельке? У меня на этой — застрелиться…

— Опять учебную программу поменяли? — смеется подруга.

Помнит мое суточное выступление и негодование после новогодних праздников, когда я заполнила все методички, подготовила планы, и вдруг пришло сверху распоряжение об изменениях.

— Хуже, Оль. На месяц припрягли вести лекции у последних курсов. А тут откопались наглые экземпляры, которым учеба по барабану. Они только деньги на платиновых картах считать умеют. И менеджмент — это дисциплина для бедных. Там же контролировать надо доходы и расходы, — чем больше говорю, тем сильнее закипаю. Ох уж этот… Голицын!

— Не можешь осадить — поставь на колени, — учит меня советчица.

— Он и на коленях с меня ростом, — невольно улыбаюсь, вспоминая Демьяна. Действительно, так и есть.

— Говорят, мужчина под два метра — подарок для женщины.

— Говорят, кур доят, — несколько студенток замирают перед входом и смотрят в направлении парковки. Отслеживаю траекторию и вижу двух парней, что ушли с занятий за своим предводителем. — Он молодой и дурной.

— Что, совсем без печати интеллекта на лице?

Закусываю губу, рассматривая кроны деревьев, что беспокойно покачиваются на ветру. Назвать Голицына тупым не могу. Не знаю его уровень IQ. То, что он читал или смотрел “Двенадцать стульев” не повод делать преждевременные выводы о наличии ума. В их кругах, может, если читать научился, то уже герой? И вообще, с чего я думаю об этом?! Какая мне разница?

— Кто его знает, Оль? По мне — тупой спортсмен. В голове только фанаты, скандирующие его имя.

— А по мне, — раздается позади хриплый леденящий кровь голос Демьяна, — … ты ондатра не траханная, но у меня хватает ума сказать тебе это лично, а не за спиной.

Прикрываю на секунду глаза, сбрасывая звонок. Поворачиваться боюсь до чертиков. Как он тут оказался? Откуда? Почему я не услышала?

— Свое мнение впредь оставляйте при себе, Голицын. Неинтересно и неинформативно.

— Самое время… “заинтересовать”, Лизавета Андреевна.

В следующую секунду на запястье смыкаются длинные цепкие пальцы, и меня волокут в сторону аудитории. От чужого касания в солнечном сплетении закручивается торнадо, сталкиваются друг с другом негодование и страх. Кошмар какой-то…

Да он с ума сошел! Как он смеет?!