Тьма

Джин Вулф Моя шляпа – дерево

30 января. Утром я заметил на пляже странного путника. Я плавал в небольшой бухте между этим местом и деревней. Возможно, надо было что-то сделать, хотя я еще не устал. Я нырнул; показалось, что я увидел акулу, плывущую мимо оленерогого коралла. Быстро вылез из воды. Плавал я минут десять, не больше. Выбежал из воды, но потом перешел на шаг. Вот так вот.

Я наконец-то начал вести этот дневник (думал, что не начну никогда). Так что давайте вернемся ко всему тому, что мне следовало написать. Я купил этот дневник в тот день, когда вернулся из Африки.

Нет, в тот день, когда вышел из больницы. Теперь вспомнил. Шлялся без дела, думая, будет ли у меня следующий приступ, и зашел в небольшой магазин на Сорок Второй. Продавщица оказалась хорошенькой женщиной, из тех хорошеньких чернокожих, и я подумал, что будет здорово с ней поговорить. Для этого надо что-то купить.

– Я только что из Африки, – сказал я.

– Правда… И как там?

– Жарко.

В любом случае я ушел оттуда с этой записной книжкой и сказал себе, что потратил деньги не зря, поскольку буду вести дневник, записывать, когда у меня приступы, что я делал, что ел, – все, как мне сказали. Но думать я мог лишь о том, как она выглядела, когда развернулась и пошла от прилавка. Ее ноги и высоко поднятую голову. Ее бедра.

После этого я планировал записать все, что помнил, из пребывания в Африке, и о чем мы говорили. На случай, если Мэри перезвонит. А потом об этом назначении.

31 января. Настроил свой новый «Мак». Кто бы мог подумать, что в этом месте есть телефоны? Но есть кабель отсюда в Кололахи и тарелка. Я могу болтать с людьми по всему миру, а заплатит контора (не говоря уже о программах!). В Африке такого не бывает. Если радио есть, и то повезло.

Я был полон энтузиазма. «Удаленный архипелаг в Тихом океане». Погоди…

Пи-Ди:

– Баден, мы собираемся отправить тебя на архипелаг Таканга.

Несомненна, у меня было недоумение на лице.

– Это удаленный архипелаг в Тихом океане, – сказала она и прокашлялась, будто хотела кость проглотить. – Это не будет как в Африке, Бад. Ты там сам по себе будешь.

– Я-то думал, вы меня уволить собираетесь.

– Нет, нет, нет! Но, Бад…

Она наклонилась ко мне через стол, и с минуту я боялся, что она возьмет меня за руку и сожмет.

– Это будет трудно. Я не собираюсь тебя дурачить.

Ха!

Ближе к делу. Это нечто! Бунгало с полом из гнилых досок, которые тут с тех пор, как ушли британцы, в миле от деревни и меньше чем в полумиле от пляжа, достаточно близко, чтобы запах Тихого океана наполнял все комнаты. Толстые и радостные люди; как мне кажется, большая их часть – тупые. Попробуйте пройтись по Чикаго и сравните. Раз-два в год кто-нибудь из них подхватывает тропическую гранулему или что-нибудь такое, и преподобный Роббинс дает ему препарат мышьяка, который это излечивает. Пах!

В океане рыба, куча рыбы. Фрукты в джунглях, и они знают, какие есть можно. Они сажают батат и хлебное дерево, а если нужны деньги или что-нибудь еще, они просто ныряют и достают жемчужины, которые обменивают, когда приходит посудина Джека. Или когда они садятся в лодки и отправляются в большое праздничное плавание в Кололахи.

Я забыл, тут еще кокосы есть. Они знают, как их вскрывать. Или, может, у меня еще силенок не хватает. Гляжу на себя в зеркало – ага. Когда-то я девяносто кило весил.

– Ты худой, – говорит король. – Ха, ха, ха.

Хороший он парень на самом деле. У него достаточно примитивный юмор, но есть вещи и похуже. Он может взять мачете (мы такой называем упанга, а они – хелетэй) и открыть кокос, будто пачку жвачки. У меня есть и кокосы, и хелетэй, но я с равным успехом могу пытаться вскрыть их ложкой.

1 февраля. Не о чем писать, пару раз чудесно поплавал. Первые пару недель я вообще не окунался. Здесь акулы. Я знаю, что они тут действительно есть, потому что раз-другой их видел. Исходя из того, что мне сказали, тут еще морские крокодилы есть, длиной до пяти метров. Их я ни разу не видел и отношусь к этому скептически, хотя знаю, что в Квинсленде они есть. Раз за разом слышишь, как кого-то убила акула, но это не останавливает людей, и они все время плавают. Не вижу никакой причины, почему это должно остановить меня. Пока что мне везет.

2 февраля. Суббота. Я должен был написать про карлика, которого видел на пляже в тот раз, но у меня духу не хватило. В больнице иногда всякое странное виделось. Боюсь, что это возвращается. Я решил прогуляться по пляжу. Хорошо. У меня что, солнечный удар?

Пах.

Он был таким маленьким, даже ниже ростом, чем отец Мэри. Слишком маленький для любого взрослого из деревни. Но совершенно точно не ребенок и слишком светлокожий, чтобы быть одним из местных.

Вряд ли он здесь давно. Он даже белее меня.

Преподобный Роббинс должен знать. Спрошу завтра.

3 февраля. Жарко, и становится еще жарче. Если верить преподобному Роббинсу, самый жаркий месяц здесь – январь. Ну прибыл я сюда в первую неделю января, и так жарко не было. Встал пораньше, пока прохладно. Пошел по пляжу, в сторону деревни – остановился, чтобы посмотреть на скалы, куда исчез карлик. Хотел поговорить с Робом до начала службы, но не смог, он репетировал с хором «Ближе, Господь, к Тебе».

Пришла половина деревни, служба продолжалась чуть меньше двух часов. Когда окончилась, я смог поговорить с Робом наедине. Сказал, что воскресный обед за мой счет, если он отвезет нас в Кололахи (у него джип есть). Он бы рад, но – слишком далеко, и дорога плохая. Я сказал ему, что это по личным проблемам, и хотел бы его совета.

– Почему нам не пойти к тебе, Баден, и не поговорить? Я бы пригласил к себе лимонада попить, но они меня ни на минуту не оставят.

И мы пошли обратно. Было жарче, чем в аду, и на этот раз я старался не смотреть по сторонам. У меня в маленьком ржавом холодильнике была холодная кока-кола, мы сели на крыльце (Роб называет это верандой), обмахиваясь. Он знал, что я чувствую себя неуютно, поскольку ничем не могу помочь этим людям, и настаивал на терпении. Мне еще представится шанс.

– Я уже на это не надеюсь, преподобный, – ответил я.

Тогда он мне и сказал, чтобы я его Робом называл. Его имя – Мервин.

– Никогда не сдавайся, Баден. Никогда.

У него было такое серьезное лицо, что я едва не рассмеялся.

– Хорошо, буду держать глаза открытыми, может, когда-нибудь Управление пошлет меня туда, где я действительно нужен.

– Обратно в Уганду?

Я объяснил, что Агентство никогда не посылает людей в одно место дважды.

– На самом деле я не об этом хотел поговорить. Это о моей личной жизни. Ну, на самом деле вопросов два, но начну с этого. Я бы хотел воссоединиться с бывшей женой. Возможно, вы мне посоветуете забыть об этом, поскольку я здесь, а она в Чикаго, но я могу посылать отсюда письма по электронной почте, и мне бы хотелось загладить некоторые неприятности, оставшиеся между нами.

– Дети есть? Извини, Баден… Не хотел о больном.

Я объяснил, как Мэри хотела детей, а я – нет, и он дал мне совет. Я еще не отправлял отсюда электронную почту, но завтра вечером обязательно туда напишу.

– Ты боишься, что у тебя галлюцинации. Тебя не лихорадит?

Он достал термометр и померил мне температуру. Почти в норме.

– Давай рассуждать логически, Баден. Этот остров сто миль в длину и около тридцати в ширину в самом широком месте.

Я знаю здесь восемь деревень. Население Кололахи – более тысячи двухсот человек.

Я сказал, что все это понимаю.

– Дважды в неделю прилетает самолет из Кэрнса с новыми туристами.

– Которые почти никогда дальше пяти миль от Кололахи не отходят.

– Почти никогда, Баден. Не никогда. Ты сказал, что этот человек – не из деревенских. Хорошо, с этим я согласен. Это был я?

– Конечно, нет.

– Тогда это кто-то не здешний – из другой деревни, из Кололахи или турист. Почему ты головой качаешь?

Я сказал ему.

– Сомневаюсь, что здесь где-то лепрозорий есть, ближе Маршалловых островов. В любом случае не знаю. Пока ты не обнаружил что-то еще, какой-то другой симптом болезни, сомневаюсь, что маленький человек, которого ты видел, – прокаженный. Куда скорее ты видел туриста с бледной белой кожей, вымазавшегося солнцезащитным кремом. Что же до его исчезновения, объяснение совершенно очевидно. Он нырнул в бухту со скал.

– Там никого не было. Я смотрел.

– Там, где ты смотрел, ты хотел сказать. Он мог быть по шею в воде, а вода блестела от солнца, так?

– Полагаю, так.

– Наверняка погода была ясная…

Роб допил кока-колу и отодвинул банку в сторону.

– Что же до того, что он не оставил следов, хватит играть в Шерлока Холмса. Понимаю, звучит резко, но это ради твоего же блага. Следы в таком мягком песке – бесформенные впадины в лучшем случае.

– Свои я вижу.

– Ты знаешь, куда глядеть. Ты никогда не пытался пройти по собственным следам? Думаю, нет. Можно несколько вопросов? Когда ты его видел, ты считал его реальностью?

– Да, совершенно. Не хотите еще? Или поесть что-нибудь?

– Нет, благодарю. Когда у тебя был последний приступ?

– Сильный? Недель шесть назад.

– А как насчет не слишком сильных?

– Прошлой ночью, но это ерунда. Два часа озноба, и все прошло.

– Это должно бы обнадеживать, но я так не считаю. Баден, в следующий раз, когда у тебя будет приступ, сильный или не сильный, я хочу, чтобы ты пришел ко мне. Понимаешь?

Я пообещал.

«Это Бад. Я люблю тебя все так же. Это все, что я могу сказать, но все равно скажу. Я был неправ, и я знаю это. Надеюсь, что ты простила меня». Отправить.

4 февраля. Снова видел его вчера вечером. У него острые зубы. Я дрожал, лежа под москитной сеткой, а он глядел в окно и улыбался. Сказал Робу, сказал еще, что читал где-то, что каннибалы подпиливают себе зубы. Я знал, что три-четыре поколения назад местные были каннибалами; спросил, делают ли они это сейчас. Он думает, что нет, но спросит короля.

«Я очень сильно болел, Мэри, но сейчас мне лучше. Здесь сейчас вечер, я ложусь спать. Аюблю тебя. Спокойной ночи. Я люблю тебя». Отправить.

5 февраля. Пришли двое мужчин с копьями, чтобы отвести меня к королю. Я спросил, арестован ли я, и они рассмеялись. Но от его величества я на сей раз «ха-ха-ха» не услышал. Он был в большом доме, но вышел, и мы встали на некотором расстоянии, среди тропических деревьев размером с офисное здание, увитых цветущими лианами. Остановились в круге из камней. Король, мужчины с копьями и старик с барабаном. Мужчины с копьями развели костер, старик тихо постукивал по барабану, будто волны на берег накатывались, а король произнес речь или стихи прочел. Невидимые нашему глазу птицы постоянно его передразнивали зловещими голосами.

Когда король закончил, то повесил мне на шею этот резной кусок кости и обнимал меня за плечи всю дорогу до деревни. Это меня больше всего удивило. Он здоровее защитника в Национальной футбольной лиге, весит килограмм сто восемьдесят. Ощущение было такое, будто у меня на плечах теленок.

Ужасные, ужасные сны! Плыву в кипящей крови. Слишком испугался, чтобы спать дальше. Вошел в систему, попытался найти что-нибудь про сны и их значение. Наткнулся на ведьму из Лос-Анджелеса – сначала на ее домашнюю страницу, потом на нее саму: «Я и вас хочу, и вашу собачку маленькую!» На самом деле выглядела она неплохо.

Взял в руки резную костяную штуку, которую дал мне король. Старая, ей бы уже в музее быть, но я решил, что лучше буду ее носить, пока я здесь, по крайней мере когда наружу выхожу. Представляете, если он на меня обидится? Да он на меня просто сядет! Похожа на рыбу с высеченными на обоих боках картинками. Другие рыбы, человек в шляпе и прочее. Шнурок продет через глаз рыбы. Хотел бы я увеличительное стекло тут иметь.

6 февраля. Так и не лег спать. На моих часах уже среда. Написал длинное письмо на компьютере; печатал и печатал, что в голову шло. Рассказал ей, где я, что делаю, умолял ее ответить. А потом вышел наружу и поплавал, голышом, в залитом лунным светом океане. Завтра надо будет осмотреть то место, где король повесил на меня этот амулет-рыбу. Назад, спать.

Утро, и прекрасное! Почему у меня ушло столько времени, чтобы понять, какое прекрасное здесь место? Может, мое сердце только что вернулось из Африки. Вечно раскачивающиеся под непрестанно дующими пассатами пальмы, люди, похожие на бронзовые статуи героев. Какими мелкими и бледными коротышками мы им кажемся!

Хорошо поплавал, чтобы избавиться от воплей в ушах. Рассмеюсь ли я через год, увидев написанное о том, что мой полуночный заплыв помог лучше понять этих людей? Может, и рассмеюсь. Но он помог. Они плавают в свете луны сотни лет.

Электронная почта! Боже, благослови электронную почту и того, кто ее изобрел! Только что проверил и увидел письмо. Попытался угадать, кто это. Хотелось, чтобы Мэри, но я был практически уверен – оно от Эннис, ведьмы. Прочел имя. «Джулиус Р. Кристмас». Папаня! Папаня Мэри! Вскочил и бегал по комнате в таком возбуждении, что не мог начать читать. Теперь я его распечатал и приведу его здесь.

«Она отправилась в Уганду, Бад, тебя искать вернется завтра, в аэропорт имени Кеннеди, рейс АА47 из Хитроу. Я-скажу ей, где ты. Глядишь на этих девочек, хула-хула танцующих».

ОНА ОТПРАВИЛАСЬ В УГАНДУ ИСКАТЬ МЕНЯ.

7 февраля. Снова эти сны. – Маленький человек с острыми зубами, улыбающийся в окно. Сомневаюсь, что мне следовало все это записывать, но во сне я знал, что он причиняет людям боль, а он продолжал мне говорить, что мне ничего не грозит. Может, и первый случай тоже был сном? Опять вопли.

В любом случае вчера днем я говорил с Робом, хотя и не собирался. Когда вернулся сюда, мне было так скверно, что я не мог ничего делать, только лежать в кровати. Хуже было только в больнице, наверное.

Сходил на то место, куда меня король водил. Не хотел идти от деревни, дети могли за мной увязаться, так что попытался пойти с другой стороны – окружным путем. Нашел два старых здания, небольшие, без крыш, кости выглядят человеческими. Об этом позже. Не видел никаких отметин, но и не рассматривал толком. Черные с одной стороны, будто в огне лежали.

Ходил часа три, совсем выдохся. Споткнулся об осколок камня, остановился, чтобы вытереть пот, и бам! Я уже на месте! Нашел пепел, место, где стоял я и король. Огляделся, пожалев, что не взял фотоаппарат, и увидел Роба, на четырех камнях, стоящих рядом. Он глядел на меня.

– Эй, почему бы вам что-нибудь не сказать? – сказал я.

– Я хотел посмотреть, что ты станешь делать, – ответил он. Значит, шпионил за мной. Я этого ему не сказал, но все было и так очевидно.

Я сказал ему про то, как приходил сюда с королем, про то, как он наложил заклятие. Извинился, что сейчас амулета на мне нет, сказал, что, если ему захочется кока-колы, пусть заходит, и я ему покажу.

– Не имеет значения. Он знает, что ты болен, и, полагаю, дал тебе нечто, чтобы тебя исцелить. Оно даже может сработать, ибо Господь слышит всякую молитву. Конечно, это не то, чему учат в семинариях, и даже не то, что написано в Библии. Но я слишком долго на миссионерской работе, поэтому знаю. Когда кто-то с добрым намерением обращается к Господу, создавшему его, он будет услышан. И очень часто ответом будет «да». Почему ты сюда вернулся?

– Хотел увидеть место снова, вот и все. Сначала мне показалось, что это просто круг камней, но потом, когда я поразмыслил, то решил, что дело сложнее.

Роб продолжал молчать. Я рассказал ему, что думаю о Стоунхендже.

Стоунхендж представлял собой круг из больших камней, но идея была в том, чтобы смотреть на положение определенных звезд и место восхода солнца. Однако здесь не может быть того же самого из-за деревьев – Стоунхендж открыт со всех сторон на равнине Солсбери. Я спросил, не может ли это быть чем-то вроде храма.

– Когда-то это был дворец, Баден, – ответил Роб и прокашлялся. – Если я кое-что тебе по секрету расскажу, оставь это при себе, хорошо?

Я пообещал.

– Теперь эти люди – добрые. Это я должен сказать сразу. Для нас они выглядят немного детьми, как и все примитивные народы. Будь мы сами примитивным народом – а мы им были, Бад, и не так уж давно, – они бы нам такими не казались. Теперь можешь себе представить, какими бы они для нас выглядели, если бы не казались наивными?

– Я об этом думал сегодня утром, перед тем как ушел из бунгало, – ответил я.

Роб кивнул.

– Теперь я понимаю, почему ты захотел вернуться сюда. Полинезийцы заселили весь юг Тихого океана. Ты это знал? Капитан Кук, британский военный моряк, первым исследовал Тихий океан хоть как-то, и он был совершенно ошеломлен, поняв, что может пройти под парусами несколько недель, а его переводчик все так же сможет разговаривать с местными. Мы знаем, к примеру, что полинезийцы в большом количестве переселились с Гавайев и завоевали Новую Зеландию. Последние разы, когда я это проверял, историки еще не признавали этот факт, но это факт, запечатленный маори в их историческом предании. Расстояние – порядка четырех тысяч миль.

– Впечатляет.

– Наверное, тебе интересно, к чему я веду. Могу тебя понять. Предполагается, что изначально они жили в Малайе. Не стану приводить все аргументы против этого, только скажу, что в этом случае они должны были оказаться в Новой Гвинее, в Австралии, но их там нет.

Я спросил, откуда они произошли. Он просто тер подбородок минуту или две, а потом заговорил.

– Этого я тебе тоже говорить не стану. Ты мне не поверишь, так что зачем зря рот открывать? Подумай о далеких землях, горной стране, чьи здания и памятники соперничают с Древним Египтом, с богами более жестокими, чем любой из демонов, какого мог бы себе представить Коттон Мэзер. Время… – Он пожал плечами. – После Моисея, но до Христа.

– Вавилон?

Он покачал головой.

– Они создали правящий класс, и спустя время эти правители, их жрецы и воины стали чем-то вроде другой расы, крупнее и сильнее, чем крестьяне, с которыми они обращались как с рабами. Они орошали алтари своих богов кровью, кровью врагов, когда могли захватить в плен достаточное количество, и кровью крестьян, когда врагов не хватало. Крестьяне восстали и изгнали их с гор к морю и в море.

Думаю, он ждал, что я что-нибудь скажу, но я молчал, раздумывая над его словами, рассуждая, могут ли они оказаться правдой.

– Они отплыли в ужасе от народа, который был им родным. Очень сомневаюсь, что их там было больше двух-трех тысяч, а может, и меньше тысячи. Они изучили мореходное дело и изучили хорошо. Им пришлось. В древнем мире они были единственными соперниками финикийцев и даже превзошли их.

Я спросил, откуда он все это узнал.

– Не имеет значения, откуда я это узнал, поскольку это правда, – ответил он.

Показал на один из камней.

– Я назвал их примитивным народом, таковы они и есть. Но они не всегда были таким примитивным народом. Здесь был дворец, такие руины есть по всей Полинезии, огромные сооружения из коралла, разваливающиеся на части. Дворец, следовательно – священное место, поскольку король свят как представитель богов. Именно поэтому он привел тебя сюда.

Роб собрался уходить, но я сказал ему о домах, на которые наткнулся раньше, и он захотел на них посмотреть.

– Здесь был храм, Баден, однако я никак не могу его найти. Когда его возвели, должно быть, он был злым, превыше нашего понимания…

Он ухмыльнулся, немало тем меня удивив.

– Над тобой, должно быть, подшучивали из-за имени[23].

– С первых-классов. Но меня это не волновало.

На самом деле волновало, иногда.

Позднее.

Что ж, я повстречался с маленьким человеком, которого видел на пляже, и, сказать по правде (какой смысл в дневниках, если не собираешься говорить правду?), он мне понравился. Я собираюсь сейчас же обо всем этом написать.

Роб и я искали дома, которые я видел, но не могли найти их. Я их описал, но Роб не считал, что это тот самый храм, который он искал с тех пор, как прибыл сюда.

– Они знают, где он. Старики точно знают. Изредка я слышал уклончивые упоминания – не шутки. Они шутят по поводу того места, которое ты нашел, но не храма.

Я спросил, что же тогда за место нашел я.

– Японский лагерь. Здесь японцы были, во время Второй мировой.

Я этого не знал.

– Здесь боев не было. Они предположительно построили те дома, что ты нашел, и вырыли пещеры в холмах, чтобы вести бои. Я некоторые сам нашел. Однако американцы и австралийцы попросту миновали этот остров, как и многие другие. Японские солдаты остались здесь, голодали. Изначально здесь было около роты, наверное.

– И что с ними случилось?

– Некоторые сдались. Некоторые вышли из джунглей, чтобы сдаться, и были убиты. Немногие держались, двадцать – двадцать пять человек, насколько я слышал. Вышли из пещер и вернулись в лагерь, который построили, когда думали, что Япония победит и будет править Тихим океаном. Я думаю, именно эти дома ты нашел, и поэтому я хочу их увидеть.

Я сказал, что не могу понять, как мы могли их потерять.

– Посмотри на эти джунгли, Баден, – ответил он. – Одно из этих зданий может быть в каких-то десяти футах от нас.

Мы прошли еще милю или две и оказались на пляже. Я не знал, где мы, а Роб знал.

– Здесь и разойдемся. В деревню – туда, а твой бунгало – в противоположную, сторону, за бухту, – сказал он.

Я все думал про джапов[24] и спросил, все ли они погибли.

– Все, – сказал он.

– С каждым годом они становились все старше, их число уменьшалось, и настало время, когда винтовки и пулеметы, державшие в ужасе деревни, уже не стреляли. Прошло еще время, пока местные это поняли. Однажды ночью они пришли в японский лагерь с копьями и боевыми дубинами, убили оставшихся японцев и съели их. Иногда они шутят по этому поводу, когда хотят позлить меня.

Я пошатывался и понимал, что приступ намечается сильный, поэтому вернулся в бунгало. Весь оставшийся день и всю ночь мне было плохо. Озноб, лихорадка, головная боль, галлюцинации. Помню, как я увидел, что маленькая ваза на комоде поднялась и двинулась на другую сторону помещения и опустилась. Как американец в бейсболке вплыл в комнату. Снял бейсболку, причесал волосы перед зеркалом и уплыл. Бейсболка была с эмблемой «Кардинэлс».

А теперь насчет Ханги, маленького человека, которого я видел на пляже.

После того как я все это про дворец написал, захотелось задать Робу пару вопросов. Сказать, что Мэри возвращается. Ладно, на самом деле никто еще не сказал, что она возвращается, пока что я от нее лично ничего не слышал, только одно письмо от папани. Но она же отправилась в Африку, так почему бы не сюда? Я поблагодарил папаню и снова сказал ему, где я. Он знает, как я хочу ее увидеть. Если она прилетит сюда, я попрошу Роба заново поженить нас, если она согласится.

Я пошел по пляжу и увидел его. Однако спустя где-то полминуты Ханга, казалось, расплылся в дымке. Я сказал себе, что у меня опять видения, что я все еще болен. Напомнил себе, что обещал прийти к Робу, если мне снова станет плохо. Но когда я дошел до края бухты, он был там, совершенно реальный, сидящий в тени одной из молодых пальм. Я хотел поговорить с ним.

– Ничего, если я тоже присяду? От этой жары мозги плавятся.

Он улыбнулся (острые зубы оказались настоящими) и сказал:

– Моя шляпа – дерево.

Я думал, он просто имеет в виду тень, но после того как я сел, он показал мне. Откусил пальмовый лист, разделил на полоски и научил, как их разделять на волокна и сплести нечто вроде соломенной шляпы с высокой тульей и широкими полями. Мы немного поговорили, хотя он говорил по-английски не так хорошо, как некоторые из местных. Он не живет в деревне, а людям, которые там живут, он не нравится, хотя они ему нравятся. Они его боятся, говорит он, и поэтому дают разные вещи. Предпочитают, чтобы он был от них подальше.

– Не деревня, не лодка.

Я сказал, что ему, должно быть, одиноко, но он просто глядел на океан. Сомневаюсь, что он знает это слово.

Ханга хотел узнать, что за амулет дал мне король. Я описал его и спросил, приносит ли он удачу, тот покачал головой.

– Не малхои.

Взял волокно пальмового листа.

– Это малхои.

Не зная, что значит малхои, я не стал спорить.

Вот почти все, кроме того, что я сказал ему, что он может приходить, если ему захочется с кем-то побыть. Он ответил мне, что надо есть рыбу, чтобы восстановить здоровье. Понятия не имею, кто ему сказал, что мне иногда нездоровится, но я никогда не пытался сделать из этого тайну. А еще сказал, что мне не надо опасаться приступа (я думаю, что он имел в виду именно приступ), когда он со мной.

У него дубленая жесткая кожа, намного светлее, чем у меня на предплечье, но я понятия не имею, симптом это заболевания или что-то врожденное. Когда я встал, чтобы идти, он тоже встал и оказался мне по грудь. Бедный коротышка.

И еще одно. Я не хотел этого писать, но после того что сказал Роб, решил, что, наверное, надо. Когда я прошел немного в сторону деревни и обернулся поглядеть на Хангу, его уже не было. Я пошел обратно, думая, что зрение обманули тени от пальм. Его там не было. Я подошел к бухте (может, он в воде, как предполагал Роб?). Прекрасная маленькая бухта. Но Ханги и там не было. Я проникся сочувствием к морякам прошлого. Эти острова могли исчезать, когда они приближались.

В любом случае я узнал, что «малхои» означает «сильный». Поскольку пальмовое волокно не такое крепкое, как хлопчатобумажный шнур. Что-то тут не так. Скорее, я тут чего-то не понимаю. Может, слово имеет больше одного значения?

Ханга означает «акула», говорит Роб, но он не знает человека по имени Ханга. Здесь почти всех мужчин называют именами рыб.

Снова электронная почта, на этот раз от ведьмы: «Над вами нависла опасность. Я ее чувствую и знаю, что вас привела ко мне некая высшая сила Будьте осторожны. Держитесь подальше от мест поклонения, Таро говорят мне, что там вас ждут неприятности. Расскажите мне об амулете, о котором упоминали».

Сомневаюсь, что надо это делать и что я еще хоть раз напишу ей.

9 февраля. Похоже, я утомил себя записями в четверг. Смотрю и вижу, что вчера ничего не написал. По правде сказать, писать нечего, кроме того, что я плавал в бухте Ханги. И об этом мне трудно рассказать что-либо связное. Прекрасное за пределами слов. Вот и все, что я могу сказать. На самом деле я боюсь возвращаться. Боюсь, что я буду разочарован. Нет места ни на земле, ни под водой столь чудесного, как это. Цветные кораллы, мелкие морские животные, похожие на цветы, стайки синих и оранжевых рыбок, будто россыпи драгоценных камней. Сегодня, когда я пошел повидаться с Робом (ладно, Эннис меня предупредила, но я думаю, что она чушь несет), я сказал, что он, наверное, предпочитает думать, что Господь создал этот прекрасный мир, чтобы мы им восхищались. Но если Он так поступил, нас следовало снабдить жабрами.

– Надо ли мне думать, Баден, что Он сотворил для нас звезды? Все эти пламенеющие солнца в сотнях и тысячах световых лет от нас? Что Господь сотворил целые Галактики лишь для того, чтобы раз или два в жизни мы подняли взгляд полюбоваться ими?

И Ханга сказал, что лучше бы я подумал о людях, подобных мне, работающих на федеральное правительство. Не будем ли мы когда-нибудь изгнаны? Большинству из нас плевать на обычных людей куда больше, чем тем. Хотя я знаю, что Пи-Ди не из таких.

Пришла женщина, порезавшая руку. Роб говорил с ней на ее родном языке, пока обрабатывал рану, она трещала вовсю. Когда женщина утиля, я спросил его, действительно ли он все понял из того, что она сказала.

– И да и нет, – ответил он. – Я знаю все слова, которыми она пользуется, если ты об этом. Сколько ты уже тут, Баден?

Я сказал.

– Около пяти недель? Отлично. Я здесь около пяти лет. Я говорю не так хорошо, как они. Иногда мне приходится задуматься, чтобы подобрать правильное слово, а иногда я и придумать его не могу. Но я понимаю, когда их слышу. Это не слишком сложный язык. Тебя беспокоят призраки?

Наверное, я разинул рот.

– Это из того, что она сказала. Король послал за женщиной из другой деревни, чтобы тебя от них избавить, что-то вроде ведьмы-знахарки, как я понимаю. Ее зовут Лангитокоуа.

Я сказал, что единственный призрак, который меня мучит, – это мой разрушенный брак, и что я надеюсь воскресить брак с его помощью.

Он попытался пронзить меня взглядом, и, наверное, у него получилось. У Роба особенные глаза.

– Ты все еще не знаешь, когда прилетит Мэри?

Я покачал головой.

– Она захочет пару дней отдохнуть после поездки в Африку. Надеюсь, ты ей это позволишь.

– Ей придется лететь из Чикаго в Лос-Анджелес, из Лос-Анджелеса в Мельбурн, из Мельбурна в Кэрнс, придется ждать очередного рейса до Кололахи. Поверьте, я все это принял во внимание.

– Хорошо. Тебе не приходило в голову, что твой маленький друг Ханга может быть призраком? В смысле, не пришло в голову, с тех пор как ты с ним говорил?

Тогда у меня возникло то самое ощущение, «что я здесь делаю», мой любимый прием, чтобы нырнуть в кусты. Я сидел в маленькой комнатке с запахом лекарств в шатком доме, у моего локтя стояла банка с ватными тампонами, в окно доносился шум прибоя в тысяче миль от известных всем мест, и я не мог припомнить, какие решения принял и какие планы строил, в результате которых оказался здесь.

– Позволь тебе кое-что рассказать, Баден. Ты, не обязан этому верить. В первый год моего пребывания здесь мне пришлось отправиться в город, чтобы посмотреть строительные материалы, которые мы закупали. Так сложилось, что выдался день, когда мне было нечего делать, и я решил поехать в Норт-Пойнт. Люди говорили мне, что это самое красивое место на острове. Я убедил себя, что должен его увидеть. Ты еще там не был?

Я о таком месте даже не слышал.

– Дорога шла только до ближайшей деревни. Потом тропинка, по которой идти пару часов. Действительно, все просто прекрасно – скалы над волнами, утесы над океаном. Я простоял там достаточно, чтобы ощутить красоту и одиночество этого места и сделать кое-какие наброски. Потом я вернулся в деревню, где оставил джип, и поехал обратно в Кололахи. Уже почти стемнело. Только успел отъехать, как увидел на дороге человека из деревни. Тогда я еще не всех знал, но его я знал. Остановил машину, и мы с минуту болтали. Он сказал, что идет встретиться с родителями, и я подумал, что они живут там, откуда я только что уехал Я довез его и высадил Он все благодарил меня, а когда я вылез, чтобы посмотреть на колесо, которое меня беспокоило, обнял и поцеловал мои глаза. Я никогда этого не забуду.

Я сказал какую-то глупость насчет добросердечия здешнего народа.

– Ты прав, конечно. Однако, Баден, когда я вернулся, то узнал, что Норт-Пойнт – проклятое место. Туда отправляются души умерших, чтобы попрощаться с землей живых. Человека, которого я повстречал, убила акула в день моего отъезда – это было за четыре дня до того, как я подвез его.

Я даже не знал, что сказать.

– Они вам солгали, – наконец выпалил я. – Они не могли не лгать.

– Несомненно – либо я лгу тебе. В любом случае я бы хотел, чтобы ты привел сюда твоего друга Хангу, если сможешь.

Я пообещал, что попытаюсь отвести Роба к Ханге, поскольку Ханга не пойдет в деревню.

Снова купался в бухте. Я никогда не считал себя хорошим пловцом, и плавать мне доводилось не слишком часто, но теперь я плавал, как дельфин, ныряя под воду с открытыми глазами, по две с половиной минуты, не меньше. Невероятно! Боже мой, вот только я покажу это Мэри!

Можно купить в Кололахи акваланг. Попрошу у Роба джип или заплачу одному из местных, чтобы он отвез меня на каноэ.

11 февраля. Снова все упустил, пора наверстывать. Вчерашний день был очень странным. Как и суббота.

Я лег спать с тяжелой головой от рассказа Роба о призраке и нового мира под водой. Бабах! Я подпрыгнул, перепугавшись до смерти. Комод упал, ящиками вперед. Наверное, сухая гниль в ножках. Пара ящиков сломались, все рассыпалось. Я поднял его и стал убираться и вдруг нашел книгу, которую до этого не видел. «Сад Света» Энджел Кинг, про путешествие по Афганистану. На обложке чье-то имя и штамп – «Американское Управление Зарубежной Помощи». Тогда это было совсем непонятно.

Но постепенно я понял. Вот где он был – Ларри Скриббл. Сотрудник Управления купил книгу три года назад (когда его направили в Афганистан скорее всего) и привез ее с собой, когда его отправили сюда. Я пользовался только тремя верхними ящиками, книга же осталась в одном из других, и ее не заметили, когда кто-то (кто?) забирал вещи Скриббла.

Почему он уехал, когда меня сюда отправили? Он должен был быть здесь, чтобы ввести меня в курс дела, остаться на неделю, где-то так. Никто не упоминал его имени, и для этого должна быть причина.

Хотел пойти на службу в христианскую миссию и принести книгу, но снова почувствовал себя плохо. Принял лекарства и лег, слишком слабый, чтобы шевелиться. И мне приснился этот сон, очень странный сон. Почему-то я знал, что в доме кто-то есть. Наверное, шаги, хотя я их не помню. Я сел и увидел у кровати улыбающегося Хангу.

– Я стучал. Ты не вышел.

– Извини. Я болел, – ответил я. Встал, предложил ему кока-колы, что-нибудь поесть, но он хотел поглядеть на амулет. Конечно, сказал я, и взял его с комода.

Он посмотрел на предмет, хмыкнул, провел указательным пальцем по маленьким рисункам по бокам.

– Без узла? Свободно надеваешь?

Он показал на узел.

Я сказал, что незачем, потому что свободно надеваю, не развязывая шнурок.

– Хочешь друга? – сказал он, показывая на себя, и это было трогательно. – Ханга друг? Друг Бада?

– Да, – сказал я. – Совершенно.

– Развяжи.

Я сказал, что лучше разрежу шнур, если он хочет.

– Развяжи, прошу. Кровный друг.

Он взял меня за руку, повторяя: «Кровный друг!»

Хорошо, сказал я и принялся развязывать узел, очень сложный, и в этот момент, клянусь, я услышал, что в бунгало еще кто-то, третий человек, стучит в стену. Я решил, что надо пойти и посмотреть, но Ханга держал меня за руку. У него были большие очень сильные кисти на коротких предплечьях.

За минуту или две я развязал шнур и спросил, этого ли он хотел. Он с жаром сказал, что да. Я отдал амулет ему, и тут произошла перемена, одна из тех, какие бывают в снах. Он выпрямился и стал высоким, не ниже меня. Держа меня за руку, он мгновенно и аккуратно резанул мне руку зубами и лизнул кровь и, казалось, вырос еще. Будто было устранено какое-то осквернение. Он выглядел умным и почти симпатичным.

А потом он порезал кожу на своей руке, точно так же, как на моей, и предложил мне. Я лизнул его кровь, как он мою. Почему-то я ожидал, что она будет ужасного вкуса, но это было не так. Будто я глотнул морской воды, плавая.

– Теперь мы кровные друзья, Бад, – сказал мне Ханга. – Я не причиню вреда тебе, а ты не должен вредить мне.

Так окончился сон. Следующее, что я помню, – постель и сладкий запах, и что-то щекочет мне ухо. Я подумал, что москитная сетка съехала, но рядом со мной лежала женщина с цветком в волосах. Я перекатился, и она, увидев, что я проснулся, обняла меня и поцеловала.

Она Лангитокоуа, женщина, которую, как сказал мне Роб, послал ко мне король, но я звал ее Ланги. Она говорит, что не знает, сколько ей лет, но она лукавит. Размеры (ростом она больше метра восьмидесяти, а весом – больше ста килограммов) делают ее на вид старше, чем она есть, я уверен. Двадцать пять. А может, и семнадцать. Я спросил ее о призраках, и она совершенно спокойно сказала, что один в доме есть, но он не желает зла.

Пах.

После этого я, естественно, спросил ее, зачем король хотел, чтобы она осталась со мной. Она с достоинством объяснила, что мужчине жить в одиночестве нехорошо, что у мужчины должен быть кто-то, кто подметет, приготовит еду, позаботится о нем, когда он болен. Это был шанс, и я решил им воспользоваться. Я объяснил, что ко мне скоро должна прилететь женщина из Америки, что американские женщины ревнивы и что мне придется рассказать американской женщине, что Ланги за мной ухаживала. Ланги согласилась безо всяких возражений.

Что еще?

Визит Ханги был сном, я знаю, но, похоже, я страдаю сомнамбулизмом. Может, ходил по бунгало, когда бредил. Амулет был там же, где я его оставил, на столике, но шнура не было. Я нашел его под кроватью, попытался продеть в глаз рыбы, но он не пролезал.

Письмо от Эннис: «Адские псы сорвались с цепи. Во имя небес будь осторожен. Благоприятное влияние растет, так что надейся». Спросить меня, так бред сумасшедшего.

Письмо от папани:

«Ты там как? Ничего от тебя не слышим. Нашел место для Мэри и детей? Она уже в пути».

Какие дети? Ну, пуританин старый!

Отправил длинное письмо по электронной почте, сказал, что сильно болел, но теперь лучше, что есть несколько мест, где может остановиться Мэри, в том числе это бунгало – окончательный выбор за ней. Если честно, папаня понятия не имеет, где и как я живу, он мог подумать, что я снимаю комнату в Кололахи с монашеской койкой. Надо послать еще одно письмо, спросить, когда у нее вылет из Кэрнса. Сомневаюсь, что он знает, но стоит попробовать.

Почти полночь, Ланги уснула. Мы сидели на пляже и любовались закатом, пили ром с кока-колой, а потом ром с кокосовым молоком, когда кока-кола закончилась; смотрели на звезды, говорили и занимались любовью. Снова говорили, снова пили и снова занимались любовью.

Так. Я должен был это записать. А теперь мне надо придумать, как это спрятать, чтобы Мэри этого никогда не увидела Я не стану это уничтожать и не стану лгать. Нет ничего хуже, чем лгать себе. Ничего. Мне ли не знать.

Что-то еще из области «это был сон», но я так не думаю. Я лежал спиной на песке, глядя на звезды, бок о бок со спящей Ланги, и увидел НЛО. Он двигался между мною и звездами – темный, обтекаемый, как торпеда, и с большим килем на спине, будто космический корабль из старых комиксов. Сделал над нами два или три круга и исчез. Однако тревожно.

Это заставило меня задуматься. Звезды – как здешние острова, только в миллион миллиардов раз больше. На самом деле никто не знает, сколько тут островов, вероятно, есть еще несколько, на которых пока никто не бывал. Ночью острова смотрят на звезды, а звезды смотрят на них и говорят друг другу: «ОНИ идут!»

Полное имя Ланги означает «небесная сестра», так что я здесь не один – для тех, кто думает подобным образом.

Нашел храм!!! До сих пор поверить не могу. Роб искал его пять лет, а я нашел за шесть недель. Боже, с каким удовольствием я ему сказал бы! Но не могу. Я дал Ланги слово, так что это не обсуждается.

Мы пошли купаться в бухту. Я нырнул, показывая ей кораллы и все остальное – то, что она, наверное, видит с тех пор, как научилась ходить. А она показала мне храм. Крыши нет, если вообще когда-то была, стены покрыты кораллами и морскими созданиями, похожими на цветы. Вряд ли заметишь, если тебе кто-нибудь не покажет. Но, как только показали, ты сразу все видишь. Длинные прямые стены, главный вход, небольшие комнаты по бокам – все. Будто глядишь на развалины собора, который завалили цветами и увешали знаменами перед праздником. Понимаю, что объясняю плохо, но это лучшее, что пришло мне в голову. Они построили его на суше, а потом уровень воды поднялся, но он еще цел. Храм выглядит спрятанным, а не заброшенным. Слишком старым и слишком большим. Я никогда этого не забуду. Минуту назад я видел перед собой скалы и кораллы, и вдруг появились стены и алтарь, из которого, будто дерево, рос пятнадцатиметровый ветвистый коралл. А потом из тени коралла на нас выплыла огромная серо-белая акула с человеческими глазами. Хуже, чем лев или леопард. Боже мой, я испугался, как никогда в жизни!

Когда мы уже были наверху, на скалах, Ланги объяснила, что акула не собиралась причинить нам вред. Если бы собиралась, нас обоих уже не было бы (с этим трудно поспорить). Потом мы собирали цветы, она плела из них венки, кидала в воду и пела песню. А потом сказала, что это правильно, что я узнал, поскольку мы – это мы, но я никогда не должен рассказывать другим белым. Я честно пообещал, что не буду.

Она пошла в деревню, чтобы купить продуктов. Я спросил ее, поклоняются ли они богу Роба в подводном храме (пришлось сказать это так, чтобы она поняла). Ланги рассмеялась и сказала – нет, они поклоняются богу-акуле, поэтому акулы не станут их поедать. Я задумался об этом.

Похоже, что они принесли с собой иных богов с гор, где жили пару тысяч лет назад, потом обосновались здесь и построили храм, чтобы поклоняться прежним богам. Позднее, возможно, спустя сотни лет, море поднялось и поглотило его. Старые боги ушли, но оставили акул сторожить их дом. Когда-нибудь вода снова опустится. Ледник Антарктиды снова станет толще и массивнее, уровень Тихого океана понизится, и кровавые древние боги вернутся. Так это выглядит для меня, и, если это правда, я рад, что меня не будет среди тех, кто это увидит.

Я не верю в бога, о котором проповедует Роб, так что с точки зрения логики я и в них не должен верить. Но я верю. Наступило новое тысячелетие, а мы все по старым правилам играем. Они должны прийти, чтобы научить нас новым, хотя, наверное, этого я и боюсь.

День Валентина. Мэри отошла. Так мама ее сказала, и мне тоже придется сказать так. Напечатать. Я не могу заставить эти пальцы напечатать что-то еще.

Прочтет ли это кто-нибудь?

Ланги и я подарили ей венки из орхидей, она их надела. Так быстро, так безумно.

Столько крови, Мэри и дети кричат.

Лучше вернуться назад и написать или вообще бросить все это.

Охотились на кабана. Я не пошел, вспомнив, как мне дурно было, когда я шатался по джунглям с Робом, но я и Ланги пришли потом, когда дичь жарили. Охота на кабана – любимое мужское времяпрепровождение. Она говорит, что это единственное, что у мужчин получается лучше, чем танец. У них нет собак, они не пользуются луком и стрелами. Главное – искусство выслеживания, а убивают кабанов, когда найдут, копьями, и это, должно быть, очень опасно. Я как-то говорил с королем насчет такой охоты, и он сказал мне, как они загоняют выбранного ими кабана в место, откуда он не может убежать. Он разворачивается и отбивается, может броситься в атаку, но если не бросается, четверо или пятеро мужчин одновременно кидают в него копья. В тот раз именно копье короля пронзило сердце кабана.

Пиршество было роскошным, с ананасами и местным пивом, а также моим ромом. Свинины хватило всем. Мы вернулись домой под утро, и там спала Мэри, с Марком и Адамом.

И это было очень хорошо, поскольку у нас была возможность искупаться и освежиться. К тому времени как они проснулись, Ланги приготовила целый поднос завтрака из фруктов, сплела венки из орхидей, а я сварил кофе и все это подал. Маленькие мальчики, по моему опыту, с утра обычно капризничают (не потому ли, что мы не позволяем им пить кофе?), но Марк и Адам были настолько ошеломлены появлением гигантской темнокожей женщины и ходячего скелета, что даже дали нам поговорить. Они – разнояйцевые близнецы, и мне кажется, что они действительно мои дети, поскольку выглядят очень похожими на меня, в их возрасте. Начал подыматься ветер, но мы не обращали внимания.

– Ты удивлен, что меня видишь?

Мэри выглядела старше, чем я ее помнил, у нее намечался второй подбородок.

– В восторге. Но папаня сказал мне, что ты побывала в Уганде и уже отправилась сюда.

– На край земли.

Она улыбнулась, и у меня дрогнуло сердце.

– Никогда не думала, что на краю земли может быть так красиво.

Я сказал ей, что через поколение этот пляж будет уставлен коттеджными поселками.

– Тогда порадуемся, что мы здесь сейчас.

Она повернулась к мальчикам.

– Смотрите на все, что увидите, пока мы здесь. Другого такого шанса у вас не будет.

– Надеюсь, это продлится подольше, – сказал я.

– Ты имеешь в виду тебя и…?

– Лангитокоуа.

Я покачал головой. Вот оно, вся заготовленная ложь испарилась из моей головы.

– Я когда-нибудь тебя обманывал, Мэри?

– Наверняка. Частенько.

– Не обманывал, и ты это знаешь. Так что вот. Я не вправе ждать, что ты мне поверишь теперь. Но я хочу сказать тебе и себе правду, как перед богом. Сейчас у меня ремиссия. Ланги и я были в состоянии отправиться на пиршество вчера вечером, кушать, говорить с людьми и наслаждаться жизнью. Но когда мне было плохо, это было ужасно. Я был настолько болен, что мог только дрожать, обливаться потом и стонать, видеть то, чего здесь нет. Я…

– Ты выглядишь не таким больным, как я ожидала, – вежливо перебила меня Мэри.

– Я знаю, как я выгляжу. Каждое утро вижу себя в зеркале, когда бреюсь. Я выгляжу как труп из микроволновки, и это не слишком большое преувеличение. В течение этого года болезнь может убить меня. Если не убьет, вероятно, у меня время от времени будут случаться приступы всю оставшуюся жизнь, которая вряд ли будет длинной.

Повисло молчание, и Ланги прервала его, спросив, не хотят ли мальчики кокосового молока. Они сказали, что хотят, она взяла мой хелетэй и показала им, как вскрывать зеленый кокос с одного удара. Мэри и я прервали разговор, глядя на нее, и тут я услышал прибой. Впервые звук волн, ударяющих в берег, донесся так далеко – до моего бунгало.

– Я взяла напрокат «Рэйндж-Ровер» в аэропорту, – сказала Мэри тоном, каким обычно говорила то, чего на самом деле говорить не хотела.

– Я знаю. Видел его.

– Это пятьдесят долларов в день, Бад, плюс пробег. Я не смогу арендовать его долго.

– Понимаю, – сказал я.

– Мы пытались позвонить. Я надеялась, что ты будешь чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы нас встретить, или кого-нибудь пошлешь.

Я сказал, что попросил бы у Роба его джип, если бы знал про звонок.

– Я бы и не узнала, что ты здесь, но мы встретили местного, очень симпатичного мужчину, который сказал, что знает тебя. Он пошел с нами, чтобы проводить.

В этот момент лица мальчиков стали такими, что я понял – все очень плохо.

– Он не взял никаких денег. Я была неправа, предложив их ему? Он не выглядел разозлившимся.

– Нет, – сказал я. Я бы все отдал, чтобы мальчиков тогда не было рядом. Однако какая с того разница? Когда я читаю это сейчас, понимаю, в какой момент я с этим столкнусь, что потеряю и с какой скоростью это случится – как быстро все произойдет. Не прошло и часа с того момента, как проснулась Мэри, и до того, как Ланги побежала в деревню за Робом.

Марк, лежащий на песке, был белее самого песка. Такой худой и белый, совсем как я.

– Он думал, что вы на пляже, и предложил нам поискать вас там, но мы слишком устали, – сказала Мэри.

Пока это все, и на самом деле это слишком много. Я едва могу разобрать напечатанное левой рукой, а культя болит оттого, что я придерживал ею дневник. Сейчас я лягу спать и буду плакать, я знаю, а Ланги будет укачивать меня, как ребенка.

А завтра снова.

17 февраля. Из больницы прислали самолет за Марком, но для нас места нет. Врача больше интересовала моя болезнь, чем моя культя. «Доктор Роббинс» отлично поработал, сказал он. Мы сможем сесть на самолет в Кэрнс в понедельник.

Надо наверстывать. Для начала. Завтра я собираюсь спереть у Роба джип. Напрокат он его не даст, решит, что я не могу водить машину. Это будет небыстро, но я смогу.

19 февраля. Самолет стоит на полосе, что-то не так с одним из двигателей. Хватит ли у меня духу писать об этом сейчас? Посмотрим.

Мэри рассказывала о проводнике, как он хорошо выглядел, как все ей рассказывал про острова, много того, чего я сам не знаю. Будто удивившись, что не увидела его раньше, она показала пальцем.

– Да вот же он.

Там никого не было. Вернее, не было никого, кого смогли бы увидеть Ланги, я или мальчики. Я говорил с Адамом (моим сыном Адамом, пора привыкнуть к этому), когда все это кончилось, пока Роб занимался Марком и Мэри. На мне был моток стерильного бинта, и надо было держать его как можно крепче. А сил уже не было.

Адам сказал, что Мэри впустила его, вместе с Марком. Дверь открылась сама. Это он помнит отчетливо, и я буду помнить эту часть событий всегда. После чего Мэри вроде говорила с кем-то, кого ни он, ни его брат не видели и не слышали.

Она завопила, и перед нами в мгновение ока появилась акула. Огромная, как лодка, а ветер, будто океанское течение, сдувал нас в воду. Я и вправду понятия не имею, смогу ли я когда-либо это объяснить.

Все еще не взлетаем, так что надо попытаться. Легче сказать, чего не случилось. Тяжело сказать, что случилось, поскольку слов нет. Акула не плыла в воздухе. Знаю, как это прозвучит, но оно (он) не делал этого. Но и мы под водой тоже не были. Мы могли дышать, ходить, бежать точно так же, как он мог плыть, хотя совсем не быстро и даже немного борясь с течением.

Хуже всего было то, что он появлялся и исчезал, появлялся и исчезал; казалось, мы бежим от него или боремся с ним, будто в свете вспышек молний, иногда он был Хангой, ростом выше короля, улыбающийся мне и загоняющий нас.

Нет. Хуже всего на самом деле было то, что он загонял всех, кроме меня. Гнал их к пляжу, как овчарка гонит овец, – Мэри, Ланги, Адама и Марка, а мне позволил сбежать. Иногда я задумываюсь, почему я не сбежал. Это был другой «я», тот, которого я вряд ли еще когда-нибудь увижу.

Его челюсти были совершенно реальны; иногда я слышал, как они щелкают, хоть и не видел его. Я орал, звал его по имени; наверное, кричал, что он нарушил соглашение, что причинять боль моим жене и сыновьям – значит причинять боль мне. Надо отдать должное дьяволу, я не думаю, что он понимал. Старые боги очень мудры, как сказал мне сегодня король, но и у их понимания есть пределы.

Я побежал за ножом, хелетэем, которым Ланги вскрывала кокосы. Подумал про кабана и, во имя Господа, ринулся к ним. Должно быть, я был в ужасе. Я не помню, помню лишь, как рубанул по чему-то огромному, которое одновременно было здесь и не было, и вновь вернулось в мгновение. Жалящие уколы несомого ветром песка, а в следующее мгновение я по локоть в воде, рублю, колю акулу-молот, а потом моя рука с ножом оказывается в ее пасти.

Мы вытащили их всех, я и Ланги. Но Марк потерял ногу, а на теле Мэри сомкнулись челюсти в метр шириной. Это был сам Ханга, я уверен.

Вот еще что я думаю. Я думаю, что он мог заставить видеть себя лишь одного из нас за раз, именно поэтому он появлялся и исчезал. Он настоящий (Господь свидетель, он настоящий!). Не физически настоящий, как камень, но в другом физическом смысле, том, которого я не понимаю. Физическое можно ощущать и не ощущать, как свет и радиацию. Он показывал себя каждому из нас, меньше чем на секунду, по очереди.

Мэри хотела детей, поэтому перестала принимать таблетки, а мне не сказала. Она рассказала мне это, когда я приехал на джипе Роба к Норт-Пойнт. Я боялся. Не столько боялся Ханги (хотя и этого тоже), сколько боялся, что ее там не будет. И вдруг кто-то сказал «Банзай!» – так, будто он сидел рядом со мной в джипе, вот только там никого не было. Я сказал «Банзай!» в ответ и больше никого не слышал. Но тогда я понял, что найду ее. И я ждал ее, на краю утеса.

Она пришла ко мне, когда солнце коснулось глади Тихого океана. Чем темнее становилась ночь, чем ярче были звезды, тем реальнее становилась она. Большую часть времени все было так, будто она действительно была в моих объятиях. Когда звезды стали меркнуть и на востоке начало светлеть, она прошептала:

– Я должна уходить.

И шагнула с утеса на север, с солнцем по правую руку, становясь все более невидимой.

Я оделся и поехал назад, все было кончено. Это было последнее, что сказала мне Мэри, – через два дня после того, как умерла.

Она вовсе не собиралась снова жить со мной. Когда она услышала, что я тяжело заболел в Уганде, то думала, что болезнь меня изменит. И изменила! Какое мне дело до людей «на краю света», если я не могу позаботиться о своем народе, тем более – о своей семье?

Взлетаем.

Наконец-то мы взлетели. О Мэри! Мария, свет звездный!

Ланги и я отвезем Адама к его деду, а потом вернемся и будем с Марком (в Брисбене или Мельбурне), пока он не поправится достаточно, чтобы вернуться домой.

Стюардесса, разносит ланч, и, кажется, впервые с того времени, как все случилось, я смогу съесть больше горсточки. Одна стюардесса, двадцать-тридцать человек – все, что может поднять такой самолет. Новости о нападении акулы заставляют туристов покидать остров.

Как вы уже видите, печатаю я левой рукой получше. Когда-нибудь смогу и писать.

Тыльная сторона правой ладони чешется, хотя ее нет. Как бы мне хотелось почесать ее.

Приносят еду.

Двигатель встал. Пилот говорит, опасности нет.

Он там, снаружи, плывет вокруг самолета. Я видел его с минуту, пока он не исчез в грозовом фронте. «Моя шляпа – дерево». О Господи…

О Боже мой!

Кровный брат.

Что мне делать?