Тысяча и одна ночь. В 12 томах

РАССКАЗ О ПРИКЛЮЧЕНИЯХ ПОЭТА АБУ НУВАСА

Рассказывают — но Аллах знает все лучше нас, — что в одну ночь среди других ночей халиф Гарун аль-Рашид, страдая бессонницей и сильно озабоченный, вышел один из дворца и отправился на прогулку в сторону своих садов, чтобы немного развлечься. Таким образом он дошел до павильона, дверь которого была раскрыта, а на пороге, поперек его, спал черный евнух. Перешагнув через невольника, он проник в единственную залу этой постройки и увидел прежде всего кровать с опущенными занавесами, освещенную двумя большими факелами, поставленными по правую и по левую сторону. Около кровати стоял столик, а на нем — поднос и кувшин с вином, покрытый опрокинутой чашкой. Халиф удивился, найдя в этом павильоне вещи, о которых он и не подозревал, и, подойдя к кровати, приподнял занавес и, увидев спящую красавицу, остолбенел от восхищения. То была молодая невольница, прекрасная, как полная луна, единственным покровом для которой служили ее распущенные волосы.

При виде ее очарованный халиф взял чашку, которой покрыто было горлышко кувшина, наполнил ее вином и, мысленно проговорив: «Пью за розы щек твоих, красавица», медленно выпил. Потом, наклонившись над молодым личиком, он поцеловал маленькое черное родимое пятно, притаившееся в левом уголке губ.

Но как ни был легок этот поцелуй, он разбудил молодую девушку, которая, узнав эмира правоверных, быстро встала в сильнейшем испуге. Но халиф успокоил ее и сказал ей:

— О молодая невольница, вот около тебя твоя лютня. Ты, вероятно, умеешь извлекать из нее прелестные звуки. Так как я решил провести эту ночь с тобой, хотя и не знаю тебя, то я бы желал, чтобы ты поиграла на своей лютне и спела что-нибудь.

Тогда молодая девушка взяла лютню и, настроив ее, извлекла из нее дивные звуки, так что халиф восхитился беспредельно, а молодая девушка, заметив это, не преминула воспользоваться этим.

И сказала она ему:

— Я страдаю от суровости судьбы, о эмир правоверных.

Халиф же спросил:

— В чем дело?

А она сказала:

— Сын твой аль-Амин, о эмир правоверных, купил меня несколько дней тому назад за десять тысяч динаров, чтобы подарить меня тебе. Но супруга твоя Сетт Зобейда, узнав об этом, выплатила сыну твоему деньги, истраченные им на эту покупку, и передала меня на руки черного евнуха, для того чтобы он запер меня в этом уединенном павильоне.

Когда халиф услышал эти слова, он пришел в страшное негодование и обещал молодой девушке дать на следующий же день отдельный дворец и двор, достойный ее красоты. Потом, овладев ею, он поспешно вышел, разбудил спавшего евнуха и велел ему немедленно идти к стихотворцу Абу Нувасу и сказать, чтобы он тотчас же явился во дворец.

^{То была молодая невольница, прекрасная, как полная луна, единственным покровом для которой служили ее распущенные волосы.}

Халиф имел обыкновение посылать за стихотворцем каждый раз, когда его что-нибудь заботило, чтобы выслушивать его импровизации или заставлять его перекладывать на стихи какое-нибудь приключение, которое он сам ему и рассказывал.

Евнух отправился в дом Абу Нуваса и, не застав его там, принялся искать его во всех багдадских собраниях и наконец нашел его в одном духане[31] с плохою славою, в глубине квартала Зеленых Ворот. Он подошел к нему и сказал:

— О Абу Нувас, господин наш халиф просит тебя прийти во дворец.

Абу Нувас рассмеялся и сказал:

— Как же ты хочешь, о отец белизны, чтобы я двинулся отсюда, когда меня удерживает здесь заложником один молодой человек, мой приятель?

Евнух спросил:

— Где же он и кто он?

Тот отвечал:

— Он очень мил, красив и безбород! Я обещал ему в подарок тысячу драхм; но так как при мне нет таких денег, то я не могу уйти, не уплатив долга.

При этих словах евнух воскликнул:

— Клянусь Аллахом, Абу Нувас, покажи мне этого юношу, и если он действительно так хорош, как ты его описываешь, то все тебе простится, и даже более того.

В то время как они разговаривали, юноша просунул голову в дверь, и Абу Нувас воскликнул, обращаясь в его сторону:

Если бы ветвь всколыхнулась,

Как запели бы птицы…

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Абу Нувас воскликнул, обращаясь в сторону юноши:

Тогда юноша вошел в залу. Он действительно был необыкновенно хорош собой, и на нем были три разноцветные туники, надетые одна на другую: первая белая, вторая красная, третья черная.

Увидев его сначала в белом, Абу Нувас почувствовал, как в сердце его засверкал огонь вдохновения, и сымпровизировал:

Услышав эти стихи, юноша улыбнулся и, сняв белую одежду, явился в красной. При виде такого превращения у Абу Нуваса захватило дыхание, и он сейчас же воскликнул:

Услышав эти стихи, юноша одним движением сбросил красную тунику и остался в черной, которая была надета прямо на тело и прекрасно обрисовывала его стан, стянутый шелковым поясом. Увидев это, Абу Нувас пришел в беспредельный восторг и прочел тут же сочиненные в честь юноши стихи:

Когда посланный халифа увидел юношу и услышал эти стихи, он простил в душе своей Абу Нуваса, тотчас же вернулся во дворец и рассказал халифу о приключении с поэтом и о том, как он сидит заложником в духане, так как не может уплатить суммы, обещанной юноше.

Халифа это и рассердило и позабавило; он дал евнуху сумму, необходимую для выкупа, и приказал немедленно вытащить стихотворца из духана и привести его волею или неволею.

Евнух поспешил исполнить приказ и скоро вернулся, поддерживая стихотворца, опьяневшего от вина. Халиф обратился к нему, притворяясь взбешенным; потом, видя, что Абу Нувас хохочет, он подошел к нему, взял за руку и пошел вместе с ним к павильону, где находилась девушка.

Когда Абу Нувас увидел сидевшую на кровати, одетую в голубой атлас, с лицом, слегка прикрытым голубым шелковым покрывалом, с большими черными глазами и с улыбкой на лице девушку, он отрезвился, но, воспламененный восторгом, сейчас же сочинил такие стихи:

Когда Абу Нувас закончил, девушка предложила халифу поднос с вином, а тот, желая позабавиться, пригласил поэта выпить все вино из кубка. Абу Нувас охотно согласился и скоро почувствовал действие опьяняющего напитка. В эту минуту халифу пришла фантазия попугать Абу Нуваса: он вскочил и бросился на него с мечом, притворяясь, что хочет отрубить ему голову.

Испуганный Абу Нувас с громким криком заметался по комнате, а халиф преследовал его по всем углам и колол его острием меча. Наконец он сказал ему:

— Довольно! Иди на свое место и выпей еще!

В то же время он сделал знак девушке, чтобы она спрятала кубок; она тотчас же исполнила это, спрятав кубок под платье. Но Абу Нувас, хотя и был пьян, сейчас же заметил это и прочел следующие стихи:

Услышав эти стихи, халиф засмеялся и в шутку сказал Абу Нувасу:

— Клянусь Аллахом! С сегодняшнего дня назначу тебя на высокую должность. Отныне ты будешь начальником всех багдадских сводней.

Абу Нувас стал зубоскалить по этому поводу и тотчас же ответил:

— В таком случае, о повелитель правоверных, я в твоем распоряжении. Не имеешь ли ты надобности в моих услугах и в настоящую минуту?

При этих словах халиф воспылал страшным гневом и закричал евнуху, чтобы тот немедленно позвал палача — меченосца Масрура.

Несколько минут спустя явился Масрур, и халиф приказал ему раздеть Абу Нуваса…

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила

она сказала:

Он приказал Масруру раздеть Абу Нуваса, привязать ему к спине вьючное седло, взнуздать его, воткнуть ему в зад палку и водить его перед всеми павильонами, где жили фаворитки и прочие невольницы, на посмешище всем обывателям дворца, а потом привести его к городским воротам, при всем багдадском народе обезглавить и принести голову его халифу на подносе.

И Масрур отвечал:

— Слушаю и повинуюсь! — и тотчас же принялся исполнять волю халифа.

Он увел Абу Нуваса, решившего, что все старания смягчить гнев халифа будут напрасны, и, приведя его в предписанный вид, стал водить его перед дворцовыми флигелями, число которых равнялось числу дней в году.

Но дело в том, что Абу Нувас, пользовавшийся во дворце большой славой за свои шутки, не замедлил возбудить сочувствие во всех женщинах, которые для лучшего выражения своей жалости принялись поочередно осыпать его золотом, драгоценностями и наконец собрались толпой и шли за ним, утешая его добрым словом. В это самое время визирь Джафар аль-Бармаки проходил по тому месту, направляясь во дворец по какому-то важному делу. Увидев, что Абу Нувас то плачет, то горько жалуется, он подошел к нему и сказал:

— Это ты, Абу Нувас? Какое же преступление ты совершил, что тебя так наказывают?

Тот же отвечал:

— Клянусь Аллахом! Я не совершил и тени преступления! Я просто произносил некоторые из лучших моих стихов перед халифом, и он из благодарности наделил меня своей лучшей одеждой.

Халиф, как раз в эту минуту стоявший за дверями одного из флигелей, услышал ответ Абу Нуваса и не мог удержаться от смеха.

И он помиловал Абу Нуваса, подарил ему почетное платье, большую сумму денег и по-прежнему продолжал звать его к себе, когда был не в духе.

Когда Шахерезада закончила рассказ о приключениях стихотворца Абу Нуваса, маленькая Доньязада, притаившаяся на ковре и смеявшаяся украдкой, подбежала к сестре и сказала:

— Клянусь Аллахом! Сестра Шахерезада, как занимателен этот рассказ и как забавен был этот Абу Нувас, наряженный ослом! Расскажи еще что-нибудь о нем!

Но царь Шахрияр закричал:

— Мне совсем не нравится этот Абу Нувас. Если ты хочешь, чтобы тебе сейчас же отрубили голову, то можешь продолжать рассказ о его приключениях. Если же нет, то поспеши рассказать мне о каком-нибудь путешествии; с той поры, как я предпринял путешествие в далекие края с братом моим Шахземаном, царем Самарканда, после происшествия с проклятой женой моей, которой я велел отрубить голову, я пристрастился ко всему, что касается назидательных путешествий. Если ты знаешь действительно занимательный рассказ, то поспеши рассказывать, потому что в нынешнюю ночь бессонница мучит меня как никогда!

При этих словах царя Шахрияра словоохотливая Шахерезада воскликнула:

— Именно такие рассказы о путешествиях я и знаю, и они самые удивительные и самые занимательные из всех мною переданных! Ты сам увидишь это, о царь благословенный; ни в одной книге нет рассказа, который может сравниться с рассказом о Синдбаде-мореходе! И вот его-то я и расскажу тебе, о царь благословенный, если ты позволишь мне это!

И Шахерезада тотчас же принялась за дело: