Тысяча и одна ночь. В 12 томах

ИСТОРИЯ ЯМЛИКИ, ПОДЗЕМНОЙ ЦАРИЦЫ

Рассказывают, что некогда, в давнопрошедшие времена, жил мудрейший из всех мудрецов Греции по имени Даниал. У него было много учеников, с благоговением слушавших его объяснения и пользовавшихся его познаниями, но он был лишен утешения иметь сына, который бы мог стать наследником его книг и рукописей. Потеряв всякую надежду достигнуть этого, он решил молить Создателя, чтобы Он даровал ему это счастье. И Высочайший, не имеющий привратника у дверей Своей щедрости, выслушал его молитву, и в ту же минуту жена ученого почувствовала себя беременной.

Во время беременности своей жены мудрый Даниал, чувствуя себя уже очень старым, сказал себе: «Моя смерть близка, а я не уверен, найдет ли мой сын мои книги и рукописи в целости».

И с этой минуты он все свое время посвящал тому, чтобы в несколько листков вместить все знания, находившиеся в его сочинениях. Он исписал очень мелким почерком пять листков, в которые заключил все свои знания и содержание пяти тысяч рукописей, которыми он обладал. Затем он перечел эти листки и нашел, что и в них есть места, которые можно сократить. Еще год посвятил он размышлению, и содержание этих пяти листков написал на одном, который был в пять раз меньше, чем прежние. Окончив эту работу, он почувствовал, что конец его близок. Тогда старый ученый из страха, что его книги и рукописи станут собственностью другого, бросил все их в море, за исключением листка, о котором идет речь. Потом он подозвал свою беременную жену и сказал ей:

— О жена, мое время прошло, и мне не суждено самому воспитать ребенка, которого нам дает небо и которого я не увижу. Но я оставляю ему в наследство этот листок бумаги; ты отдашь его ему только тогда, когда он потребует свою часть отцовского имущества. И если ему удастся прочесть этот листок и проникнуть в смысл того, что на нем написано, он будет мудрейшим человеком своего времени. Я желаю, чтобы он был назван Хассибом.

Сказав эти слова, мудрый Даниал скончался в милосердии Аллаха.

Ему сделали торжественные похороны, на которых присутствовали его ученики и все жители города; и все плакали и надели траурные платья по умершему.

Несколько дней спустя у жены Даниала родился красивый мальчик, который и был, согласно воле умершего, назван Хассибом. Сейчас же призвали астрологов, которые, сделав различные вычисления и закончив наблюдение за звездами, составили ребенку гороскоп и сказали:

— О женщина, твой сын проживет долгие годы, если только он избегнет опасности, грозящей его юности. Если же он избегнет этой опасности, он достигнет большой учености и богатства.

Сказав так, они пошли своей дорогой.

Когда мальчику исполнилось пять лет, мать послала его в школу, чтобы он там научился чему-нибудь; но он там не научился ничему.

Тогда она взяла его из школы и хотела, чтобы он выбрал себе какое-нибудь ремесло; но он провел много лет, ничего не делая, и, достигнув пятнадцатилетнего возраста, ничему не научился и не знал ничего, чем бы он мог зарабатывать себе на хлеб и помогать матери в ее издержках.

Тогда мать его стала плакать, а соседки ее сказали ей:

— Одна только женитьба может заставить твоего сына полюбить труд; он поймет тогда, что, имея жену, нужно работать, иначе она не сможет существовать.

Эти слова убедили мать подыскивать среди своих знакомых подходящую молодую девушку, и, найдя одну, которая ей понравилась, она женила на ней своего сына. Молодой Хассиб был в восхищении от своей жены и не оставлял ее без внимания. Однако он продолжал ничего не делать, и никакая работа не нравилась ему.

Между их соседями были дровосеки, которые однажды сказали его матери:

— Купи своему сыну осла, веревок и топор и пошли его с нами рубить дрова на горе. Потом мы продадим эти дрова, а прибыль поделим с твоим сыном. Таким образом он сможет помогать тебе в твоих расходах и будет лучше содержать жену свою.

Выслушав эти слова, мать Хассиба, полная радости, сейчас же купила ему осла, веревок и топор, поручила своего сына дровосекам, умоляя их беречь его; и дровосеки ответили ей:

— Не беспокойся о нем; он сын Даниала, нашего учителя, и мы сумеем уберечь и сохранить его.

И они повели его с собой на гору, где научили его рубить дрова и укладывать их на спину осла, чтобы потом везти их продавать на рынке.

Хассибу очень понравилось это занятие, позволявшее ему делать прогулки и в то же время помогать матери и жене.

И вот в один из дней, когда они рубили дрова на горе, их застала буря с дождем и грозой, вынудившая их искать убежища в находившейся неподалеку пещере, где они стали разводить костер, чтобы погреться. В то же время молодому Хассибу, сыну Даниала, они приказали наколоть дров для костра.

И когда Хассиб, удалившись в глубину пещеры, колол дрова, он вдруг заметил, что его топор, ударившись о землю, издал такой звук, как будто под землей было пустое пространство. Тогда он стал раскапывать под своими ногами землю и отрыл кусок старого мрамора с медным кольцом.

На этом месте своего повествования Шахерезада увидала, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Тогда он стал раскапывать под своими ногами землю и отрыл кусок старого мрамора с медным кольцом. При виде этого он начал звать своих товарищей. Они прибежали к нему, и им удалось поднять мраморную плиту. Под ней они увидели очень большую и глубокую яму, в которой находилось неисчислимое количество очень старых по виду горшков с тщательно опечатанными горлышками. При помощи веревок они опустили Хассиба на дно ямы; он должен был посмотреть, что находится в этих горшках, и обвязать их потом веревками, чтобы их можно было поднять в пещеру.

Молодой Хассиб, спустившись в яму, начал с того, что отбил своим топором горлышко одного из глиняных горшков и увидал, что оттуда течет желтый мед превосходного качества. Он сообщил о своем открытии дровосекам, которым было не очень приятно найти мед там, где они рассчитывали найти сокровища минувших веков. Но при мысли о прибыли, которую должна была принести им продажа всех этих неисчислимых горшков с их содержимым, они успокоились.

И вот по мере того как молодой Хассиб обвязывал горшки, они стали вытаскивать их один за другим, нагрузили ими вместо дров своих ослов и, не желая поднимать своего товарища со дна, отправились в город, рассуждая между собой:

— Если мы вытащим его из ямы, мы должны будем поделиться с ним прибылью; к тому же он бездельник, и смерть его принесет больше пользы, чем жизнь.

И они отправились со своими ослами на рынок, послав одного из своих товарищей к матери Хассиба сказать ей: «Пока мы были на горе, гроза разразилась над нами, и осел твоего сына убежал и заставил твоего сына, в то время как мы укрылись в пещере, побежать за ним, чтобы поймать его. И судьбе было угодно, чтобы волк выскочил из леса, бросился на твоего сына и пожрал его вместе с его ослом. И на этом месте мы нашли только немного крови и несколько костей».

При таком известии несчастная мать и бедная жена Хассиба ударили себя по лицу и посыпали свои головы пеплом, плача всеми слезами своего отчаяния. Вот что было с ними.

Что касается дровосеков, то они продали горшки с медом по очень выгодной цене и выручили столько денег, что каждый из них мог открыть лавочку, где вел торговлю. И они не лишали себя никаких удовольствий, и каждый день пили и ели самые вкусные вещи. Вот что было с ними.

Но вот что случилось с молодым Хассибом. Когда он увидал, что его не поднимают из ямы, он стал просить и кричать, но все напрасно, потому что дровосеки ушли и оставили его умирать.

Он попробовал тогда вырыть в стене ямки, чтобы за них можно было зацепиться руками и ногами, но скоро убедился, что стены были из гранита и противостояли стали его топора. Тогда отчаяние его перешло все границы, и он хотел уже броситься на дно ямы и ждать смерти, как вдруг увидал, что из щели гранитной стены выполз огромный скорпион и направляется к нему, намереваясь укусить его. Он раздавил его одним ударом топора и внимательно стал осматривать трещину. Он заметил, что через нее проходит луч света, и у него явилась мысль просунуть в эту трещину лезвие топора и налечь на него сверху. И к его великому удивлению, ему удалось приподнять кусок гранита, который все поддавался и образовал отверстие достаточно широкое, чтобы пропустить человеческое туловище.

Увидав это, Хассиб, ни на минуту не задумываясь, спустился в это отверстие и очутился в длинной подземной галерее, в конце которой виднелся свет. Он шел по этой галерее в течение часа и пришел к большой двери из темной стали с серебряным замком и золотым ключом. Он открыл дверь и очутился на воздухе, на берегу озера, у подножия изумрудного холма. У самого озера он увидал золотой трон, блиставший драгоценными камнями; вокруг него были сиденья из золота, серебра, изумруда, хрусталя, стали, черного дерева и белого сандала. Он стал считать эти сиденья и насчитал их ни более ни менее как двенадцать тысяч. Когда он счел их и закончил наслаждаться их красотой и красотой вида и воды, которая отражала все это, он сел на трон, стоявший посередине, и стал любоваться восхитительным видом озера и горы.

Лишь только молодой Хассиб сел на золотой трон, он услышал звуки цимбал и гонгов и увидел, что из-за изумрудного холма выходит и направляется к озеру вереница каких-то существ, скорее скользивших, чем ступавших по земле; но он не мог разобрать их вида, потому что они были далеко от него. Когда же они приблизились, он увидал, что это были женщины восхитительной красоты, но нижняя половина их тела была продолговата и извилиста, как у змеи; у них были приятные голоса, и они пели по-гречески хвалебную песнь своей царице, которой он еще не видел. Но вскоре из-за холма появилась группа из четырех змеевидных женщин, которые, подняв руки над своими головами, несли золотую раковину, где сидела улыбающаяся и грациозная царица.

^{Появилась группа из четырех змеевидных женщин, которые несли золотую раковину, где сидела улыбающаяся и грациозная царица.}

Эти четыре женщины подошли к золотому трону, с которого Хассиб поспешил удалиться, положили на него свою царицу, поправили складки своих покрывал и разместились позади нее; другие же змеевидные женщины скользнули к драгоценным сиденьям, расположенным вокруг озера. После этого царица очень приятным голосом сказала окружавшим ее несколько слов по-гречески; тотчас же цимбалы подали знак, и все змеевидные женщины спели греческий гимн в честь царицы и затем сели на свои места. Когда они закончили свое пение, царица, заметившая присутствие Хассиба, мило повернула голову в его сторону и сделала ему знак приблизиться. И Хассиб, хотя и очень смущенный, приблизился, а царица пригласила его сесть и сказала ему:

— О молодой человек, твоя счастливая судьба привела тебя сюда. Будь дорогим гостем в моем подземном царстве. Отгони от себя всякое беспокойство и скажи мне свое имя, так как я подземная царица Ямлика. И все эти змеевидные женщины — мои подданные. Скажи же мне, кто ты и как попал на это озеро, служащее мне зимним местопребыванием; здесь я каждый год провожу несколько месяцев, покидая мое жилище на Кавказ-горе.

При этих словах молодой Хассиб поцеловал землю между рук царицы Ямлики, сел на изумрудный трон по правую ее руку и сказал:

— Меня зовут Хассиб, я сын умершего мудреца Даниала. По ремеслу я дровосек, хотя мог бы быть и купцом среди людей и даже великим ученым. Но мне больше нравилось дышать свежим воздухом лесов и гор, и я сказал себе, что после моей смерти у меня всегда будет время запереться в четырех стенах гробницы.

Потом он рассказал ей подробно все, что было у него с дровосеками, и как благодаря счастливому случаю удалось ему добраться до подземного царства.

Этот рассказ молодого Хассиба очень понравился царице Ямлике, которая сказала ему:

— Хассиб, с тех пор как тебя покинули в яме, прошло много времени, и ты должен чувствовать голод и жажду.

И она сделала знак одной из своих приближенных — и та скользнула к молодому человеку, неся на голове золотой поднос с виноградом, гранатами, яблоками, фисташками, простыми и грецкими орехами, свежими фигами и бананами. Когда он поел и успокоил свой голод, ему подали восхитительный шербет в кубке из цельного рубина. Затем девушка с подносом удалилась, а царица Ямлика, обратившись к Хассибу, сказала:

— Теперь, о Хассиб, сколько бы времени ни длилось твое пребывание в моем царстве, ты можешь быть уверен, что будешь испытывать только приятное. Если ты намерен провести неделю или две среди нас, на берегу этого озера и под тенью этих гор, я расскажу тебе, чтобы тебе веселее было провести это время, историю, которая будет поучительна для тебя, когда ты вернешься в страну людей.

И подземная царица Ямлика среди всеобщего внимания двенадцати тысяч змеевидных женщин, восседавших на своих изумрудных и золотых сиденьях, рассказала на греческом языке молодому Хассибу, сыну мудрого Даниала, следующее:

— Знай, о Хассиб, что в племени Бану Исраил[74] был мудрый царь, который призвал на смертном одре своего сына, наследника его престола, и сказал ему:

— О сын мой Белукия, когда ты примешь власть, я советую тебе самому составить перечень всех вещей, находящихся во дворце, и ничего не оставлять без внимания, но исследовать все с величайшим старанием.

Поэтому первой заботой молодого Белукии, когда он сделался царем, было осмотреть все вещи и драгоценности его отца и пройти по всем залам, служившим хранилищами драгоценных вещей, собранных во дворце. И он дошел до уединенной залы, где посредине комнаты он увидал мраморную колонну, и на ней ящик из черного дерева. Белукия поспешил открыть этот ящик из черного дерева и нашел в нем золотой ящичек; он открыл золотой ящичек и увидел в нем сверток пергамента. Он сейчас же развернул его.

Там было написано по-гречески: «Тот, кто хочет сделаться властелином и повелителем всех людей, джиннов, зверей и птиц, должен найти кольцо, надетое на палец пророка Сулеймана, на острове Семи Морей, на месте его погребения. Это то волшебное кольцо, которое в раю Адам, отец всех людей, носил на пальце; оно было отнято у него ангелом Джибрилем и подарено потом им мудрому Сулейману. Но ни одно судно не должно даже пытаться переплыть эти моря и пристать к острову, находящемуся за семью морями. Только тому удастся это, кто найдет растение, соком которого достаточно натереть подошвы ног, чтобы ходить по поверхности моря. Это растение растет в подземном царстве царицы Ямлики. И только ей одной известно место, где находится это растение, потому что она знает язык всех цветов и растений, и ни одно из их свойств не ускользает от нее; поэтому тот, кто хочет найти его, должен идти сначала в подземное царство царицы Ямлики. И если он будет настолько счастлив, что ему удастся овладеть кольцом, он может тогда не только властвовать над всеми сотворенными существами, но даже проникнуть в Страну Теней и испить от Источника Жизни, который дает красоту, юность, знание, мудрость и бессмертие».

Когда принц Белукия прочел этот пергамент, он тотчас же собрал всех мулл[75], магов и мудрецов племени Бану Исраил…

Но тут Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Вот он созвал мулл, магов и ученых племени Бану Исраил и спросил у них, может ли кто-нибудь из них указать ему дорогу в подземное царство царицы Ямлики. Тогда все присутствующие указали пальцем на мудрого Оффана, находившегося среди них. Этот мудрец Оффан был почтенный старец, знакомый со всеми известными тогда науками и владевший тайнами магии, астрономии и геометрии и всеми составами алхимии и волшебства. Он предстал перед молодым царем Белукией, который спросил у него:

— Действительно ли можешь, о мудрый Оффан, провести меня в царство подземной царицы?

И Оффан ответил:

— Могу.

Тогда молодой царь Белукия назначил визиря своим заместителем для управления делами государства на все время своего отсутствия; затем он снял с себя царские знаки, надел странническую одежду, обул дорожные башмаки и, сопровождаемый мудрым Оффаном, вышел из своего дворца и из своего города и направился в пустыню.

Тогда мудрый Оффан сказал:

— Вот удобное место для совершения заклинаний, которые должны указать нам дорогу.

Они остановились, и Оффан начертил вокруг себя на песке магический круг, совершил требуемые заклинания и скоро отыскал то место, где находился вход в мое подземное царство. Он произнес тогда еще несколько других заклинаний — и земля раскрылась и дала им обоим проход до озера, находящегося перед твоими глазами, о Хассиб.

Я встретила их с тем уважением, какое я воздаю всем посетителям моего царства. Они объяснили мне причину своего посещения. Я сейчас же приказала моим носильщикам нести себя в моей золотой раковине и повела их на вершину этого изумрудного холма. При моем появлении все цветы со всех сторон заговорили, каждый на своем языке, хвастаясь одни тихо, а другие громко своими качествами.

Среди этого музыкального и напоенного летучими ароматами хора, раздававшегося вокруг нас, мы подошли к кусту, который всеми красными венчиками своих цветков пел, наклоняемый легким ветерком: «Это я, тот чудесный цветок, который придает всякому, кто натрет моим соком подошвы ног своих, свойство ходить, не замочив ног, по всем морям, созданным высочайшим Аллахом!»

Тогда я сказала моим посетителям:

— Растение, которое вы ищете, перед вами.

И Оффан тут же нарвал его, сколько ему было нужно, раздавил стебли и собрал сок в большой флакон, который я дала ему.

Я спросила тогда Оффана:

— О мудрый Оффан, можешь ли ты назвать мне причину, заставляющую вас идти через моря?

И он ответил мне:

— О царица, мы это делаем для того, чтобы дойти до острова Семи Морей и отыскать волшебное кольцо Сулеймана, владыки джиннов, людей, животных и птиц.

И я сказала ему:

— Как, о мудрейший, разве ты не знаешь, что никто после Сулеймана, что бы он ни делал, не может стать обладателем этого кольца? Верь мне, о Оффан. И ты тоже, о молодой царь Белукия, выслушай меня. Оставьте это дерзкое и безрассудное намерение идти по всем созданным морям за кольцом, которым никто не может овладеть; сорвите лучше это растение, которое дает тем, кто вкушает его, вечную юность.

Но они не хотели меня слушать и, простившись со мною, скрылись там, откуда пришли.

Здесь царица Ямлика остановилась, очистила банан и протянула его молодому Хассибу, а сама съела винную ягоду и сказала:

— Прежде чем я продолжу, о Хассиб, историю Белукии и расскажу о его путешествии по семи морям и о других его приключениях, не хочешь ли ты познакомиться с положением моего царства у подножия Кавказ-горы, окружающей наподобие пояса всю землю; не пожелаешь ли ты узнать его размеры, окрестности, его одухотворенные и говорящие растения, его джиннов и змеевидных женщин — наших подданных, — число которых известно одному Аллаху. Хочешь, я расскажу тебе, что Кавказ-гора покоится на удивительной изумрудной скале Эль-Сакрат, отблеск которой придает небу лазоревый оттенок? Я могла бы также, пользуясь этим случаем, рассказать тебе об особом месте Кавказа, где находится Джиннистан — столица джиннов, подчиненных царю Яну бен-Яну; указать тебе место, где живет в долине алмазов птица Рух. Между прочим я показала бы тебе поля битв, которые оглашались подвигами знаменитых героев.

Но молодой Хассиб ответил:

— О царица Ямлика, я предпочитаю узнать продолжение приключений царя Белукии.

Тогда подземная принцесса продолжила:

— Когда молодой Белукия и мудрый Оффан ушли от меня, чтобы идти к лежащему за семью морями острову, где находится тело Сулеймана, они подошли к берегу Первого моря, сели на песок и начали усердно натирать подошвы и лодыжки своих ног соком, собранным во флаконе. Затем они поднялись и с большими предосторожностями вошли в море. Но когда они убедились, что могут, не боясь утонуть, идти по воде еще лучше, чем по суше, они ободрились и, чтобы не терять времени, пустились в путь ускоренным шагом. Они шли так по морю три дня и три ночи, и наутро четвертого дня они пришли к острову, который они приняли за рай, так были поражены его красотой.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Через три дня они пришли к острову, который они приняли за рай, так были восхищены его красотой. Земля, по которой они ступали, была покрыта золотистым шафраном; камни были сплошные нефриты и рубины; луга расстилались ковром великолепных цветов с венчиками, волнуемыми ветром, который они наполняли своими благоуханиями. Здесь улыбки роз сочетались с нежными взглядами нарциссов; лилии, гвоздики, фиалки, ромашки и анемоны росли рядом друг с другом. Между белыми рядами жасминов резвились и прыгали легкие газели. Леса из алоэ и других деревьев с большими яркими цветами шелестели ветвями, на которых ворковали горлинки, отвечая шепоту ручьев. Соловьи взволнованными голосами рассказывали розам о своих любовных муках, и розы внимательно слушали их.

Мелодичные источники скрывались в тени сахарного тростника, единственного тростника, бывшего там. Одним словом, девственная земля дышала здесь весной и с охотой выказывала свои юные богатства.

Царь Белукия и Оффан с восхищением прогуливались до самого вечера под тенью деревьев, наслаждаясь этими чудесами, наполнявшими их души блаженством. Когда же наступила ночь, они взлезли на дерево, намереваясь заснуть там. Глаза их уже смыкались, как вдруг остров наполнился ужасным рычанием, которое потрясло его до основания, и они заметили, что из воды выходит чудовищное животное, в пасти которого был камень, блестевший наподобие факела; и сейчас же за ним — множество других морских чудовищ, каждый с блестящим камнем в пасти.

И остров скоро осветился этими камнями, и стало видно как среди бела дня. В ту же минуту со всех сторон сразу показались львы, тигры и леопарды в таком количестве, что один только Аллах мог бы счесть их. И морские животные встретились на берегу с земными, и все разговаривали между собой до самого утра. А потом морские животные возвратились в море, а дикие звери ушли в лес.

Белукия и Оффан, которые всю ночь не могли сомкнуть глаз — так был велик их страх, — поспешили слезть с дерева и побежали к берегу, где натерли ноги соком растения, чтобы продолжать свое морское путешествие.

Дни и ночи шли они по Второму морю, пока не подошли к подножию горной цепи. Среди этих гор раскинулась удивительная долина, все скалы и камни которой были из магнита; здесь не было видно ни следа диких зверей; и они бродили здесь целый день, шли наугад и питались сухой рыбой. К вечеру они сели на берег, желая посмотреть на закат солнца, как вдруг услыхали ужасное рычание, и в нескольких шагах позади себя они увидали тигра, готового броситься на них. У них едва хватило времени натереть ноги соком растения и отбежать по морю на безопасное расстояние.

Это было Третье море. Ночь была чрезвычайно темна, и на море вследствие яростно дувшего ветра было волнение, что делало переход очень утомительным, особенно для путешественников, изнуренных бессонной ночью. К счастью, на рассвете они подошли к острову. Здесь прежде всего они легли отдохнуть. Затем они поднялись, чтобы пройти остров, который, как они увидели, был покрыт фруктовыми деревьями. Но эти деревья имели ту удивительную особенность, что на них росли засахаренные фрукты. Поэтому обоим путешественникам очень понравилось на этом острове, особенно Белукии, очень любившему засахаренные фрукты и вообще сладости. Целый день провел он, угощаясь ими. Он принудил даже мудрого Оффана остаться здесь на целых десять дней, чтобы досыта насытиться ими. Но к концу десятого дня он успел настолько злоупотребить этими сладостями, что у него заболел живот и он почувствовал к ним отвращение и поспешил, как и Оффан, натереть подошвы ног и лодыжки соком растения и отправиться в путь по Четвертому морю.

По Четвертому морю они шли четыре дня и четыре ночи и дошли до острова, представлявшего из себя груду белого песка, где гнездились всевозможные гады, и яйца их выводились на солнце.

На этом острове не было видно ни дерева, ни стебля травы. Они остановились здесь только на то время, которое нужно было, чтобы отдохнуть и натереть ноги соком, содержавшимся во флаконе.

По Пятому морю они путешествовали всего один день и одну ночь, потому что наутро они подошли к маленькому острову с горами из хрусталя, испещренными широкими золотыми жилами. Эти горы были покрыты удивительными деревьями с цветами блестящего желтого цвета.

С наступлением ночи эти цветы заблистали, как звезды, и их блеск, отраженный хрустальными скалами, осветил весь остров, и стало светлее, чем в полдень.

И Оффан сказал Белукии:

— Перед твоими глазами остров Золотых Цветов. Эти цветы, упав с дерева и засохнув, обращаются в пыль и в конце концов, сплавляясь друг с другом, превращаются в жилы, откуда потом извлекают золото. Этот остров Золотых Цветов представляет собой частицу солнца, оторвавшуюся от какой-нибудь звезды и упавшую сюда.

Они провели на этом острове восхитительную ночь, а на следующий день натерли ноги драгоценной жидкостью и отправились по Шестому морю.

Они шли по Шестому морю…

На этом месте своего рассказа Шахерезада, заметив наступление утра, скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Так они шли по Шестому морю довольно долго и испытали большое удовольствие, подойдя к покрытому прекрасной растительностью острову, на берегу которого они могли немного отдохнуть. Скоро они поднялись и пошли по острову. Но каково же было их удивление, когда они увидали, что на деревьях вместо плодов были подвешенные за волосы человеческие головы!

И эти плоды в виде человеческих голов не все имели одинаковое выражение: одни улыбались, другие плакали или смеялись, а те, которые падали с деревьев, катались в пыли и превращались в огненные шары, освещавшие весь лес и заставлявшие меркнуть солнце. И оба путника не могли не подумать: «Какой удивительный лес!»

Но они не осмелились близко подойти к этим странным плодам и предпочли возвратиться к берегу. Когда же наступил вечер, они сели у скалы и увидели, что из моря вышли и направились к берегу двенадцать дочерей моря несравненной красоты, с жемчужными ожерельями на шее. Образовав круг, они стали танцевать, и в течение целого часа они предавались тысячам резвых игр. После этого они стали петь при лунном свете и наконец удалились, плывя по воде. Но Белукия и Оффан, как ни были восхищены красотой, танцами и пением дочерей моря, не захотели оставаться на этом острове из-за ужасных деревьев с плодами в виде человеческих голов. Они натерли подошвы ног и лодыжки соком, содержавшимся во флаконе, и двинулись в путь по Седьмому морю.

Их переход по Седьмому морю был продолжителен, так как они шли день и ночь целых два месяца, не встречая на своем пути суши. Чтобы не умереть с голоду, они были вынуждены быстро ловить рыб, которые время от времени появлялись на поверхности воды, и есть их такими, какими они были, то есть совсем сырыми. Тогда только они поняли, как мудры были советы, которые я им дала, и они стали жалеть, что не послушались меня. Наконец они подошли к острову, который, как они догадались, был остров Семи Морей, где должно было лежать тело Сулеймана с волшебным кольцом на пальце.

Они нашли этот остров Семи Морей покрытым очень красивыми фруктовыми деревьями и орошенным многочисленными источниками. И так как они, питаясь сырыми рыбами, были очень голодны и горло их было сухо, они с величайшим удовольствием приблизились к яблоне, с ветвями, обремененными кистями спелых яблок. И Белукия уже протянул руку и хотел сорвать одно из них, но вдруг раздался ужасный голос, сказавший:

— Если вы прикоснетесь к этим плодам, вы будете рассечены надвое!

И в ту же минуту перед ними показался громадный великан ростом в сорок локтей, по тогдашнему измерению. Тогда Белукия, вне себя от ужаса, спросил у него:

— О повелитель великанов, мы умираем с голоду, почему ты запрещаешь нам трогать эти яблоки?

А великан ответил ему:

— Как вы можете говорить, что вам неизвестна причина этого запрещения? Неужели вы забыли, о сыны человеческие, что Адам, ваш праотец, ослушался повеления Аллаха, вкусив этих запретных плодов? С этого времени мне поручено сторожить это дерево и убивать всех протягивающих руку к этим плодам. Удалитесь отсюда и ищите, чем вам насытиться, в другом месте.

При этих словах Белукия и Оффан поспешили оставить это место и пошли вглубь острова. Они нашли там другие плоды и насытились ими. Затем они стали отыскивать место, где могло находиться тело Сулеймана.

Проблуждав по острову целый день и целую ночь, они подошли к холму; скалы его были из желтой амбры и мускуса, и с одной стороны его открывался восхитительный грот, свод и стены которого были из алмазов. В этом гроте было светло как в полдень, и они очень удивились этому. Чем дальше они шли по гроту, тем ярче становился свет, а свод все более и более расширялся. И они шли, полные удивления, и спрашивали себя, есть ли конец у этой пещеры, как вдруг очутились в обширной зале, высеченной из громадного алмаза.

^{В середине этой залы стояла большая золотая постель, на которой лежал Сулейман ибн Дауд.}

В середине этой залы стояла большая золотая постель, на которой лежал Сулейман ибн Дауд. Его можно было узнать по зеленой мантии, украшенной жемчугом и драгоценными камнями, и по волшебному кольцу, находившемуся на его пальце и испускавшему потоки света, от которого меркнул блеск алмазной залы. Одна его рука с кольцом на мизинце лежала на его груди, а другая была вытянута и держала золотой скипетр, украшенный изумрудами.

При виде всего этого Белукия и Оффан почувствовали благоговение и не осмеливались подойти ближе. Но Оффан вскоре сказал Белукии:

— Если мы избегли стольких опасностей и перенесли столько утомительных трудностей, то не для того, чтобы отступить, достигнув цели. Я подойду к ложу, на котором покоится пророк, а ты, со своей стороны, говори слова заклинаний, которым я научил тебя и которые необходимы, чтобы заставить кольцо соскользнуть с окоченелого пальца.

Тогда Белукия начал произносить слова заклинания, а Оффан приблизился к ложу и протянул руку, чтобы снять кольцо. Но Белукия от волнения сказал волшебные слова наоборот, и эта ошибка имела роковое последствие для Оффана, потому что тотчас же с потолка упала капля жидкого алмаза, которая сожгла его и в несколько мгновений превратила в кучку пепла у подножия ложа Сулеймана.

Когда Белукия увидел, какое наказание понес Оффан за свою нечестивую попытку, он поспешил спастись и побежал по гроту к выходу, направляясь прямо к морю. Там он уже собирался натереть ноги и уйти с острова, как вдруг увидал, что этого нельзя больше сделать, так как…

Но на этом месте своего рассказа Шахерезада, заметив наступление утра, скромно замолчала.

А когда наступила

она сказала:

Но с острова нельзя больше уйти, так как Оффан был сожжен, и вместе с ним погиб и чудодейственный флакон.

Тогда он упал духом и понял наконец, как верны и справедливы были мои слова, когда я предсказывала ему, какие несчастья ожидают его в этом предприятии; и он принялся наудачу бродить по острову один, не зная, что ему делать, и не имея никого, кто бы мог быть его путеводителем.

В то время как он бродил таким образом, он увидал большой столб пыли, из которого исходил шум, мало-помалу ставший оглушительным. И он мог различить в нем стук копий и мечей, топот коней и крики, не имевшие в себе ничего человеческого. Вскоре он заметил среди рассеявшейся пыли целое войско ифритов, джиннов, маридов, гулей, кутрубов, силатов, бахарисов, одним словом, всевозможных духов воздуха, моря, земли, лесов, воды и пустыни.

Это зрелище внушило ему такой ужас, что он не пытался даже тронуться с места и дождался, пока предводитель этого удивительного войска не подошел к нему и не спросил:

— Кто ты такой и как ты попал на этот остров, куда мы приходим каждый год охранять пещеру, где покоится наш общий начальник Сулейман ибн Дауд?

А Белукия ответил:

— Я, о предводитель храбрых, Белукия, царь племени Бану Исраил. Я на море потерял дорогу, и вот почему я тут. Но позволь мне, со своей стороны, спросить тебя, кто ты и кто все эти воины?

Тот ответил:

— Мы джинны, потомки Яна бен-Яна. Теперь мы идем из страны, где живет наш царь, могущественный Сакр, повелитель Белой Земли, которой некогда управлял Шаддад, сын Ада.

Белукия спросил:

— Где же находится эта Белая Земля, которой правит могущественный Сакр?

Тот ответил:

— За Кавказ-горой, в семидесяти днях пути отсюда, по счислению людей. Но мы можем пройти это пространство в мгновение ока. Если ты хочешь, мы можем взять тебя с собой и представить тебя нашему повелителю, поскольку ты сын царя.

Белукия не замедлил согласиться и был тотчас же перенесен джиннами в местопребывание царя Сакра, их повелителя.

Он увидал великолепную равнину, изрезанную каналами, русла которых были из золота и серебра. Эта равнина, почва которой была покрыта мускусом и шафраном, была усажена искусственными деревьями с ветвями из изумрудов и плодами из рубинов, и была покрыта великолепными шатрами из зеленого шелка с золотыми столбиками, украшенными драгоценными камнями. Среди этой равнины возвышался шатер, более высокий, чем другие, из красной и голубой шелковой материи, поддерживаемый столбами из изумрудов и рубинов. Здесь, на большом золотом троне, сидел царь Сакр, имея по правую руку подчиненных ему царей, а по левую — своих визирей, военачальников, придворных и разных знатных людей.

Белукия, приблизившись к царю, начал с того, что поцеловал землю между рук его и произнес слова приветствия. Царь милостиво предложил ему сесть на одно из стоявших около него золотых сидений.

Затем он попросил его назвать свое имя и рассказать свою историю, и Белукия сказал ему, кто он такой, и рассказал, не упуская ничего, всю свою историю от начала и до конца.

Царь Сакр и все окружавшие его были крайне удивлены, слушая этот рассказ. Затем по знаку царя была разостлана скатерть для пиршества, и джинны-служители принесли подносы и блюда. На золотых подносах было пятьдесят вареных молодых верблюдов и столько же жареных, а на серебряных было пятьдесят овечьих голов. А на блюдах правильными рядами были разложены плоды, удивительные по своей величине и по качеству. Когда же все было готово, все усердно принялись есть и пить; и когда обед был окончен, на подносах и на блюдах не осталось решительно ни следа восхитительных яств, наполнявших их.

Тогда только царь Сакр сказал Белукии:

— Ты, без сомнения, не знаешь, о Белукия, ни нашей истории, ни нашего происхождения. Поэтому в нескольких словах я расскажу тебе об этом, чтобы ты, вернувшись к сынам людей, мог передать поколениям истину в вопросах, еще не выясненных ими.

Знай же, о Белукия…

Но, дойдя до этого места своего рассказа, Шахерезада заметила наступление утра и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Сомнений нет, о Белукия, ты не знаешь ни нашей истории, ни нашего происхождения. Поэтому в нескольких словах я расскажу тебе об этом, чтобы ты, вернувшись к сынам людей, мог передать поколениям истину в вопросах, еще не выясненных ими. Знай же, о Белукия, что в начале начал Высочайший Аллах сотворил огонь и заключил его в семи сферических областях, расположенных одна над другой на расстоянии тысячи человеческих лет друг от друга.

Первую область огня Он назвал Джаханнам[76] и в предвидении своем предопределил ее возмутившимся и нераскаявшимся созданиям. Вторую область он назвал Ляза, потому что он создал ее в виде бездны, и ее он назначил тем, кто после прихода пророка Мухаммеда (да будет с ним молитва и мир!) останется в прежних заблуждениях и не пожелает стать верующими. Затем он устроил третью область и придал ей вид котла с кипящей водой, назвал ее Хутама и заключил туда Яджуджа и Маджуджа[77]. После этого он устроил четвертую область, назвал ее Саир и назначил ее жилищем Иблиса, вождя отпавших ангелов, которые отказались признать Адама и не захотели поклоняться ему, ослушавшись таким образом приказаний Высочайшего. Потом он указал границы пятой области, дал ей имя Сакар и предназначил ее нечестивым, лгунам и надменным. Сделав это, он выкопал громадную пещеру, наполнил ее воспламененным и зачумленным воздухом, назвал ее Джахим и предназначил ее для пыток христиан и евреев. Что касается седьмой области, названной Хавийа, то это было запасное помещение, вполне готовое заключить излишек евреев и христиан, а также тех, кто только наружно казались правоверными. Эти две последние области — ужаснейшие из всех, тогда как первая область довольно сносна. Устройство их почти одинаково. В Джаханнаме, например, заключается семьдесят тысяч огненных гор, каждая из которых имеет семьдесят тысяч долин; каждая долина — семьдесят тысяч городов; каждый город — семьдесят тысяч башен; каждая башня — семьдесят тысяч домов; каждый дом — семьдесят тысяч скамей; каждая же скамья, количество которых ты можешь найти, перемножив все эти числа, заключает семьдесят тысяч пыток и наказаний, разнообразие, сила и продолжительность которых известна одному Аллаху. И так как эта область наименее мучительная из всех, то ты можешь, о Белукия, составить себе понятие об остальных шести областях.

Если я и дал тебе, о Белукия, некоторые разъяснение относительно огня, то это потому, что мы, джинны, сыны огня.

В самом деле, первыми существами, созданными Аллахом из огня, были два джинна, которых он сделал своей стражей и назвал Халит и Малит. Одному он придал форму льва, другому — волка. И льву он дал мужские органы, а волку — женские. Зебб Халита имел длину, равную пространству, какое можно пробежать в двадцать лет, а вульва Малит была в форме черепахи и соответствовала размерам зебба Халита. Халит был смешанного белого и черного цвета, а Малит — розового и белого. И Аллах соединил для совокупления Халита и Малит, и от этого соединение произошли драконы, змеи, скорпионы и разные вонючие животные, которыми Он населил семь областей для наказания проклятых. Затем Аллах приказал Халиту и Малит совокупиться еще раз, и от второго спаривания произошли семь самцов и семь самок, которые росли в послушании. Когда же они выросли, один из них, выделявшийся особенно примерным поведением, был отличен Высочайшим и назначен начальником полчищ, составившихся из потомков льва и волчицы. Это был Иблис. Но потом, когда он ослушался приказаний Аллаха, повелевшего ему преклониться перед Адамом, он был свержен в четвертую область вместе с теми, которые поддерживали его. И этот Иблис и потомство его населили ад мужскими и женскими демонами. Что касается десяти других созданий обоего пола, оставшихся в послушании, они вступали в союзы между собой, и их потомками были джинны, которых ты видишь перед собой, о Белукия. Вот в немногих словах наше происхождение. Поэтому не удивляйся, видя, что мы так много едим, ведь мы происходим от льва и от волчицы. Чтобы дать тебе представление о нашей жадности, я скажу тебе, что каждый из нас в течение дня съедает десять верблюдов, двадцать баранов и выпивает сорок ложек бульона, причем каждая ложка по своему объему равна котлу.

Теперь, о Белукия, чтобы по возвращении твоем к сынам людей твои сведения о нас были достаточно полны, знай, что земля, на которой мы живем, постоянно охлаждается снегами Кавказ-горы, которая поясом окружает нашу страну. Без этого нам невозможно было бы жить вследствие подземного огня. Мое царство также расположено семью ярусами, которые все покоятся на плечах джинна, одаренного удивительной силой. Этот джинн стоит на скале, лежащей на спине быка, а этот бык поддерживается огромной рыбой, которая плавает на поверхности Моря Вечности.

Море Вечности имеет своим основанием высшую область ада. Сам ад со своими семью областями покоится в пасти чудовищного змея, который останется неподвижным до Судного дня. Тогда же он изрыгнет в присутствии Высочайшего из своей пасти ад вместе с содержащимися в нем, и Высочайший произнесет тогда Свой окончательный приговор.

Вот, о Белукия…

Тут Шахерезада заметила наступление утра и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Таково, о Белукия, в кратком пересказе наше происхождение, наша история и строение земного шара.

Я должен еще сказать тебе, чтобы закончить твои познания относительно всего этого, что наш возраст всегда остается одинаков; мы не стареем, тогда как на земле вокруг нас и люди, и природа, и все созданные существа неизменно близятся к дряхлости. Этим свойством мы обязаны Фонтану Жизни, откуда мы пьем. Его охраняет в Стране Теней Хизр, тот самый Хизр, который уравнивает времена года, одевает на деревья их зеленые кроны, заставляет ручьи струиться, развертывает зеленеющий ковер лугов и, одетый в свою зеленую мантию, вечером смешивает нежные краски, которыми украшают себя сумерки.

А теперь, о Белукия, чтобы отблагодарить тебя за то внимание, с каким ты слушал меня, я прикажу отнести тебя отсюда к входу в твое царство, если только ты этого пожелаешь.

На эти слова растроганный Белукия поблагодарил царя Сакра, предводителя джиннов, за его гостеприимство, за его поучение и за предложение, которое он принял с величайшей радостью. Затем он простился с царем, его визирями и другими джиннами, влез на четвереньках на спину весьма сильного ифрита, который менее чем в мгновение ока перенес его через все пространство и бережно поставил на знакомую землю у границ его царства.

Когда Белукия, сообразив направление, которое нужно было ему принять, намеревался уже идти в свою столицу, он заметил, что между двух гробниц сидит и горько плачет молодой человек восхитительной красоты, но с бледным и печальным лицом. Он приблизился к нему, дружески поприветствовал его и сказал:

— О прекрасный юноша! Почему я вижу тебя горько плачущим среди этих двух гробниц? Отчего у тебя такой печальный вид? Объясни мне это, чтобы я мог утешить тебя!

Путешественник поднял свои глаза на Белукию и сказал ему со слезами:

— О путешественник! Зачем ты останавливаешься на своем пути? Пусть струятся мои слезы на эти камни горести моей!

Но Белукия сказал ему:

— О несчастный брат, знай, что у меня сострадательное сердце, готовое выслушать тебя. Ты можешь без боязни открыть мне причину твоей горести.

И он сел на мрамор, взяв его руки в свои, и, чтобы ободрить его, рассказал ему свою историю от начала и до конца и сказал ему:

— О брат мой, расскажи теперь ты свою историю. Поторопись, прошу тебя, рассказать ее, потому что я предвижу, что она должна быть чрезвычайно интересна.

ИСТОРИЯ ПЕЧАЛЬНОГО ЮНОШИ

Тогда прекрасный юноша с кротким и печальным лицом, плакавший между двумя гробницами, сказал молодому царю Белукии: — Знай, о брат мой, что я также царский сын и моя история так необычайна и удивительна, что, если бы она была написана иглой во внутреннем уголке глаза, она послужила бы благотворным уроком тому, кто прочел бы ее со вниманием. Итак, я не стану дольше медлить и расскажу тебе ее.

Тогда он замолчал на несколько мгновений, вытер слезы и, подперев лоб рукой, начал эту удивительную историю.

— Я родился, о брат мой, в земле Кабул, где царствует царь Тигмос, мой отец, повелитель племени Бани Шалан и владыка Афганистана.

Отец мой — могущественный и справедливый государь, и под его властью находятся семь государей-данников, каждый из которых господствует над сотней городов и над сотней крепостей. Отец мой повелевает сотнями тысяч храбрых всадников и сотнями тысяч храбрых воинов. Что касается моей матери, то она дочь царя Варавана, владыки Хорасана. Мое же имя Яншах.

С раннего детства отец мой заставил меня обучаться разным наукам, искусствам и телесным упражнениям, так что к пятнадцатилетнему возрасту я был в числе лучших в государстве всадников и на своем коне, более быстром, чем антилопа, находился во главе охоты и скачек.

В один из многих дней во время охоты, в которой участвовали царь, мой отец, и все его военачальники, мы три дня находились в лесу, и мы настреляли уж много дичи, когда с наступлением ночи я заметил газель необычайной красоты; она появилась в нескольких шагах от того места, где находился я с семью своими мамелюками. Лишь только увидала она нас, как испугалась и, прыгнув, понеслась, едва касаясь земли. Тогда я, сопровождаемый своими мамелюками, пустился за нею; мы преследовали ее в продолжение нескольких часов, пока не очутились перед очень широкой и глубокой рекой. Мы уж думали, что окружим ее и поймаем, но она после короткого колебания бросилась в воду и поплыла, чтобы достигнуть противоположного берега. А мы живо соскочили со своих лошадей, отдали их на попечение одному из мамелюков и бросились в рыбацкую лодку, привязанную к берегу. Мы быстро двинулись в погоню за газелью. Но едва доплыли мы до середины реки, как не могли больше управлять нашим судном, и среди увеличивающейся темноты его понесло по воле ветра и сильного течения вопреки нашим усилиям плыть по надлежащему направлению. И таким образом несло нас всю ночь с ужасающей скоростью, и мы ждали ежеминутно, что разобьемся на нашем невольном пути о какую-нибудь скалу, находящуюся на уровне с водой, или о какое иное препятствие. И такое плавание продолжалось весь следующий день и всю следующую ночь. И только на третье утро мы смогли причалить к земле, на которую выбросило нас течение.

Между тем царь Тигмос, отец мой, узнал о нашем исчезновении на реке, расспросив мамелюка, который остался стеречь лошадей. И при этом известии он впал в такое отчаяние, что разразился рыданиями; он бросил свою корону на землю, с горя стал кусать руки и затем поспешно отправил разведчиков, знающих эти неизведанные страны, на поиски. Что касается моей матери, то она, узнав о моем исчезновении, стала наносить себе сильные удары по лицу, разорвала свои одежды, стала бить себя в грудь, рвать на себе волосы и надела траурное платье.

Мы между тем, причалив к земле, нашли прекрасный источник, протекавший под деревьями, и человека, спокойно сидевшего там и освежавшего ноги свои в воде. Мы вежливо поклонились ему и спросили у него, где мы находимся. Но человек, не ответив нам на поклон, отозвался на наш вопрос каким-то замогильным голосом, похожим на карканье вороны или какой иной хищной птицы.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда настала

она сказала:

Он отозвался каким-то замогильным голосом, похожим на карканье вороны или какой иной хищной птицы. Потом он поднялся вдруг, одним махом разделился на две части, разрезав себя пополам, и побежал на нас своим туловищем, между тем как его остальная часть побежала в другую сторону. В тот же миг со всех концов леса появились другие люди, похожие на этого; и они побежали к источнику, также одним отбрасывающим движением разделились на две части и бросились на нас одним своим туловищем. Они накинулись тогда на трех из моих мамелюков, находившихся ближе к ним, и тотчас же принялись пожирать их живыми, а я и мои остальные три мамелюка в беспредельном ужасе бросились в нашу лодку и, предпочитая тысячу раз быть поглощенными водой, чем быть съеденными этими чудовищами, поспешно удалились от берега, предоставляя себя воле течения. И мы увидали тогда, что, в то время как туловища пожирали моих несчастных трех мамелюков, все ноги и бедра бежали в бешеном галопе, без всякого порядка по берегу, стараясь схватить нас; и один вид их ужасал нас, хотя мы находились уже вне их власти. Мы были поражены также зверским аппетитом этих туловищ с отрезанными животами и в одно и то же время, оплакивая участь наших несчастных спутников, спрашивали себя, как возможна была подобная вещь.

Нас несло течением до следующего дня, и мы пристали наконец к земле, покрытой огромными садами с фруктовыми деревьями и прелестными цветами. Но когда наша лодка была привязана, я не захотел на этот раз сойти на берег и поручил своим трем мамелюкам пойти вперед и исследовать местность. Тогда они отправились и после полдневного отсутствия вернулись и рассказали, что обошли большое пространство как справа, так и слева и не нашли ничего подозрительного; затем они увидали дворец из белого мрамора с беседками из чистого хрусталя; в середине дворца расстилался великолепный сад с чудесным озером; они вошли во дворец и увидели там огромную залу, в которой сиденья из слоновой кости были поставлены вокруг золотого трона, украшенного алмазами и рубинами, но они никого не видали как в садах, так и во дворце.

Когда они сделали этот успокоивший меня доклад, я решился сойти с лодки и пойти вместе с ними по дороге к дворцу. Мы начали сперва удовлетворять наш голод восхитительными плодами, растущими на деревьях сада, затем мы вошли отдохнуть во дворец. Я сел на золотой трон, а мои мамелюки — на сиденья из слоновой кости; и при этом зрелище я вспомнил царя, отца своего, и мать, и трон, которого я лишился, и я стал плакать, и мои мамелюки тоже заплакали от волнения.

В то время как мы были погружены в эти печальные воспоминания, мы услышали сильный шум, похожий на гул моря, и вскоре мы увидали, что в залу, где мы сидели, вошла процессия, состоявшая из визирей, эмиров, придворных и именитых людей; но все они были из породы обезьян. Тут были и обезьяны крупной породы и были другие, более мелкие. И вот мы думали, что на этот раз пришел нам конец.

Но великий визирь обезьян, который был самой крупной породы, вместе с другими обезьянами, наиболее почтенными на вид, подошел ко мне, склонился передо мной и сказал на человеческом наречии, что он и весь народ признали меня своим царем и назначили моих трех мамелюков начальниками над их войском. Потом, приказав подать нам кушанье из жареных газелей, он пригласил меня сделать смотр войска из обезьян, моих подданных, перед битвой, которую мы должны дать их старинным врагам — гулям[78], обитавшим в соседней земле.

После этого я так сильно устал, что отпустил великого визиря и всех остальных и оставил при себе только моих трех мамелюков. Мы провели час в переговорах о нашем новом положении и решили как можно скорее спастись бегством из этого дворца и из этой земли; и мы направились к нашей лодке, но, подойдя к реке, мы увидали, что наше судно исчезло, и мы были вынуждены вернуться во дворец, где проспали до следующего утра.

Как только мы проснулись, великий визирь моих новых подданных пришел приветствовать меня и сказал, что все готово для битвы с гулями. В то же время остальные визири подвели к воротам дворца четырех огромных собак, взнузданных стальными цепями; они должны были служить мне и моим мамелюкам в качестве лошадей.

И вот я и мои мамелюки сели верхом на этих собак и поехали впереди, между тем как сзади нас с воем и ужасным криком следовала бесчисленное войско моих подданных, руководимое моим великим визирем.

После перехода, продолжавшегося весь день и всю ночь, мы очутились перед высокой черной горой, местом обиталища гулей, которые не замедлили показаться. Они были разнообразного вида, причем одни были страшнее других. У одних были бычьи головы на верблюжьем теле, другие походили на гиен, между тем как остальные имели неописуемый вид и не были похожи ни на один знакомый предмет, с которым можно было бы уловить сходство.

Едва гули заметили нас, как спустились с горы и, остановившись на некотором расстоянии от нас, стали осыпать нас градом камней.

Мои подданные отвечали тем же, и схватка стала вскоре ужасной как с одной, так и с другой стороны. Я и мои мамелюки, вооруженные луками, выпустили на гулей огромное количество стрел, которые убили их множество, к великой радости моих подданных; и это зрелище придало им большое мужество. Таким образом в конце концов мы одержали победу и пустились преследовать гулей.

Тогда я и мои мамелюки решили воспользоваться этим беспорядочным преследованием, чтобы верхом на наших собаках избавиться от моих подданных-обезьян; и вот мы, незамеченные ими, обратились в бегство и, скача галопом в противоположную сторону, скоро исчезли у них из виду.

Наконец после долгого переезда мы остановились, чтобы дать вздохнуть нашим верховым животным, и увидали прямо перед собой большую скалу, обтесанную в форме стола, а на скале — начертанную на иврите надпись, которая гласила:

Когда мы прочли эту надпись, мы пришли в беспредельное удивление и поспешили пойти по левой дороге, которая, пересекая Долину муравьев, должна была привести нас к городу евреев.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила

она сказала:

Очнувшись от поразившего нас удивления, мы поспешили пойти по левой дороге, которая, пересекая Долину муравьев, должна была привести нас к городу евреев. Но не успели мы сделать однодневный переход, как услыхали, что земля колеблется под нашими ногами, и мы вскоре заметили появление моих подданных-обезьян, быстро приближавшихся с великим визирем во главе. Едва догнали они нас, как окружили со всех сторон, испуская громкие завывания от радости, что нашли нас, а великий визирь взял на себя труд быть выразителем всей этой радости, произнеся приветственную речь в нашу честь.

Эта встреча причинила нам большое разочарование, но мы тщательно постарались скрыть его, и вот мы с моими подданными готовились уже вернуться по дороге во дворец, как вдруг увидели, что из долины, которую мы в это время пересекали, выступило войско муравьев; и каждый из них был величиною с собаку. И в мгновение ока произошла страшная стычка между моими подданными и чудовищными муравьями, причем муравьи хватали обезьян в свои клещи и одним ударом разрезали их надвое, а обезьяны бросались десятками, чтобы убить только одного муравья.

Что касается нас, то мы решили воспользоваться этой битвой для того, чтобы обратиться в бегство верхом на наших собаках; но к несчастью, только мне одному удалось спастись, потому что мои три мамелюка были замечены муравьями, схвачены и разрезаны надвое их ужасными клещами. А я, оплакивая потерю своих последних спутников, доскакал до реки, которую я пересек вплавь, оставив на берегу свое верховое животное; затем я вылез здрав и невредим на другой берег и начал сушить одежды свои; после этого я погрузился в сон вплоть до утра, уверенный в своей безопасности, так как между мною и муравьями и обезьянами, моими подданными, находилась река.

Я проснулся на другое утро и отправился в путь. И шел я, питаясь растениями и корнями, дни за днями до тех пор, пока не пришел к вышеупомянутой горе, у подошвы которой я действительно увидал город; и это был город евреев, как и было сказано в надписи, но одно обстоятельство, которое я заметил позднее, сильно удивило меня: я заметил, что река, по сухому дну которой я пришел в тот день, чтобы войти в город, наполнена водой во все остальные дни недели; и тут я узнал, что эта река, изобилующая водами в остальные дни, не текла в субботу, в день праздника у евреев.

И вот я вошел в этот день в город и никого не встретил на улицах. Тогда я направился к первому попавшемуся мне на дороге дому, отворил дверь и проник туда. Я очутился тогда в зале, где сидело кругом множество лиц почтенной наружности. Тогда, ободренный их видом, я почтительно приблизился к ним и, поклонившись, сказал:

— Я Яншах, сын царя Тиглоса, владыки Кабула и начальника над племенем Бани Шалан. Я прошу вас, о господа мои, скажите мне, в каком расстоянии нахожусь я от своей страны и какою дорогой идти мне, чтобы попасть туда. Кроме того, я голоден.

Тогда все сидевшие там смотрели на меня, не отвечая; и тот, который, казалось, был их шейхом, не произнося ни слова, но объясняясь одними только знаками, сказал мне: «Ешь и пей, но не говори!»

И он указал мне на поднос, уставленный удивительными кушаньями, такими, каких я нигде в другом месте не встречал и главная составная часть которых, если судить по запаху, было растительное масло. Тогда я стал есть и пить и хранил молчание.

Когда я закончил, шейх евреев подошел ко мне и спросил меня, но опять объясняясь знаками: «Кто, откуда, куда?»

Тогда я тоже знаками спросил его, могу ли я отвечать, и на его утвердительный знак, сопровождаемый другим, означающим: «Произнеси три слова», я спросил: «Когда караван Кабул?»

Он ответил мне, также не произнося ни слова: «Не знаю».

И он знаком велел мне уйти, так как я закончил есть.

Тогда я поклонился ему, как и всем тем, кто был там, и вышел, крайне изумляясь этим странным приемом. Выйдя на улицу, я пытался собрать какие-нибудь сведения, когда наконец услыхал публичного глашатая, который кричал громким голосом:

— Пусть тот, кто хочет получить тысячу золотых и обладать невольницей несравненной красоты, следует за мною, чтобы совершить работу, отнимающую час времени!

Я, оторванный от всего, приблизился к глашатаю и сказал ему:

— Я берусь за работу, а с нею вместе я беру тысячу динаров и молодую невольницу!

Тогда он взял меня за руку и привел в роскошно обставленный дом, где на троне из черного дерева сидел старый еврей.

И глашатай поклонился перед ним и, представляя меня, сказал:

— Вот наконец молодой чужестранец, единственный человек, который откликнулся на призыв, выкрикиваемый мною в продолжение трех месяцев.

При этих словах старый еврей, хозяин дома, посадил меня около себя, выказал мне много расположения, обильно накормил и напоил и дал мне кошелек, содержащий тысячу золотых (без всякой фальши) монет. В то же время он приказал своим невольникам одеть меня в шелковое платье и отвести к молодой невольнице. И вот он стал предлагать мне ее заранее взамен будущей работы, о которой я еще и понятия не имел.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что занимается заря, и скромно умолкла.

Но когда наступила

она сказала:

Старый еврей приказал своим невольникам одеть меня в шелковое платье и отвести к молодой невольнице. И вот он стал предлагать мне ее заранее взамен будущей работы, о которой я еще и понятия не имел.

Тогда невольники, одев меня в вышеупомянутое шелковое платье, отвели меня в комнату, где ждала меня молодая девушка, которая, по уверению старого еврея, должна была быть девственницей. И действительно, я увидал молодую девушку, очень красивую, с которой невольники оставили меня одного, чтобы я провел с ней ночь. И вот я спал с ней и поистине нашел ее совершенной.

Я провел с ней три дня и три ночи, и я ел и пил и делал то, что должен был делать, а утром четвертого дня старик призвал меня и сказал:

— Готов ли ты теперь исполнить работу, за которую я тебе заплатил и на которую ты заранее согласился?

Я объявил ему, что готов расплачиваться работой, хотя не имею понятия, в чем состоит она.

Тогда старый еврей приказал своим невольникам оседлать и привести двух мулов; и невольники привели двух взнузданных мулов. Он сел на одного, а я сел на другого, и он велел мне следовать за собой. Мы поехали очень скоро, и мы ехали так до полудня, и приехали мы к подножию высокой отвесной горы, и на склоне ее не было видно ни одной тропинки, по которой мог бы пробраться человек или пройти какое-нибудь верховое животное. Тогда мы слезли с мулов, а старый еврей протянул мне нож и сказал:

— Всади его в живот твоего мула. Теперь настало время работать.

Я послушался и всадил нож в живот мула, который тут же околел.

Потом по приказанию еврея я ободрал шкуру с мула и очистил ее.

Тогда он сказал мне:

— Теперь ты должен растянуться на этой шкуре, чтобы я мог зашить тебя внутри ее, как в мешке.

И я точно так же повиновался и растянулся на шкуре, и старик старательно зашил меня в ней, потом он сказал мне:

— Слушай хорошенько то, что я скажу. Большая птица бросится сейчас на тебя, поднимет тебя и отнесет в свое гнездо на вершине этой крутой горы. Берегись пошевелиться, когда почувствуешь себя приподнятым на воздух, потому что птица может выпустить тебя из лап своих и при падении ты расшибешься о землю; но когда она отнесет тебя на гору, разрежь шкуру ножом, который я дал тебе, и выходи из мешка. Птица испугается и выпустит тебя. Тогда ты начнешь собирать драгоценные камни, которыми усеяна вершина этой горы, и будешь бросать их мне. Закончив это, ты сойдешь и последуешь за мной.

И вот едва старый еврей закончил говорить, как я почувствовал, что поднимаюсь в воздух; по прошествии нескольких мгновений меня снова опустили на землю. Тогда я прорезал своим ножом мешок и высунул голову. Этот вид испугал чудовищную птицу, и она улетела как стрела. Тогда я стал собирать рубины, изумруды и драгоценные камни, которые покрывали землю, и бросать их старому еврею. Но когда я захотел слезть, я заметил, что нет тропинки, по которой могла бы ступать нога, и я увидал, что старый еврей, собрав свои камни, сел на осла и быстро удалился, скоро исчезнув из вида.

Тогда в беспредельном отчаянии я стал роптать на судьбу свою и решил искать, в какую сторону мне лучше направиться. Я кончил тем, что пошел прямо, положившись на судьбу, и я блуждал таким образом в продолжение двух месяцев, пока не очутился в конце цепи гор, у входа в великолепную долину, где ручьи, деревья и цветы прославляли Создателя среди щебетания птиц. Там я увидел огромный дворец, который поднимался высоко к небесам; и я направился к нему. Когда я подошел к двери, то заметил сидевшего на лавке старца, лицо которого было окружено сиянием. Он держал в руке рубиновый скипетр, а на голове у него была бриллиантовая корона. Я поклонился ему, и он с благосклонностью ответил мне на поклон, потом он сказал:

— Садись рядом со мною, сын мой!

И когда я сел, он спросил меня:

— Откуда пришел ты в эту землю, на которую не ступала нога ни одного потомка Адама? И куда думаешь ты направить путь свой?

Вместо ответа я разразился рыданиями и едва не задохнулся от слез.

Тогда старик сказал мне:

— Перестань так плакать, дитя мое, не то ты сокрушишь сердце мое. Мужайся и укрепи сперва тело свое едой и питьем.

И он повел меня в большую залу, куда принес мне есть и пить.

И когда он увидал, что я в лучшем расположении духа, он попросил меня рассказать ему мою историю, и я удовлетворил его просьбу и, в свою очередь, попросил его сказать мне, кто он и кому принадлежит этот дворец. И он ответил:

— Знай, сын мой, что этот дворец в былые времена был построен нашим повелителем Сулейманом, и я от него поставлен здесь начальником птиц. Ежегодно все земные птицы прилетают сюда для оказания мне почестей. Если ты желаешь возвратиться в свою землю, я поручу тебя им в первый же раз, как они явятся сюда для получения приказания, и они перенесут тебя в твою землю. Но чтобы приятно провести время до их появления, ты можешь ходить всюду в этом дворце, и ты можешь входить во все залы, за исключением одной; зала эта открывается золотым ключом, и он находится среди всех этих ключей, которые я тебе даю.

И старик — начальник птиц — передал мне ключи и предоставил мне действовать на свободе.

Сперва я обошел залы, выходившие на большой дворцовый двор, потом я проник и в другие комнаты, которые все были разделены на части, чтобы служить клетками для птиц, и таким образом я дошел до двери, которая отпиралась золотым ключом…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила

она сказала:

Когда я обошел залы, выходившие на большой двор, я проник и в другие комнаты, которые все были разделены на части, чтобы служить клетками для птиц, и таким образом я дошел до двери, которая отпиралась золотым ключом, и я стоял долго и смотрел на нее, не смея даже притронуться к ней рукою вследствие запрещения старика; но я уже не мог противиться любопытству, наполнявшему мою душу; я вложил золотой ключ в замок и проник, весь охваченный страхом, в запретное место.

И вот вместо зрелища, полного ужаса, я увидал сперва залу, у которой пол был выложен разноцветными драгоценными камнями, и посреди нее — серебряный бассейн, окруженный золотыми птицами; из их клювов струилась вода с таким дивным шумом, что мне казалось, я слышу, как голос каждой из них мелодично отражается от серебряных краев бассейна. Вокруг бассейна были разбросаны в чарующем разнообразии клумбы с нежно-пахучими цветами, и окрашивание этих цветов было в гармоничном сочетании с окраской плодов, в изобилии наполнявших деревья, которые, в свою очередь, доставляли прохладную тень на воду. Песок, попираемый мною, был из изумруда и алмаза, и он расстилался до подножия трона, который возвышался против этого чудесного бассейна. Этот трон был сделан из одного рубина, грани которого отбрасывали в сад свои красные холодные лучи, а они, в свою очередь, заставляли воду отсвечивать драгоценными камнями. И я остановился в восхищении перед этими простыми явлениями, рожденными от чистого сочетания элементов; потом я уселся на рубиновый трон, над которым возвышался красный шелковый балдахин, и там я закрыл на мгновение глаза, чтобы это свежее видение лучше проникло в мою очарованную душу.

Когда я снова открыл глаза, я увидел, что к бассейну приближаются, взмахивая своими белыми крыльями, три красивые белые голубки и собираются искупаться. И они грациозно прыгнули на широкий борт серебряного бассейна, и после нежных объятий и тысячи очаровательных ласк они отбросили далеко от себя свой девственный наряд из перьев и — о мои очарованные глаза! — явились в белой, как жасмин, наготе под видом трех молодых девушек, прекрасных, как три луны. И тотчас же они погрузились в бассейн, чтобы предаться тысячам игр и тысячам шалостей; они то исчезали, то появлялись среди больших блестящих струй, чтобы снова исчезнуть среди раскатистого смеха, между тем как волосы их походили на летающее по воде пламя.

При этом зрелище, о брат Белукия, я почувствовал, что мой разум плывет в моем мозгу и пробует испариться. Я не в состоянии был обуздывать больше свое волнение, и я побежал, влюбленный до безумия, к бассейну и вскричал:

— О молодые девушки! О три луны! О владычицы!

Едва молодые девушки заметили меня, они испустили крик ужаса и, грациозно выпрыгнув из воды, побежали к своим покрывалам из перьев, которые тотчас же набросили на наготу свою; затем они взлетели на самое высокое дерево из деревьев, которые отбрасывали тень на бассейн, и там стали смеяться, глядя на меня.

Тогда я приблизился к дереву, поднял глаза и сказал им:

— О владычицы! Прошу вас, скажите мне, кто вы? Я Яншах, сын царя Тигмоса, владыки Кабула и начальника племени Бани Шалан.

Тогда самая юная из трех, та самая, чары которой меня всего более прельстили, сказала мне:

— Мы дочери царя Насра, живущего в алмазном дворце. Мы пришли сюда, чтобы погулять и повеселиться.

Я сказал:

— В таком случае, о госпожа моя, сжалься надо мною и сойди вниз, чтобы закончить игру вместе со мной.

Она сказала:

— А с каких это пор, о Яншах, девушки могут играть с молодыми людьми? Во всяком случае, если ты хочешь познакомиться со мной покороче, нет ничего проще — тебе лишь надо следовать за мной во дворец отца моего.

Произнеся эти слова, она бросила на меня взгляд, который дошел до моей печени; и она улетела с обеими сестрами и скрылась из глаз. При виде этого я впал в полное отчаянье, и я испустил громкий крик и упал без чувств под деревом.

Не знаю, сколько времени пролежал я таким образом, но, когда я пришел в себя, старик — начальник птиц — стоял около меня и брызгал на меня цветочною водой. Когда же он увидел меня открывающим глаза, он сказал мне:

— Ты видишь, дитя мое, как дурно, что ты не послушался меня! Разве я не запрещал тебе открывать двери беседки?

Вместо ответа я разразился рыданиями и прочел следующие стихи:

Когда я закончил эти стихи, старик сказал мне:

— Я понимаю, что очаровало тебя. Ты видел молодых девушек, одетых голубками; иногда они прилетают сюда купаться.

Я же воскликнул:

— Я видел их, отец мой, и я прошу тебя сказать мне, где находится алмазный дворец, в котором живут они вместе с отцом своим, царем Насром.

Он ответил мне:

— Нечего и думать идти туда, сын мой! Царь Наср — один из могущественнейших начальников джиннов, и я сильно сомневаюсь, чтобы он отдал одну из своих дочерей тебе в жены.

Приготовляйся лучше к отъезду в свою страну. Я, со своей стороны, облегчу тебе задачу твою, сдав тебя на попечение птицам, которые вскоре явятся сюда, чтобы приветствовать меня; они будут служить тебе проводниками.

Я ответил:

— Благодарю тебя, отец мой, но я отказываюсь возвращаться к своим родителям, пока не увижу еще раз молодую девушку, которая говорила со мной.

Сказав это, я пал с плачем к ногам старца и стал умолять его указать мне способ снова увидеть молодых девушек, одетых голубками.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила

она сказала:

Умолял я старца указать мне способ снова увидеть молодых девушек, одетых голубками. Тогда старик протянул мне руку, поднял меня и сказал:

— Я вижу, что сердце твое переполнено страстью к молодой девушке, и потому укажу тебе средство, как снова увидеть ее. Ты должен спрятаться за деревья и терпеливо ждать возвращения голубок. Ты дашь им время раздеться и сойти в бассейн, и тогда внезапно ты бросишься на их одежды из перьев и завладеешь ими. Тогда они будут приветливее в своих речах по отношению к тебе; они приблизятся к тебе, окажут тебе тысячу ласк и будут молить тебя в высшей степени милых выражениях возвратить им их оперение. Но ты остерегайся склоняться на их мольбы, потому что тогда ты потеряешь молодых девушек навсегда.

Напротив, настойчиво отказывай им и скажи: «Я отдам вам ваши одеяния, но только после того, как возвратится шейх». И ты действительно будешь дожидаться моего возвращения и будешь в то же время разговаривать с ними с большою любезностью; я же найду средство повернуть обстоятельства в твою пользу.

При этих словах я горячо поблагодарил почтенного начальника птиц и поспешил спрятаться за деревья, между тем как он удалился в свою залу, чтобы принимать своих подданных.

Мне пришлось ждать довольно долго их появления. Наконец я услыхал шум от взмахов крыльев и раздававшийся с высоты смех; и я увидел, как три голубки опустились на край бассейна и стали оглядываться направо и налево, чтобы увериться, что никто не наблюдает за ними. Потом та, которая говорила со мной, обратилась к двум другим и сказала:

— Не думаете ли вы, о сестры, что кто-нибудь спрятался в саду? Что стало с тем молодым человеком, которого мы видели?

Но сестры ее сказали ей:

— О Шамс, не предавайся излишнему беспокойству и спеши делать то, что делаем мы!

И все трое сняли тогда с себя оперение и, белые и нагие, как самородное серебро, погрузились в воду, чтобы предаться тысяче резвых игр. И мне казалось, что я вижу три луны, отражающиеся в воде.

Я подождал, пока они не доплыли до середины бассейна, и я вскочил тогда на обе ноги и бросился со скоростью молнии и завладел одеянием молодой девушки, которую я полюбил. И ответом на это похищение было три крика ужаса, и я увидел, как молодые девушки были сконфужены тем, что их застали в забавах их, и как они погрузились в воду совсем, выставив только головы поверх воды, и как они бросали на меня горестные взгляды.

Но тогда я, уверенный, что на этот раз они в моих руках, начал смеяться и отступать от берега, потрясая одеянием из перьев с победоносным видом.

При виде этого молодая девушка, которая говорила со мной в первый раз и имя которой было Шамс, сказала мне:

— Как смеешь ты, о юноша, овладевать тем, что тебе не принадлежит?

Я ответил:

— О голубка моя, выйди из бассейна для беседы со мною!

Она сказала:

— Я охотно стану беседовать с тобой, о прекрасный юноша, но я вся нагая, и я не могу в таком виде выйти из бассейна. Отдай мне мое одеяние, и я обещаю тебе выйти из воды и беседовать с тобой; я даже позволю тебе ласкать меня и целовать, сколько тебе захочется!

Я сказал:

— О свет очей моих, о госпожа моя, о владычица красоты, о плод моего сердца! Если я отдам тебе твое одеяние, то сам же и стану причиной смерти твоей. Я не могу этого сделать, во всяком случае, не могу сделать раньше прихода моего друга-шейха, начальника птиц.

Она сказала мне:

— Раз ты взял покров мой, то тогда отойди немного и поверни голову в другую сторону, чтобы я могла выйти из бассейна, а сестры могли бы одеться; и тогда они одолжат мне несколько своих перьев, чтобы я могла прикрыть самое существенное.

Я сказал:

— Да, я могу это сделать.

И я удалился и встал позади рубинового трона.

Тогда обе старшие сестры вышли первыми и быстро укрылись своими одеяниями; затем они выщипали несколько перьев, наиболее опушенных, и сделали из них что-то вроде маленького передника; потом они помогли своей младшей сестре выйти из воды, опоясали самое существенное этим передником и закричали мне:

— Теперь ты можешь подойти!

И я побежал к этим газелям, бросился к ногам милой Шамс и стал целовать ее ноги, причем крепко держал ее одеяние из боязни, чтобы она не взяла его и не улетела. Тогда она подняла меня и начала говорить мне тысячу милых слов и оказывать мне тысячу ласк, желая побудить меня отдать ей ее одеяние; но я остерегся уступить ее желанию, и мне удалось увлечь ее на рубиновый трон, где я уселся, посадив ее к себе на колени.

Тогда она увидала, что не может вырваться от меня, и она решилась наконец удовлетворить мои желания: она охватила мою шею руками и отвечала поцелуем на поцелуй и ласкою на ласку, между тем как сестры улыбались нам, оглядываясь по сторонам, чтобы видеть, не идет ли кто.

В это время шейх, мой покровитель, отворил дверь и вошел.

Тогда мы поднялись в честь его и пошли ему навстречу, чтобы принять его; и мы поцеловали ему почтительно руки. Он попросил нас сесть и, обращаясь к милой Шамс, сказал:

— Я восхищен, о дочь моя, что ты выбрала себе этого молодого человека, который любит тебя до безумия. Знай же, что он действительно высокого происхождения. Его отец — царь Тигмос, владыка Афганистана. И ты хорошо сделаешь, если согласишься на этот союз и если уговоришь также царя Насра, твоего отца, дать тебе свое согласие.

Она ответила:

— Слушаю и повинуюсь!

Тогда шейх сказал ей:

— Если ты действительно принимаешь этот союз, то дай мне клятву в этом и обещай быть верной твоему супругу и никогда не покидать его.

И прекрасная Шамс тотчас же встала и дала требуемую клятву перед почтенным шейхом. Тогда он сказал нам:

— Возблагодарим Высочайшего за ваш союз, дети мои! И да будете вы счастливы! И вот я призываю на вас обоих благословения! Вы можете теперь свободно любить друг друга. А ты, Яншах, можешь отдать ей ее одеяние, потому что она больше не покинет тебя.

И, проговорив эти слова, он повел нас в залу, где были разостланы тюфяки с коврами и стояли также подносы, уставленные великолепными фруктами и другими восхитительными яствами. И Шамс попросила своих сестер отправиться раньше во дворец ее отца, чтобы объявить ему о свадьбе и предуведомить о ее возвращении со мной; затем она сделалась очень нежна со мною и сама захотела чистить мне фрукты и делить их со мною. После этого мы легли и в объятиях друг друга вкусили высший предел блаженства.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Раньше отправиться во дворец ее отца, чтобы объявить ему о свадьбе. После этого мы легли и в объятиях друг друга вкусили высший предел блаженства.

Утром Шамс проснулась первой. Она надела на себя свой плащ из перьев; потом разбудила меня, поцеловала промеж глаз и сказала:

— Настало время отправиться нам в алмазный дворец, чтобы посетить царя Насра, отца моего. Итак, поспеши одеться!

Я тотчас же послушался, и, когда был готов, мы пошли к шейху — начальнику птиц — и поцеловали у него руки и очень благодарили его. Тогда Шамс сказала мне:

— Теперь сядь ко мне на плечи и держись крепче, потому что путь будет долог, хотя я буду стараться лететь как можно быстрее.

И она посадила меня к себе на плечи и понесла меня по воздуху со скоростью молнии, и через некоторое время она опустила меня на землю неподалеку от входа в алмазный дворец. И мы двинулись медленно по направлению к дворцу, между тем как джинны-служители, расставленные царем, побежали известить его о нашем прибытии.

Царь Наср, отец Шамс и повелитель джиннов, был чрезвычайно рад увидеть меня; он заключил меня в свои объятия и прижал к груди своей. Потом он отдал приказание, чтобы на меня надели великолепное почетное платье, чтобы на голову мне возложили корону, сделанную из цельного алмаза; затем он повел меня к царице, матери супруги моей, и та выразила мне свое удовольствие и поздравила свою дочь с выбором, сделанным ею в моем лице. Потом она подарила своей дочери огромное количество драгоценных камней, тем более что дворец был переполнен ими; и она велела отвести нас в хаммам, и там нас вымыли и надушили розовой водой, мускусом, амброй и ароматическими маслами, которыми мы великолепно освежились. После этого дали в честь нас празднества, которые продолжались тридцать дней и тридцать ночей безостановочно.

Тогда я, в свою очередь, выразил желание представить свою супругу своим родителям в своей стране. И царь и царица, несмотря на огорчение, которое они должны были испытать, расставаясь с дочерью, одобрили мой план, но взяли с меня обещание, что я буду возвращаться к ним каждый год на определенное время. Потом царь велел соорудить трон такого великолепия и такой величины, что он мог вместить на своих ступенях двести джиннов и двести джинний. Мы оба взошли на трон, и четыре сотни джиннов обоего пола, находившиеся тут, чтобы прислуживать нам, стояли на ступенях, между тем как целая армия других джиннов служила нам в качестве носильщиков. Когда мы простились в последний раз, джинны-носильщики поднялись в воздух вместе с троном и понеслись в пространстве с такой быстротой, что в два дня они совершили путь, равный двухлетнему переходу. И мы без препятствий достигли дворца отца моего в Кабуле.

Когда отец мой и мать моя увидали меня после разлуки, отнявшей у них всякую надежду отыскать меня когда-нибудь, и после того как они налюбовались моей супругой, узнав, кто она такая и при каких обстоятельствах я женился на ней, они почувствовали себя на верху блаженства, и они много плакали, целуя меня и целуя мою возлюбленную Шамс. А мать моя была так растрогана, что упала без чувств и пришла в себя только благодаря розовой воде, большой флакон которой принадлежал моей жене Шамс.

После всех празднеств и удовольствий, данных по случаю нашего приезда и нашего бракосочетания, отец мой спросил у Шамс:

— Что должен я сделать, о дочь моя, чтобы доставить тебе удовольствие?

И Шамс, у которой были скромные желания, ответила:

— О счастливый царь, я желаю иметь для нас обоих жилище среди сада, орошаемого ручейками.

И царь, отец мой, тотчас же отдал нужные распоряжения, и через короткий промежуток времени у нас был дом и сад, где мы жили и вкушали безграничное блаженство.

К концу года, проведенного таким образом среди моря наслаждений, моя супруга Шамс захотела повидать своего отца и мать в их алмазном дворце и напомнила мне о данном мною обещании — проводить известное время года среди них. Я не хотел ей прекословить, так сильно любил я ее; но увы, несчастье должно было обрушиться на нас вследствие этого проклятого путешествия.

И вот мы уселись на трон, который несли наши джинны-служители, и мы передвигались с большой скоростью, проезжая ежедневно пространство, равное одному месяцу ходьбы, и останавливаясь только по вечерам около какого-нибудь источника или под сенью деревьев, чтобы отдохнуть.

Однажды мы остановились как раз в этом месте, чтобы провести ночь, и моя жена Шамс захотела искупаться в этой реке, которая теперь течет перед вами. Я употребил все усилия, чтобы отговорить ее; и я говорил ей о слишком сильной прохладе вечера и о нездоровье, которое могло от этого последовать; но она не захотела меня слушать и увела нескольких из своих невольниц вместе с собой купаться. И они разделись на берегу и вошли в воду, где Шамс казалась восходящею луной среди сонма звезд. И они резвились и играли между собой, когда Шамс испустила вдруг болезненный крик и упала на своих невольниц, которые поспешили вытащить ее из воды и отнести на берег. Но я не успел ни сказать ей слова, ни оказать помощь — она была мертва. И невольницы показали мне на пятке след от укуса водяной змеи.

При этом зрелище я лишился чувств и оставался так долго в этом состоянии, что меня точно так же сочли мертвым. Но увы! Мне суждено было пережить Шамс, чтобы оплакивать ее и выстроить ей гробницу, которую ты видишь. Что же касается второй гробницы, то это моя собственная; я велел построить ее рядом с гробницей моей бедной возлюбленной. И вот я провожу теперь свои дни, проливая слезы и предаваясь горестным воспоминаниям, и ожидаю того времени, когда я засну рядом с моей супругой Шамс, вдалеке от своего государства, от которого я отказался, и вдалеке от мира, который стал для меня ужасной пустыней в этом уединенном убежище смерти.

Лишь только прекрасный печальный юноша закончил рассказывать свою историю Белукии, он закрыл лицо свое руками и зарыдал. Тогда Белукия сказал ему:

— Клянусь Аллахом, о брат мой! Твоя история так удивительна и необыкновенна, что я забыл о своих собственных приключениях, между тем как я думал, что они самые удивительные из всех других приключений. Да поддержит тебя Аллах в твоей скорби, о брат мой, и да пошлет Он душе твоей забвение!

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что занимается заря, и, скромная, по своему обыкновению, она замолчала.

Но когда наступила

она сказала:

Твоя история так удивительна и необыкновенна, что я забыл о своих собственных приключениях, между тем как я думал, что они самые удивительные из всех других приключений. Да поддержит тебя Аллах в твоей скорби, о брат мой, и да пошлет Он душе твоей забвение!

И он оставался с ним еще с час, уговаривая юношу сопровождать его в его царство, чтобы переменить воздух и место; но все было напрасно. Тогда из опасения надоесть ему Белукия вынужден был оставить его, и, поцеловав юношу и сказав ему несколько слов в утешение, он направился в столицу, куда он прибыл без приключений после пятилетнего отсутствия.

И с тех пор я не имею о нем никаких известий. К тому же так как теперь ты здесь, о Хассиб, я совсем забыла об этом юном царе Белукии, которого я надеялась еще до сегодняшнего дня встретить когда-нибудь. Но ты, по крайней мере, не покинешь меня так скоро, и я надеюсь удержать тебя около себя в продолжение многих лет; я не позволю тебе испытать ни одного лишения, будь в этом уверен. К тому же я могу рассказать тебе столько удивительных историй, что истории царя Белукии и прекрасного печального юноши покажутся тебе простыми приключениями, случающимися каждый день. Во всяком случае, я сейчас же докажу тебе, насколько я желаю тебе добра за то, что ты слушал меня все время с таким вниманием; сейчас мои женщины подадут нам есть и пить и будут петь, чтобы веселить нас и услаждать слух наш до следующего утра.

Когда царица Ямлика закончила рассказывать историю Белукии и историю прекрасного печального юноши юному Хассибу, сыну Даниала-мудреца, и когда пиршество, и пение, и танцы змеевидных женщин прекратились, юный Хассиб, любивший в высшей степени свою мать и свою жену, сказал царице:

— О царица Ямлика, я лишь бедный дровосек, а ты предлагаешь мне здесь жизнь, полную наслаждений; знай же, что у меня в доме остались мать и жена. И я не могу, клянусь Аллахом, заставлять их дольше ждать, и я не хочу, чтобы они пришли в отчаяние вследствие моего отсутствия. Итак, позволь мне возвратиться к ним, чтобы они не умерли с горя. Но знай, что я буду сожалеть всю свою жизнь, что не мог выслушать других историй, которыми ты хотела усладить мое пребывание в твоем царстве.

При этих словах царица Ямлика поняла, что причина отъезда Хассиба была вполне извинительна, и сказала ему:

— Я позволю тебе, о Хассиб, вернуться к твоей матери и к твоей жене, хотя мне очень тяжело расставаться с таким внимательным, как ты, слушателем. Только я требую от тебя одной клятвы, без которой мне невозможно будет отпустить тебя. Ты должен мне обещать, что никогда во всю свою жизнь не пойдешь в хаммам, иначе тебя ждет погибель. Я не могу теперь сказать тебе ничего более.

Молодого Хассиба крайне удивила эта просьба, но он не хотел прекословить царице Ямлике и дал ей требуемую клятву. Он обещал ей никогда не мыться в хаммаме во всю свою жизнь. Тогда царица Ямлика после прощаний дала ему в провожатые одну из своих змеевидных женщин, и та привела его к выходу из царства, который был скрыт в одном развалившемся доме; дом этот находился как раз на противоположной стороне от того места, где была медовая яма, через которую Хассиб проник в подземное царство.

Солнце алело на горизонте, когда Хассиб пришел на свою улицу и постучался у дверей дома своего. И мать его отворила ему дверь и, узнав его, испустила громкий крик и упала в его объятия, плача от радости.

И его жена, в свою очередь, слыша крик и рыдания матери, прибежала к двери, точно так же узнала его и почтительно поклонилась, целуя его руки. После этого они вошли в дом и на свободе предались самым живым проявлениям радости.

Когда они немного успокоились, Хассиб спросил их о дровосеках, своих старых товарищах, оставивших его в медовой яме. Его мать рассказала ему, как они пришли уведомить ее, что он истерзан волком, как они сделались богатыми купцами и владельцами богатых земель и прекрасных лавок и как они заметили, что мир перед ними расширяется все больше и больше с каждым днем.

Тогда Хассиб подумал с минуту и сказал матери своей:

— Завтра ты пойдешь к ним, ты соберешь их и возвестишь о моем возвращении, затем ты скажешь им, что я желаю повидаться с ними.

И вот на следующий день мать Хассиба не преминула сделать это; и как только дровосеки узнали новость, они переменились в лице и обещали повиноваться. Потом они стали совещаться между собою и решили устроить дело как можно лучше. Они начали с того, что подарили матери Хассиба прекрасные шелковые ткани и другие великолепные материи и проводили ее до дома, предварительно согласившись между собой, что каждый из них даст Хассибу половину принадлежащих ему богатств, а также невольников и земли. Представ перед Хассибом, они поклонились и, поцеловав его руки, предложили ему все это, и просили его принять это от них и забыть об их несправедливом обращении с ним. И Хассиб не захотел помнить зла, принял их дары и сказал им:

— Что прошло, то прошло; и никакая предосторожность не может помешать тому, что должно случиться.

Тогда они простились с ним, уверяя его в своей преданности; а Хассиб сделался с этого дня богатым человеком; и он поселился на базаре, и стал купцом, и открыл лавку, которая была самой прекрасной из всех лавок.

Однажды, когда он, по своему обыкновению, шел в свою лавку, проходил он мимо хаммама, построенного при входе на базар. И вот владелец хаммама вышел подышать свежим воздухом как раз в это время и стал перед своей дверью, и, узнав Хассиба, он поклонился ему и сказал:

— Окажи мне честь и войди в мое заведение; я ни разу не видел тебя в качестве моего посетителя. Сегодня же я хочу принять тебя единственно для своего собственного удовольствия, и массажисты будут тереть тебя новой волосяной перчаткой и намылят тебя волокнами люффы[79], которых никто еще не употреблял.

Но Хассиб, помнивший свое обещание, ответил:

— Нет, клянусь Аллахом, я не могу принять твоего предложения, о шейх, потому что я дал клятву никогда не входить в хаммам!

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда настала

она сказала:

Твоего предложения, о шейх, я принять не могу, потому что дал клятву никогда не входить в хаммам!

При этих словах хозяин хаммама, который не мог поверить такой клятве, зная, что ни один человек даже под страхом смерти не откажется от хаммама, после того как он провел ночь с женой, воскликнул:

— Так почему же ты отказываешь мне в этом, о господин мой? Клянусь Аллахом, что, если ты будешь упорствовать в своем решении, я немедленно разведусь со всеми моими женами, которых у меня три! Клянусь в этом трижды разводом!

Но поскольку Хассиб, несмотря на серьезность этой клятвы, продолжал отказываться, то хозяин хаммама бросился к его ногам, умоляя его не вынуждать его исполнить свою клятву; и он целовал у него ноги, заливаясь слезами, и говорил:

— Я беру на себя ответственность за этот поступок и все его последствия. И все прохожие, которые собрались вокруг них, узнав, в чем дело, и услышав клятву о разводе, также стали умолять Хассиба не губить человека, который предлагал ему бесплатное пользование хаммамом. Потом, видя бесполезность своих слов, все они решились прибегнуть к силе, схватили Хассиба и унесли его, несмотря на его отчаянные крики, во внутреннее помещение хаммама, сняли с него одежду, вылили на него двадцать или тридцать ушатов воды, растерли его, намылили, обсушили и закутали в теплые полотенца, а голову обмотали ему большим шелковым платком, украшенным рубином и вышивкой. Потом хозяин хаммама, вне себя от радости, что освободился от клятвы в разводе, принес Хассибу чашку шербета, надушенного амброй, и сказал ему:

— Да будет легка и благословенна принятая тобою ванна! И да освежит тебя этот напиток точно так же, как ты освежил меня!

Но Хассиб, который все более и более ужасался всему, что видел, не знал, следует ли ему принять это угощение или отказаться от него, и только собирался ответить, как вдруг в хаммам ворвались стражники царя и, бросившись к Хассибу, схватили его и унесли в том одеянии, в каком он был, и, несмотря на его крики и его сопротивление, отнесли в царский дворец и передали в руки великого визиря, который ждал их у ворот с величайшим нетерпением.

При виде Хассиба великий визирь пришел в необыкновенный восторг и принял его с знаками самого глубокого почтения и просил его отправиться с ним к царю. И Хассиб, принявший уже решение покориться судьбе, последовал за великим визирем, который ввел его к царю в залу, где разместились в иерархическом порядке две тысячи правителей областей, две тысячи военачальников и две тысячи палачей, ожидавших только знака, чтобы отрубить голову виновному.

Что касается самого царя, то он возлежал на большой золоченой кровати и, казалось, спал, покрыв лицо шелковым платком.

Увидев это, испуганный Хассиб почувствовал, что душа его готова покинуть тело, и он опустился перед кроватью царя, публично заявляя о своей невиновности. Но великий визирь поспешил поднять его со всеми знаками почтения и сказал ему:

— О сын Даниала, мы ждем от тебя спасения нашего царя Караздана! Неизлечимая проказа покрывает лицо его и все тело его!

И мы подумали, что ты можешь исцелить царя, потому что ты сын ученого Даниала!

И все присутствующие, правители и придворные, военачальники и палачи воскликнули в один голос:

— От тебя одного ждем мы исцеления царя Караздана!

При этих словах ошеломленный Хассиб сказал себе: «Клянусь Аллахом, они принимают меня за ученого».

Потом он сказал великому визирю:

— Я действительно сын ученого Даниала! Но знайте, что я совершенный невежда. Меня отдали в школу, но я ничему не научился; меня хотели учить медицине, но уже через месяц пришлось отказаться от этого ввиду слабых моих способностей; и наконец, мать, не зная, что ей делать со мною, купила мне осла и веревок и сделала из меня дровосека. Вот все, что я знаю.

Но визирь сказал ему:

— Бесполезно, о сын Даниала, скрывать от нас твои познания. Мы хорошо знаем, что, если мы обойдем весь Восток и весь Запад, мы не найдем равного тебе в искусстве врачевания.

Хассиб, совершенно подавленный, сказал:

— Но как, о визирь, полный мудрости, могу я исцелить его, если я не знаю ни болезней, ни средств против них?

Визирь ответил:

— Полно, юноша, теперь уже бесполезно отпираться. Все мы знаем, что исцеление царя в твоих руках.

Тогда Хассиб поднял руки к небу и спросил:

— Но откуда вы взяли это?

Визирь сказал:

— Да, конечно, ты можешь исцелить царя, так как знаешь царицу Ямлику, а ее девственное молоко, принятое натощак, исцеляет от всех неизлечимых болезней.

В эту минуту своего повествования Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

И визирь сказал:

— Да, конечно, ты можешь исцелить царя, так как знаешь царицу Ямлику, а ее девственное молоко, принятое натощак, исцеляет от всех неизлечимых болезней.

Услыхав эти слова, Хассиб понял, что все это как-то связано с его пребыванием в хаммаме; и он воскликнул:

— О господин мой, я никогда не видел этого молока, и я не знаю, кто эта царица Ямлика! И я в первый раз слышу это имя!

Но визирь улыбнулся и сказал:

— Если ты настаиваешь на этом, я докажу, что ты лжешь! Повторяю, ты был у царицы Ямлики! И знай, что все, кто до тебя бывали там с самых древних времен, вернулись с почерневшей на животе кожей. Вот эта книга, которая лежит предо мной, свидетельствует об этом. Или, вернее, о сын Даниала, у всех посетителей царицы Ямлики чернеет кожа на животе только после того, как они входят в хаммам. И вот шпионы, поставленные мною в хаммаме с целью рассматривать животы всех купальщиков, только что сообщили мне, что у тебя внезапно почернел живот, в то время как ты мылся. Как видишь, теперь бесполезно отпираться!

При этих словах Хассиб воскликнул:

— Нет, клянусь Аллахом! Я никогда не был у подземной царицы!

Тогда великий визирь подошел к нему и снял с него все полотенца, в которые он был закутан, и обнажил его живот, и он был черный, как живот буйвола.

Увидав это, Хассиб чуть не лишился чувств от ужаса; потом он несколько оправился и сказал визирю:

— О господин мой, я должен признаться тебе, что родился с черным животом!

Визирь улыбнулся и сказал ему:

— Но он не был таким, когда ты пришел в хаммам; мне донесли и об этом мои шпионы.

Но Хассиб, не желая все-таки выдавать подземной царицы, продолжал настаивать на том, что никогда не видел царицы Ямлики и ничего не знает о ней. Тогда визирь сделал знак двум палачам, которые тотчас же приблизились к Хассибу, повалили его на пол, совершенно нагого, и принялись наносить ему удары по пяткам с такой силой и столь часто, что он, наверное, умер бы, если бы не стал молить о пощаде, обещая сознаться во всем.

Тогда визирь тотчас же заставил его встать и приказал дать ему взамен полотенец, в которые он был завернут, когда был принесен во дворец, великолепную почетную одежду. После этого он сам повел его во внутренний двор дворца, где посадил его на лучшего коня из царских конюшен и сам вскочил на другого коня; и в сопровождении многочисленной свиты они направились к тем развалинам, откуда вышел Хассиб, покидая царство Ямлики.

Тут визирь, изучивший в книгах науку заклинаний, стал жечь разные благовония и произносить волшебные формулы, между тем как Хассиб, со своей стороны, по приказанию визиря заклинал царицу выйти к нему. И вдруг земля задрожала, так что большинство присутствующих свалились на землю; и земля разверзлась — и из нее вышли четыре огромные змеи с человеческими головами и огненным дыханием, и они несли огромный золотой чан, в котором возлежала царица Ямлика; лицо ее сияло, словно золото. Она посмотрела на Хассиба глазами, полными упрека, и сказала ему:

— О Хассиб, так вот как ты держишь данную мне клятву!

И Хассиб воскликнул:

— Клянусь Аллахом, о царица! Виноват во всем визирь, который чуть не уморил меня ударами палок.

Она сказала:

— Я знаю это и потому не хочу наказывать тебя. Тебя заставили прийти сюда, а меня заставили выйти из моего жилища ради исцеления царя. И ты пришел просить у меня молока, чтобы совершить это исцеление. Знай же, что я согласна исполнить твою просьбу в память о гостеприимстве, которое я оказала тебе, и о внимании, с которым ты слушал меня. Вот два флакона моего молока. Чтобы совершить исцеление царя, я должна дать тебе точное наставление, как употреблять его. Подойди ко мне поближе.

Хассиб подошел к царице, которая сказала ему шепотом, так что, кроме него, никто не мог слышать ее слов:

— Один из этих флаконов, помеченный красной черточкой, послужит для исцеления царя. А другой флакон предназначен для визиря, который велел избить тебя. И знай, что, когда визирь увидит исцеление царя, он также захочет выпить моего молока для предохранения себя от болезней, и ты дашь ему второй флакон.

Потом царица Ямлика передала Хассибу оба флакона с молоком и тотчас же исчезла, в то время как земля закрылась за нею и ее носильщиками.

Когда Хассиб прибыл во дворец, он исполнил в точности все указания царицы. Он приблизился к царю и дал ему молока из первого флакона. И едва только царь выпил это молоко, все тело его покрылось испариной, и через несколько мгновений вся кожа его, покрытая проказой, стала трескаться и отпадать целыми кусками, и взамен нее появлялась новая, нежная и белая, как серебро. И царь был совершенно исцелен.

Что касается визиря, то ему также захотелось выпить этого молока, и он взял второй флакон и осушил его. И в ту же минуту тело его начало пухнуть и раздаваться во все стороны, и вскоре он достиг толщины слона; и вдруг кожа его лопнула, и он умер. И окружающие поспешили унести его останки и предать их погребению.

Когда царь увидел себя исцеленным, он усадил Хассиба рядом с собой и очень благодарил его и назначил его визирем на место того, который скончался на его глазах. И он велел дать ему почетную одежду, украшенную драгоценными камнями, и оповестить по всему дворцу о его назначении, после того как подарил ему триста мамелюков и триста молодых девушек в качестве наложниц; и дал он ему в жены трех принцесс царского рода, и таким образом у него вместе с прежней оказалось четыре законных жены; и дал он ему также триста тысяч золотых динаров, триста мулов, триста верблюдов и множество рогатого скота, волов, буйволов и овец.

После этого все военачальники, и придворные, и знатные люди по приказанию царя, который сказал им: «Тот, кто почитает меня, должен почитать и его!» — подошли к Хассибу и поочередно поцеловали у него руку, выказывая ему повиновение и уверяя в своей преданности.

Потом Хассиб вступил во владение дворцом прежнего визиря и поселился в нем с матерью, женами и невольницами. И жил он так в почете и богатстве многие годы, в течение которых он научился читать и писать.

Когда Хассиб научился читать и писать, он вспомнил, что отец его Даниал был великим ученым, и он стал расспрашивать мать, не оставил ли ему отец в наследство своих книг и манускриптов. Мать Хассиба ответила:

— Сын мой, умирая, отец твой уничтожил все свои бумаги и все манускрипты, и он оставил тебе в наследство только этот листочек бумаги, который он поручил мне передать тебе, но не раньше, чем ты выразишь мне желание получить его.

А Хассиб сказал:

— Я очень желаю получить его, ибо теперь я хочу приобрести больше знаний, чтобы лучше вести дела государства.

Тогда мать Хассиба…

На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

И тогда мать Хассиба поспешила вынуть из сундучка маленький листочек бумаги, единственное наследие ученого Даниала, которое она хранила вместе со своими драгоценностями, и она передала его Хассибу, который взял бумажку и развернул ее. И он прочел следующие простые слова: «Всякая наука тщетна, ибо настали времена, когда избранник Аллаха укажет людям источники мудрости. Имя его будет Мухаммед! Да будет над ним, и его сподвижниками, и всеми верующими в него мир и благословение до самого конца веков!»

— И такова, о благословенный царь, — продолжала Шахерезада, — история Хассиба, сына Даниала, и Ямлики, подземной царицы. Но Аллах мудрее всех!

Когда Шахерезада закончила этот необыкновенный рассказ, Шахрияр вдруг воскликнул:

— Я чувствую, что бесконечная скука овладевает душой моей, Шахерезада! Предупреждаю тебя об этом, ибо, если это состояние продолжится, я думаю, что завтра утром твоя голова будет разлучена с телом!

При этих словах маленькая Доньязада съежилась от страха на ковре, а Шахерезада, нисколько не смущаясь, отвечала:

— В таком случае, о царь благословенный, я расскажу тебе один или два небольших рассказа, — ровно столько, чтобы хватило на одну ночь. А затем вверяюсь все мудрости Аллаха!

Тогда царь Шахрияр спросил:

— Но сумеешь ли ты найти для меня достаточно короткий и вместе с тем занимательный рассказ?

А Шахерезада улыбнулась и сказала:

— Вот эти-то рассказы, о царь благословенный, я знаю лучше других. И я сейчас же расскажу тебе один или два небольших анекдота, взятых из книги «Пышный сад ума и цветник любовных приключений». И после этого ты можешь отрубить мне голову.

И она начала так: