Тысяча и одна ночь. В 12 томах

РАССКАЗ О БАРАНЬЕЙ НОГЕ

Рассказывают — но Аллах мудрее всех, — что в царствование царя из царей этой страны жила в Каире молодая женщина, одаренная такой необычайной хитростью и ловкостью, что для нее, казалось, легче было пройти через ушко самой тонкой иглы, чем выпить глоток воды.

И к тому же Аллах, распределяющий по Своему усмотрению добродетели и пороки, одарил ее таким пылким темпераментом, что, если бы ей пришлось быть одной из четырех жен правоверного и делить ночи по всей справедливости на четыре равные части — по одной для каждой из четырех жен, — она, наверное, умерла бы от неудовлетворенного желания.

Кроме того, она так умело устроила свои дела, что не только сделалась единственной женой одного молодца, но даже ухитрилась сочетаться законным браком с двумя мужьями, которые принадлежали к той породе петухов из Верхнего Египта, что способны удовлетворить двадцать кур одну за другой.

И действовала она к тому же с такой ловкостью и с такими предосторожностями, что ни один из ее мужей не подозревал об этом дележе, столь противном закону и обычаям правоверных. Впрочем, успеху ее ухищрений больше всего содействовала сама профессия ее мужей, ибо один из них был ночным вором, а другой — дневным. И вот когда один из них, проработав весь день, возвращался к ночи домой, то другого, выходившего на работу по ночам, уже не оказывалось дома. Что касается их имен, то одного звали Харам-вор, а другого — Акил-мошенник.

И проходили дни и месяцы, и Харам-вор и Акил-мошенник превосходно справлялись со своими обязанностями: петуха — дома, и лисицы — вне дома.

Но вот в один день среди других дней Харам-вор, удовлетворив искуснее, чем когда-либо, пылкость дочери своего дяди, обратился к ней с такими словами:

— Дело чрезвычайной важности, о жена, заставляет меня отлучиться на неопределенное время из дома. Да ниспошлет мне Аллах удачу в моем предприятии, дабы я мог поскорее вернуться к тебе.

А молодая женщина ответила ему:

— Да будет имя Аллаха над тобой и вокруг тебя, о глава над сынами Адама! Но скажи, что будет с несчастной в отсутствие ее милого?!

И она предалась печали, и на тысячу ладов выражала свое огорчение, и не хотела отпустить его, пока не заставила его принять множество самых несомненных доказательств своей любви. И Харам-вор, захватив мешок со съестными припасами, которые позаботилась приготовить ему в дорогу его возлюбленная, отправился в путь, радостно настроенный и прищелкивая языком от восторга.

Не прошло и часа после его ухода, как вернулся домой Акил-мошенник. И волею судеб оказалось, что он также собирался уехать за город и пришел сообщить об этом жене. И молодая женщина не преминула выказать и своему второму мужу, как печалит ее разлука с ним, и после всевозможных и несомненных многочисленных доказательств своей любви она наполнила мешок его различными съестными припасами и простилась с ним, призывая на его голову благословение Аллаха (да будет Он прославлен!). И Акил-мошенник вышел из дому, восхваляя свою пылкую и внимательную жену и пощелкивая языком от удовольствия.

И так как судьба всякого живого существа поджидает его на каком-нибудь повороте его пути, то оба мужа встретились именно в таком месте, где менее всего ожидали. Действительно, под конец своего путешествия Акил-мошенник прибыл в хан, расположенный у самой дороги, и решил переночевать в нем. И, войдя в хан, он застал там лишь одного путешественника, и после обычных приветствий и поклонов он не преминул завязать с ними беседу. А путешественник этот был не кто иной, как Харам-вор, возвращавшийся тем же путем, что и его товарищ, которого он никогда не видал.

И первый сказал второму:

— О товарищ, ты, должно быть, порядком устал!

Тот же ответил:

— Клянусь Аллахом, сегодня я, не останавливаясь нигде, пришел из Каира. А ты откуда идешь, товарищ?

Первый сказал:

— Я тоже из Каира. И да благословен будет Аллах, посылающий мне столь приятного спутника! Ибо пророк наш (да пребудет над ним мир и молитва!) сказал: «Добрый товарищ в пути лучше всяких припасов». Так закрепим нашу дружбу хлебом и солью! Вот, о товарищ, мой мешок с провизией; ты найдешь в нем свежие финики и жаркое с чесноком.

Второй ответил:

— Да умножит Аллах твое имущество, о товарищ! Я принимаю твое угощение от всего дружеского сердца! Но позволь и мне принести сюда мой мешок.

И в то время как первый вынимал из мешка свою провизию, второй тоже стал выкладывать на циновку, на которой они сидели, содержимое своего мешка.

Когда наконец оба выложили все, что было у них в мешках, они с удивлением заметили, что припасы-то у них совершенно одинаковые: лепешки из сезамового[13] семени, свежие финики и у каждого половина бараньей ноги. И изумление их дошло до крайних пределов, когда убедились они, что обе половинки бараньей ноги подходят одна к другой с необычайной точностью. И воскликнули они:

— Аллах акбар![14]

Ведь было заранее предначертано, что эта баранья нога узрит обе половинки свои воссоединенными, даже несмотря на смерть, на печку и приготовление.

Потом мошенник сказал вору:

— Да будет над тобой благословение Аллаха, о товарищ! Могу ли узнать, откуда ты взял эту половину бараньей ноги?

Вор ответил:

— Мне дала ее в дорогу дочь моего дяди. Но, призывая над тобой благословение Аллаха, о товарищ, могу ли, в свою очередь, узнать, откуда ты взял свою половину?

Мошенник сказал:

— Мне положила ее в мешок дочь моего дяди. Но не можешь ли сказать мне, в каком квартале находится твой почтеннейший дом?

Вор ответил:

— Возле Ворот победы.

А мошенник воскликнул:

— Да и мой там же.

И так, переходя от вопроса к вопросу, оба плута пришли к убеждению, что с первого же дня свадьбы они оба, не подозревая этого, делили ложе и очаг.

И воскликнули они:

— Прочь от нас, лукавый! Мы оба были жертвами этой проклятой!

Потом, несмотря на то что это прискорбное открытие в первый момент чуть было не привело их к насильственным действиям, они пришли к тому решению — ибо были достаточно опытны и благоразумны, — что наилучший выход из их положения — вернуться домой и выяснить — увидеть собственными глазами и услышать собственными ушами — то, что еще оставалось выяснить в проделках этой пройдохи. И, сговорившись, они направились к Каиру и не замедлили прибыть в дом, который принадлежал, как это выяснилось, им обоим.

Когда молодая женщина отперла двери и увидела обоих мужей своих, она ни на минуту не усомнилась, что обман ее обнаружен, а так как была чрезвычайно хитра и рассудительна, то решила, что на этот раз было бы совершенно напрасно искать каких бы то ни было уверток для сокрытия истины. И подумала она: «Сердце самого черствого мужчины не может противостоять слезам любимой женщины».

И, распустив волосы, она разразилась рыданиями и бросилась к ногам мужчин, умоляя их о пощаде. Они же действительно любили ее, и чары ее неотразимо действовали на их сердца. И потому, несмотря на непреложные доказательства ее вероломства, они чувствовали, что привязанность к ней нисколько не ослабела; и подняли они ее с полу и простили ее, после того, разумеется, как хорошенько отчитали ее со сверкавшими гневом глазами. Потом, видя, что она продолжает стоять молча и с недоумением на лице, они прибавили, что это еще не все, что нужно прекратить без промедления это положение, столь несогласное с обычаями и нравами правоверных.

И сказали они ей:

— Ты должна решить сию же минуту, кого из нас ты выбираешь себе мужем!

При этих словах молодая женщина наклонила голову и глубоко задумалась. И сколько ни настаивали они, требуя, чтобы она немедленно приняла какое-нибудь решение, невозможно было заставить ее признать, кого она предпочитает, ибо она находила их равными по силе, мужеству и упорству. Но когда, выведенные из терпения ее молчанием, они закричали угрожающим голосом, чтобы она сейчас же произнесла свое решение, она подняла голову и сказала:

— Нет прибежища и милосердия, кроме Аллаха Всевышнего и Всемогущего! О господа мои, если вы требуете, чтобы я выбрала одного из вас и приняла решение, которое дорого стоит моему сердцу, ибо я одинаково люблю вас обоих, то я по зрелом размышлении должна признать, что не нахожу никаких оснований предпочесть одного из вас другому, и вот что предлагаю вам. Вы оба существуете благодаря вашей необычайной ловкости, и в этом отношении совесть нисколько не должна тревожить вас, ибо Аллах будет судить творения Свои, сообразуясь со всеми теми наклонностями, которые Он сам вложил в их души, и не откажет вам в Своем милосердии.

Ты, Акил, крадешь днем, а ты, Харам, воруешь ночью. И вот я заявляю перед Аллахом и вами, что выберу себе в мужья того из вас, кто даст мне наиболее блестящее доказательство своей ловкости и сыграет наиболее тонкую шутку.

Выслушав эти слова, оба отвечали, что слушают и повинуются, и тотчас же стали они готовиться к испытанию.

Первым приступил к делу Акил-мошенник, отправившись в сопровождении своего товарища Харама на базар менял. Придя туда, он указал пальцем на старого еврея, который медленно расхаживал между лавками менял; и сказал он своему товарищу:

— Видишь, о Харам, этого собачьего сына? Ну так знай, что не успеет он закончить свою прогулку мимо меняльных лавок, как я овладею его мешком, полным золота!

И, проговорив эти слова, он с легкостью перышка подкрался к гулявшему у лавок еврею и вытащил из кармана его кафтана мешок, наполненный золотыми динарами. И вернулся он к своему товарищу, а тот, опасаясь, что его могут схватить, как сообщника, сначала хотел было устраниться, но потом, восхищенный подобной ловкостью, осыпал товарища похвалами. И сказал он ему:

— Клянусь Аллахом, думается мне, что не совершить мне столь блестящего подвига! Я всегда полагал, что обобрать еврея — свыше сил правоверного!

Но мошенник рассмеялся и сказал:

— О бедняга! Это только начало, и не таким способом думаю я овладеть мешком еврея. Ибо правосудие может в конце концов напасть на следы вора и заставит меня поплатиться за эту шутку. Я же намерен сделаться законным владельцем этого мешка и его содержимого и так рассчитываю повести дело, что сам кади присудит мне имущество этого еврея, набитого золотом.

Сказав это, он отправился в уединенное местечко, защищенное от глаз любопытных, развязал мешок, сосчитал находившиеся в нем золотые монеты, взял оттуда десять динаров, а вместо них положил туда свое медное кольцо. После этого он завязал мешок и, приблизившись к ограбленному еврею, ловко сунул мешок в карман его кафтана. Ловкость есть дар Аллаха, о правоверные! И вот не успел еврей пройти несколько шагов, как мошенник подбежал к нему, и на сей раз уже без всяких предосторожностей, и закричал во все горло:

— Презренный сын Аарона, наступил час расплаты! Возврати мне сейчас же мешок мой или отправляйся со мною к нашему кади!

Еврей чрезвычайно удивился, увидев перед собою человека, которого он не знал ни по отцу, ни по матери и которого не видел во всю свою жизнь. В первую минуту он рассыпался в извинениях, чтобы спастись от ударов и клялся Авраамом, Исааком и Иаковом, что нападающий ошибается, что он и не думал брать его мешок. Но Акил, не слушая ни клятв, ни уверений, поднял на ноги весь базар и наконец, схватив еврея за полы его кафтана, воскликнул:

— Идем сейчас же к нашему кади!

А так как еврей сопротивлялся, то он схватил его за бороду и, сопровождаемый криками и смехом толпы, потащил его к кади.

Увидев их, кади спросил:

— Что привело вас ко мне?

Акил же ответил:

— О господин наш кади, этот еврей из рода Израиля, бесспорно, самый дерзкий вор из всех когда-либо вступавших в залу твоих решений! Вот и теперь, похитив у меня мешок с золотом, он осмеливается спокойно расхаживать по базару, словно безупречный мусульманин!

А еврей, из бороды которого мошенник успел уже вырвать добрую половину волос, простонал:

— О господин наш кади, это ложь! Никогда не видел я и не знал этого человека, который так грубо обошелся со мною и поверг меня в то жалкое состояние, в котором я теперь нахожусь, после того как он поднял против меня весь базар и навсегда лишил меня и кредита, и доброй славы безукоризненно честного менялы.

Но Акил воскликнул:

— О проклятый сын Израиля! С каких это пор слова такого пса, как ты, значат больше, чем слова правоверного?! О господин наш кади, этот мошенник отрицает свое воровство с такой же дерзостью, как тот купец из Индии, историю которого я мог бы рассказать твоей милости, если она тебе неизвестна!

И кади ответил:

— Нет, я не знаю истории купца из Индии. Так что же случилось с ним? Расскажи мне вкратце.

И Акил сказал:

— Клянусь головой моей и глазом моим! О господин наш, буду краток: индийский купец этот был человеком, сумевшим внушить такое доверие торговым людям, что однажды ему вручили на сохранение большую сумму денег, не взяв с него расписки. И он воспользовался этим обстоятельством, чтобы отрицать получение денег, когда собственник явился получить их от него обратно. И так как против него не было ни свидетелей, ни записки, то он, конечно, преспокойно воспользовался бы чужим имуществом, если бы кади того города не удалось хитростью заставить его сознаться во всем. И, добившись этого сознания, он приказал дать ему двести палочных ударов по пяткам и выгнал его из города. — Затем Акил продолжил: — И теперь я уповаю на Аллаха, о господин наш кади, и надеюсь, что милость твоя благодаря проницательности и тонкости твоей легко найдет способ обнаружить двоедушие этого еврея. И прежде всего дозволь рабу твоему просить тебя приказать обыскать этого вора, дабы уличить его в воровстве.

Выслушав речь Акила, кади приказал стражникам обыскать еврея. И они не замедлили найти на нем мешок, о котором шла речь. И обвиняемый с громкими стенаниями продолжал утверждать, что мешок этот был его законною собственностью. А Акил, со своей стороны, уверял со всевозможными клятвами и с бранью против иноверца, что он в совершенстве узнает похищенный у него мешок. И тогда кади, будучи опытным судьей, приказал, чтобы каждая из тяжущихся сторон заявила, что содержится в этом спорном мешке.

И еврей заявил:

— В моем мешке находится, о господин наш, пятьсот золотых динаров — ни на один больше, ни на один меньше, — которые я положил туда сегодня утром.

А Акил воскликнул:

— Ты врешь, собака! Если только, в противность вашему обыкновению, ты не собираешься возвратить мне больше, чем тебе было дано. Я же объявляю, что в мешке находится только четыреста девяносто динаров — ни на один больше, ни на один меньше. И сверх того, там должно еще храниться медное кольцо с моей печатью, если только ты уже не припрятал его.

И кади открыл мешок при свидетелях, и содержимое его лишь подтвердило показания мошенника. И кади тотчас же передал мешок Акилу и приказал тут же наказать палками еврея, онемевшего от изумления.

Когда Харам-вор увидел, что проделка сотоварища его Акила-мошенника увенчалась успехом, то поздравил его и сказал, что ему будет очень трудно превзойти его. Однако он все-таки условился встретиться с ним в тот же вечер близ дворца султана, дабы в свою очередь попытать свои силы на какой-нибудь проделке, которая не оказалась бы недостойной той чудесной плутни, свидетелем которой он только что был.

И вот с наступлением ночи оба сотоварища встретились на условленном месте. И Харам сказал Акилу:

— Товарищ, тебе удалось посмеяться над бородой еврея, да еще и кади. Я же думаю обратиться к самому султану. Вот и веревочная лестница, при помощи которой я проникну в покои султана. Но ты должен сопровождать меня туда, чтобы быть свидетелем всего, что произойдет.

И Акил, привыкший не к воровству, а лишь к мошенничеству, был сначала сильно напуган дерзостью этого предприятия, но ему стало стыдно идти на попятную перед своим сотоварищем, и он помог ему перебросить веревочную лестницу через стену, окружавшую дворец. И оба они вскарабкались по ней, спустились на землю с противоположной стороны, прошли через сад и вступили во дворец под покровом ночной темноты.

И добрались они по галереям до покоев самого султана; и Харам, приподняв занавес, показал своему спутнику спящего султана, подле которого находился мальчик, потихоньку щекотавший ему пятки. И мальчик этот…

Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и, преисполненная скромности, не проговорила больше ни слова.

А когда наступила

она сказала:

И мальчик этот, услаждая этим движением сон султана, по-видимому, с трудом боролся со сном и, чтобы не заснуть окончательно, жевал кусочек смолы.

Увидев это, Акил, охваченный страхом, чуть не упал навзничь, а Харам сказал ему на ухо:

— Чего же ты так испугался, друг? Ты говорил с кади, а я, в свой черед, хочу говорить с султаном!

И, оставив его за занавесом, он с удивительной ловкостью приблизился к задремавшему мальчику, скрутил его, завязал и подвесил, как какой-нибудь куль, к потолку. Затем он сел на его место и принялся щекотать пятки султана, и так умело, как лучший растиральщик в хаммаме.

И через некоторое время он нарочно сделал так, чтобы разбудить султана, который, проснувшись, начал громко зевать. И Харам, подражая голосу мальчика, сказал султану:

— О царь времен! Если твоя милость не спит, то не желает ли, чтобы я рассказал ей что-нибудь?

И тогда султан ответил:

— Можешь рассказывать!

Харам же сказал:

— Жили-были, о царь времен, в некотором городе вор по имени Харам и мошенник по имени Акил, которые состязались между собой в ловкости и смелости. И вот что однажды предпринял каждый из них… — И он рассказал султану плутню Акила со всеми подробностями и так далеко зашел в своей наглости, что сообщил ему и о том, что происходило в его собственном дворце, изменив только имя султана и место происшествия. И, закончив свой рассказ, он сказал: — А теперь, о царь времен, скажи, которого из этих двух товарищей находит твоя милость более искусным?

Султан ответил:

— Да уж, бесспорно, вора, проникшего в царский дворец.

Услышав этот ответ, Харам под предлогом, что ему нужно пойти по своей надобности, вышел из комнаты и отыскал товарища своего, который во все время беседы чувствовал, что душа его вот-вот вылетит у него через нос от страха. И они вышли тем же путем, как и пришли, и выбрались из дворца так же, как забрались туда.

Но на следующее утро султан, который весьма удивился, что любимец его, выйдя на минутку, не вернулся, был изумлен до крайних пределов изумления, увидав его подвешенным к потолку, точь-в-точь так, как в той истории, которую ему рассказывали. И он скоро вполне убедился, что сам оказался жертвой дерзкого вора. Но он не только не рассердился на того, кто посмеялся над ним, но еще пожелал видеть его; и с этой целью он велел объявить через глашатаев, что он прощает того, кто проник к нему во дворец, и обещает ему большую награду, если он явится к нему. И Харам, полагаясь на это обещание, пошел во дворец и явился пред лицо султана, который весьма похвалил его за смелость и, чтобы вознаградить его за такую изворотливость, тотчас же назначил его начальником стражи всего своего государства.

А молодая женщина, со своей стороны, узнав об этом, не замедлила избрать Харама как единственного мужа и зажила с ним в наслаждениях и радости. Но Аллах мудрее всех!

И Шахерезада не захотела в эту ночь оставить царя под впечатлением этой истории и немедленно начала рассказывать ему следующую удивительную историю: