ИСТОРИЯ ЦАРЕВНЫ НУРЕННАХАР И ПРЕКРАСНОЙ ДЖИННИИ
Жил в древние времена сильный и могущественный султан, которому Щедрый Аллах даровал три сына, прекрасных, как луны, и которые назывались: старший — Али, второй — Хассан, и наименьший — Хоссейн. И эти три царевича воспитывались во дворце отца своего вместе с дочерью их дяди, царевной Нуреннахар, которая была воспитанницей их отца и матери и которая не имела себе равной по красоте, уму, прелести и всем совершенствам среди всех дочерей смертных; глаза ее походили на глаза испуганной газели, рот ее напоминал кораллы, и розы, и жемчуг, щеки ее — нарциссы и анемоны, а стан — гибкую ветку дерева бан. И она росла вместе с тремя юными царевичами, сыновьями своего дяди, и участвовала во всех их радостях и забавах, вместе с ними играла, вместе с ними ела, вместе с ними спала.
И вот султан, дядя царевны Нуреннахар, постоянно держал в своем уме, что, когда она достигнет зрелости, он отдаст ее замуж за одного из царских сыновей из числа своих соседей.
Но когда молодая царевна надела покрывало зрелости, он не замедлил удостовериться, что все три царевича, сыновья его, страстно любят ее одинаковой любовью и все трое желают завоевать ее сердце и обладать ею. И он был весьма смущен в душе своей, и чувствовал себя в крайнем затруднении, и так говорил себе: «Если я отдам царевну Нуреннахар одному из ее двоюродных братьев в предпочтение перед двумя другими, то эти двое будут недовольны и станут роптать на мое решение и сердце мое не в силах будет видеть их опечаленными и огорченными; если я выдам ее за какого-нибудь из иностранных царевичей, то все три моих сына дойдут до пределов скорби и отчаяния, и души их будут погружены во мрак и печаль, и, кто знает, не покончат ли они с собой в этом случае или не покинут наше жилище для войны в какой-нибудь отдаленной стране. И поистине, дело это исполнено тревоги и опасности и крайне трудно для разрешения».
И султан долгое время размышлял над этим, как вдруг он поднял голову и воскликнул:
— Хвала Аллаху! Дело решено!
И он тотчас же позвал всех трех царевичей — Али, Хассана и Хоссейна — и сказал им:
— О сыновья мои, перед моими глазами у всех вас одинаковые заслуги, и я не могу решиться отдать кому-либо из вас предпочтение в ущерб братьям и назначить ему в жены царевну Нуреннахар, тем более не могу отдать ее всем троим сразу. И вот я нашел средство удовлетворить вас в равной степени, не обижая ни одного из вас, и сохранить между вами согласие и любовь. Выслушайте же теперь меня внимательно и исполните все, что я потребую от вас. Вот план, на котором остановилась мысль моя: пусть каждый из вас отправится в какую-нибудь страну и привезет мне оттуда какую-нибудь редкость, которую он найдет наиболее необыкновенной и наиболее чудесной. И я отдам царевну, дочь вашего дяди, тому, кому удастся привезти наиболее дивное чудо. Итак, если вы согласны выполнить этот план, который я вам предлагаю, я готов дать вам столько золота, сколько вам будет необходимо для вашего путешествия и для приобретения предмета, избранного вами.
И вот три царевича, которые всегда были послушными и почтительными сыновьями, тотчас же согласились на это предложение отца своего, и каждый был убежден, что он привезет редкость, наиболее достойную удивления, и получит таким образом в супруги свою двоюродную сестру Нуреннахар. И султан, увидав это, повел их в сокровищницу свою и дал им столько мешков золота, сколько они пожелали. И, дав им совет не слишком затягивать пребывание в чужих странах, он простился с ними, обняв их и призывая на их головы все благословения. И вот, переодевшись странствующими торговцами и каждый в сопровождении одного лишь раба, они покинули с благословением Аллаха свое жилище и сели на благородных коней.
И ехали они сначала вместе и прибыли в один хан, расположенный в месте, где дорога разделялась натрое. И здесь они остановились, сели за еду и условились, что их отсутствие продлится ровно один год — ни на один день больше и ни на один меньше. И назначили они, что по возвращении они сойдутся в том же хане при условии, что первый прибывший будет дожидаться своих братьев, пока наконец не соберутся все трое, чтобы вместе предстать перед султаном, отцом их.
И по окончании еды они умыли руки и, обнявшись и пожелав взаимно счастливого возвращения, сели на коней, и каждый отправился своей дорогой.
И вот царевич Али, старший из трех братьев, через три месяца пути по равнинам и горам, по степям и пустыням прибыл в одну из приморских стран Индии — в царство Бишангар. И он остановился в большом хане, в котором останавливались купцы, и занял для себя и раба своего самую большую и чистую из комнат. И после того как он отдохнул от трудностей своего путешествия, он вышел, чтобы ознакомиться с городом, который был обнесен тремя стенами и имел два парасанга в длину и в ширину. И прежде всего он отправился прямо на базар и чрезвычайно удивился ему, так как он состоял из нескольких больших улиц, которые выходили на центральную площадь с прекрасным мраморным бассейном посредине. И все эти улицы были покрыты сводами и были прохладны и хорошо освещены сквозь отверстия, проделанные вверху. И каждую улицу занимали торговцы различных национальностей, но каждая из них содержала в себе товары только одного рода. И в одной улице вы увидели бы тонкие индийские полотна, цветные ткани, блиставшие чистыми и живыми оттенками цветов и украшенные рисунками, представлявшими животных, поля, леса, сады и цветы; были там персидская парча и китайский шелк; а в другой улице вы увидели бы прекрасный фарфор, блестящий фаянс, красивых форм вазы, блюда тонкой работы и чашки всевозможной величины; а рядом с этой, в третьей улице, вы увидели бы большие кашмирские шали, которые можно было, сложив, целиком зажать в руке, настолько они были тонки и нежны; и были там ковры для молитвы и другие всяких размеров; слева же от этих улиц находилась улица ювелиров и золотых и серебряных дел мастеров, которая запиралась с обоих концов двумя стальными дверями; и она блистала самоцветными камнями, бриллиантами и золотыми и серебряными изделиями, и всего этого было неслыханное множество. И, прогуливаясь по этому ослепительному базару, он с удивлением заметил, что в этой толпе индийцев и индианок, которые толпились перед окнами лавок, даже женщины из народа носили ожерелья, браслеты и украшения на ногах, в ушах и даже в носу и что чем белее был цвет лица у женщин, тем выше было их общественное положение и тем более драгоценны и блистательны были их украшения, хотя более темный цвет лица других женщин имел то преимущество, что выгодно оттенял блеск драгоценных украшений и белизну жемчугов.
Но что в особенности очаровало царевича Али, так это множество мальчиков, которые продавали розы и жасмин, и приятный вид, с которым они предлагали их, и ловкость, с которой они сновали в толпе, постоянно находившейся на улицах. И он удивлялся необыкновенной любви индийцев к цветам, которая заходила так далеко, что они не только их носили всюду на себе, в волосах и в руках, но даже клали их за уши и в ноздри. И все лавки были украшены вазами, полными роз и жасмина, и весь базар был наполнен благоуханием, и в нем можно было прогуливаться, точно в висячем саду.
Когда царевич Али насладился созерцанием всех этих прекрасных вещей, он пожелал немного отдохнуть и принял приглашение одного купца, который, сидя в своей лавке, жестом и улыбкой попросил его войти и присесть. И когда он вошел в лавку, купец посадил его на почетное место, и стал угощать его прохладительными напитками, и не предложил ему ни одного праздного или нескромного вопроса, и не пытался навязать ему никакой покупки, настолько он был воспитан и так хороши были его манеры. И царевич Али крайне высоко оценил это и сказал себе: «Какая очаровательная страна! И как утонченны ее обитатели!»
И он настолько был прельщен учтивостью купца и его знанием жизни, что тут же пожелал приобрести все, что находилось в его лавке. Но потом он подумал, что ему некуда будет деть все эти товары, и поэтому удовольствовался пока простым знакомством с этим купцом.
И вот в то время как он разговаривал с ним и расспрашивал его о нравах и обычаях индийцев, он увидел, что перед лавкой проходит глашатай, держа в руках маленький ковер, не более шести футов в квадрате. И глашатай, приближаясь, поворачивал голову направо и налево и кричал:
— О люди, о покупатели! Кто купит — не потеряет! Ковер за тридцать тысяч золотых динаров! Ковер для молитвы, о покупатели, за тридцать тысяч золотых динаров! Кто купит — не потеряет!
И, услыхав эти возгласы, царевич Али сказал себе: «Какая удивительная страна! Ковер для молитвы за тридцать тысяч золотых динаров! Вот чего я никогда еще не слышал. Но может быть, этот глашатай пожелал просто пошутить?»
Потом, увидав, что глашатай повторяет свой возглас, он, повернувшись к нему с серьезным видом, сделал знак приблизиться и показал ковер; и царевич Али долго рассматривал его и наконец сказал:
— О глашатай, ради Аллаха, я не вижу вовсе, почему этот ковер для молитвы такой непомерной цены, какую ты выкрикиваешь!
И глашатай улыбнулся и сказал:
— О господин мой, не спеши удивляться этой цене, которая вовсе не чрезвычайна в сравнении с действительной его стоимостью. Впрочем, твое удивление увеличится еще более, когда я скажу тебе, что я имею приказание поднять эту цену до сорока тысяч золотых динаров и не отдавать ковер никому, кто не выплатит мне полностью этой суммы.
И царевич Али воскликнул:
— Поистине, о глашатай, ради Аллаха, необходимо, чтобы этот ковер при такой цене заслуживал удивления во многих отношениях, которых я не знаю и которых я не постигаю!
Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и, преисполненная скромности, не проговорила больше ни слова.
А когда наступила
она сказала:
И поистине, о глашатай, ради Аллаха, необходимо, чтобы этот ковер при такой цене заслуживал удивления во многих отношениях, которых я не знаю и не постигаю!
И глашатай сказал ему:
— Ты говоришь это, о господин. Знай же, что этот ковер одарен невидимым свойством, в силу которого каждый, кто на него сядет, тотчас же переносится туда, куда только он пожелает, и притом с такой скоростью, что у него не будет времени закрыть и открыть глаза. И никакое препятствие не в состоянии преградить ему путь, так как перед ним удаляется буря, бежит гроза, горы и стены раскрываются, и самые крепкие замки перед ним ничто. Таково, о господин мой, невидимое свойство этого ковра для молитвы.
И, не прибавив более ни слова, глашатай начал складывать ковер, как будто собираясь уходить. И царевич Али, вне себя от восторга, воскликнул:
— О благословенный глашатай, если этот ковер действительно обладает такими достоинствами, как я от тебя слышал, я готов тотчас же купить его у тебя не только за сорок тысяч динаров, которых ты требуешь, но как посреднику прибавлю еще тысячу тебе в подарок. Только необходимо, чтобы я видел это собственными глазами и осязал собственными руками.
И глашатай без всякого замешательства отвечал:
— Где же эти сорок тысяч динаров, о господин мой? И где еще тысяча, которую ты мне так великодушно обещал?
И царевич Али отвечал:
— Они в большом хане, в котором останавливаются купцы, где я остановился со своим рабом. И я хочу отправиться туда и рассчитаться с тобою, лишь только я увижу, коснусь того, о чем ты говорил.
И глашатай отвечал:
— Твои слова над моей головой и перед моими глазами! Но большой хан довольно далеко отсюда, и мы скорее достигнем его на этом ковре, чем на наших ногах.
И, повернувшись к хозяину лавки, он сказал ему:
— С твоего позволения!
И он вошел в глубину лавки, распростер ковер и попросил царевича сесть на него. И, усевшись рядом с ним, он сказал ему:
— О господин мой, произнеси в уме своем желание быть перенесенным в твой хан, в твое собственное помещение!
И царевич Али произнес в уме своем это желание. И прежде чем он успел проститься с хозяином лавки, который так учтиво принял его, он увидел себя перенесенным в свое помещение без малейшего толчка и без всякого неудобства в том самом положении, которое он принял, и он даже не мог сообразить, был ли он перенесен по воздуху или же под землей. И глашатай по-прежнему сидел рядом с ним, улыбающийся и довольный. И тотчас же между рук его предстал раб его, ожидая его приказаний.
Испытав на деле чудесное свойство ковра, царевич Али сказал рабу своему:
— Отсчитай тотчас же этому доброму человеку сорок кошельков по тысяче динаров в каждом и прибавь ему еще один кошелек в тысячу динаров.
И раб исполнил его приказание. И глашатай, оставив ковер у царевича Али, сказал ему:
— Славная покупка, о господин мой! — и удалился.
Что же касается царевича Али, то, сделавшись обладателем волшебного ковра, он почувствовал себя удовлетворенным и пришел в полный восторг, раздумывая о том, какую необыкновенную редкость он нашел по прибытии в этот город и в это царство Бишангар. И он воскликнул:
— Машаллах! Альхамдулиллах![26] Вот я и достиг без всякого труда цели моего странствования! И я не сомневаюсь теперь в своем торжестве над моими братьями! И никто, кроме меня, не получит в жены дочь моего дяди, царевну Нуреннахар!
И потом какова будет радость моего отца и удивление моих братьев, когда я покажу им, что можно сделать при помощи этого замечательного ковра! Ибо невозможно, чтобы мои братья, как бы ни благоволила к ним судьба, были в состоянии найти какой-нибудь предмет, который более или менее мог бы сравниться с этим!
И он сказал себе: «Но если бы я захотел отправиться тотчас же в мою страну, то расстояния теперь для меня не существует».
Потом по здравом размышлении он вспомнил о годичном сроке, о котором он условился со своими братьями, и сообразил, что если тотчас же отправиться отсюда, то ему придется слишком долго дожидаться в хане, расположенном у развилки трех дорог, — месте их будущей встречи. И он сказал себе: «Ожидание ради ожидания? Нет, лучше я проведу время здесь, а не в уединенном хане у развилки трех дорог. Здесь, в этой удивительной стране, я могу не только развеяться, но еще и научиться многому, чего я не знаю». И со следующего же дня он начал посещать базары и прогуливаться по улицам города Бишангар.
И таким образом он мог надивиться всем поистине несравненным достопримечательностям этой страны — Индии; и между прочими достойными внимания вещами он видел храм, посвященный идолам, весь из меди, с куполом и на террасе, вышиной в пятьдесят локтей; он был украшен резьбою и живописью; и весь храм был покрыт барельефами превосходной работы, с переплетающимися рисунками; и он был расположен посреди обширного сада, наполненного розами и другими цветами, приятными для зрения и обоняния. Но самой замечательной вещью в этом храме, посвященном идолам, — да будут все они низринуты и разрушены! — была статуя из массивного золота вышиной в человеческий рост, у которой вместо глаз было два рубина, движущихся и приспособленных с таким искусством, что они вполне походили на живые глаза, и смотрели они на того, кто находился перед ними, и следовали за всеми его движениями. И по утрам, и по вечерам жрецы в этом храме совершали служения их нечестивого культа, за которыми следовали игры, музыка, прыжки шутов, пение альмей, кружение танцовщиц и, наконец, пиршества. И жрецы эти содержались за счет приношений толпы паломников, беспрерывно прибывающих сюда из самых отдаленных стран.
И царевич Али во время своего пребывание в Бишангаре мог еще быть зрителем большого празднества, которое ежегодно совершалось в этой стране и на котором присутствовали вали всех областей, военачальники, брамины — идолослужители и старейшины нечестивого культа — и несметная толпа народа. И все они собирались на необозримой равнине, над которой господствовало здание страшной вышины, служившее местом пребывания царя и его двора, поддерживаемое восьмьюдесятью колоннами и расписанное снаружи видами природы, животных, птиц, насекомых, даже мух и комаров; и все они были точно живые. И возле этого огромного строения были расположены три или четыре значительных размеров платформы, на которых усаживался народ, все эти строения имели ту особенность, что были подвижны и время от времени преображались, меняя свой вид и украшение. И зрелище началось проделками жонглеров, крайне замысловатыми, и шутками фокусников, и танцами факиров. Потом показались поставленные в боевом порядке, недалеко один от другого, тысяча слонов в пышных сбруях, и у каждого из них была на спине четырехугольная башня из позолоченного дерева, и в каждой башне были шуты и музыканты, играющие на разных инструментах. И хоботы, и клыки этих слонов были вызолочены, и на их туловищах были изображены в живых красках лица, причудливо скорченные, снабженные тысячей ног и рук. И когда это грозное войско предстало перед зрителями, два слона, на которых не было башен и которые были крупнее всех из тысячи, выступили из рядов и прошли до самой середины круга, образуемого платформами. И один из них принялся танцевать под звуки музыкальных инструментов, держась при этом то на задних, то на передних ногах. Потом он ловко взобрался на столб, укрепленный перпендикулярно, и, став на вершине его всеми четырьмя ногами, начал бить по воздуху своим хоботом, и хлопать ушами, и поворачивать во все стороны голову в такт музыке. В то же время второй слон расположился на конце другого бревна, положенного горизонтально на подставке, которая подпирала его посередине, и его груз был уравновешен камнем огромнейших размеров, положенным на другой конец бревна, и он пришел в движение и начал качаться, то поднимаясь, то опускаясь, тогда как его голова двигалась в разные стороны в такт музыке.
И царевич Али пришел в восхищение от всего этого и также от многого другого. И с возрастающим интересом стал он изучать обычаи индийцев, столь отличных от обитателей его родины; он совершал долгие прогулки и навещал купцов и именитых людей той страны. Но поскольку его все время терзала любовь к дочери его дяди, прекрасной Нуреннахар, то вскоре, еще до истечения года, он решил покинуть Индию и приблизиться к предмету своих мечтаний, чувствуя, что не может быть счастлив при таком отдалении от него. И после того как раб его уплатил поставщику деньги за комнату, оба они сели на волшебный ковер; и царевич сосредоточился в самом себе и горячо пожелал быть перенесенным в хан у развилки трех дорог. И когда он открыл глаза, которые он закрыл на минуту, чтобы лучше сосредоточиться, он заметил, что уже прибыл в этот хан. И он поднялся с ковра, вошел в хан в одеянии купца и расположился там в ожидании прибытия остальных братьев.
Вот и все, что случилось с ним.
Что же касается царевича Хассана, второго из трех братьев, то с ним было вот что. Когда он отправился в путь, встретил караван, направлявшийся в Персию. И он присоединился к этому каравану, и после продолжительного путешествия по равнинам и горам, по степям и пустыням они прибыли в столицу Персидского государства, в город Шираз.
И он остановился по указанию купцов каравана, с которыми он подружился, в большом хане города. И на следующий день после своего прибытия, в то время как его прежние спутники раскрывали свои тюки и выкладывали свои товары, он поспешил выйти, чтобы осмотреть то, что стоило осматривать. И он велел провести себя на базар, который называется в этой стране базистаном[27] и на котором продавались драгоценные вещи, самоцветные камни, парча, красивые шелковые ткани, тонкое полотно и всевозможные ценные товары. И он стал прогуливаться по базистану, удивляясь огромному количеству прекрасных вещей, которые он находил в лавках. И повсюду он видел зазывал и глашатаев, которые сновали по всем направлениям, выставляя роскошные ткани, красивые ковры и другие прекрасные вещи, названия которых они выкрикивали.
И вот среди всех этих людей, занятых таким образом, царевич Хассан заметил одного, который держал в руках трубку из слоновой кости длиною около фута и толщиной с большой палец. И этот человек, вместо того чтобы приставать и суетиться, подобно другим, прогуливался медленно и с достоинством, держа в руке трубку из слоновой кости, как царь держит скипетр своего царства, и даже еще величественнее.
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
И этот человек, вместо того чтобы приставать и суетиться, подобно другим, прогуливался медленно и с достоинством, держа в руке трубку из слоновой кости, как царь держит скипетр своего царства, и даже еще величественнее. И царевич Хассан сказал себе: «Вот торговец, который внушает мне доверие».
И он направился уже в его сторону, чтобы попросить его показать ему трубку, которую он держал с таким важным видом, как вдруг услышал, что торговец закричал голосом, полным гордости, с величайшей напыщенностью:
— О покупатели! Кто купит — не раскается! За тридцать тысяч динаров трубка из слоновой кости! Тот, кто делал ее, умер и никогда не покажется более! Вот трубка из слоновой кости! Кто купит — не потеряет! Кто хочет видеть ее, может смотреть! Она то что надо! Вот трубка из слоновой кости!
Услышав этот крик, царевич Хассан, сделавший уже шаг вперед, отступил назад от изумления и, обратившись к торговцу, к лавке которого он прислонился, сказал ему:
— Аллах да будет над тобой, о господин мой, скажи мне, в здравом ли уме этот человек, выкрикивающий эту маленькую трубку из слоновой кости за такую непомерную цену, или он потерял весь свой рассудок, или все это только шутка?
А хозяин лавки отвечал:
— Клянусь Аллахом, о господин мой, я могу уверить тебя, что этот человек самый честный и самый мудрый из наших глашатаев; и его услугами чаще всего пользуются торговцы, так как он внушает к себе доверие и так как он старейший из всех своих сотоварищей. И я ручаюсь за его рассудок, если только он не потерял его сегодня утром, но я так не думаю. Вероятно, эта трубочка стоит тридцать кошельков и даже больше, если он выкрикивает ее за эту цену. И вероятно, она стоит так дорого из-за некоторых особенностей, которые не бросаются в глаза. Впрочем, если хочешь, я позову его, и ты сам спросишь. Я попрошу тебя зайти присесть в мою лавку и отдохнуть минутку.
И царевич Хассан принял любезное приглашение торговца. И лишь только он сел, глашатай подошел к лавке, услышав, что его назвали по имени. И торговец сказал ему:
— О глашатай такой-то, вот этот господин был очень удивлен, когда услышал, что ты выкрикиваешь за тридцать тысяч динаров эту маленькую трубочку из слоновой кости; и сам я тоже был бы удивлен, если бы я не знал тебя за человека, наделенного удивительной честностью. Отвечай же этому господину, чтобы у него не было о тебе невыгодного мнения.
И глашатай обратился к царевичу Хассану и сказал ему:
— Поистине, о господин мой, сомнение позволительно тому, кто не видел. Но когда ты увидишь, ты не будешь более сомневаться. Что же касается цены трубочки, то она равна не тридцати тысячам динаров — это только объявленная цена, — а сорока тысячам. И мне дано приказание не уступать и не отдавать ее тому, кто не заплатит наличными деньгами.
А царевич Хассан сказал:
— Я охотно верю тебе на слово, о глашатай, но еще я должен знать, благодаря какому свойству эта трубочка заслуживает такое уважение и благодаря какой особенности она привлекает к себе внимание.
И глашатай сказал:
— Знай, о господин мой, что, если ты посмотришь в эту трубочку с того конца, который украшен этим кристаллом, и пожелаешь увидеть что бы то ни было, ты тотчас будешь удовлетворен в своем желании.
И царевич Хассан сказал:
— Если ты говоришь правду, о глашатай благословенный, то я не только дам тебе цену, которую ты требуешь, но заплачу лично тебе еще тысячу динаров. — И он прибавил: — Покажи скорее мне тот конец, который я должен приставить к глазу!
И глашатай показал ему. И царевич посмотрел в трубочку и пожелал увидеть царевну Нуреннахар. И тотчас же он увидел ее, сидящую в ванне своего хаммама, в руках своих рабынь, которые занимались ее туалетом, а она смеялась, играя водою и смотрясь в свое зеркало.
И, увидев ее такой прекрасной и так близко от себя, царевич Хассан, придя в сильное возбуждение, не мог удержаться и, испустив громкий крик, выронил трубочку из рук.
И, получив таким образом доказательство того, что эта трубочка — самая чудесная вещь в мире, он не задумался ни на минуту купить ее, уверенный, что он никогда не найдет другой такой диковинки, хотя бы путешествие его длилось десять лет и хотя бы даже он объехал весь свет. И он сделал глашатаю знак следовать за ним. И, простившись с торговцем, он отправился в хан, в котором жил, и велел отсчитать глашатаю через своего раба сорок кошельков, прибавив ему еще один кошелек как посреднику. И он стал обладателем трубочки.
И когда царевич Хассан сделал это драгоценное приобретение, он не сомневался более в своем превосходстве над братьями, и в своей победе над ними, и в обладании своей двоюродной сестрой, прекрасной Нуреннахар. И, полный радости, он рассчитывал, так как у него было много времени впереди, ознакомиться с обычаями и нравами персов и посмотреть редкости города Шираз. И он проводил дни в прогулках, присматриваясь и прислушиваясь. И так как у него был богатый ум и чувствительное сердце, он посещал сведущих людей и поэтов и выучил наизусть лучшие персидские поэмы. И только тогда решил он вернуться в свою страну; и, воспользовавшись отъездом того же самого каравана, он присоединился к купцам, составлявшим его, и отправился в путь. И Аллах ниспослал ему благополучие, и он без всяких приключений прибыл в хан у развилки трех дорог — на место свидания. И он нашел там своего брата, царевича Али. И он остался с ним, дожидаясь возвращения третьего брата.
Вот и все, что случилось с ним.
Что же касается царевича Хоссейна, который был самым младшим из трех братьев, то я прошу тебя, о царь благословенный, склонить ко мне твой слух, ибо случилось вот что. После продолжительного путешествия, во время которого не произошло ничего действительно замечательного, он прибыл в город, который ему назвали Самаркандом. И это был действительно Самарканд, тот самый город, в котором царствует теперь твой знаменитый брат Шахземан, о царь времен. И на следующий день после своего прибытия царевич Хоссейн отправился на базар. И он нашел, что базар этот чрезвычайно красив. И в то время как он, прогуливаясь, весь погрузился в рассматривание своими двумя глазами всего, что было по сторонам, он увидел внезапно в двух шагах перед собою глашатая, который держал в руке яблоко. И это яблоко было таким удивительным — красное с одной стороны и золотое с другой и величиной с арбуз, — что царевич Хоссейн пожелал тотчас же купить его, и он спросил у того, кто нес его:
— Сколько стоит это яблоко, о глашатай?
А глашатай сказал:
— Тридцать тысяч динаров золота, о господин мой; в такую сумму оно оценено, но мне приказано не уступать его дешевле сорока тысяч и только за наличные деньги!
А царевич Хоссейн воскликнул:
— Клянусь Аллахом, о человек, это яблоко прекрасно, и я не видел подобного во всю мою жизнь! Но ты, без сомнения, смеешься, запрашивая за него такую невероятную цену.
А глашатай отвечал:
— Нет, клянусь Аллахом, о господин мой! Сумма, которую я требую, — ничто в сравнении с действительной ценностью этого яблока. Ибо, как ни красиво и ни изумительно оно снаружи, это ничто в сравнении с его запахом. А запах его, о господин мой, несмотря на всю свою прелесть и утонченность, — ничто в сравнении с его свойствами! А свойства его, о венец головы моей, о мой добрый господин, как они ни удивительны, — ничто в сравнении с тем употреблением, которое извлекается из них на благо людей!
И царевич Хоссейн сказал:
— О глашатай, если это так, то поскорее дай мне почувствовать прежде всего его запах! А затем ты скажешь мне, каковы его свойства и их употребление.
И глашатай, протянув руку, поднес яблоко к носу царевича, который понюхал его. И он нашел его запах столь сильным и приятным, что воскликнул:
— Йа Аллах! Вся усталость моя после путешествия забыта, и я как будто только что вышел из утробы матери моей! Ах! Какой дивный запах!
А глашатай сказал:
— Так вот, о господин мой, так как ты, только что понюхав это яблоко, испытал сам на себе столь неожиданные свойства его, то знай, что это яблоко не настоящее, а сделано рукою человека, и оно не плод слепого и лишенного чувств дерева, а плод изучения и трудов великого ученого и знаменитого философа, который провел всю свою жизнь в наблюдениях и опытах над свойствами растений и минералов. И он добился изготовления этого яблока, в котором в сконцентрированном виде заключены все элементы всех полезных растений и целебных минералов. В самом деле, нет больного, одержимого какой угодно болезнью, хотя бы это была чума, или красная лихорадка, или проказа, который, находясь уже при смерти, не выздоровел бы, только понюхав это яблоко. Впрочем, ты только что сам отчасти испытал его действие, так как твоя усталость от путешествия исчезла от одного его запаха. Но я хочу для большей очевидности, чтобы кто-нибудь, страдающий неизлечимой болезнью, был вылечен на твоих глазах, дабы ты уверился в свойствах и особенностях яблока, как в этом уверены все жители этого города. Тебе стоит действительно только спросить купцов, которые собрались здесь, и большинство из них скажет тебе, что если они еще живы, то единственно благодаря этому яблоку, которое ты видишь.
И вот в то время как глашатай говорил таким образом, многие остановились и окружили его, восклицая:
— Да, клянусь Аллахом! Все это правда! Это яблоко — царь среди яблок и лучшее из средств! И самых безнадежных больных оно возвращает из дверей смерти!
И словно для испытания тех качеств, которые они приписывали яблоку, показался бедный человек, слепой и разбитый параличом, сидевший в корзине на спине своего носильщика. И глашатай быстро подошел к нему и поднес к его носу яблоко. И тотчас немощный поднялся в своей корзине и, выпрыгнув через голову своего носильщика, подобно молодой кошке, опустился на ноги и открыл глаза, горевшие, как два очага. И все видели это и уверовали.
Тогда царевич Хоссейн, пораженный чудодейственной силой этого удивительного яблока, сказал глашатаю:
— О лицо, предвещающее добро, прошу тебя доследовать за мною в мой хан!
И он повел его в хан, в котором жил, и заплатил ему сорок тысяч динаров и дал ему кошелек в тысячу динаров в качестве подарка за посредничество. И, сделавшись обладателем чудесного яблока, он с нетерпением ожидал отъезда какого-нибудь каравана, чтобы вернуться в свою страну. Ибо он был уверен, что при помощи яблока он легко восторжествует над своими двумя братьями и сделается супругом царевны Нуреннахар. И когда караван собрался в путь, он отправился из Самарканда и, несмотря на утомление от продолжительного путешествия, благополучно прибыл с соизволения Аллаха в хан у развилки трех дорог, где ждали его братья-царевичи, Али и Хассан.
И три царевича после взаимных нежных объятий и поздравлений с благополучным прибытием…
Но в эту минуту Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно приостановила свой рассказ.
Но когда наступила
она сказала:
И три царевича после взаимных нежных объятий и поздравлений с благополучным прибытием уселись все вместе, чтобы поесть.
И после еды царевич Али, который был старшим, обратился к братьям с такой речью:
— О братья мои, перед нами целая жизнь, и мы еще успеем сообщить друг другу все подробности нашего путешествия. Теперь же нам предстоит показать друг другу привезенные редкости, которые являются целью и плодом нашего странствования, чтобы мы могли оценить их по справедливости и посмотреть, кому из нас султан, отец наш, отдаст руку двоюродной сестры нашей. — И он остановился на минуту и продолжил: — Что касается меня, то я, как старший, открою вам мою находку. Знайте же, что мое путешествие привело меня в приморское царство Индии, Бишангар. И привез я оттуда только один этот ковер для молитвы, на котором я сейчас сижу; он сделан из простой шерсти и не отличается блестящей внешностью. Но именно благодаря этому ковру я и надеюсь получить прекрасную Нуреннахар. — И он передал своим братьям историю летающего ковра и его достоинства и то, как он в мгновение ока перенес его сюда из царства Бишангар. И чтобы придать своим словам больше весу, он попросил братьев сесть рядом с ним на ковре и совершил с ними в мгновение ока путешествие, на которое при других способах передвижения потребовалось бы несколько месяцев. Затем он прибавил: — Надеюсь, вы согласитесь теперь со мною, что все, что вы привезли, не может выдержать сравнения с моим ковром! — И, закончив таким образом восхваление преимуществ предмета, которым он обладал, он замолчал.
Царевич же Хассан в свою очередь обратился к братьям с такой речью:
— Поистине, брат мой, этот летающий ковер — удивительная вещь, и во всю свою жизнь я не видел ничего подобного. Но, как он ни изумителен, вы должны будете оба согласиться со мною, что на свете есть еще другие достойные внимания вещи, и вот как доказательство этого эта трубочка из слоновой кости, которая на первый взгляд не кажется столь необычайной редкостью. Но поверьте, она стоила мне того, что я заплатил за нее, и, несмотря на скромный вид, это в высшей степени удивительная вещь. И вы тотчас же поверите мне, как только приблизите глаз к тому концу этой трубочки, где вы видите кристалл. Смотрите! Делайте так, как я покажу вам. — И он поднес трубочку к своему правому глазу, закрыв левый глаз и говоря: — О трубочка из слоновой кости, дай мне сейчас же увидеть царевну Нуреннахар! — И он посмотрел сквозь кристалл. И оба брата его, которые не спускали с него глаз, были в высшей степени изумлены, увидев, как он вдруг изменился в лице и стал совсем желтым, как будто под влиянием сильного огорчения. И прежде чем они успели спросить его, он воскликнул: — Нет, о братья мои, бесполезно мы все трое предприняли столь тяжелое путешествие, надеясь на счастье! Увы! Через несколько минут нашей двоюродной сестры не будет больше в живых, так как я только что видел ее, лежащую в постели, окруженную плачущими женщинами и потерявшими надежду евнухами. Впрочем, вы сами увидите сейчас, в каком плачевном положении она находится, о, горе нам! — И с этими словами он передал трубочку из слоновой кости царевичу Али, внушив ему сосредоточиться в уме своем на желании увидеть царевну Нуреннахар.
И царевич Али посмотрел сквозь кристалл и отступил, так же пораженный, как и его брат.
И царевич Хоссейн взял трубочку в руки и увидел то же печальное зрелище. Но, не выказывая такого огорчения, как его братья, он засмеялся и сказал:
— О братья мои, верните уверенность глазам вашим и спокойствие душам вашим, ибо, как бы ни была тяжела болезнь нашей двоюродной сестры, она не может устоять перед свойством этого яблока, один запах которого вызывает мертвых из глубины их гробниц.
И он передал в немногих словах историю яблока и его свойства и уверил братьев, что оно, несомненно, вылечит их двоюродную сестру.
Услышав эти слова, царевич Али воскликнул:
— В таком случае, о брат мой, нам остается только перенестись при помощи моего ковра с возможною скоростью в наш дворец. И ты испытаешь на возлюбленной сестре нашей целебные свойства этого яблока.
И три царевича приказали своим рабам ехать за ними на лошадях и отпустили их. Затем, усевшись на ковре, они сосредоточились все на одном желании — быть перенесенными в комнату царевны Нуреннахар. И в то же мгновение они увидели, что сидят на ковре посреди комнаты царевны.
Тогда рабыни и евнухи Нуреннахар, вдруг увидав трех царевичей в комнате и не понимая, как они сюда попали, были охвачены ужасом и изумлением. И евнухи, не узнав их вначале и приняв их за иностранцев, хотели уже броситься на них, когда увидели свою ошибку.
А три брата тотчас же поднялись с ковра; и царевич Хоссейн быстро подошел к постели, на которой лежала в агонии Нуреннахар, и поднес к ее ноздрям чудесное яблоко. И царевна открыла глаза, повернула голову в одну, в другую сторону, удивленными глазами осматривая окружающих, и приподнялась на своей постели. И она улыбнулась своим двоюродным братьям и дала им поцеловать свою руку, поздравляя их с благополучным приездом, и спросила об их путешествии. И они сообщили ей, как они счастливы, что прибыли вовремя, чтобы с помощью Аллаха способствовать ее выздоровлению. И ее женщины рассказали ей, как прибыли братья и как царевич Хоссейн возвратил ее к жизни, дав ей понюхать яблоко. И Нуреннахар поблагодарила их всех вместе и царевича Хоссейна в отдельности. Затем, поскольку она потребовала одеться, ее двоюродные братья простились с нею, пожелав ей долгой жизни, и удалились.
И, предоставив свою сестру на попечение ее женщин, три брата пошли, чтобы броситься к ногам султана, отца их, и выразить ему свое почтение. И султан, который был уже предупрежден евнухами об их прибытии и о выздоровлении царевны, поднял их, обнял и возрадовался вместе с ними, увидав их в добром здравии. И когда они выразили таким образом свои взаимные чувства, три царевича представили султану диковинки, которые привез каждый из них. И, дав ему по этому поводу объяснения, которые каждый должен был дать, они попросили его высказать свой приговор и объявить свой выбор.
Когда султан услышал все, что сыновья его пожелали передать ему о преимуществах привезенных вещей, и когда он, не перебивая их, выслушал все, что они рассказали относительно выздоровления царевны, он погрузился на некоторое время в молчание, предаваясь глубокому размышлению, после чего поднял голову и сказал им:
— О сыновья мои, дело это очень тонкое, и его еще труднее разрешить теперь, чем до вашего отъезда, так как, с одной стороны, я нахожу, что привезенные вами редкости стоят друг друга, а с другой — все они, каждая в своем роде, участвовали в выздоровлении вашей двоюродной сестры.
В самом деле, трубочка из слоновой кости первая разъяснила вам положение царевны, ковер перенес вас к ней без всякого промедления, яблоко же вылечило ее от болезни. Но этот чудесный исход не мог бы осуществиться с соизволения Аллаха, если бы хоть одной редкости не было бы в наличии. Поэтому вы видите вашего отца в еще большем затруднении относительно выбора, чем раньше. И сами вы, руководствуясь тем чувством справедливости, которым вы одарены, должны быть в таком же затруднении и в таком же смущении, как и я.
И, говоря таким образом, мудро и беспристрастно, султан погрузился в размышления относительно этого необыкновенного случая. И по прошествии часа он воскликнул:
— О сыновья мои, остается одно средство, чтобы выйти из затруднения. И я укажу вам его. Вот оно, дети мои: так как до ночи у вас остается еще время, возьмите каждый по луку и по стреле и отправьтесь за город, на поле, которое служит местом для конских ристалищ, и я пойду с вами. И я объявляю, что отдам царевну Нуреннахар в супруги тому из вас, кто пустит стрелу дальше всех.
И три царевича ответили, что согласны и повинуются. И все вместе в сопровождении большого числа придворных и воинов отправились на ипподром.
И царевич Али, как старший, взял свой лук и стрелу и выстрелил первый; и царевич Хассан выстрелил вторым, и его стрела упала дальше стрелы его старшего брата. И третьим стрелял царевич Хоссейн, но ни один из воинов, расставленных на известном расстоянии друг от друга на огромном пространстве, не видел его стрелы, которая по прямой линии пронеслась в воздухе и исчезла вдали.
И все принялись бегать и искать, но, несмотря на все поиски и все приложенное старание, не было никакой возможности отыскать стрелу.
Тогда султан в присутствии всех собравшихся вокруг него воинов, сказал трем царевичам:
— О сыновья мои, вы видите, приговор свершается! Хотя ты, о Хоссейн, по-видимому, забросил стрелу дальше всех, однако, несмотря на это, ты все-таки не победитель, так как для признания очевидности и несомненности победы, нужно, чтобы стрела была найдена. И я вижу, что вынужден объявить победителем моего второго сына, Хассана, стрела которого упала дальше стрелы его старшего брата.
Итак, о сын мой Хассан, ты, бесспорно, должен стать супругом дочери твоего дяди, царевны Нуреннахар, ибо таково решение судьбы!
И, постановив это решение, султан тотчас же повелел приступить к приготовлениям и брачным церемониям по случаю бракосочетания сына его Хассана и царевны Нуреннахар. И несколько дней спустя свадьба их была отпразднована с необыкновенной пышностью.
Вот и все о царевиче Хассане и супруге его Нуреннахар.
Что касается царевича Али, старшего сына, то он не пожелал присутствовать при брачных торжествах, и так как любовь его к дочери его дяди была чрезвычайно сильна и совершенно безнадежна, то он не пожелал больше жить во дворце и в присутствии всего двора отрекся от своих прав на престол отца. И он облачился в одежду дервиша и предоставил себя духовному руководству одного шейха, прославившегося своей святостью, ученостью и примерной жизнью; и жил он в самом глубоком уединении.
Вот и все, что случилось с ним.
Что же касается царевича Хоссейна, стрела которого исчезла вдали, то…
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
А что касается царевича Хоссейна, стрела которого исчезла вдали, то с ним было вот что. Он, так же как и брат его Али, не пожелал присутствовать при бракосочетании царевича Хассана и царевны Нуреннахар. Но он не облачился в одежду дервиша и не только не отказался от мирских благ, но, наоборот, пожелал доказать, что несправедливо был лишен того, что заслужил, и с этим намерением отправился на поиски своей стрелы, так как был уверен, что она не могла исчезнуть бесследно. И в то время как в царском дворце продолжались празднества по случаю бракосочетания царевича Хассана, царевич Хоссейн удалился и отправился на то самое поле, на котором происходило испытание. И, войдя на него, он пошел прямо вперед, по направлению предполагаемого полета стрелы, посматривая по сторонам, то направо, то налево, и так на каждом шагу. И шел он таким образом очень долго, не находя ничего. Но он не падал духом и продолжал идти вперед по прямой линии; и шел он таким образом до тех пор, пока не очутился перед грудой скал, загромождавших весь горизонт. И подумал он, что именно здесь, а не в другом месте он должен найти свою стрелу, так как она не могла пробить этих скал. И не успел он подумать об этом, как увидел лежавшую острием вперед и ни на волос не ушедшую в землю стрелу, помеченную его именем и которую он пустил собственной рукой. И сказал он себе: «О чудо! Йа Аллах! Ни я и никто иной на земле не мог бы пустить стрелу на такое неслыханное расстояние. И вот оказалось, однако, что она не только долетела сюда, но даже ударилась с большой силой о скалу, а затем уже была отброшена сюда сопротивлением камня. Поистине, удивительный случай, и, кто знает, какая тайна скрывается за ним!»
И, подняв стрелу с земли, он стал поглядывать то на нее, то на скалу, в которую она ударилась, как вдруг заметил углубление в скале, высеченное наподобие двери. И он приблизился и увидел, что тут действительно находится потайная дверь без замков и запоров, вырубленная в скале и отделяющаяся от нее только едва заметной щелью. И движением, вполне естественным в подобном случае, он толкнул ее, даже не думая, что она может уступить давлению. И он крайне изумился, увидав, что она подалась перед его рукой и повернулась, как будто петли ее были только что смазаны. И, не задумываясь над тем, что он делает, он вошел со стрелой в руке в коридор, слегка спускающийся вниз, который замыкался этой дверью. Но лишь только вступил он туда, дверь, словно толкаемая собственными силами, захлопнулась и совершенно закрыла вход в коридор. И он очутился в полной темноте.
И тщетно пытался он открыть дверь опять — только поранил себе руки и ободрал ногти.
И вот так как о выходе нечего было и думать и так как он одарен был мужественным сердцем, он без колебаний начал спускаться прямо во мрак и пошел по отлогому скату коридора. И вдруг увидел впереди свет и поспешил на него, и очутился он у выхода из коридора. И неожиданно оказалось, что он находится под открытым небом, перед зеленеющей равниной, посреди которой возвышался великолепный дворец. И прежде чем он успел надивиться архитектуре этого дворца, из него вышла какая-то женщина, окруженная толпой других женщин, без сомнения, госпожой которых она была, если судить по ее дивной красоте и величественной осанке. И на ней были одежды, казавшиеся неземными, и волосы ее были распущены и спускались волнами до самой земли. И она приблизилась легкой поступью к входу в коридор и, сделав рукою исполненный сердечности жест, сказала:
— Да будет благословен твой приход, о царевич Хоссейн!
И юный царевич, низко склонившийся перед нею, дошел до пределов изумления, услыхав, что его называет по имени женщина, которой он никогда не видел и жившая в стране, о которой он никогда не слышал.
И лишь только он открыл рот, чтобы выразить свое изумление, молодая женщина сказала ему:
— Не расспрашивай меня ни о чем. Я сама удовлетворю твое законное любопытство, лишь только мы придем во дворец мой.
И, улыбаясь, она взяла его за руку, повела по аллее и ввела в приемную залу, которая сообщалась с садом через огромный мраморный портик. И она посадила его на софу рядом с собой посреди этой великолепной залы. И, держа его руку в своих, она сказала ему:
— О прекрасный царевич Хоссейн, твое удивление пройдет, когда ты услышишь, что я знаю тебя с самого твоего рождения и что я улыбалась тебе, когда ты лежал еще в колыбели. Знай же, что я царевна-джинния, дочь царя джиннов. И моя судьба связана с твоей. И это именно я послала в Самарканд дивное яблоко, которое ты купил, и в Бишангар — ковер для молитвы, который увез с собою твой брат Али, и в Шираз — трубочку из слоновой кости, которую нашел твой брат Хассан. Из этого ты можешь видеть, что я не пренебрегаю ничем, что касается тебя. И я заключила, так как моя судьба связана с твоей, что ты достоин счастья более высокого, чем счастье быть супругом твоей двоюродной сестры Нуреннахар. И поэтому я сделала так, что твоя стрела исчезла, и принесла ее в это место, чтобы ты сам открыл сюда дорогу. И теперь зависит вполне от тебя не выпустить из своих рук счастье.
И, произнеся эти слова тоном глубокой нежности, прекрасная царевна-джинния опустила глаза и покраснела. И ее юная красота от этого выиграла еще более. И царевич Хоссейн, хорошо зная, что царевна Нуреннахар не может больше ему принадлежать, и видя, насколько царевна-джинния превосходит ее по красоте, прелести, очарованию, уму и богатству, насколько он мог судить по тому, что он уже видел, и по роскоши дворца, в котором находился, благословил судьбу, которая довела его как будто за руку до самого этого места, настолько близкого и настолько незнакомого, и, склонившись перед прекрасной джиннией, он сказал ей:
— О царевна джиннов, о дама красоты, о владычица! Счастье быть рабом очей твоих и узником совершенств твоих ничем не заслужено мной, и оно способно лишить рассудка такое человеческое существо, как я! Ах! Как могла дочь джиннов обратить свой взор на ничтожного сына Адама и предпочесть его невидимым царям воздушных областей и подземных стран?
И юный царевич, низко склонившийся перед нею, дошел до пределов изумления, услыхав, что его называет по имени женщина, которой он никогда не видел.
Но может быть, о царевна, ты поссорилась со своими родителями и поселилась с досады в этом дворце, в котором принимаешь меня без одобрения царя джиннов, отца твоего, и царицы джиннов, матери твоей, и других твоих родственников? И может быть, в этом случае я явлюсь для тебя причиной неприятностей и предметом стеснения и заботы?
И, говоря таким образом, царевич Хоссейн склонился до самой земли и поцеловал низ платья царевны-джиннии, которая подняла его и, взяв за руку, сказала:
— Знай, о царевич Хоссейн, что я сама себе госпожа, и сама руковожу своими поступками, и не терплю, чтобы кто-нибудь из джиннов вмешивался в то, что я делаю или собираюсь делать. Итак, в этом отношении можешь быть спокоен, и ничто не нарушит нашего благоденствия. — И она прибавила: — Желаешь ли ты быть моим супругом и любить меня?
И царевич Хоссейн воскликнул:
— Йа Аллах! Желаю ли я?! Да я готов отдать всю свою жизнь, чтобы провести с тобой один день не только твоим супругом, но даже последним из твоих рабов!
И, говоря это, он бросился к ногам прекрасной джиннии, и она подняла его и сказала ему:
— Если так, я принимаю тебя своим супругом и отныне я твоя супруга. — И она прибавила: — А теперь, поскольку ты, вероятно, голоден, пойдем сядем за первую нашу трапезу.
И она повела его во вторую залу, еще более великолепную, чем первая, освещенную бесчисленными свечами, благоухающими амброй и размещенными в приятной для глаз симметрии. И она уселась вместе с ним перед дивным золотым подносом, уставленным кушаньями, один вид которых радовал сердце. И тотчас же послышались звуки гармонических инструментов и хор женских голосов, которые, казалось, неслись с самого неба. И прекрасная джинния принялась служить новому супругу собственными руками и подавала ему самые нежные кусочки разных кушаний, которые она ему называла одно за другим.
И царевич нашел прелестными все эти кушанья, о которых раньше он даже никогда не слышал, а также вина, фрукты, пирожные и варенья, подобных которым он тоже никогда еще не пробовал на пиршествах и свадебных торжествах человеческого рода.
И когда трапеза была закончена, прекрасная царевна-джинния и ее супруг пошли и уселись в третьей зале, покрытой куполом и еще более красивой, чем предыдущая. И они прислонились спинами к шелковым подушкам, на которых были вышиты крупные цветы всевозможных оттенков и удивительного изящества. И тотчас же вошло в залу множество танцовщиц, дочерей джиннов, и принялись они танцевать восхитительные танцы с легкостью птичек. И в то же время послышалась музыка, невидимо несущаяся словно с высоты. И танцы продолжались, пока прекрасная джинния не поднялась со своего места и ее супруг тоже. И танцовщицы, гармонично переступая в такт музыке, вышли из залы и, напоминающие колеблющиеся движения шарфа, шли перед новобрачными до самых дверей комнаты, где было приготовлено брачное ложе. И они выстроились рядами, чтобы пропустить их, и все вместе удалились, предоставив им свободно лечь и уснуть.
И юные супруги легли на благоухающее ложе не только для сна, но и для забав.
В эту минуту Шахерезада заметила, что занимается заря, и скромно замолкла.
А когда наступила
она сказала:
И юные супруги легли на благоухающее ложе не только для сна, но и для забав. И царевич Хоссейн мог таким образом наслаждаться и сравнивать. И он нашел, что эта джинния — несравненная девственница, с которой не могли идти ни в какое сравнение самые очаровательные девушки рода человеческого. И когда он пожелал насладиться вновь ее несравненными прелестями, он нашел ее по-прежнему девственно-нетронутой. И он понял тогда, что у дочерей джиннов девственность постоянно возобновляется. И он наслаждался этой находкой до пределов наслаждения. И он все более и более восхвалял судьбу свою, которая дала ему столько неожиданного. И он провел эту ночь и много-много других ночей и других дней в приуготованных ему утехах. И его любовь нисколько не уменьшалась от обладания и даже увеличивалась все больше, так как он беспрестанно открывал что-нибудь новое в своей прекрасной царевне-джиннии, как в прелестях ее ума, так и в совершенствах ее особы.
И вот по истечении шести месяцев этой счастливой жизни царевич Хоссейн, который всегда отличался сыновней преданностью отцу своему, подумал, что его продолжительное отсутствие должно было повергнуть отца его в беспредельную скорбь, тем более что оно было необъяснимо, и он почувствовал пламенное желание вернуться к нему. И он без всяких уверток открылся своей супруге-джиннии, которая вначале была очень обеспокоена этим решением, так как боялась, что это только предлог, чтобы покинуть ее. Но царевич Хоссейн дал ей и продолжал давать столько доказательств своей преданности, и выказывал такую пылкую страсть, и говорил ей о своем отце с такой нежностью и с таким красноречием, что она не могла больше противиться его сыновней склонности. И она сказала, обнимая его:
— О мой возлюбленный! Конечно, если бы я слушалась только своего сердца, я не могла бы решиться расстаться с тобой даже на один день или еще того менее. Но я теперь настолько убеждена в твоей привязанности ко мне и так верю в прочность твоей любви и в истину твоих слов, что я не могу более тебе отказывать в своем разрешении уехать повидаться с султаном, отцом твоим. Но пусть это будет с тем условием, что твое отсутствие не будет слишком продолжительно, и я хочу, чтобы ты для моего спокойствия поклялся мне в этом.
И царевич Хоссейн бросился к ногам своей супруги-джиннии, чтобы выказать ей, насколько он проникнут сознанием ее доброты к нему, и сказал ей:
— О владычица, о дама красоты, я сознаю всю цену милости, которую ты мне оказываешь, и, что бы я ни сказал в благодарность, будь уверена, что мысли мои идут гораздо далее. И я клянусь тебе моей головой, что отсутствие мое не будет продолжительно. А впрочем, могу ли я, любя тебя так, как я люблю, продолжить свое отсутствие долее, чем это необходимо, чтобы увидеть моего отца и вернуться обратно?! Успокой же душу свою и осуши глаза свои, потому что все время я буду думать о тебе; и да не постигнет меня ничто неприятное! Иншаллах!
И эти слова царевича Хоссейна окончательно успокоили волнения прелестной джиннии, которая отвечала, снова обнимая супруга своего:
— Отправляйся же, о мой возлюбленный, под охраной Аллаха и возвращайся ко мне в добром здравии! Но я прошу тебя, не придавай дурного значения тому, что я дам тебе несколько советов, как тебе следует держать себя во время пребывания во дворце отца твоего. Прежде всего я думаю, что тебе не следует ничего говорить султану, отцу твоему, или братьям твоим ни о нашем браке, ни о моем происхождении, ни о месте, где мы живем, ни о пути, ведущем сюда. Но скажи им всем, и пусть они удовольствуются этим, что ты совершенно счастлив, что все желания твои удовлетворены, и что ты не желаешь себе ничего другого, как жить все в том же благополучии, и что ты возвратился к ним единственно для того, чтобы прекратить беспокойство, которое могло появиться относительно твоей участи.
И, сказав это, джинния дала мужу своему двадцать всадников, хорошо вооруженных джиннов, прекрасно одетых и снабженных всем необходимым; для него же велела она привести коня такой красоты, что подобным не обладал никто в царстве отца его. И когда все было готово, царевич Хоссейн простился с супругой своей, царевной-джиннией, и, нежно обняв ее, повторил свое обещание возвратиться без всякого промедления. Потом он подошел к прекрасному коню, который задрожал при его приближении, и поласкал его рукою, и пошептал что-то ему в ухо, и поцеловал его, и грациозно вскочил в седло. И супруга его смотрела на него и восхищалась. И после того как они сказали друг другу последнее прости, он отъехал во главе своих всадников.
И так как дорога, ведущая в столицу его отца, была недлинна, то царевич Хоссейн не замедлил прибыть туда и вступить в город. И народ, который узнал его, был счастлив, что видит его, и принял его с восклицаниями, и сопровождал его с криками и ликованием до самого дворца султана. И его отец, увидав его, почувствовал себя счастливым и принял сына в свои объятия с родительской нежностью, плача и жалуясь на печаль и волнение, в которые он был повергнут этим долгим и необъяснимым отсутствием, и он сказал ему:
— Ах, сын мой, я уж и не думал, что буду иметь утешение опять видеть тебя! И действительно, я страшно боялся, чтобы вследствие решения судьбы в пользу твоего брата Хассана ты в отчаянии не совершил бы чего-нибудь над собой.
И царевич Хоссейн отвечал:
— Конечно, о отец мой, мне тяжело было потерять царевну Нуреннахар, двоюродную сестру мою, завоевание которой было единственной целью моих желаний. И любовь есть страсть, от которой нельзя отрешиться по желанию, особенно когда она является чувством, господствующим над тобой и владеющим тобой, и не дает тебе времени оградиться советами рассудка. Но, о отец мой, ты, без сомнения, не забыл, что, когда я пустил свою стрелу во время состязания с моими братьями на поле, случилось необыкновенное и необъяснимое обстоятельство: моя стрела, выпущенная в совершенно открытом месте перед тобой и перед всеми присутствующими, не могла быть найдена, несмотря на все поиски. И вот я, побежденный враждебным роком, не пожелал тратить времени на жалобы, прежде чем дать полное удовлетворение разуму моему, обеспокоенному этим происшествием, которого я не понимал. И я, никем не замеченный, ушел со свадебного торжества моего брата и возвратился один на поле, чтобы попытаться еще раз разыскать мою стрелу. И я принялся искать, идя вперед по прямой линии, в направлении предполагаемого ее полета и все время глядя по сторонам — то направо, то налево. И все поиски мои были бесполезны, но это, однако, не остановило меня. И я шел все дальше и дальше, поглядывая вперед и по сторонам и взяв на себя труд рассматривать каждый малейший предмет, который более или менее походил на стрелу. И таким образом я прошел значительное расстояние и наконец сообразил, что было совершенно невозможно, чтобы стрела, кем бы пущена она ни была, хотя бы рукою в тысячу раз сильнейшей, чем моя, могла залететь так далеко. И я спросил себя: не потерял ли я вместе со стрелою и рассудок свой? И я уже готов был отказаться от своего намерения, когда увидел, что достиг линии скал, которые совершенно закрывали горизонт; и вдруг у подножия одной из этих скал я заметил мою стрелу, и притом вовсе не воткнувшуюся в землю своим острием, но лежащую на некотором расстоянии от того места, в которое она, должно быть, ударилась. И это открытие крайне поразило меня, вместо того чтобы обрадовать. Ибо в уме своем я не мог представить, чтобы я был способен пустить стрелу на такое далекое расстояние. И тогда, о отец мой, я раскрыл эту тайну и все случившееся со мною во время моей поездки в Самарканд. Но это — тайна, которую, увы, я не могу раскрыть тебе, не нарушив клятвы. И я только могу сказать тебе, о отец мой, что с этого момента я забыл мою двоюродную сестру, и мою неудачу, и все мои заботы и вступил на ровный путь счастья. И для меня началась жизнь утех, нарушаемая лишь тем, что я находился вдали от моего отца, которого я люблю больше всего в мире, и мыслью о том, что он должен обо мне беспокоиться. И я подумал, что мой сыновний долг — поехать повидаться с ним и успокоить его. Такова, о отец мой, единственная причина моего прибытия.
Когда султан выслушал эти слова сына своего, он понял из них, что царевич счастлив вполне, и отвечал ему:
— О сын мой, чего же более может желать любящий отец сыну своему? Конечно, я бы предпочел видеть тебя в счастье возле себя, потому что годы мои уже преклонны, а не в чужой стороне, которой я не знаю и даже не слышал о ее существовании. Но не можешь ли ты, по крайней мере, научить меня, куда мне надо обращаться, чтобы почаще получать известия о тебе и не испытывать более беспокойства, в которое повергло меня твое отсутствие?
И царевич Хоссейн отвечал:
— Что касается твоего спокойствия, о отец мой, то я буду навещать тебя настолько часто, насколько это позволит мне опасение наскучить тебе. Но что касается названия места, в котором ты можешь получать обо мне сведения, то, умоляю тебя, избавь меня от необходимости называть его, потому что это тайна, хранить которую я поклялся.
И султан, не желая более настаивать, сказал царевичу Хоссейну:
— О сын мой, Аллах да охранит меня от проникновения в эту тайну против твоего желания! Ты можешь, когда пожелаешь, возвратиться в обитель утех, в которой ты теперь живешь. Я только хочу потребовать от тебя, чтобы ты равным образом обещал мне, отцу твоему, что ты будешь приезжать сюда и видаться со мной один раз в месяц, не опасаясь наскучить мне, как ты говоришь, или обеспокоить меня. Ибо может ли быть для любящего отца занятия милее, чем согревать сердце свое близостью детей своих, и освежать душу свою их присутствием, и радовать свои взоры их видом?!
И царевич Хоссейн отвечал, что он слушает и повинуется, и, дав требуемое обещание, он остался во дворце на целых три дня, по истечении которых простился с отцом своим и наутро четвертого дня с восходом солнца отбыл во главе своих всадников, сыновей джиннов, как и прибыл.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
она сказала:
И царевич Хоссейн отвечал, что он слушает и повинуется, и, дав требуемое обещание, он остался во дворце на целых три дня, по истечении которых простился с отцом своим и наутро четвертого дня с восходом солнца отбыл во главе своих всадников, сыновей джиннов, как и прибыл.
И супруга его, прекрасная джинния, приняла его с бесконечной радостью, и ее удовольствие было тем полнее, что она не надеялась так скоро увидеть его. И они вдвоем отпраздновали это счастливое возвращение, забавляясь друг с другом самыми приятными и разнообразными способами.
И начиная с этого дня прекрасная джинния не жалела ничего, чтобы сделать для супруга своего как можно привлекательнее его пребывание в очаровательном жилище ее. И они самыми разнообразными способами наслаждались воздухом, прогуливались, ели, пили, шутили, смотрели танцы танцовщиц, слушали пение альмей и звуки гармонических инструментов, декламировали стихи, вдыхали аромат роз, украшали себя цветами сада, срывали с ветвей прекрасные спелые плоды и забавлялись несравненной игрой влюбленных, которую можно назвать настоящей игрой в шахматы на ложе, — столько всевозможных комбинаций насчитывается в этой деликатной игре.
И по истечении месяца этой восхитительной жизни царевич Хоссейн, который уже рассказал супруге о своем обещании султану, отцу своему, был вынужден прервать эти удовольствия и проститься с опечаленной джиннией. И, одевшись и снарядившись еще более великолепно, чем в первый раз, он сел на прекрасного коня, стал во главе сыновей джиннов, своих всадников, и отправился навестить султана, отца своего.
И вот во время его отсутствия, лишь только покинул он дворец после первого посещения отца своего, ближайшие советники султана, судившие о могуществе царевича Хоссейна и его неизвестных богатствах по тому, что они видели в течение трех дней, проведенных им во дворце, не преминули злоупотребить свободой, с которой султан позволял им говорить, и влиянием на ум его, которым они пользовались, и постарались зародить в нем подозрения против сына его и заставить его поверить, что царевич хочет ввести его в заблуждение. И они доказывали ему, что самое простое благоразумие требует, по крайней мере, знать, где находится убежище его сына и где у него находится золото, необходимое для расходов, подобных тем, которые он производил во время своего пребывания во дворце, и для поддержания той пышности, которую он выставлял напоказ единственно для того, говорили они, чтобы выказать свое пренебрежение к отцу и показать, что он вовсе не нуждается в его щедротах или в его покровительстве, чтобы жить как царевич. И они говорили ему, что он должен сильно опасаться, как бы царевич не приобрел народной любви и не поднял верных подданных против их повелителя, чтобы лишить его трона и сесть самому на его место.
Но султан, хотя его и взволновали эти слова, не хотел думать, что сын его Хоссейн, его любимец, способен злоумышлять против него столь вероломным образом. И он отвечал своим ближайшим советникам:
— О вы, язык которых источает сомнения и подозрения, разве вы не знаете, что сын мой Хоссейн горячо любит меня и что я тем более уверен в его любви ко мне и его преданности, что сам не давал ему никогда ни малейшего повода быть недовольным мною?!
Но наиболее опытный из них отвечал ему:
— О царь времен, да дарует тебе Аллах долгую жизнь! Но не думаешь ли ты, что царевич Хоссейн так скоро мог позабыть то, что он считает несправедливостью с твоей стороны, а именно твое постановление относительно царевны Нуреннахар? Подумай только о том, а это совершенно ясно, что царевич Хоссейн не оказался настолько благоразумным, чтобы покорно подчиниться велению судьбы и последовать примеру старшего брата своего, который, не желая восставать против предназначенного ему, предпочел облечься в одежды дервиша и предоставить себя духовному руководству святого шейха, погруженного в изучение Корана. И потом, о господин наш, разве не заметил ты еще раньше нас, что, когда царевич Хоссейн приезжает сюда, он сам и его люди совершенно свежи и их одежды, и украшения, и чепраки их лошадей блестят, как будто они только что вышли из рук мастера, делавшего их? И разве ты не обратил внимания на то, что у коней их кожа суха и блестяща и они не более утомлены, как если бы они возвратились с обыкновенной прогулки? И все это, о царь времен, доказывает, что царевич Хоссейн устроил свою тайную обитель вблизи самой столицы, чтобы иметь возможность выполнить свои губительные замыслы, и поднять к мятежу народ, и предаться пагубным проискам. И мы бы не исполнили своего долга, о великий царь, если бы не приняли на себя тяжелой обязанности обратить твое внимание на это обстоятельство, столь же деликатное, сколь оно важно и значительно, для того чтобы ты сам пришел к необходимости позаботиться о своем собственном спасении и о благе твоих верных подданных.
И когда фаворит закончил свои рассуждения, исполненные злобой и подозрениями, султан сказал ему:
— Я не знаю поистине, должен ли я верить или не верить всем этим неожиданным выводам. Во всяком случае, я признателен вам за ваше предупреждение, и, что бы ни случилось, у меня теперь, по крайней мере, открыты глаза.
И он отпустил их, не показав им, насколько он угнетен и встревожен их словами. И чтобы иметь возможность в один прекрасный день пристыдить их или поблагодарить за их доброжелательный совет, он решился понаблюдать за их действиями и за поступками своего сына Хоссейна во время ближайшего его возвращения.
И царевич Хоссейн не замедлил приехать, как было им обещано. И султан, отец его, принял его с той же радостью и тем же удовлетворением, как и в первый раз, тщательно остерегаясь, чтобы он не заметил подозрений, возбужденных в его уме визирями, заинтересованными в его гибели. Но на другой день он призвал к себе одну старуху, славившуюся во дворце своим колдовством и своей злобой и которая способна была распутать, не разорвав, нить тончайшей паутины.
И когда она предстала между его рук, он сказал ей:
— О благословенная старица, настал день, когда ты можешь доказать свою преданность царю твоему. Знай, что с того времени, как я вновь обрел моего сына Хоссейна, я не могу добиться от него, чтобы он открыл мне место, в котором живет. И чтобы не обидеть его, я не хочу прибегать к своему отцовскому авторитету и заставлять его разоблачить эту тайну против его желания. И вот я приказал позвать тебя, о царица колдуний, так как знаю, что ты сведуща в этих делах и найдешь способ удовлетворить мое любопытство, так чтобы ни сын мой, ни кто-либо из живущих во дворце не мог ни о чем догадаться. И прошу тебя приложить к этому делу всю тонкость твоего ума, не имеющего себе равных, чтобы выследить моего сына по его отбытии, которое последует завтра утром на рассвете. И может быть, чтобы не терять времени, ты еще сегодня пойдешь в то место, в котором он нашел свою стрелу, туда, где ряды скал замыкают с востока равнину. Ибо это то самое место, в котором вместе со стрелой он нашел и свою судьбу.
И старуха колдунья отвечала, что она слушает и повинуется, и вышла, чтобы отправиться к скалам и поискать способа все видеть, будучи невидимой.
И вот на другой день, лишь только рассвело, царевич Хоссейн выехал из дворца со своими всадниками, чтобы не привлечь к себе внимания служителей и прохожих. И, приблизившись к углублению, в котором находилась каменная дверь, он скрылся за ней со всеми своими спутниками. И старая колдунья видела все это и изумилась до крайних пределов изумления.
И когда она пришла в себя, вышла из своей засады и пошла прямо к тому углублению, в котором на ее глазах скрылись люди и лошади. Но, несмотря на всю свою сообразительность и несмотря на то что она рассматривала это место со всех сторон, то удаляясь, то приближаясь по нескольку раз к одному и тому же месту, она не заметила никакой двери и никакого входа. Потому что каменная дверь, которую увидел царевич Хоссейн при первом своем приближении к ней, была заметна только определенным мужчинам, а именно только тем, присутствие которых было приятно прекрасной джиннии, но никогда и ни в каком случае эта дверь не была заметна для женщин, и в особенности для безобразных и устрашающих взор старух. И, расстроенная тем, что ее поиски ни к чему не приводят, она почувствовала себя очень худо и повесив нос возвратилась к султану и отдала ему отчет во всем, что она видела, и прибавила:
— О царь времен, в следующий раз я надеюсь иметь больше успеха. И я только прошу тебя потерпеть немного и не расспрашивать о средствах, к которым я хочу прибегнуть.
И султан, удовлетворенный уже и этими первыми результатами, отвечал старухе:
— Даю тебе полную свободу, действуй как знаешь. Ступай же, и да покровительствует тебе Аллах, а я терпеливо буду дожидаться того, что обещано тобою. — И для того чтобы приободрить ее, он дал ей в подарок огромный алмаз и сказал: — Прими это в знак моего удовольствия. Но знай, что это — ничто в сравнении с тем, чем я намерен вознаградить тебя в случае удачи.
И старуха поцеловала землю между рук султана и пошла своей дорогой.
И вот через месяц после этого происшествия царевич Хоссейн выехал, как и в последний раз, из каменных дверей в сопровождении двадцати великолепно снаряженных всадников. И лишь только он оставил за собою скалы, он заметил бедную старуху, которая лежала на земле и жалобно стонала, как будто она испытывала жестокие страдания. И была она одета в рубище и горько плакала. И царевич Хоссейн, движимый состраданием, остановил своего коня и ласково спросил старуху, чем страдает она и чем он может помочь ей. И старая притворщица, которая нарочно пришла сюда и легла здесь, чтобы добраться таким образом до цели своих поисков, отвечала, не поднимая головы, голосом, прерываемым стонами и вздохами:
— О милосердный господин мой, сам Аллах послал тебя вырыть мне могилу, потому что я умираю! Ах, душа моя покидает меня! О господин, я вышла из своей деревни, чтобы пойти в город, и на пути меня схватила красная лихорадка, и я упала здесь без сил, вдали от людей и без всякой надежды на помощь и сострадание!
И царевич Хоссейн, у которого было жалостливое сердце, сказал:
— Моя добрая тетушка, позволь двум моим людям поднять тебя и перенести в то место, куда я возвращусь сам, чтобы позаботиться о тебе.
И он сделал знак двоим из своих людей, чтобы они подняли старуху. И они сделали это, и один из них посадил ее позади себя на лошадь. И царевич вернулся с дороги обратно и приблизился со своими всадниками к каменной двери, которая открылась и пропустила их.
Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и, преисполненная скромности, не проговорила больше ни слова.
А когда наступила
она сказала:
И царевич вернулся с дороги обратно и приблизился со своими всадниками к каменной двери, которая открылась и пропустила их.
И царевна-джинния, увидав, что все возвратились по своим следам и не понимая причины, побудившей их к этому, поспешила навстречу царевичу Хоссейну, супругу своему, который, не сходя с коня, указал ей пальцем на старуху, имевшую вид умирающей и поддерживаемую двумя всадниками. И он сказал ей:
— О владычица моя, эта старуха по слана на нашем пути Аллахом в том жалком состоянии, в котором ты видишь ее, и нам следует оказать ей помощь и поддержку. И я поручаю ее твоему состраданию и прошу тебя позаботиться о ней во всем, что покажется тебе необходимым.
И царевна-джинния приказала своим женщинам принять старуху из рук всадников, отвести ее в запасную комнату и там оказать ей тот же почет и внимание, которые они обязаны были оказывать ей самой. И когда женщины удалились вместе со старухой, прекрасная джинния сказала своему супругу, понижая голос:
— Аллах да вознаградит тебя за твое милосердие, о признак благородного сердца! Но ты не можешь быть совершенно спокоен относительно этой старухи, потому что она не более больна, чем глаз мой, и я знаю причину, которая привела ее сюда, и тех людей, которые побудили ее к этому, и цель, которой она добивалась, став на твоем пути. Но ничего не бойся и будь уверен, что я огражу тебя от всех замыслов, направленных против тебя с целью убить тебя или причинить тебе какое-нибудь зло, и все козни против тебя будут тщетны. — И, обнимая его, она сказала: — Отправляйся же под покровительством Аллаха!
И царевич Хоссейн, уже привыкший не требовать от своей супруги-джиннии никаких объяснений, простился с нею и направил путь свой к столице отца своего и вскоре прибыл туда со своими спутниками. И султан принял его, как обыкновенно, и не выказал ни перед ним, ни перед своими советниками тех мыслей, которые так волновали его.
Что же касается старой колдуньи, то две прислужницы прекрасной джиннии проводили ее в великолепную запасную комнату и помогли ей лечь на ложе, тюфяки которого были покрыты вышитым атласом и простыни которого были из тонкого шелка, а одеяло — из золотистого сукна. И одна из них подала ей чашку, наполненную водой из Львиного фонтана, и сказала ей:
— Вот чашка воды из Львиного фонтана, которая излечивает самые тяжелые болезни и возвращает здоровье умирающим.
И старуха выпила воду из чашки и через несколько мгновений воскликнула:
— О дивная влага! Вот я уже здорова, точно кто-то клещами извлек из меня болезнь мою! Пожалуйста, проводите меня поскорее, чтобы я могла поблагодарить вашу госпожу за ее доброту и выразить ей мою признательность!
И она поднялась, прикидываясь, что оправилась от болезни, которой она никогда не страдала. И две прислужницы провели ее через несколько комнат, одна великолепнее другой, в залу, где находилась их госпожа.
А прекрасная джинния сидела на троне из массивного золота, богато украшенном камнями, и была окружена множеством женщин ее свиты, которые все до одной были прекрасны; и на них были такие же дивные наряды, как и на их госпоже. И старая колдунья, ослепленная всем, что видела, распростерлась у подножия трона, бормоча свои благодарности.
И джинния сказала ей:
— Мне очень приятно, о добрая женщина, что ты поправилась. И ты теперь свободно можешь оставаться в моем дворце столько времени, сколько пожелаешь. И мои женщины к твоим услугам, чтобы показать тебе дворец.
И старуха, поцеловав во второй раз землю, поднялась и последовала за двумя молодыми женщинами, которые провели ее по всему дворцу и показали ей его во всех дивных подробностях. И когда они закончили эту прогулку, она сказала себе, что теперь ей лучше всего было бы уйти, после того как она увидела все, что она хотела увидеть.
А прекрасная джинния сидела на троне из массивного золота, богато украшенном камнями, и была окружена множеством женщин ее свиты.
И она выразила свое желание двум молодым женщинам, поблагодарив их сначала за их любезность. И они проводили ее до каменной двери и пожелали ей счастливого пути. И после того как она вышла из скалы, она повернулась, чтобы хорошенько заметить место двери, но так как дверь была невидима для женщин ее рода, то она напрасно искала, и, повернувшись, она была крайне поражена тем, что не успела рассмотреть дороги.
И, представ перед султаном, она отдала ему отчет во всем, что сделала, и во всем, что видела, и сообщила также ему о том, что оказалось невозможным вновь найти вход в этот дворец. И султан, вполне удовлетворенный в своих розысках, созвал своих визирей и своих фаворитов и разъяснил им положение дел и спросил их мнения. И одни из них советовали предать царевича Хоссейна смерти, представляя ему, что сын злоумышляет против его трона; другие полагали, что достаточно было бы схватить его и заключить на всю жизнь в тюрьму.
И султан повернулся к старухе и сказал ей:
— А ты? Что думаешь ты?
И она сказала:
— О царь времен, я думаю, что лучше было бы воспользоваться отношениями твоего сына и этой джиннии, чтобы заставить его взять у нее и потом завладеть теми удивительными вещами, которые находятся во дворце ее. И если он откажется сделать это или откажется отдать она, тогда только можно будет подумать о жестоких средствах, предлагаемых визирями.
И царь сказал:
— Нет ничего проще!
И он велел позвать своего сына и сказал ему:
— О сын мой, так как ты достиг большего богатства, чем отец твой, не можешь ли ты в следующий раз привезти мне что-нибудь, что могло бы доставить мне удовольствие, например, хороший шатер, который мог бы мне пригодиться на охоте или на войне?
И царевич Хоссейн отвечал так, как следовало, свидетельствуя отцу о той радости, которую ему доставит удовлетворение его желаний.
И после того как он возвратился к своей супруге-джиннии, он сообщил ей о желании отца своего.
И она ответила:
— Ради Аллаха! Но то, чего хочет от нас султан, — простая безделица. — И она позвала свою казначейшу и сказала ей: — Ступай выбери шатер, самый большой, какой только найдется в моей сокровищнице, и прикажи принести его сюда вашему стражу Шаибару!
И казначейша поторопилась исполнить это повеление. И через несколько минут она вернулась в сопровождении стража сокровищницы, который был джинном совершенно особой породы. И в самом деле, вышиной он был в полтора фута, и у него была борода длиною в три фута и усы, густые и поднимающиеся до самых ушей, и глаза у него были как у свиньи, глубоко ввалившиеся, и голова его была величиной с его туловище, и он держал на плече тяжелую железную дубину, в пять раз тяжелее его самого, а в другой у него был небольшой сверток. И джинния сказала ему:
— О Шаибар, ты пойдешь вслед за моим супругом, царевичем Хоссейном, к султану, отцу его. И ты сделаешь то, что должен сделать.
И он отвечал, что слушает и повинуется, и спросил:
— Должен ли я отнести туда также и шатер, который я держу в своей руке?
И она сказала:
— Конечно, но прежде раскинь его здесь, чтобы царевич Хоссейн мог видеть его!
И Шаибар пошел в сад и развернул сверток, который был у него в руке. И вот из него появился шатер, который, будучи раскинут, мог покрыть собою целое войско и который имел свойство увеличиваться и уменьшаться, судя по тому, что он должен был покрывать. И, показав его таким образом, он сложил его опять и сделал из него сверток, который можно было удержать в одной руке. И он сказал царевичу Хоссейну:
— Теперь отправимся к султану!
И вот когда царевич Хоссейн, предшествуемый Шаибаром, шел в столицу своего отца, все прохожие, охваченные ужасом при виде карлика-джинна, выступавшего со своей дубиной на плече, разбегались, прятались в домах и в лавках и поспешно запирали за собою двери. И по прибытии их во дворец привратники, евнухи и стражи попрятались, издавая крики ужаса. И оба они вошли во дворец и предстали перед султаном, который был окружен своими визирями и своими фаворитами и беседовал со старой колдуньей. И Шаибар подошел к ступеням трона и, подождав, пока царевич Хоссейн поздоровается с отцом своим, сказал:
— О царь времен! Я принес тебе шатер!
И он раскинул его посреди залы и заставлял его увеличиваться и уменьшаться, держась на некотором расстоянии от него. Потом он вдруг поднял свою дубину и опустил ее на голову великого визиря и уложил его на месте. Потом он начал избивать таким же образом других визирей и всех фаворитов, тогда как они, оцепенев от ужаса, не имели даже сил поднять руки для своей защиты. И наконец, он убил и старую колдунью со словами:
— Это чтобы научить тебя умирать!
И когда он таким образом перебил всех, он опустил железную дубину на плечо и сказал султану:
— Я покарал их всех за коварные советы их. Что же касается тебя, о султан, так как у тебя ум слишком слаб и так как ты никогда бы не подумал предать смерти или заключить в темницу царевича Хоссейна, если бы тебя к этому не побуждали, то тебя я избавляю от их участи. Но я низлагаю тебя. И если кто-нибудь в городе подумает противиться этому, я уничтожу и его. И я перебью весь город, если только он откажется признать своим султаном царевича Хоссейна. А теперь ступай прочь отсюда, иначе я убью и тебя.
И султан поспешно повиновался и, сойдя с трона, покинул дворец и отправился жить в уединении, возле своего сына Али, под началом святого дервиша.
Что же касается царевича Хассана и его супруги Нуреннахар, то, ввиду того что они не принимали никакого участия в этом заговоре, царевич Хоссейн, сделавшись султаном, назначил ему в удел лучшую область царства и оставался с ними в самых дружеских отношениях.
И жил царевич Хоссейн со своей супругой, прекрасной джиннией, в утехах и благоденствии. И они оставили многочисленных потомков, которые царствовали после их смерти многие и многие годы. Но лишь один Аллах всеведущ!
И Шахерезада, рассказав эту историю, умолкла. И сестра ее Доньязада сказала ей:
— О сестра моя, как сладостны, мудры, изысканны твои слова!
И Шахерезада улыбнулась и сказала:
— Но можно ли это сравнивать с тем, что я расскажу вам, если только это будет дозволено мне царем!
И царь Шахрияр сказал себе: «Что же еще может она рассказать, чего я не знал бы?»
И он сказал Шахерезаде:
— Даю тебе позволение!
И Шахерезада сказала царю Шахрияру:
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги