Обниматься и целоваться можно до бесконечности. Но дела, дела…
— Подожди. Не ходи сегодня никуда. — Просил Урсул.
— Почему? — Она игриво куснула его за палец и спряталась под одеялом.
— Хочу, чтоб ты была рядом.
— Зачем? — Злила дальше.
Он захватил её ногу и как по канату перебрался руками к узкой талии.
— Скучаю. — Начал щекотать так, что она завизжала и стала отбрыкиваться.
— Но я, еще здесь. — Удалось выговорить сквозь хохот.
— А я уже скучаю. — И нова, принялся целовать.
Она откатилась вместе с одеялом и торопливо стала натягивать платье.
— Придется потерпеть, потому что мне очень нужно на улицу.
Угли в печке давно прогорели, и пришлось долго разжигать её, подкладывая под дрова солому. Зов природы, уже вопил о необходимости посетить уединенное местечко и Мина даже притопывала на месте, пока ждала стойкого огня. На улицу вылетела, словно пущенный с силой снежок. Потом сразу отправилась в сторожку стражников. Возможно, вчера вечером вернулся мистер-треклятый-Детри, и на ужин у них с Урсулом, будет что-то еще, кроме опостылевшей каши.
Но пустой кабинет, словно покрывшийся вековой пылью без присутствия хозяина, разочаровал. Зог не вернулся. И допытываться у смурых дядек, когда же вернется их злополучный начальник, Мина не стала. Крупы осталось еще дня на два, так что, можно потерпеть безденежье, лишний раз, не раздражая своим видом замковых стражников. К тюремному погребу бежала быстро и радостно. Хорошо возвращаться, когда тебя ждут. А когда ждут с жаркими поцелуями, то вдвойне. По пути привычно набрала колотых дров.
Возле колодца топтались незнакомые тетки. Что-то обсуждали. Честер среди них не наблюдалось. Мина втянула голову в плечи, и постаралась незаметной тенью юркнуть в свой закуток. За все время, что она работала тут раньше, девушка успела более или менее изучить лица крепостной челяди, одна женщина, набиравшая сегодня воду, была явно новенькой.
— «Вдруг она видела меня раньше? Или знает, кто я? — Забеспокоилась Мина».
Сюда слух о смерти дядюшки, еще не дошел, поэтому жилось ей тихо и спокойно. А вот узнают, что она лишилась единственного защитника и начнут шпынять или издеваться. А может, и вовсе отправят в обиталище для прокаженных. Ну уж, нет! Осторожность превыше всего.
И за водой она пошла как на разведку. Кралась вдоль стен, пригибалась и выглядывала украдкой из-за угла. Дождавшись пока товарки наговорятся, наполнила и свои ведерки. Потопталась у поворота на кухню. Кодик так и не появилась. Нужно будет навестить её с приходом темноты.
— А когда вернется? — Урсыл долго допытывался, о причине её подавленного состояния.
— Никто не знает. А может, просто говорить не хотят. — Пожала плечами Мина и зачерпнула кашу.
Они как настоящая супружеская пара, чинно обедали за сервированными чурбачками. Котелок с кашей украшал обеденную композицию, с боку кастрюлька с чаем, в руке у каждого ложа. Индивидуальная! Роскошь и сплошные удобства. Для Урсула, евшего последние несколько лет руками, это была не шутка. Каши было не вдоволь, как последнее время, а совсем немного, буквально по горсти. Пришлось все объяснить и про отъезд и про безденежье.
— И Честер что-то нет. — Вздохнула Мина. — Сегодня вечером пойду, прогуляюсь, может встречу её. Так, обычно, мы сталкивались по утрам, а сегодня я поздно пошла за водой… — Она застенчиво зыркнула на жующего оборотня. Надо же и с набитым ртом ухитряется быть суперпривлекательным.
— Завтра встанешь как обычно, и встретитесь. Зачем ночью ходить? — Возразил Урс. — Мало ли кто там шастает в темноте? Еще обидят… — Он многозначительно посмотрел на её грудь. Видимо намекал на обиду интимного характера.
— Меня? — Усмехнулась девушка. — Да ко мне боятся прикоснутся, а не то что… Обидеть.
— Все равно, не ходи. — На такую настойчивость, девушка легко рассмеялась.
В голосе Урсула явно проскакивали нотки ревности, и это было забавно, неужели действительно ревнует? На сердце разлилась теплая благодарность, оказывается это приятно, быть парой с кем-то.
— Я на минутку. Добегу до кухни, загляну в окошко, и если в помывочной её нет, сразу вернусь обратно. Ты даже не заметишь, что меня нет.
— Я всегда замечаю, когда тебя нет. — Серьезно сказал узник. — Без тебя тут становится темно и холодно. — Он протянул сквозь решетку руку и провел пальцами по её щеке. — Мое серенькое солнышко.
Ласка была очень интимной, и Мина опустила глаза смутившись. После утренней горячки, она так и не пришла в себя. Щеки то и дело пыхали от воспоминаний. И он не давал забыть, ловил её, то тут, то там, мешал работать и целовал снова и снова…
К кухне она все-таки пошла. Оставила недовольного зверя одного, и помчалась к проему моечного окошка. Но зря спешила, радушная свеча не горела на окне и бабка не ждала в гости свою беспутную помощницу. Это было странным. Ладно, завтра она выяснит, почему Честер оставила полный чан грязной посуды.
Но утром у колодца топталась другая. Мина из укрытия наблюдала, как вчерашняя новенькая, неспеша, таскала воду в помывочную.
— Может помощницу наняли, для пожилой судомойки? — Решила Мина. Потопталась, покружилась и только вечером узнала, что к чему.
Одевшись парнем и натянув шапку пониже, она решилась и все-таки постучала в окно мойни. Упаренная тетка недовольно глянула на худощавого паренька и спросила.
— Чего тебе?
— А могли бы вы позвать Честер Кодик?
— Не могу. — Ответила женщина.
— Ну, пожалуйста. Она очень мне нужна. — Упрашивала Мина. — Позовите.
Она действительно очень была нужна, хотя бы потому, что еда у них в темнице закончилась.
— Не могу, ясно сказала. Точнее позвать позову, но она не выйдет.
Мина все это время пряталась в тени здания. Не хватало, чтоб женщина рассмотрела её лицо и поняла что перед ней прокаженная девушка. Но после слов, что Честер не выйдет, вдруг подумала, что если её рассекретили и общение с проклятой для Кодик, теперь под запретом. А может Честер сама все рассказала соседкам по комнате? Нет. Мина отмела эту мысль. Хоть бабка и была прожженной плутовкой, но предательницей точно не являлась.
— А почему? — Решилась поинтересоваться.
— Она ногу вчера сломала. — Объяснила наконец-то тетенька. Что за человек? Выдает полезную информацию по крохе, будто не слова говорит, а рожает.
— Как?
— Как, как? Как все ломают? Так и она. Шла, поскользнулась и упала. А много её старым костям надо? Бумс об кочку, и все. Ноженька напополам. — Говоря эти слова, женщина еще и стукнула кулаком по колену, демонстрируя силу удара.
— Ужас какой. — Охнула Мина.
— Да ты не боись так. Лекарь сказал три недели и будет как новая. Её даже с работы не выгнали, разрешили в комнате лежать, пока все не заживет. Наши кухонные, ухаживают за ней, как за родной, а меня вот, на её место взяли.
Мина чуть не сползла по стене на землю. Вот и закончилось её везенье, так и не начавшись.
— А ты кто такой? Родственник, что ли, еёшний? — Начала расспрашивать тетка. Надо же, разговорилась.
— Родственник… Увидите, передайте ей привет от Бутимера. Скажите, что у меня все в порядке.
И девушка растворилась в темноте. Лишив новую судомойку, возможности узнать больше.
И через три дня, десять раз проклятый мистер Детри, так и не вернулся, а на завтрак, обед и ужин все это время, в замковой темнице подавали только одно блюдо — чай.
Выполнив ежедневные дела, Мина укладывалась на матрас рядом с Урсулом и они долго и обо всем разговаривали. Стараясь забыть о навалившихся трудностях. Разговаривали и занимались всякими грязными делишками. Кажется, они изучили тела друг друга вдоль и поперек. Оборотень успел пересчитать все её пятнышки, а она, на ощупь убедилась в отсутствии хвоста.
— У тебя была…Нууу… Волчица? — Решилась как-то задать вопрос Мина.
— Оборотница?
— Да!
— Была, это в смысле, встречался ли я с девушкой своего вида? — Ухмыльнулся Урсул. Собственнические замашки, вовсю прорывались сквозь уравновешенность девушки.
— Да! — Одна мысль как он целовал чьи-то, чужие, губы, приводила Мину в уныние. Если — да, то наверняка, партнерша его была красотка, не в пример ей.
— Нет, не было. — Она облегченно вздохнула. — Самая молодая оборотница, которую я знал, была старше моего отца и в паре. — Урсул решил подразнить её и добавил подробностей. — А вот гномки, эльфийки…
— Эльфийки?
Эльфийки, это плохо. Очень плохо! Про красоту обортниц, ничего особо не говорили, зато про яснооких эльфиек слагали даже легенды. Не говоря уже про огромное количество песен и стихов. Мину даже затошнило от переживаний.
— Целовались? — Неуверенно спросила девушка.
— Целовались и…
— И?!
— Ну и разное там, баловство… — Лицо он сохранил серьезное, но уголки губ предательски ползли вверх. Мина так комично расстроилась.
Она отвернулась к нему спиной и задумалась.
— Ну и как с ними, с эльфийками, хорошо? — Пробурчала в одеяло.
— Так хорошо, будто суешь член в кусок льда. — Урсул не выдержал и захохотал. — Мина, я шучу. Слышишь? Шучу! — Он затеребил скукожившуюся фигурку. — Не было у меня эльфиек.
— Врешь. — Она все-таки повернулась к нему, но лицо было расстроенное. — Врешь!
— Не было! Они очень высокомерные и холодные. — Он привычно заложил руку за голову и вытянулся во весь рост. — Как красивые статуэтки в храме. Только смотреть, подойти страшно. А чтоб потрогать… Нет уж, ни за что, вдруг упадет и разобьется.
— А тебе хотелось? — Грустно спросила Ми.
— А кому не захочется? — Усмехнулся Урс.
— Значит у тебя было… Это самое?
Оборотень неопределенно пожал плечами и задумался…
Был ли у него секс? Что он мог ответить? До того как он попал сюда — нет. А здесь… Можно ли назвать то, что творили с его телом — секс?
Корабль, на котором он плыл, попал в шторм и, налетев на подводный риф, развалился на части. До сих пор он не знал точно, выжил ли кто-то еще или из пятидесяти членов команды, он был единственным «счастливчиком»?
Под вспышками молний ему удалось привязать себя к обломку мачты. Это видимо и спасло ему жизнь. Он долго боролся с волнами и, нахлебавшись соленой воды, все-таки вырубился. А очнулся уже в клетке. Ели живой, израненный, истощенный, шестнадцатилетний оборотень, которому предстояло прожить жизнь в качестве диковинной зверюшки. Сколько дней он висел между жизнью и смертью знает только небо, но выжил и первое время, ощущая прутья решетки, чуть не сошел с ума.
Его возили по человеческим ярмаркам. Кидали камни и тыкали горящими головнями, чтобы посмотреть, как он превращается в волка. Зрелище, ради которого народ готов был, охотно раскошелится.
Господин Басту… Скучающий вельможа решил, что обзавестись таким занятным экземпляром будет забавно и престижно. И жизнь изменилась. Пошли дни в подземной темнице и театральные подобия тренировок, на которых его использовали за место соломенного чучела, тыкая серебряной шпажкой. Люди веселились, людям было интересно. А он ненавидел их и единственное о чем мечтал — разорвать оковы и убить всех! Потом старик Басту стал слишком стар для махания железом, и в жизни Урса случился новый поворот.
Впервые его растянули на полу лет в двадцать. Охранники без объяснений потянули за кандалы, которые в то время держали его руки и ноги. Еще был ошейник, и от каждого из пяти ободков шла цепь. Он лежал на полу, с разведенными конечностями и думал, какую еще шутку придумал его хозяин? От злости он рычал, но орать в полный голос, мешала вставленная в зубы палка. Она была обмотана тряпками и привязана к голове.
— Чтоб не покусал. — Хохотнул охранник, когда заталкивал ему рот эту деревяшку.
В подвал спустился не хозяин. Хозяйка! Он видел её несколько раз на показательных представлениях. Молода, около тридцати, то есть раза в два младше своего растолстевшего супруга. Достаточно привлекательна, и сохранила юношескую свежесть.
Что ей нужно?
Женщина вошла в камеру и опустилась на пол, рядом с ним. Охранники ушли и в подземелье они остались вдвоем. Оборотень прекратил бесплодные попытки вырваться, и наблюдал за человеческой самкой со злобным интересом, не ожидая от неё ничего хорошего. Таковы все люди, так и норовят ужалить побольней. Тонкие, холеные пальцы, унизанные кольцами, прошлись по его груди и спустились к веревке штанов. Она развязала узел и спустила с бедер ткань. Взгляд её жадный и любопытный устремился на его детородный орган и к своему стыду Урсул почувствовал как от похотливого взгляда сучки, он наливается кровью.
— Отлично. — Зашептала хозяйка, от неё исходил запах возбуждения… — Размер что надо. — Она ласково погладила член и натянула крайнюю плоть, обнажая головку.
Урсул тяжело дышал. Ни разу до этого он не был с самкой, никто не ласкал его. И как бы он не ненавидел весь людской род, эти манипуляции приносили острое наслаждение. Хозяйка перекинула ногу, и уселось на него верхом, словно на лошадь. Урсул дрожал от нетерпения, чувствуя, как касается её горячего лона. Хотелось шевелиться и толкаться в нее, и он пихнул бедрами.
— Какой нетерпеливый! — Засмеялась женщина и склонилась к его груди, облизала сосок. — Горячий!
От неё пахнуло вином, а глаза хмельно блестели. Человеческая самка была сильно пьяна.
— А у моего муженька давно все остыло. — Поделилась она своими горестями. — Зато у тебя хватит на нескольких. Да? Ты ведь хочешь поразвлечься? Хочешь… Тут у тебя так скучно, так мрачно, а я буду приходить к тебе и развлекать. Не пропадать же такому богатству. — Она снова сжала его член и, приподнявшись, направила его в себя.
Она скакала на нем как сумасшедшая. Сучка явно изголодалась по сексу и теперь не могла насытиться, насаживаясь на него снова и снова. Жаркая расщелина словно засасывала его в себя. Она стонала, откинув голову и царапала его грудь, своими острыми коготочками.
Урс был молод, а ощущения такими острыми, что долго он не продержался. Выплеснул в неё семя, уже минут через пять. И сильно разозлил свою хозяйку.
— Слабак. — Она отвесила ему звонкую пощечину. — Не лучше моего муженька, только о себе и думаешь. — И пощечины полетели на его лицо как град. Самка была в ярости.
— Ну ничего, сейчас я все исправлю.
Она соскочила с увядшего члена и выплела из волос ленту. Потом сжала его в кулаке и стала интенсивно работать, двигая кожу вверх-вниз, пока он снова не окреп. С радостным возгласом хозяйка обмотала ленту вокруг члена, захватив и мошонку, и крепко стянула. Урсулу была неприятна эта процедура, он зарычал, пытаясь перегрызть кляп.
— За удовольствие придется расплачиваться, Красавчик. — И оседлала его, теперь уверенно и жестко.
Секс перешел в пытку, она ерзала на нем несколько часов. Кончала, падала на его грудь, чтобы отдышатся, а потом продолжала снова и снова. Перевязанный член болел. Телу, от долгого трения, хотело излиться, но туго стянутая мошонка, не могла выбросить струю семени. А женщина продолжала скакать на нем, словно не трахалась, а мстила за все мужские обиды, которое ей нанесли.
Она приходила примерно раз в неделю и эти ночи стали для оборотня страшнее дневных издевательств. Хозяйка вошла во вкус, расслабилась и получала от него не только сексуальное удовлетворение, но и моральное. Во время своих сумасшедших скачек, она стала ругать его, такими отвратительными словами, что высокородные леди попадали бы в обморок, услышав самые мягкие из них. Еще она плевалась, хлестала его по щекам и любила кусаться.
— Ну же, животное. — Стегала сучка его ноги. Короткий кнут тоже частенько появлялся вместе с хозяйкой.
Если бы его рот не затыкали, перед каждым «свиданием», он бы с удовольствием поведал ей, кто из них двоих животное. Потому что, вела она себя как сумасшедшая ведьма, и он всерьез задумывался над здоровьем её рассудка.
Эти мученья закончились так же неожиданно, как и начались. В разгар жаркой оргии, дверь темницы раскрылась, и туда спустился её муженек. Кто-то из слуг видимо не выдержал и разболтал хозяину про ночные прогулки его благоверной. Лицо престарелого толстяка было багровым как грозовой закат, руки сжаты в кулаки. Для начала побледневшую жену он знатно оттаскал за роскошные волосы, потом вырвал у неё кнут и высек. Женщина визжала так, будто её режут. Но ни капли жалости в Урсуле не вызвали ни её крики, ни слезы. Наблюдая показательную порку, он хохотал. И старый рогоносец, бросив избитую супружницу, кинулся с кнутом на него. Но оборотень все смеялся и смеялся, несмотря на сочившуюся из рассеченных ран кровь и продолжавшие сыпаться удары.
— Я посмотрю, как ты будешь смеяться, когда у тебя отмерзнут руки и ноги. Ты сгниешь тут заживо, один и в темноте.
На следующий день печь вынесли, а окно затянули черными тряпками. Из его, и так не богатого рациона, убрали все мясо и ограничили порцию, выдаваемую теперь раз в день, до горсти каши.
А через год охранники нашли его повешенным на решетке. Урсул больше не хотел продолжать свои мученья и, намотав край цепи на верхнюю перекладину, попытался удавиться своим ошейником. Тело долго билось и умаляло о воздухе, но он упорно опускал руки и наконец, потерял сознание. Когда очнулся, то оков на его теле не было. Наверное, их сняли, что бы избежать повторных попыток прикончить себя. С тех пор на улицу его не выводили, и оборотень действительно, словно гнил заживо, медленно умирая в своей темнице.
Пока не появилась Мина.